Догматы и разум

      Отношение догматов к человеческому разуму определено природой и свойствами того и другого. Тогда как догматы — Божественные по природе истины с Божественными свойствами вечности, бесконечности, неизменности, человеческий разум по природе тварен, с человеческими свойствами относительности, ограниченности, превратности. Сверх того, в своей эмпирической данности человеческий разум проникнут греховностью, и вся его деятельность совершается в категории греха. С какой бы стороны мы ни рассматривали догматы, они всегда суть Божественные истины, в любом отношении превышающие и превосходящие человеческий разум. Нет такой догматической истины, которая бы полностью могла вместиться в сосуд человеческого разума, сраствореннного с грехом, поэтому нет и такого догмата, который можно было бы до конца логически понять, объяснить и обусловить. Если человеческому разуму будут предложены богооткровенные догматы о Троичности, о воплощении, о Кресте, о Воскресении, о вечной жизни, о Пресвятой Богородице, о благодати, о первородном грехе, о Страшном Суде или какие бы то ни было другие, — он будет не в состоянии проникнуть в таинственную природу любого из них. «Так как Бог даровал нам блага, — говорит святой Иоанн Златоуст, — превосходящие человеческое понимание, то Он справедливо требует от нас веры. Все наши самые важные догматы чужды умствованию (ἔ ρ η μ α λ ο γ ι σ μ ῶ ν) и доступны единственно вере (π ί σ τ ε ω ς ἔ χ ε τ α ι μ ό ν η ς). Например, Бог — нигде и везде. Что может быть более непонятным для разума, нежели это? И в одном, и в другом много необъяснимого. Бог не заключается местом, и в Нем нет места. Он не возник, не создал Себя, не начал существовать. Какой разум (π ο ῖ ο ς λ ο γ ι σ μ ό ς) принял бы это, если бы не было веры? Не выглядело бы это странным? А не иметь конца (τ έ λ ο ς) — разве это не труднее любой загадки? Бог безначален, нерожден, неописан и безграничен — это тоже уму непостижимо (ἄ π ο ρ ο ν). Или, вероятно, можно было бы умом объяснить (λ ο γ ι σ μ ῷ ἐ ξ ε τ ά σ α ι) Божию бесплотность? Рассмотрим. Бог бесплотен. Что такое «бесплотен»? Одно голое слово; разум (ἡ ἔ ν ν ο ι α) ничего из него не выводит и ничего себе не представляет. Ведь если бы он что-то в себе вообразил, то перешел бы к вещественному, к тому, из чего составляется плоть. Значит, когда уста говорят о бесплотном, разум не понимает, о чем они говорят (ο ὐ ϰ ο ἶ δ ε δ ὲ ἡ δ ι ά ν ο ι α τ ί λ έ γ ε ι), или понимает лишь одно только то, что бесплотное — это не плоть... Или еще: Божией природе несвойственно зло; но каждый бывает добрым только по своей воле; следовательно, зло свойственно Божией природе. Но — Боже упаси! — этого утверждать невозможно. И еще: имеет ли Бог бытие по Своей воле (ϑ έ λ ω ν) или против Своей воли (μ ὴ ϑ έ λ ω ν)? Однако и так нельзя сказать. Опять: ограничивает ли Бог вселенную или нет? Если не ограничивает, тогда она ограничивает Его; если же ограничивает, то Он безграничен по природе (ἄ π ε ι ρ ο ς τ ῇ φ ύ σ ε ι).
      Еще нечто: ограничивает ли Бог Самого Себя? Если ограничивает, значит, Он безначален не по отношению к Себе, а по отношению к нам; следовательно, безначален не по природе. Таким образом, везде мы приходим к противоречивым выводам (π α ν τ α χ ο ῦ τ ὰ ἐ ν α ν τ ί α δ ε ῖ δ ο ῦ ν α ι). Какой мрак и как везде нужна вера (π α ν τ α χ ο ῦ π ί σ τ ε ω ς)! Только она тверда».
      Перед любым Божественным догматом человеческий разум оказывается немощным, и если он искренен, то это свое отношение должен выразить признанием — «не понимаю». Если же он возмутится перед их загадочной таинственностью, то они станут для него бессмыслицей и абсурдом, безумием и соблазном (см. 1Кор. 1: 18, 23; Деян. 17: 18, 32). Не способный понять и уразуметь догматические истины, человеческий разум свидетельствует тем самым, что он не властен быть их истолкователем и творцом. Ограниченный, относительный, изменчивый, помраченный грехом человеческий разум не может ни создавать безграничных, абсолютных, неизменных, безгрешных истин, ни постигать их. Последние, возвышаясь над ним, перерастают категорию его понимания. Во всех отношениях они превосходят его силы и способности. Своей сущностью догматические истины сокрыты в неисследимых глубинах Божией Премудрости. Покрытые завесой Божественной тайны, они обитают в неприступном свете Трисолнечного Божества, так что человеческий разум не смог бы вынести блеска их лучезарной Божественной таинственности. Как человек, приблизившись к солнечным протуберанцам, не только бы ослеп, но и испепелил бы себя, так и человеческий разум истребил бы себя всецело, если бы непокровенным сумел прорваться в наднебесные высоты Троичного Божества, где пылают бесчисленные светила вечных истин. Для шествования среди них человеческий разум должен иметь покрывало веры и быть облеченным во всеоружие евангельских добродетелей.
      В самом деле, отношение человеческого разума к догматам как вечным Христовым истинам определено отношением Самого Господа Иисуса к человеческому разуму в его греховной данности. Чего вообще требует от каждого человека Господь Иисус Христос как условия следования за Ним? — Одного, только одного: отвержения себя и взятия своего креста. «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя (ἀ π α ρ ν η σ ά σ ϑ ω ἑ α υ τ ὸ ν), и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16: 24; ср.: Мк. 8: 34; Лк. 14: 26—27; Ин. 12: 24—26). Отвергнуться себя — значит отказаться от себя во всей психофизической реальности своей пораженной грехом личности, то есть отречься от своей души, от своей воли, от своего разума, от своего «я», от своего антропоцентричного, эгоистического закона жизни и мышления. Человек достигает этого, если самоотверженным подвигом веры во Христа распинает в себе и вокруг себя грех и всё греховное; если умирает для греха и смерти, дабы ожить для безгрешного и бессмертного Владыки Христа (см. Кол. 3: 3—8; Рим. 6: 6, 10—13; Гал. 2: 19, 6: 14). Разум же, в частности, отвергается себя, если, отказавшись считать себя самобытным творцом истины, мерилом истины и вождем истины, самоотверженным подвигом веры вверяет себя Владыке Христу, чтобы Он стал для него и творцом, и мерилом, и вождем истины. Человек соблюдет себя в жизнь вечную, если жертвенным подвигом веры погубит свою душу ради Христа, предаст ее Христу, ибо в Нем он вновь ее обретет, и причем — обновленной, облагодатствованной, сопричастной бессмертию и вечности. В этом и заключается смысл слов Спасителя: «Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (ε ὑ ρ ή σ ε ι α ὐ τ ή ν, Мф. 16: 25), «сбережет ее» (σ ώ σ ε ι α ὐ τ ή ν, Мк. 8: 35; Лк. 9: 24; ср.: Лк. 17: 33), «сохранит ее в жизнь вечную» (ε ἰ ς ζ ω ὴ ν α ἰ ώ ν ι ο ν φ υ λ ά ξ ε ι α ὐ τ ή ν, Ин. 12: 25). Когда человек ради Господа отвергается себя, своей греховной души, своего порочного разума, своего пропитанного грехом «я», то всего себя поверяет он и предаёт Господу Христу, умирает ради Господа Христа, погребая в Нем зерно своей личности. И тогда в Божественных глубинах Христовой благодати зерно человеческой личности разъединяется, теряет свою форму, распадается, отлучается от всего греховного и смертного, освобождается от эгоистической оторванности и замкнутости, умирает для всего тленного и грешного — и человеколюбивый Господь оживляет его Своим бессмертием, увековечивает Своей вечностью, исполняет Своей истиной и тем самым делает его способным принести много плода. Ибо это и означают слова Спасителя: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно (α ὐ τ ὸ ς μ ό ν ο ς μ έ ν ε ι); а если умрет(ἐ ὰ ν δ ὲ ἀ π ο ϑ ά ν ῃ), то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12: 24—25). Другими словами, если человек не возненавидит свою грешную душу, если самоотверженным подвигом веры не отречется от нее в ее греховной данности и не предаст ее Владыке Христу, то так и пребудет один — то есть закоснеет в одиночестве и изолированности, будучи беспомощным в своем грехе и в своей смертности, бесплодным и неплодоносным со всем своим умом и разумом, со всей своей волей и деятельностью. Если же подвигом над-умной веры умрет своему греху, своему эгоизму, своему греховному разуму и всю свою участь предаст в руки Владыки Христа, то — «мног плод принесет»: соблюдет себя, свою душу, свой разум для вечной жизни, приумножит и возрастит себя в бесконечном числе Христовых совершенств, в полноте (π λ ή ρ ω μ α) жизни. Такова награда за самоотверженный подвиг евангельской веры. Посему апостол Павел, испытавший на себе самом весь трагизм и всю бессмысленность человека и мира без Христа и подвигом над-умной веры познавший всю «широту и долготу, и глубину и высоту» (ср. Еф. 3: 18—19) любви Христовой и после того всё почитавший тщетою и убытком «ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа своего» (ср. Флп. 3: 7—8), ради Которого от всего отказался, — проповедует, что долг христиан — пленять «всякое помышление в послушание Христу» (π ᾶ ν ν ό η μ α ε ἰ ς τ ὴ ν ὑ π α ϰ ο ὴ ν τ ο ῦ Χ ρ ί σ τ ο ῦ), 2Кор. 10: 5. Предав себя Господу Иисусу Христу и живя в Нем и Им, человек становится единым со Христом телом (см. Еф. 3: 6), приобщая к вечности свою душу и приобретая «ум Христов», по дерзновенному утверждению великого апостола: «А мы имеем ум Христов»(ἡ μ ε ῖ ς δ ὲ ν ο ῦ ν Χ ρ ί σ τ ο ῦ ἔ χ ο μ ε ν), 1Кор. 2: 16. Значит, ум христиан в Богочеловеческом Теле Христовом — Церкви — каким-то неизреченным, таинственным образом по действию благодати сочетается с умом Христовым и благодаря этому делается способным познавать Божественные Христовы истины.
      Это благодатное познание вечных Божественных истин, воплощенных и преподанных в Лице Богочеловека, Господа Иисуса Христа, — естественное следствие благодатно-подвижнической жизни в Христовой Церкви. «И мы веровахом и познахом (ἡ μ ε ῖ ς π ε π ι σ τ ε ύ ϰ α μ ε ν ϰ α ὶ ἐ γ ν ώ ϰ α μ ε ν), яко Ты еси Христос, Сын Бога Живаго» (Ин. 6: 69; ср.: Еф. 4: 13, 1: 17)⁵, — громогласно свидетельствуют апостолы Господу Иисусу Христу и тем самым раз и навсегда определяют отношение между верой и знанием, устанавливая новозаветное правило о вере как средстве познания вечных истин, открытых Господом Иисусом Христом. Но и в этом удивительном процессе благодатного углубления мысли в вечные Христовы истины человек апостольской веры в своем смирении добровольно вверяется руководству Церкви, ее святому, соборному, апостольскому, непогрешимому разуму. Преображенный Христовой верой человек усматривает, видит и признаёт, что соборная, Богочеловеческая мысль Церкви — единственный непогрешимый путевождь его собственной мысли по бездонным глубинам и необозримым высотам Божественных, Христовых истин. И чем больше он — при содействии Божией благодати и своих евангельских подвигов — вникает в неизреченное богатство «многоразличной» Христовой «премудрости», хранимой в Церкви (ср. Еф. 3: 10), тем более уразумевает непостижимую таинственность ее сущности и вкупе с апостолом смиренно признаёт: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (δ ι ᾽ ἐ σ ό π τ ρ ο ν ἐ ν α ἰ ν ί γ μ α τ ι), 1Кор. 13: 12. Такова природа Божественных, догматических истин: сколько бы — под водительством Божией благодати — человек в них ни вникал, он никогда не сможет понять и исследовать их до конца, так как неизменно пребывает в границах своей человеческой природы, в категории человеческого, а они, в своей Божественной бесконечности, вечности и непостижимости, — превыше всех границ. И потому Христов человек, блаженно ощущая небесную радость, вместе с апостолом восклицает: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим. 11: 33).
      Вера никогда не теряет характера веры; она остается верой и на этом, и на том свете, ибо ее предмет — бескрайний, бесконечный, вечный Бог и Господь со всеми Своими несказанными и бесчисленными совершенствами. В конце концов, Бог присно остается тайной, вечной тайной и для наиболее усовершившегося Божией благодатью человеческого сознания и разума. Божия тайна никогда не перестает быть тайной, поэтому и человеческая вера никогда не перестает быть верой, но пребывает всегда — пребывает и в вечной жизни. Об этом свидетельствует и апостол: «А теперь пребывают (μ έ ν ε ι) сии три: вера, надежда, любовь», — что значит, они бытийствуют и никогда не перестают (1Кор. 13: 13) — ни на этом, ни на том свете, ибо постоянно живут и никогда не умирают святые Божественные истины и тайны, составляющие предмет нашей веры, нашей любви, нашей надежды. Вера, любовь и надежда и в этом мире, и в будущем суть главные силы возрожденной человеческой личности, ибо Трисолнечный Господь, облеченный в бесконечные и несказанные тайны, всегда имеет очень много оснований к тому, чтобы и в вечной жизни отношения христолюбивых членов Церкви определять верой, любовью и надеждой.
      Вечные догматические истины суть предмет веры, а вера — это подвиг, объемлющий всю человеческую личность, а тем самым и человеческий разум. Вера — тем вера, что вечные догматические истины Евангелия претворяет в человеческую жизнь. Все евангельские добродетели во главе с верой — это небесный хлеб вечной жизни, питаясь которым человек делает себя бесконечным, бессмертным, освящает себя, облагодатствует, возводит к конечным границам своего богоподобия. При этом сам разум как органическая часть богообразной человеческой личности обретает свою глубину, и широту, и высоту. В благодатном подвиге совершенствования себя по Евангелию догматы как вечные Божественные истины становятся нормативными и регулирующими принципами всей жизни человека, а тем самым и всей его мысленной деятельности. Благодатная жизнь человека в Церкви неминуемо делается источником благодатного познания вечных догматических истин. Переживая их как сущность своей жизни, человек постигает их истинность, необходимость и спасительность для человеческой личности вообще. При этом можно установить евангельский принцип и правило, евангельский категорический императив: «Кто хочет творить волю Его (τ ὸ ϑ έ λ η μ α, α ὐ τ ο ῦ π ο ι ε ῖ ν) (то есть Бога Отца), тот узнает(γ ν ώ σ ε τ α ι) о сем учении, от Бога ли оно» (Ин. 7: 17). Всё Христово можно осуществить и воплотить, ибо в Господе Христе нет ничего абстрактного, нереального; Его уникальность в том, что Он — воплощенный Бог и в Нем как Таковом воплощены все Божественные истины. А так как Бог воплотился, а вместе с Ним и все Божественные истины, — значит, все они осуществимы, их можно воплотить в сферу человеческой жизни, и причем в границах времени и пространства. Об этом свидетельствует весь Новый Завет и вся история Христовой Церкви.
      Преобразуя благодатными подвигами вечные догматические истины в свою жизнь, Христов человек постепенно входит в уразумение этих истин, но всегда под руководством святого и соборного разума Вселенской Церкви. При этом вполне естественно, что познание следует из веры, а вера как образ жизни и мышления постепенно возводит от знания к знанию. И чем более подвижник веры возрастает в благодатном познании догматических истин, тем более утверждается в убеждении, что Откровение — это Откровение, а не знание.
      Такая точка зрения на соотношение между догматами и разумом, верой и знанием находит полное подтверждение в учении святых отцов и учителей Церкви. Святой Кирилл Александрийский рассуждает об этом так: «Нужно веровать, чтобы стало понятным. А что Божественные истины принимаются верой, из этого не следует, что надо полностью отказаться от их изучения, но надлежит, прежде всего, постараться возвыситься, по крайней мере, до того не совсем ясного разумения этих истин, о котором апостол говорит: «Вижу как сквозь стекло, гадательно»⁶. Поэтому хорошо поступают утверждающие, что надобно не сначала познать, а потом веровать, но, поставляя сперва веру, отметают познание на второе место. Ибо знание следует за верою, а не предшествует ей, по словам: «Аще не уверите, ниже имате разумети» (Ис. 7: 9). Простая и нелюбопытная вера есть, таким образом, некий вид основания, на котором уже потом устрояется здание, мало-помалу приводящее нас в меру возраста Христова, в мужа совершенного и духовного». Аналогично смотрит на соотношение между верой и знанием и блаженный Августин: «Мы веруем, чтобы познать, а не знаем, чтобы уверовать». Знание о Боге возрастает с верой в Бога. Насколько человек благодатными подвигами возрастает в вере, настолько возрастает и в познании предмета и истин веры. Святой Златоуст благовествует: «Верой приобретается знание о Боге (δ ι ὰ τ ῆ ς π ί σ τ ε ω ς ἡ γ ν ῶ σ ι ς), и без веры невозможно познать Его». При этом вера служит критерием (ϰ ρ ι τ ή ρ ι ο ν) знания о Боге и Божественных догматах. По Тертуллиану, вера предшествует знанию, потому что она «направляет разум к достижению истинного знания». Подчеркивая непостижимость многого в учении о Святой Троице, святой Василий Великий видит в этом основу сколь можно более твердой веры в Нее и пишет против еретического рационализма Евномия: «Если будем все измерять собственным разумением и предполагать, что непостижимое для разума вовсе не существует, то погибнет награда упования. За что же еще стать нам достойными блаженств, какие соблюдаются для нас под условием веры в невидимое, если верим тому только, что очевидно для рассудка?» Как бы продолжая мысль святого Василия Великого, блаженный Августин говорит: «Драгоценность веры состоит в том, что она верует, не видя. Ибо что великого в том, если люди веруют тому, что видят, по мысли Самого Господа, Который, изобличая ученика, говорит: «яко видев Мя, веровал еси; блажени не видевшии и веровавше»» (Ин. 20: 29). Вера — это не предмет логических доказательств, а доверия к Господу как Самому Верховному Источнику всех истин веры (см. Рим. 10: 17). Сущность всех истин веры погружена в невидимое (см. Евр. 11: 1; Рим. 8: 24; 2Кор. 4: 18; 1Пет. 1: 8). Тем, которые обусловливали веру доводами разума, святой Кассиан говорит: «Ты ищешь доказательства тому, что сказано Богом? Я не дам тебе его. Бог это сказал, Бог об этом говорил, — для меня Его слово и есть самое большое доказательство. Доказательства я оставляю в стороне, уклоняясь от споров; для меня, чтобы веровать, достаточно только знать Того, Кто говорит. Вера не допускает меня сомневаться в сказанном, не разрешает мне судить. Зачем мне исследовать, каким образом истинно то, о чем возвестил Бог, если не следует сомневаться в истинности сказанного Богом». К Божественным истинам веры разум должен относиться с благоговейным страхом и почтением, ибо Бог и всё Божие несравненно превосходят наше разумение. Поэтому основное правило для человеческого разума в его трактовках вечных догматических истин — это не мудрствовать более, нежели подобает мудрствовать, но рассуждать целомудренно (φ ρ ο ν ε ῖ ν ε ἰ ς тὸ σ ω φ ρ ο ν ε ῖ ν), по мере уделенной Богом веры (см.Рим. 12: 3; 1Кор. 4: 6; Гал. 6: 3; Рим. 14: 23).