Смерть мамы

В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.

(Ин. 16: 33)

Тот, кого враг связал тьмой крепче других, полагая, что связал навеки, обретя веру и помощь Божию, тем сильнее поражает вра­га веры и правды своим всецелым освобождением от тьмы в свете Христовом. Тот, кто отказывается от Небесного - от духовной сво­боды и безсмертия во Христе, считая эти цели недостижимыми, поневоле связывается по рукам и ногам привязанностью к миру се­му, который ввергает маловерную душу в полное отчаяние от без- конечного рабства - страшного рабства греха и смерти.

Страх человеческий - заблуждение, страх Божий - спасение. Глубоко осознанная ответственность за свое спасение приводит к преодолению всяких заблуждений и всякого духовного рабства.

Когда эконом появился в Лавре после поездки в горы, его ожи­дали серьезные перемены. За время отсутствия отца Пимена при покраске куполов собора воспламенилась краска по небрежности рабочих. Пожар удалось быстро ликвидировать, но дело приняло плохой оборот. Эконом отсутствовал. Помощник, замещавший его, доложил начальству, что причина пожара кроется в том, что эконо­му дороже горы, а не благоустройство святой обители. Наместник, отличавшийся всегда быстрым принятием решений, назначил но­вого эконома, у которого я оказался в послушании. Мой друг остал­ся без всяких должностей, пока наместник раздумывал о его даль­нейшем назначении. Такое положение для бывшего эконома стало сильным потрясением. Он отпросился у начальства помолиться на неделю в Пюхтицкий монастырь, и настоятель великодушно бла­гословил ему эту поездку.

Новый эконом первым делом отослал меня на подсобное хо­зяйство следить за монастырскими огородами и распределять на

работы добровольных помощников - лаврских паломников. Так как рабочих часто не хватало, то приходилось самому продергивать сорняки на грядках с морковью, капустой, луком и мотыгой про­палывать большие участки картофеля. Такое послушание мне не было в новинку. Без всякого уныния я отдавал себя работе на све­жем воздухе и монашеской жизни среди полей и лесов лаврского хозяйства. Но на огородах я пробыл недолго. Эконом вызвал меня в Лавру и объявил:

Вот что, тут за тебя отцы соборные просят, чтобы я тебя вернул на прежнее послушание. Так что снова принимай дела! Будешь мо­им помощником по стройке.

Занявшись вновь строительными работами, я обратил внима­ние на то, что на складе не вижу любимого мною архимандрита Ве­ниамина. Мне сообщили печальную новость: отец Вениамин тяже­ло болен и находится на лечении в больничном корпусе академии. Мой друг сильно сдал, водянка совершенно измучила его.

А я уж помирать собрался... - приветствовал он меня, тяжело дыша. Лицо его было искажено болью. - Водянка достала... Про­били мне живот, понимаешь, такой железной штукой, дыра с боль­шой палец... Воду откачали, но она снова собирается...

Дай Бог, поправитесь, отче! - утешил я старика. - Здесь врачи хорошие!

Врачи-то хорошие, да болезнь плохая... - с одышкой ответил отец Вениамин. - Что отцы о смерти говорили? Смерть телесная - это высшая степень смирения нашего и высшая ступень восхожде­ния души к Богу. А потому смиряться я не страшусь - всю жизнь меня и Бог, и люди смиряли. И к Богу идти не трепещу, потому что Христос - радость наша, преображающая скорбность смерти. Рань­ше об этом в духовных книгах читал, а теперь сам душой чую, что умереть, радуясь во Христе, - высший подвиг души...

Старец, задыхаясь, прилег на койку.

Прости, Симон, прилягу... Ведь в чем тут дело? - продолжал отец Вениамин. - Обычный человек боится смерти и цепенеет от ужаса. Но память смертная всегда укрепляла меня и душа все боль­ше ощущала свое безсмертие. Потому-то и нет теперь в сердце стра­ха, что умираю, а только радость... Спасибо, родной, что навестил старика, Бог тебя благословит! А я пока отдохну...

Через несколько дней “скорая помощь” увезла архимандрита в го­родскую больницу, где он и отошел к Богу, к Которому так стреми­лась его блаженная душа.

В Лавру постепенно проникали новые веяния. Наместник до­бился возвращения монастырю отобранных советской властью скитов и подворий. Теперь работы по восстановлению запущен­ных церковных зданий, “охраняемых государством”, значительно прибавилось. Из поездки вернулся домой мой друг, преодолевший уныние, и, обладая редкой способностью порождать хорошие и по­лезные идеи, предложил наместнику возродить в Лавре книжное издательство, известное своей широкой просветительской дея­тельностью в начале века. Это предложение пришлось начальству весьма кстати. Отцу Пимену удалось создать, буквально на пустом месте, издательство и собрать отличный коллектив из талантли­вых верующих людей.

Несмотря на то что потеря фотоаппарата с пленками уменьши­ла наш запас горных слайдов, мы сделали информативную под­борку оставшихся слайдов, чтобы показать их отцу Кириллу и выслушать его мнение по поводу скита в Таджикистане. Старец с большим интересом просмотрел слайды на большом экране. По­том задумался и сказал:

Места, конечно, замечательные, да... Но для создания скита нужна другая среда, православная, там, где подвизались поколе­ния монахов. Вам в Таджикистане, при изменении ситуации, не выжить в горах. Нужно жить и молиться в уединении, в таких ме­стах, где есть православная традиция. Думаю, хорошо вам обоим поискать место для скита на Кавказе, а лучше всего - в Абхазии...

Батюшка, благословите поехать в Абхазию! Мы ее очень лю­бим за ее удивительные святыни! - в один голос вырвались эти слова из наших сердец. - Раньше мы туда часто ездили и немного знаем кавказские горы!

Хорошо, Бог вас благословит! Можно еще присмотреться и к Северному Кавказу, но, полагаю, лучше всего искать именно в Аб­хазии, где подвизались Глинские старцы...

Мы вышли от батюшки с уверенностью, что в нашей жизни по­явился свет надежды правильно выбранного направления, указан­ного нашим духовным отцом.

Слыша день за днем неприятные известия из Душанбе, мы вновь пришли к старцу. Беседа с отцом Кириллом об ухудшении обстановки в Таджикистане встревожила нас. Я попросил совета, как быть с родителями.

Передай от меня, что пора им уезжать из Душанбе, потому что идут плохие времена. Чем раньше родители уедут, тем для них лучше! Такое им благословение...

По телефону я передал отцу и матери совет старца. Мой отец сра­зу согласился с этим предупреждением духовника:

Если отец Кирилл благословил, значит, нужно уезжать!

А наши мамы, моя и отца Пимена, посоветовавшись между со­бой, запротестовали:

Но пока же все хорошо! Зачем от хорошего уезжать и искать лучшее? Будем пока жить в Душанбе. Все образуется...

Пришлось нам с другом оставить все как есть.

За это время моей маме удалось два раза приехать ко мне в Лав­ру. Случилось так, что как раз к ее первому приезду в Лавру на тор­жества съехались все владыки и мне дали послушание расселять архиереев. Все места в лаврских номерах были зарезервированы за архиереями. Поэтому благочинный разрешил поселить маму в моем рабочем кабинете в монастыре, где проводились производ­ственные “планерки”. Однако кто-то из старших отцов нашел не­удобным, что посторонняя женщина ночует в монастыре, и мне пришлось поселить маму в моем кабинете в столярной мастерской, находящейся за стенами Лавры. Но она всему была рада, особенно чудесной, неиссякающей благодати у мощей преподобного Сергия. Прошения из молебна святому угоднику так полюбились ей, что она пела их вечером, когда оставалась одна: “Преподобие отче наш Сергие, моли Бога о нас! ”

Второй ее радостью стало посещение отца Кирилла и исповедь у него. Когда мама вышла из исповедальной комнаты, ее лицо свети­лось чистой детской радостью: “Отец Кирилл! Отец Кирилл! ” - по­вторяла благоговейно мама, и это было все, что она могла расска­зать об охватившей ее радости и благодарности к нашему духовно­му отцу. Во второй ее приезд мы вместе побывали у всех лаврских святынь и вдоволь помолились у них, посетили семинарию и музей академии, а также осмотрели город. Прощаясь, она обняла меня:

Понимаю, сынок, ты живешь здесь благодаря отцу Кириллу и только ради него стоило поступить в монастырь! А преподобный Сергий - такой родной. Я рада за тебя...

Отец тоже приезжал в Троице-Сергиеву Лавру, но в его приезд было поспокойнее. Он жил в монастырской гостинице с благосло­вения благочинного. После того как папа поисповедался у отца Ки­рилла, старец, улыбаясь, сказал мне:

Скажи своему отцу, пусть приходит на монашеское правило! Здесь его место...

На правиле в келье старца папа стоял благоговейно и чинно, со строгим выражением лица. Монастырская жизнь открылась ему с неведомой ранее стороны, исполненная глубокого смысла, и еще понравилась тем, что он увидел в монастыре сразу столько хороших и добрых людей. С некоторыми монахами его возраста он успел да­же подружиться. Лаврским монахам он запомнился тем, что всегда рыдал у мощей преподобного. “А отец у тебя хороший...” - подходя ко мне, поздравляли меня некоторые монахи.

Помню, как он, выйдя в радостном настроении из кельи батюш­ки, в коридоре столкнулся с новым экономом, имеющим внуши­тельный вид.

Можно вас спросить? - смело приступил он к моему на­чальнику.

Можно, - ответил тот с доброжелательностью.

Разъясните мне, пожалуйста. Вот - мой сын, а я - его отец, но теперь он тоже - отец. Как это понять?

Ну, это просто! - рассмеялся эконом. - Вы - отец для своего сына, а он - отец для всех...

Это толковый ответ, - согласился довольный папа. И, повер­нувшись ко мне, добавил: - Поздравляю тебя с таким мудрым на­чальником!

Они пожали друг другу руки, и, уходя, эконом не остался в долгу, обратившись ко мне:

Поздравляю с таким хорошим отцом!

И верно, его отношение к моему отцу не изменилось и в годы трудных испытаний. Эконом действительно очень помог ему, когда он лишился крова.

Наша дружба с отцом Пименом продолжалась, несмотря на раз­личные послушания. Имея общую любовь к православным святы­ням, мы решили издать в первую очередь наши любимые книги по православной аскетике. Из Третьяковской галереи нам прислали разрешение сделать фотокопии знаменитых прекрасных икон пре­подобного Андрея Рублева - “Троицы” и “Спаса Вседержителя” из звенигородского чина, а также любимую келейную икону Матери Божией из кельи преподобного Серафима. К этому первому изда­нию икон в возрожденном издательстве Троице-Сергиевой Лавры мы добавили также дорогой нам образ Спасителя и Матери Божией из кельи отца Кирилла.

Но на этом этапе вмешались события, которые значительно ускорили осуществление нашей цели в духовной жизни, - созда­ние горного скита. Обстановка в Таджикистане приобретала все более угрожающий характер для русского населения, и мы сильно тревожились за своих родителей. Но пока от родных мы слышали только успокаивающие ответы, что все хорошо и безпокоиться не о чем. Они жили в счастливом неведении развивающейся исподволь трагедии. Но тревога уже поселилась в наших сердцах.

Мой друг продолжал трудиться на послушании заведующе­го издательским отделом Лавры. Я продолжал свои мытарства в должности помощника эконома. В моем ведении снова оказались бригады строителей, слесарей, столяров и, впридачу, весь автопарк Лавры. Он все увеличивался, так что большую часть автомашин пришлось вывести за стены монастыря. Опять пришлось в темноте выходить на послушание и в темноте возвращаться в свою келью, не чувствуя ни рук, ни ног. Меня согревала горячая вера в будущее молитвенное уединение в горном скиту.

Новый эконом оказался исключительно одаренным человеком по части строительства и многочисленных экономических пред­приятий, как прежний эконом - в архитектуре и умении подбирать хороший коллектив. Многодетная семья, из которой вышел архи­мандрит, славилась в монашеских кругах своей талантливостью строителей-самородков. Несколько его братьев тоже приняли мо­нашество и несли ответственные послушания в Лавре. Среди них я был чужаком, но тесное общение с экономом и его братьями-мона- хами дало мне много опыта в стройках и ремонтах, что очень при­годилось в будущем.

В те годы началось восстановление и возрождение бывших ски­тов и подворий, которые государство начало возвращать Лавре. Мои безчисленные послушания, теперь уже и за пределами Лавры, стали сказываться на моем здоровье. Легкие все больше сдавали от зимних холодов, осенней сырости, от мокрой обуви и постоянно сы­рой одежды. У меня развился сильный кашель, который, несмотря на усилия лаврских врачей определить характер моего заболева­ния и помочь мне различными препаратами, не проходил, а лишь усиливался. Сухой, раздирающий кашель месяцами без перерыва сотрясал мое тело так, что болели даже ребра, хотя я дышал в раз­ные пробирки и трубки с лекарствами, рекомендованными забот­ливыми докторами. Несколько раз меня проверяли на рентгене, но легкие были чистыми и определить мое заболевание не удавалось никому из врачей.

Видя сильное ухудшение моего здоровья, отец Кирилл попросил наместника и эконома отправить меня на две недели на Северный Кавказ, чтобы в горах поправить легкие. Благословение было полу­чено, и зимой нам с отцом Пименом удалось на две недели выбрать­ся на Северный Кавказ. Мы объездили окрестности Пятигорска, с его романтическими видами, однако Железноводск, с его лесными окрестностями, нам приглянулся больше всего. И все же суровая зима с большими и сильными ветрами, а также местное население с неправославными традициями заставили нас отклонить вариант с Железноводском. Мы сделали бросок на юг, в Красную Поляну, где мне и моему другу понравилось гораздо больше: прекрасные горные места почти на границе с Абхазией, которая пока еще сму­щала нас значительной удаленностью от Лавры и невозможностью частых встреч с духовным отцом. На этот период в своем выборе мы остановились на Краснополянском ущелье, а в Абхазию реши­ли съездить потом, чтобы увидеть ее заново, как место нашего бу­дущего скита. Несмотря на зиму и переезды, мои легкие в горах отдышались и как-то сами собой пришли в норму, что удивило и врачей, и монахов монастыря. Но, как старец и говорил нам, благо­словляя наши поиски и направляя нас в Абхазию, сама жизнь по­степенно свела все поиски и обстоятельства к этому единственному варианту, благословенному нашим духовным отцом.

Когда мы вернулись из поездки, нас ожидали неутешительные новости. Мама моего друга сообщала, что ей одной страшно на­ходиться в квартире: постоянно раздаются телефонные звонки с угрозами, что ее выкинут ночью из дома, так что пусть убирает­ся из Душанбе. И вообще, скоро с русскими “они” разберутся. Мои же родители уверяли меня по телефону, что все нормально, только таджикская молодежь иногда безчинствует в центре города, а у них в районе все спокойно.

В один из зимних дней издатель разыскал меня на территории Лавры и отозвал в сторону:

- В Душанбе погромы и пожары. Военные вертолеты летают над городом. Маме очень плохо от того, что там творится... Нужно сроч­но ее вывозить!

Я позвонил домой: мои наивные старички уверяли, что ничего страшного нет и скоро жизнь снова войдет в нормальную колею. На мои просьбы выехать вместе с мамой отца Пимена они отвеча­ли, что вначале нужно продать наши дома, а лишь затем выезжать. Мама отца Пимена уверяла нас, что ей продать квартиру уже не­возможно и нужно уезжать, бросив свое жилище. Батюшка настой­чиво советовал нам уговорить наших родителей срочно выехать, а пока нам необходимо присмотреть квартиру в Сергиевом Посаде, чтобы расселить родных.

Начались хлопоты по поиску квартиры. Ее спешно нашли, не обратив внимания на подозрительных хозяев, но пригляываться к ним уже не было времени. Мы договорились снять помещение на год и внесли задаток. Хозяева сказали нам, что у них за городом есть свой домик и в квартире они не нуждаются, поэтому сдают ее для дополнительного заработка. Мама моего друга выехала поез­дом из Душанбе, бросив квартиру, но каким-то образом успела по­грузить вещи в контейнер и отправить его по железной дороге. По­ка несчастная женщина ехала в поезде, мы с издателем с помощью лаврских рабочих сделали ремонт в запущенной, грязной кварти­ре, приведя ее в более или менее опрятный вид. Рабочих выделил эконом, сочувствуя нашим горестям.

Встретив усталую и расстроенную женщину, мы отвезли ее на квартиру, а когда прибыл груз, то разместили его в этих двух арен­дованных комнатах. Первая наша беженка начала жить в Сергие­вом Посаде, приходя на церковные службы в Лавру и любуясь на богослужениях своим сыном-архимандритом. В моей семье собы­тия развивались иначе. Моя мама начала ощущать недомогание в связи с варикозным расширением вен на ногах. Врачи рекомен­довали ей пройти курс уколов, и она записалась на прием. Доктор по халатности ввел ей вместо лекарства, сужающего сосуды, сосу­дорасширяющий препарат. Маме стало очень плохо, произошло кровоизлияние в мозг, и она слегла. Вызвали “скорую помощь”, но особо помочь ничем не смогли, посоветовав моему убитому горем отцу подать в суд на врача, нанесшего серьезный ущерб здоровью своего пациента. Со слов отца, мама часто плакала, а в последнем своем письме она написала мне: “Сынок, я заболела. Не волнуйся. Все хорошо. Да святится имя Твое...”

Отец попытался найти врача, допустившего страшную ошибку, но тот быстро ушел в отпуск. Мы с папой решили, что судом мами­ного здоровья не поправить, поэтому отец всю свою заботу обратил на уход за больной. Несмотря на мои постоянные просьбы приехать к ней на помощь, мама запрещала мне приезжать, уверяя, что все будет хорошо, а отец доказывал, что он справляется.

Благодарение Богу и доброму душанбинскому батюшке отцу Стефану! Он неоднократно приезжал причастить маму и совершил над нею чин елеосвящения, Тем не менее ее здоровье ухудшалось. Вставая, она падала, испытывая сильное головокружение. При­шлось снова вызывать “скорую помощь”. В восемь часов вечера па­па сообщил по телефону, что врачи сделали больной укол и объ­яснили отцу, что волноваться не нужно. Болезнь отступает, нужен только покой, и больная выздоровеет. Отец просил меня отменить прилет, ссылаясь на доводы врачей из “скорой помощи”. В одиннад­цать часов вечера мама умерла. Умерла тихо, словно заснула.

Вместе с моим верным другом на следующий день мы вылетели в Душанбе. Обстановка в городе внешне выглядела спокойной, и люди с надеждой уверяли нас, что все нормализуется. Нам нужно было забрать маму из больницы, где она лежала в морге. Туда ее отправила услужливая “скорая помощь” по второму вызову моего отца. Мы попросили не делать вскрытие, поскорее оформить бу­маги на погребение и отдать нам тело. В этом нашу просьбу встре­тили сочувственно. Оставались еще горестные похороны и проща­ние с мамой.

Господи, когда я возвращаюсь в Тебя, то испытываю блаженство от встречи с Тобой, ибо возвращаюсь в Того родного и безконечно любимого Создателя, из недр Которого я когда-то вышел. Поэто­му холодно и неуютно душе моей в этом тварном мире, так как по­кой ее и вечная родина - в блаженном неотмирном единстве покоя Твоего, Боже мой.