Ноября, пятница

В пятницу на Анатомии, пока профессор Спациани объясняла нам, каким образом устроен человеческий желудок, Клаудия, которая крайне не любила иллюстрации, демонстрируемые на этом предмете, всячески старалась отвлечься на что-то менее по её мнению неприятное. Зная о её пристрастиях и предпочтениях, я совсем не удивилась, когда на пергаменте, на котором я писала конспект лекции, вдруг появились строки, написанные рукой моей подруги:
«Как поживает Дик?»
На этот вопрос, которого я ожидала, особенно после выхода в свет в обществе так любимого Клаудией профессора Вейнса, ответ у меня был наготове:
«Не знаю. И меня это не очень-то волнует»
«Как так?» - даже в письменном варианте в этой фразе мне виделось притворство.
Я чуть повернула голову и взглянула на Клаудию, которая с сосредоточенным лицом склонилась над своим пергаментом, водя кончиком пера по лбу. Но приглядевшись, можно было без труда увидеть, что пухлые губы были изогнуты в легкой насмешке, а глаза с жадным нетерпением смотрели на пергамент, ожидая увидеть мой ответ. И я не стала долго мучить свою подругу.
«Я поняла, что не нравлюсь ему, и постаралась совладать со своими симпатиями. Применив холодный рассудок, я смогла забыть его и теперь меня совершенно не волнует Ричард Монтегю»
«Звучит как будто бы убедительно»
«Зачем мне тебе лгать, Клаудия?»
«Я боюсь не того, что ты обманываешь МЕНЯ»
«Очень не двузначный намек. Но тебе действительно не стоит волноваться. Да, конечно, какие-то чувства остались. Но они больше похожи на уязвленное самолюбие и обиду на то, как несправедливо устроен мир»
«Несправедливо! Конечно, несправедливо, когда у тебя куча поклонников, а ты влюбилась в того, кто «еще не разобрался в себе»»
«Ты так умело расставила акценты. Спасибо, что с такой легкостью поверила моим словам о том, что ничто не может лишить меня спокойствия и без стесненья напомнила, в какой ситуации я оказалась»
«На самом деле, есть еще кое-что, что могло бы помочь нам проверить твое равнодушие к Дику»
«Я вся внимание»
«Ты уверена?»
«Я «уверена», что ты хочешь рассказать мне что-то. И я же знаю – тебя ничто не остановит»
«: -) Ну, ладно… Когда у нас был матч с сэлемцами, там в качестве болельщицы приехала одна девчонка, Белла-Не-Помню-Фамилию. Их познакомили с Диком и теперь они ведут активную переписку. Она ему нравится»
Я, прочитав это, почувствовала острую душевную боль, но сумела сохранить бесстрастное лицо. Вместо словесных излияний о внутренних переживаниях, я написала:
«Откуда ты это знаешь?»
«Он сам мне рассказал. По БОЛЬШУЩЕМУ секрету. Джейсону я уже рассказала, а тебе всё не доводилось. Но теперь, когда ты больше не влюблена в него, можно доверить эту тайну и тебе»
Еще один болезненный удар – со мной Дик никогда ничем не делился. Я-то думала, что мы, по крайней мере, друзья. Но, оказывается, нет.
«Что ж. Очень увлекательно», - был мой ответ, и я уверена, что Клаудия не заподозрила, какие страдания принесла мне выданная с таким желанием поделиться информация.
После лекции я сообщила Клаудии, что мне необходимо зайти в подсобное помещение, дабы очинить перо – сама я это делала не слишком профессионально, и нередко прибегала к помощи специального полумагического-полумагловского аппарата. Избавившись от общества подруги, я поспешила в Богом забытый уголок колледжа, чтобы поплакать. Когда слезы жгучей обиды закончились, немного успокоив меня, я применила необходимые маскирующие чары – ведь мне не нужно, чтобы красные глаза и распухший нос стали причиной расспросов – и отправилась в Обеденный Зал.
После обеда мне предстояло встретиться с профессором Вейнсом, чтобы пойти в архив.
Поскольку мы уже условились с ним о том, что встречаемся у входа в Хранилище в шесть часов вечера, я не торопясь пообедала, сделала кое-какие дела по учебе, встретилась на пару минут с Эмилем, чтобы выслушать его краткий отчет о том, как идет процесс подготовки к конференции, и, наконец, направилась к архиву.
Профессор Вейнс уже был там, облокотившись спиной о высокую стойку, он читал какую-то газету. Я, нервно поправив волосы и воротник рубашки, пока он не заметил меня, бодрым шагом подошла ближе.
- Я уже обо всем договорился, - кинул он мне вместо приветствия.
При этом он едва заметно кивнул головой в сторону бледного юноши в очках с толстыми стеклами, что неусыпно следил за входом в архив. Я улыбнулась кончиками губ, то ли в знак благодарности, то ли в знак одобрения, и мы последовали по длинному коридору к маленькой двери в самом его конце.
Но сколько мы не шли, дверь не приближалась. Профессор тоже это заметил, остановился, обернулся ко мне и спросил:
- Мисс Грейнджер, у вас нет при себе удостоверения студента?
Я ответила отрицательно. Я не подумала, что оно понадобиться мне. Профессор Вейнс остался недоволен моим ответом, и я предложила сходить за удостоверением.
- Я не могу тратить весь вечер, ожидая, когда вы принесете сюда все необходимое.
- Можно послать сову… - попыталась предложить я, но профессор уже помчался обратно к выходу из архива.
Там он остановился у стойки.
- У леди нет удостоверения, но нам необходимо пройти в архив вместе и сейчас, - сообщил он невозмутимому молодому человеку.
Тот посмотрел на меня поверх огромных очков, и во взгляде его мутно-серо-зеленых глаз явственно читалось «какая вопиющая безответственность и забывчивость! Могу ли я рисковать и допускать эту ветреную девицу в святая святых университета?» и затем, уже предназначавшееся мне лично «Я здесь, вообще-то, царь и бог. Захочу – пущу, захочу – не пущу». Я скривила губы, даже не пытаясь проникнуться жалостью к этому невзрачному юноше, застрявшему в богом забытом месте под слоем пыли и кипой бумаг, только и могущему в этой жизни изображать повелителя Хранилища.
Молодой человек был милостив и позволил мне войти. Он взмахнул палочкой в моем направлении, затем в направлении профессора Вейнса и сообщил:
- Возьмитесь за руки.
Я застыла на несколько мгновений. Я уже упоминала о своей нелюбви к физическим контактам, не вызванным моим собственным желанием. А касаться чужого человека, даже не являвшегося моим другом – это было настоящим испытанием. Профессор Вейнс, кажется, тоже замешкался, но затем, без нежности и деликатности схватил меня за руку и потащил по коридору. Пока моя рука была вложена в его, я старалась не шевелить даже кончиками пальцев, но чувствовала, что от волнения ладонь вспотела и готова была выскользнуть из его крепких пальцев. Мне стало стыдно от такой – пусть и естественной – реакции, и я надеялась, что он ничего не заметит. Пожалуй, то были самые смущающие несколько секунд за всё время нашего с профессором знакомства.
Но вот, наконец, мы вошли в огромный зал, потолок которого терялся где-то в темноте очень-очень высоко, а стены невозможно было увидеть из-за сотен высоченных стеллажей с небольшими выдвижными ящичками. Стеллажи эти создавали прямо лабиринт Хэмптон-корта, и я не представляла, как там можно было хоть что-то найти.
Но профессор Вейнс довольно уверенно направил свои стопы куда-то вглубь и чуть влево, и я старалась не отставать. Он бросал беглые взгляды на таблички-указатели, и смело шел вперед. Я же успевала лишь помечать то тут, то там попадающиеся на нашем пути стулья или небольшие столы с зелеными лампами на них.
Наконец, профессор остановился. Указав ленивым жестом на один из стеллажей, он уселся на старый-престарый стул, стоявший рядом и положил ногу на ногу.
Я взглянула на него, на его расслабленную позу, на выжидающий взгляд, и вопросительно подняла бровь.
- Ну же, начинайте, чего вы ждете? – поинтересовался Вейнс.
- А вы мне не поможете, профессор? – спросила я. – Тут ведь искать придется вечность. И магию использовать нельзя…
- Я вам и так помог – провел сюда, указал на шкаф, в котором нужно искать. Не слишком ли многого вы от меня хотите? Кроме того, желание изучить работу этого Снейка совершенно мною не разделяется. Я убежден, что нам это ни коим образом не поможет.
Я вздохнула и немного безнадежно взглянула на огромный шкаф, табличка над которым гласила: «СИ-СН». Означало это, что в огромном этом шкафу хранились документы на бывших студентов, чьи фамилии начинались на «Си», либо «Ск», «Сл», «См» и «Сн». Понаслышке я знала, что это – последний этап, на котором сохраняется порядок. Далее все нужно было искать вручную, просматривая файлы. Никакой определенной закономерности в расположении документов здесь не сохранялось, за исключением того, что более новые лежали ближе, чем бумаги, скажем, какого-нибудь мистера Слоу, учившегося в Стоунхендже веке так в четырнадцатом. То, что именно в этом шкафу находились все мистеры Смиты, некогда посещавшие университет, никак не облегчало работы. Выдвигая ящик за ящиком, я обнаруживала там груды скрученных в тугие трубочки пергаментов, обмотанных веревкой или лентой, с печатью университета. На каждом пергаменте на внешней стороне было написано имя того, чьи документы я держала в руках, и хотя бы это облегчало поиск.
Около сорока минут прошло в тщетном поиске. Профессор тем временем достал из кармана небольшой томик и углубился в чтение. Я была так «увлечена» поиском нужной фамилии, что даже не удосужилась узнать, что именно читал Вейнс.
Несколько раз я натыкалась на фамилию Снейк, но, радостно вскрикнув или еще как-либо выказав свою радость, я тут же с сожалением понимала, что это не мой Снейк. На пятом Снейке я перестала комментировать свои находки. Но вот я снова издала возглас, да столько разных эмоций в нем смешалось, что Вейнс оторвал взгляд от желтоватых страниц и посмотрел на меня.
- Неужели нашли? – спросил он почти без интереса.
- Не совсем, - ответила я, пожирая глазами начертанные на пергаменте буквы.
- Что значит, «не совсем»? – недовольный моим ответом, спросил профессор и поднялся, и подошел ко мне, чтобы посмотреть на мою находку.
- Что это? – спросил он, прекрасно видя, что это было. – Вы же искали Снейка.
- Северус Снейп, - проговорила я тихо, а затем громче добавила, - он был моим учителем в школе. Он преподавал нам зелья, сэр.
Я с трепетом держала в руках дело моего бывшего учителя, испытывая чувства непередаваемые.
- Видимо, он был хорошим учителем, раз вы решили пойти по его стопам, - было сделано предположение, в котором угадывалась лишь холодная вежливость.
- Да! – горячо ответила я, но затем, смутившись такого ответа, добавила. – Он, правда, не всем нравился. Но он был настоящим мастером своего дела. Мастером Зельеварения, я имею в виду. Не педагогики.
- Что же… - Вейнс немного помолчал, а затем сказал, - оставьте эти глупости и займитесь делом. Вы еще не просмотрели и половины.
Я закусила губу.
- Да, хорошо, сэр, - ответила я, и профессор вернулся на свой стул.
Однако я намеревалась сначала посмотреть дело моего бывшего учителя.
- Что вы делаете? – спросил Вейнс, наблюдая, как я разворачиваю пергамент.
- Собираюсь почитать дело профессора Снейпа.
- Это не положено. Вы не имеете права…
- Имею, - упрямо ответила я, жадно читая, - О! – вырвалось у меня.
- В чем дело? – проворчал Вейнс.
- Он окончил университет экстерном... И, судя по датам… получив степень Мастера, сразу отправился преподавать в Хогвартс.
- Мои ему поздравления.
Я подняла удивленный взгляд на профессора.
- Вы разве не знаете? Он погиб.
При этих словах голос мой дрогнул.
- Что ж с того? Думаете, поэтому он не достоин самых моих горячих поздравлений? – язвительно отозвался Вейнс.
Я поджала губы.
- Как вы можете так неуважительно отзываться о человеке, который… которого… которого даже не знаете!
- Судя по тому, что я о нем слышал, я счастливейший человек, раз не свел с ним знакомства.
Я рассердилась еще больше.
- Это не так, сэр. Вы ошибаетесь.
- Вы думаете, человек ошибается, отказываясь признавать преимущества знакомства с убийцей? – спросил Вейнс, звуча саркастично, как никогда.
- О, так вы знаете больше, чем хотели показать сначала, - констатировала я, - но меньше, чем нужно, чтобы верно судить о поступках других. И еще меньше, чтобы их осуждать.
- Я хотел бы оставить разговор о моральном праве человека судить другого – словом ли, или действием. Что мне интересно, так это почему вы – вы, из всех – его защищаете. Да к тому же с таким рвением.
Я немного смешалась.
- Прошу простить, сэр, если я была излишне эмоциональна. Дело в том, что не так давно у меня состоялся разговор о профессоре Снейпе с моими однокурсниками, и разговор тот оставил неприятные воспоминания.
Я в двух словах пересказала беседу с Терри, профессор Вейнс слушал, не перебивая.
- … поэтому я расстраиваюсь, слыша подобные слова и от вас, хотя и осознаю, что они кажутся единственно верными в данной ситуации. Но поверьте же мне, профессор Снейп был человеком сложного характера, но гораздо более высоких моральных качеств, чем многие. То, что он, однажды оступившись, смог все же выбрать правильный путь, только делает ему чести. А душевные страдания, которые выпали на его долю, делают его в моих глазах еще более достойным мужчиной.
Профессор Вейнс хмыкнул, но затем как будто бы о чем-то задумался.
- Всё это очень трогательно, - проговорил он медленно, но почти не язвительно, - однако вся Англия по-прежнему считает его убийцей и Пожирателем Смерти. И это обстоятельство, вероятно, никогда не изменится.
Я печально вздохнула.
- Ни мне, ни Гарри с Роном, не удалось пока найти фактов, доказывающих, что профессор лишил директора жизни по приказу последнего. Это бы, конечно, существенно снизило вину профессора Снейпа, но увы, поиски бесплодны…
- К тому же, у вас всех своя жизнь, в которой нет места прошлому. Те люди ушли, а вам нужно продолжать жить дальше, - заключил профессор Вейнс со всей серьезностью. – Поэтому отложите этот свиток, и ищите тот, который вам действительно нужен.
Я снова вздохнула и послушалась.
Поиски закончились через полтора часа после их начала. Когда нужный свиток был найден, у меня не осталось сил даже на радость, и я спокойно развернула пергамент. Там, пробежавшись глазами по характеристикам и данным, я нашла эмблему колледжа с написанной рядом темой диплома. Коснувшись кончиком палочки эмблемы, я прошептала заклинание, и передо мной в воздухе повис еще один пергамент. Это был автореферат дипломной работы Снейка. Я начала читать…
… Разочарованию моего не было предела. Всё, чего достиг Снейк, было уже проделано и обнаружено мной и Вейнсом. Вдвойне обиднее было то, что если бы Питч сразу сообщила бы мне о дипломе Снейка, мы с профессором сэкономили бы немало времени, которое потратили, открывая то, что уже было однажды открыто.
- Не понимаю, почему то, что выяснил Снейк, не стало достоянием общественности? – спрашивала я у профессора, когда мы уже вышли из Хранилища.
- Не забывайте о том, кто был куратором, - был ответ, - тщеславие некоторых ученых, так и не добившихся серьезных результатов в научной деятельности, порой толкает их на весьма любопытные поступки.
- Вы хотите сказать, что профессор Питч… помешала ему?
- Я думаю, что она предложила ему перспективы более радужные, чем слава в узких научных кругах – скажем, предложила хорошее место где-нибудь в Министерстве, множество её знакомых – высокопоставленные лица. Молодой человек соблазнился высокой зарплатой и предпочел забыть о своем, никому не нужном, как, несомненно, смогла убедить его ваш декан, открытии.
Я покачала головой.
- Она ужасная женщина, - сказала я, и Вейнс насмешливо хмыкнул.
- При столь высоком уровне интеллекта, как у вас, ваша склонность к максимализму и крайностям не может не удивлять. Если Питч смогла убедить Снейка в том, что ему не нужно это открытие, значит оно ему действительно не было нужно. Быть может, он руководствовался не только меркантильными интересами, решая избавить свои исследования от гласности. Вы должны понимать, что глупый человек не смог бы проделать такой работы, а умный – без оглядки поддаться увещеваниям Питч.
Я была вынуждена согласиться с этими словами. Затем профессор сообщил, что у него еще масса дел, и поспешил покинуть меня. Не смотря ни на что, я решила, что день не прошел напрасно.