Праиндоевропейцы и русский национализм

Наиболее чувствительными к описанным выше процессам оказались русские националисты. Их озабоченность неблагоприятной экономической, социальной и культурной ситуацией, складывавшейся в СССР в поздние советские десятилетия, вполне понятна и обоснована. Однако вместо того, чтобы искать реальный источник неблагополучия, идеологи русского национализма, начиная с 1970-х годов, во всех российских бедах обвиняли «сионистов», Запад и «инородцев», будто бы покушавшихся на исконные русские ценности и мечтавших о территориальном расчленении России[vii]. В последние годы, отвечая на этот вызов, некоторые русские националисты пытаются прививать русским новое имперское мышление. Они настаивают на том, что русский народ может найти исцеление только в имперском сознании, видят в империи символ возрождения русской государственности, изображают русских угнетенной нацией в своем государстве и утверждают, что «нельзя, помня все время о свободе других наций, постоянно забывать о свободе своей»[viii].

Некоторые из этих идеологов пытаются мобилизовать на защиту русских интересов примордиалистские мифы о далеком прошлом. Они обвиняют российских ученых в намеренной фальсификации истории будто бы для того, чтобы натравливать друг на друга братские народы и обращать их в рабство. Поэтому они объявляют, что «вопрос древней истории – это первостепенный вопрос государственной стратегии»[ix]. Со своей стороны они рисуют Евразию исконной родиной славяно-русов, где они жили якобы в течение тысячелетий, закладывая здание будущей человеческой цивилизации. Подхватывая мессианский советский миф, эта концепция опрокидывает его в отдаленное прошлое и изображает доисторических предков богатым и щедрым народом, отважными воинами и неутомимыми завоевателями, благородными культуртрегерами и создателями едва ли не всех древнейших цивилизаций. Различные авторы помещают их первичный культурный очаг то в евразийские степи, то в Малую Азию, а некоторые ухитряются даже выводить их из легендарной Атлантиды. Вряд ли стоит говорить о том, что речь идет об авторах-дилетантах, публиковавшихся в основном в популярных журналах и сборниках научно-фантастических произведений[x]. Между тем их захватывающие фантазии издавались большими тиражами и имели гораздо более широкий круг читателей, чем научная литература. Мало того, такие неортодоксальные тексты воспринимались непритязательными читателями как последнее слово науки, которое ангажированные советские ученые якобы скрывали от них по идеологическим соображениям.

Многие из построений, о которых идет речь, основывались не столько на достижениях науки, сколько на текстах поддельной «Влесовой книги», созданной в среде русской эмиграции в начале 1950-х годов[xi]. В ней говорилось о предках-скотоводах, веками кочевавших из конца в конец по широкой евразийской степи, свято хранивших свои духовные традиции и отстаивавших их в борьбе с многочисленными коварными врагами. В конечном итоге в русле этой мифологической концепции образ предков-славян сливался с представлением о древних индоевропейцах, а в качестве термина для последних реанимировался дискредитированный нацистами термин «арийцы». Мало этого, на рубеже 1980–1990-х годов рассматриваемый миф обогатился новым сюжетом – представлением о Северной (Полярной) прародине, и со временем в нем все более отчетливо начали звучать расовые мотивы. О том, как, кем и с какой целью создавался этот миф, как он обслуживает современную русскую национальную идею, и пойдет речь ниже.

Одним из важных источников информации русским националистам служат современные научные теории, связанные с разработкой индоевропейской проблемы. Наиболее популярными в последние советские десятилетия были три теории о прародине индоевропейцев и их связи с известными археологическими культурами. В 1950-х гг. в ходу была гипотеза о балканской, или дунайской, прародине, которую тогда отстаивал лингвист Б. В. Горнунг[xii] и которой до конца своих дней придерживался известный востоковед И. М. Дьяконов[xiii]. В 1960–1970-е гг. большинство советских археологов развивали идею о том, что формирование праиндоевропейской общности происходило в прикаспийско-причерноморских степях, откуда их отдельные группы расселялись по соседним регионам в течение бронзового века. На Западе эту теорию пропагандировали М. Гимбутас и ее школа[xiv]. Наконец, в 1970-х гг. советские лингвисты В. В. Иванов и Т. В. Гамкрелидзе выдвинули конценцию, согласно которой прародина индоевропейцев лежала где-то в Малой Азии[xv].

Все это не осталось незамеченным в стане русских националистов. В своих псевдонаучных построениях одни из них (бывший физик, затем комсомольский работник, сотрудник ИНИОН, а ныне политический деятель националистического направления В. Скурлатов и журналист В. Тороп) опирались на теорию о прикаспийско-причерноморской прародине, другие (бывший радиофизик, ныне писатель-фантаст и президент Московского клуба тайн В. Щербаков и бывший инженер, а ныне писатель-фантаст Ю. Петухов) следовали разработкам Иванова и Гамкрелидзе, а третьи (бывший преподаватель марксизма-ленинизма, а затем основатель неоязыческого «Союза венедов» в Петербурге В. Безверхий и бывший геолог, а затем сотрудник патриотического «Отдела всемирной истории Русского Физического Общества» Г. Гриневич) вновь вернулись к идее балканской прародины.

Следует лишь отметить, что ученые строго различали западный ареал оседлых земледельцев (от Балкан до Поднепровья) и восточный степной ареал подвижных скотоводов, которые были связаны с совершенно разными лингвокультурными мирами. Иными словами, если специалисты идентифицировали индоевропейцев со степными культурами, то западных земледельцев, включая и трипольцев, им приходилось относить к совершенно иной общности («Старая Европа», по Гимбутас). Если же они настаивали на балканской прародине, то перед ними вставала трудная проблема лингвокультурной принадлежности степного населения эпох энеолита и бронзы. Более сложная картина рисовалась сторонниками идеи о малоазийской прародине, которые реконструировали множество различных направлений расселения древних индоевропейцев, соответственно менявших свой образ жизни и культуру. Спор о прародине индоевропейцев не затихает и по сию пору[xvi].

Однако русских авторов-националистов все эти сложности мало волнуют. Для них нет большой разницы между балканскими культурами и трипольем, с одной стороны, и степными культурами, с другой. Если, по Гимбутас, сдвиг земледельческого населения из балкано-карпатского региона в Эгеиду и на Крит означал отступление обитателей Старой Европы перед лицом индоевропейской экспансии, то для Гриневича и Безверхого речь шла исключительно об индоевропейском, точнее «славяно-русском», расселении. Выше уже говорилось, что все рассмотренные националистические версии фактически отождествляют праиндоевропейцев со славяно-русами. Более того, других народов (не только неиндоевропейских, но и индоевропейских и даже славянских, не принадлежащих к русскому корню) эти версии, как правило, попросту не признают! Правда, исключение представляют, во-первых, народы «черной» и «желтой рас», и во-вторых, «семиты», играющие очень важную символическую роль во всех этих построениях[xvii].

C конца 1970-х – начала 1980-х гг. древние передвижения и подвиги белокурых голубоглазых культуртрегеров-арийцев и, в особенности, «славяно-скифов» все более привлекали внимание и русских писателей-фантастов[xviii]. Один из них объявил героя троянской войны Ахилла «россом», «тавроскифом», наследником великой степной традиции, носители которой будто бы разнесли высокую культуру от Европы до Китая и Индии и, в частности, обучили греков выковывать железное оружие. Он давал понять, что не только пеласги, но и древние обитатели Палестины были «одного корня» со славянами[xix]. Любопытно, что эта тенденция тесным образом сочеталась с антизападничеством, в особенности, с антиамериканизмом[xx].

До известной степени импульс такого рода литературе задал писатель В. А. Чивилихин (1928–1984) публикацией своего печально известного романа «Память», направленного против концепции другого мифотворца-патриота Л. Н. Гумилева[xxi]. В этом произведении пропагандировались фантазии сибирского археолога В. Е. Ларичева о древнейшей в мире цивилизации в Сибири, созданной, естественно, индоевропейцами, и о будто бы обнаруженном там палеолитическом календаре. Чивилихин не без удовольствия замечал, что и в долине Хуанхэ древнейшее население было представлено светлокожими индоевропейцами. Они будто бы участвовали в этногенезе многих восточноазиатских народов, и один из них был представлен даже в генеалогии Чингисхана. Автор прославлял славянское язычество, сближал славян с ведическими ариями и настаивал на том, что предки славян были автохтонами в поволжских и причерноморских степях. В итоге он договаривался до того, что славяне будто бы существовали как общность уже пять тысяч лет назад. Реанимируя взгляды дореволюционных русских историков-националистов[xxii] и шовинистические советские концепции второй половины 1940-х гг., он боролся с норманнизмом, отождествлял «варягов-русь» со славянами и настаивал на возникновении славянской государственности задолго до Киевской Руси[xxiii]. Короче говоря, он оживлял обветшавшие гипотезы историков «славянской школы» XIX в., давно уже опровергнутые наукой[xxiv]. Но растущему патриотическому движению все эти идеи пришлись как нельзя более кстати. Они были вполне созвучны направлению, взятому патриотически настроенными писателями-фантастами, и в значительной степени повлияли на идеологию общества «Память» и его дочерних ответвлений, включая и ведическое[xxv].

Большую роль в формировании современного русского мифа о древнейших предках сыграли работы бывшего директора Института археологии АН СССР академика Б. А. Рыбакова (1908–2001), в которых, во-первых, делалась попытка реконструкции и систематизации славянских дохристианских представлений и ритуалов как в древнейшую эпоху, так и во времена Киевской Руси[xxvi], а во-вторых, рисовалась многотысячелетняя история первобытных славян, начиная по меньшей мере с бронзового века, если не раньше. Обобщая разнообразные археологические, фольклорные и исторические материалы, Рыбаков, наряду с рядом верных замечаний, позволял себе немало неточных или явно фантастических рассуждений, выдававшихся за научные гипотезы. Его построения грешили очевидными методическими просчетами, ибо он нигде и никогда даже не пытался обсуждать методические основы своих концепций и способы их верификации. В частности, он излишне полагался на фольклорные данные, веря в то, что они в неискаженном виде доносят до нас факты далекого прошлого[xxvii]. Например, он был убежден, что русские народные сказки сохранили память об охоте на мамонтов в ледниковый период[xxviii]. Имея в виду построения Рыбакова, но не называя его по имени, один из советских критиков писал: «Ученые исторической школы в своих конкретных разысканиях нередко утрачивали ощущение реальных границ и возможностей применяемого ими метода и пытались объяснить на его основе явления, объяснимые лишь с точки зрения эстетической»[xxix]. Столь же неосторожно Рыбаков пользовался и лингвистическими материалами[xxx]. Между тем благодаря высокому научному положению Рыбакова его идеи были весьма популярны и регулярно воспроизводились в школьных учебниках. Последний из таких учебников широко использовался в средней школе в 1990-х гг. и даже заслужил особую похвалу от главного научно-теоретического и методического журнала Министерства образования Российской Федерации «Преподавание истории в школе» за «государственно-патриотический подход»[xxxi].

Существенно, что Рыбаков сам прилагал большие усилия к популяризации своих идей в школе и в средствах массовой информации. Для примера рассмотрим одну из последних его статей[xxxii], которая была опубликована в журнале «Держава», органе Международного фонда славянской письменности и культуры, созданного неославянофилами для отстаивания панславистской идеи. В этой статье Рыбаков шел навстречу пожеланиям редакции этого журнала, попросившей его ознакомить читателей с его собственной концепцией этногенеза славян. Вот что он счел нужным донести до читателей журнала. Во-первых, он уже в который раз подверг резкой критике норманнскую теорию, обвинив ее в подтасовках, якобы имеющих целью принизить творческие способности славян. Объявив легендарного Кия киевским князем VI в., Рыбаков доказывал, что понятие «Русская земля» сложилось к середине VI в. и что, следовательно, киевское государство возникло за 300 лет до варягов.

Однако это было далеко не началом славянской истории. Корни славян Рыбаков издавна искал в бронзовом веке, когда якобы после «пастушеского разброда» (этот пассаж подозрительно напоминает сюжеты «Влесовой книги», хотя Рыбаков неоднократно публично называл ее подделкой) славянские племена объединились в Правобережной Украине и перешли к земледелию. Все это произошло будто бы в позднем бронзовом веке. Ссылаясь на исследования гидронимики, проведенные когда-то советским лингвистом О. Н. Трубачевым, Рыбаков доказывал, что позднее, в раннем железном веке, славяне якобы широко расселялись в украинской лесостепи. По его мнению, «славяне-земледельцы» установили контакты с греками за 400-500 лет до Геродота. И он не видел никаких проблем с отождествлением этих славян со «скифами-пахарями» (ниже мы увидим, что Трубачев не разделял этой идеи). Но и это казалось ему недостаточным, и он приписывал славянам немало из наследия скифов-кочевников. Скажем, он причислял к славянам скифского царя Колоксая, легендарного предка скифов Таргитая, приписывал славянам известный скифский миф о дарах неба, и т. д. По Рыбакову, корни ряда русских фольклорных сюжетов восходили к началу раннего железного века и, тем самым, по своей древности вполне могли потягаться с древнегреческими мифами. Рыбаков ухитрялся обнаруживать немало сходств в фольклорных сюжетах скифов и славян, которых другие специалисты не замечали. Стремясь поднять престиж славян в глазах европейцев, Рыбаков потратил немало сил для доказательства того, что эти «славяне» якобы снабжали античный мир хлебом[xxxiii].

Мало того, со временем скифы-пахари ранней поры раннего железного века превратились в его работах в предков именно восточных славян, а появление славян как отдельной общности он относил к середине II тыс. до н. э. Короче говоря, Рыбаков делал все, что в его силах, чтобы обнаружить славянские корни в глубинах первобытности, рисовал преемственность славянского развития в Восточной Европе в течение тысячелетий и наделял славян доблестями, которые могли бы поспорить со славой античного мира. Он полагал, что доказательство глубокой древности славян положительно скажется на самосознании и самоощущении русского народа. Не случайно одну из своих популярных статей он назвал «глубокие корни – могучая крона»[xxxiv]. Все это, безусловно, не могло не привлекать к построениям Рыбакова самых разных русских националистов[xxxv], хотя сам Рыбаков неоднократно публично призывал к борьбе с лженаукой[xxxvi].

Другим важным источником информации для русских националистов служит теория О. Н. Трубачева (1930-2002) о близком родстве и теснейших контактах между славянами и индоариями в Северном Причерноморье [xxxvii]. Отождествляя последних с синдами и меотами Кубани, Трубачев всеми силами пытался доказать, что после ухода оттуда основной массы их соплеменников в Переднюю Азию какие-то группы индоариев надолго задержались в Северном Причерноморье и вполне могли иметь тесные контакты с ранними славянами. Для этого Трубачеву требовалось углубить историю славян в этом регионе, и он смело писал о Донской Руси[xxxviii], оживляя тем самым теорию Азово-Причерноморской Руси, отстаивавшуюся Д. И. Иловайским и рядом других авторов XIX в. и давно оставленную современными учеными[xxxix]. Кстати, отождествляя синдов с индоариями, Трубачев фактически возрождал донаучные взгляды, которых придерживался, например, дореволюционный историк казачества Е. П. Савельев[xl].

Именно идеи Трубачева с восторгом подхватывал в своих научно-фантастических произведениях Скурлатов, упоминавший синдов как осколок «индоариев» на Тамани и настаивавший на причерноморской родине ведической литературы[xli]. Те же идеи лежат в основе всех построений современных русских националистов, указывающих на эту литературу как на бесценную сокровищницу славянских народных знаний. Вместе с тем последователи Трубачева почему-то полностью игнорируют его основную идею о дунайской прародине славян[xlii], сильно расходящуюся с большинством из современных русских националистических мифов о далеких предках. Определенный интерес для нашей темы представляют и его частные замечания, скажем, о принципиальной невозможности северной локализации прародины индоевропейцев, которую Трубачев склонен был искать в Среднем Подунавье[xliii], о том, что славяне были исконными земледельцами[xliv], но что скифов-земледельцев, не говоря уже о скифах и сарматах вообще, никак нельзя отождествлять со славянами[xlv], что название «венеты» было перенесено на славян достаточно поздно и лишь в южнобалтийском ареале[xlvi], что имя «русь» не имеет никакого отношения к роксоланам[xlvii], и др.

Вместе с тем высказывая немало верных замечаний, Трубачев, к сожалению, грешил неточностями, в особенности, когда дело касалось нелингвистических материалов. Так, скажем, неверно, что Северная Европа очистилась ото льда лишь к 4000 г. до н. э. и что ранее она была незаселена[xlviii]; неверно, что в эпоху раннего металла все население Нижнего Поволжья и Казахстана имело неевропеоидный облик[xlix]; недостаточно четкая трактовка автором вопроса о появлении у славян железа[l] может создать ложное впечатление, что они сами открыли сыродутный процесс, а это весьма сомнительно. Именно такие неточности в трудах серьезного специалиста и могут породить у мифотворца соблазн опереться на его имя для подтверждения своих этногенетических фантазий. Например, в писаниях дилетантов уже встречаются утверждения о том, что Центральная Россия была родиной железоделательного производства[li].

Впрочем, дело заключается не только в неточностях, а и в том, что над Трубачевым явно довлела априорная концепция – стремление во что бы то ни стало доказать наличие индоариев в Северном Причерноморье в античную эпоху. Как уже было показано другими специалистами[lii], ни одного убедительного лингвистического аргумента в пользу этой теории ему так и не удалось найти[liii]. Кроме того, Трубачеву была не чужда идеология борьбы с западными «славянофобскими» концепциями, якобы злонамеренно принижавшими культурный уровень древних славян и их роль в раннесредневековой Европе. Им двигали не только поиск научной истины, но и стремление продемонстрировать «подлинное величие» древних славян, – «то, что будит в каждом из нас не один только научный интерес, но и дает священное право русскому, славянину любить русское, славянское...»[liv]. Именно этот дух произведений Трубачева пришелся по вкусу его патриотически настроенным последователям. Например, приведенную цитату почти дословно приводит в своей книге Г. С. Гриневич, приписавший древним «русичам» создание едва ли не всех ранних цивилизаций[lv].