Сообщать ли ребенку, почему его привели на игровую терапию?

Некоторые терапевты рассказывают ребенку, по ка­кой причине его привели на психотерапию, полагая, что такое знание необходимо для того, чтобы происхо­дили желаемые изменения в поведении. В этом случае ожидают, что ребенок будет работать над идентифици­рованной проблемой, а терапевт станет помогать ему, структурируя его игру и фокусируя ее содержание на основной проблеме. Здесь снова возникает проблема присвоения терапевтом ведущей роли, и объектом тера­пии становится проблема, а не ребенок. Кроме того, такой взгляд на терапию означает, что идентифициро­ванная проблема и является той динамикой, с которой следует иметь дело и тем самым можно упустить из ви­ду существование иных, более глубоких проблем, воз­можно, волнующих ребенка.

Поскольку подход, центрированный на ребенке, не является предписывающим и не основывается на диагностической информации, терапевт часто может многого не знать об индивидуальных особенностях ребенка, осо­бенно в терминах диагностического тестирования. По­этому у терапевта может не быть особенных причин, которые он должен объяснить ребенку.

Позиция центрации на ребенке означает, что ребен­ку не обязательно знать, по какой конкретной причине они оказались в игровой комнате. Такая информация не является необходимой для того, чтобы ребенок ме­нялся и развивался. Поведение ребенка может изме­няться, — и в самом деле меняется, — и без знания того, над чем именно он работает, и вообще без специальных усилий или попыток что-либо изменить. Если бы для того, чтобы произошло изменение, необходимо было прежде понять причину обращения к терапевту, как вообще можно было бы помочь пятилетнему малышу в состоянии депрессии, или трехлетнему манипулятору, или двухлетке, пытающемуся искалечить своего ново­рожденного братишку? Над чем можно было бы посо­ветовать работать семилетнему Райэну, умирающему от рака? Может быть, ему следовало сказать: «Тебя при­водят в игровую комнату, потому что ты умираешь, и ты должен привыкнуть к мысли о смерти?» Разумеется, нет! Райэн думал о жизни, как и любой из нас. Угроза смерти была только частью его жизни. У какого тера­певта достанет самоуверенности возомнить, что он зна­ет, над чем следует работать в терапии умирающему ре­бенку? Это можно рассматривать в качестве крайнего примера, но крайность, возможно, необходима, чтобы заставить нас взглянуть на существо проблемы. Ведь если предложение измениться и в самом деле необхо­димо для того, чтобы изменение произошло, то это должно быть справедливо для всех случаев, независимо от возраста и типа проблемы.

Обозначив причину, по которой ребенок находится в игровой комнате, мы дадим ему понять, что в нем что-то не так. Терапевт, центрированный на ребенке, избе­гает любых намеков на то, что с ребенком что-то не в порядке или надо что-то исправить или изменить в его поведении или в нем самом. Принятие терапевта спо­собствует самопринятию ребенка, а вместе они состав­ляют необходимую предпосылку изменений и роста.