Число детей в состоянии депрессии, которые хотят умереть, куда больше, чем обычно думают: у них просто нет возможности проговорить то, что их волнует.

Сколько пар разошлись из-за того, что у них ребе­нок! Дети же очень страдают от этого, они чувствуют себя виноватыми. Дети всегда стремятся спасти свою мать и отца тоже, так что попадаются в ловушку жиз­ни и, понимая потом, что они были неправы, чувству­ют себя виноватыми, впадают в депрессию и ищут выхода своей депрессии во внешнем насилии или насилии, направленном на себя самого. Если взять на вооружение психотерапию молчания или выслу­шивания, изолированность ребенка не разрушить, и создается ощущение, что говоришь с умирающим. Это неправда, что ребенок всегда нуждается в помо­щи, что бы он ни чувствовал. Но когда помощь про­говаривается, пусть даже слова эти произносит врач, и это никак не отражается в его поведении, это че­ловечно. Иначе невыносимо, потому что бесчело­вечно.

Для чувствительного ребенка, который не в си­лах облечь в слова то, что с ним происходит, может представлять интерес психодрама, потому что в этом случае ребенок играет в игру, он играет роль, он — это не только он сам...

Это приблизительно то же, что делают психоте­рапевты, прибегая к лепке из глины: «Слепи что-нибудь определенное: вот твой папа, вот твоя мама, вот ты, вот я». Ребенок в восторге, он моделирует то, что происходит между ним и другими людьми. Ес­ли я вижу, например, что он бросает на пол кусок глины, которая изображает его самого, я говорю: «Можешь бросить себя на пол и перестать существо­вать. Тогда то же самое будет с папой и мамой, а по­том со мной. Ты поставил меня на то место, где был ты, и теперь я стала скверной, и теперь меня надо убить...» И тут появляется легкая улыбка: «Нет, это не обязательно...» В этом и состоит искусство детской психотерапии. Я вовсе не убеждена, что им нужно помогать во сне или ни за что не произносить ни сло­ва о том, что их мучает, оставляя жить с невыска­занным страданием. Ни в коем случае! Это скажется в какой-нибудь день самым драматическим образом. Напротив, всегда надо говорить о том, что ребенок держит в себе.

Если то, что не высказано, так и осталось невы­сказанным до подросткового периода, избавиться от мыслей о смерти достаточно сложно.

Именно поэтому существует какое-то количество подростков, для которых мысль о самоубийстве явля­ется нормальной и здоровой, а также те, кому такие мысли могут принести вред. Мысль о самоубийстве — это работа воображения, желание совершить его на самом деле — это болезнь. Граница между тем и дру­гим весьма условна.

Было бы желательно, наверное, более откровенно говорить о смерти и ее приближении с подростка­ми, у которых есть проблемы.

Это смерть всего, что было прежде... Взрослые, которые, скажем так, «отбрасывают» от себя смерть других, не думают о ней и еще меньше говорят... Они искажают, скрывают правду. И когда происходит дра­ма, когда молодой человек очевидно пытается с собой разобраться, родители абсолютно уверены, что это не­счастный случай. В действительности же, даже если поступок подростка не слишком ясно продуман зара­нее, это отчасти подсознательное желание суицида, попытка подогнать внешний мир под тот, что подро­сток себе представляет.