Путь домой

Нога у отца заживала куда быстрее, чем можно было надеяться. Более того, и хромота почти прошла.

— У тебя в детстве кости срослись неправильно, Джайлз, — объяснил Бард. — Новый перелом обернулся отличной возможностью их вправить.

— Как скажешь, — поморщился Джайлз Хромоног, ступая на больную ногу.

— Ты лучше верхом на ослике поезжай. Путь-то предстоит неблизкий.

Джайлз с грустью глядел на Ромашку. Джек знал: отец вспоминает, как верхом на ней Люси приехала в Беббанбург. Тут же дожидались две невысоких лошадки: новый владыка Дин-Гуарди подарил их друзьям, чтобы избавить их от лишней поклажи и чтобы Барду не пришлось идти пешком. Джек, Пега, Торгиль и брат Айден, понятное дело, и так дойдут.

— Жаль, я не могу остаться здесь навсегда. Я же всегда мечтал быть монахом, — вздохнул отец.

— По-моему, так в той потасовке у тебя последние мозги поотшибло. Если, конечно, они у тебя вообще были, — пробурчал Бард.

И все, как по команде, обернулись в последний раз поглядеть на Беббанбург, оставшийся далеко позади, и на пустынное скалистое плато, где некогда высилась крепость Дин-Гуарди. Друзья распрощались со всеми еще утром; Джек гадал про себя, а суждено ли ему снова увидеться с Брутом. Король, конечно, обещался навестить деревню, но кто ж поверит ему на слово!

Джек с Торгиль переоделись в прежнее платье, а роскошные подарки Владычицы увязали в дорожные вьюки. В полудне пути от города находился небольшой, но такой приветный колодец. Тут же на длинной цепи висела медная чаша. Никто ведать не ведал, откуда она взялась — может, повесил ее сам Ланселот или король Артур чтобы усталые спутники могли освежиться, ведь до воды было довольно-таки глубоко. Путешественники встали лагерем в буковой рощице, а ближе к вечеру из-за деревьев появились две новые фигуры. Бука с Немезидой кутались в скрытношерстные плащи — и походили на пятна рассеянной тени.

— Угощайтесь! — пригласил Бард. — Мы даже лисичек привезли — специально для вас!

Джек с Торгиль расстелили скатерть и выставили на нее всяческие вкусности, запасенные для прощального пира. Пега, в кои-то веки, не рвалась помогать. Она сидела в сторонке, понурившись, и явно чувствовала себя не в своей тарелке.

Бука тотчас же присоседился к ней.

— Смею ли я надеяться? Суждено ли мне стать счастливейшим из смертных по твоему слову? — воскликнул он, сжимая ее руку.

— Ох, боже ты мой, — вздохнула девочка, глядя в землю.

— Может быть, тебе нужно время? — предположил король хобгоблинов. — Я не возражаю подождать — нет, возражаю, конечно, но если моя лесная фиалочка робка и застенчива, так я пойму ее чувства…

— Мне в жизни не приходилось труднее, чем сейчас. Ты был ко мне так добр, и я знаю, что твои подданные хотят видеть меня своей королевой. Святые угодники! Да они от бессмертия отказались ради меня! — Пега, совсем пригорюнившись, смахнула слезинку. — Мне так стыдно!

— Они сами так решили, — мягко напомнил Бука.

— Я всегда мечтала быть красавицей. В первый день мая я всегда вставала с рассветом и умывалась росой. Я даже старой ведунье заплатила за колдовской амулет, да только ничего так и не сработало. Наконец я поняла: чуда не произойдет никогда. И тут появился ты, и я тебе понравилась…

— Я полюбил тебя, родная, — поправил король.

— Дело в том, что… — Пега умолкла и оглянулась на Джека.

Джек честно старался не подслушивать, но тишина стояла мертвая. Все остальные молчали; даже ветер улегся. Накануне вечером отец Север снова и снова втолковывал девочке, сколько преимуществ заключено для нее в этом браке. А новый настоятель монастыря, по меткому выражению брата Айдена, даже волка уговорил бы ягненка выплюнуть. Едва завидев отца Севера, негодные монахи обители Святого Филиана принимались споро рубить дрова, носить воду и на коленях благодарить Господа по шесть раз на дню. Но переубедить Пегу — маленькую, робкую Пегу! — ему так и не удалось.

— В один прекрасный день Джек освободил меня — и жизнь моя изменилась раз и навсегда. «Ради чего мне дана свобода?» — задавалась я вопросом. И сама же отвечала: «Ради того, чтобы трудиться». Вот и все. Ради того, чтобы творить добро всякий день и час, чтобы заботиться о других. Мое место — среди людей. Бард как-то раз сказал мне, что мой дух жаждет семьи и тепла. А я ответила: «Я буду счастлива остаться здесь — и работать не покладая рук, — незаметная, как муха на стене». Так что ничего не попишешь. Не гожусь я в королевы. Мне страшно жаль тебя разочаровывать, и я бы солгала, если бы не созналась, что не хочу жить в пещере, заросшей грибами. Нет-нет, не предлагай перебраться сюда! — поспешно воскликнула она, предостерегающе поднося палец к губам. — У тебя есть долг перед своим народом. Ты принадлежишь к тому миру, а я — к этому, вот она, вся правда без прикрас, как есть! Прости, если можешь.

Бука часто-часто, прерывисто заморгал. Джек в жизни не видел, чтобы хобгоблин проливал слезы, — может, они и плакать-то не умеют, но если умеют, то, наверное, примерно вот так.

— Я стану навещать тебя каждое лето, — глухо пообещал Бука. — И спрашивать, не передумала ли ты. И Орешинку с собой приведу.

— Какой ты великодушный, — всхлипнула Пега.

Король хобгоблинов поднялся на ноги и поклонился остальным.

— Очень мило с вашей стороны запастись лисичками, — проговорил он тем же глухим голосом. — Но прямо сейчас я не голоден. — И, не в силах совладать с обуревающими его чувствами, убежал с поляны.

Немезида кинулся вслед за ним, лишь на мгновение задержавшись рядом с Пегой и прошептав:

— Спасибо тебе.

А друзья, уютно устроившись под сенью деревьев, вспоминали былые приключения да рассказывали истории. С наступлением ночи Джек развел костер, а брат Айден пустил по кругу флягу со своим особым вересковым элем. Торгиль декламировала душераздирающие стихи. Бард поразвлек собравшихся, приманив семейство сов: их унылое уханье звучало уместным аккомпанементом к леденящим душу строкам. Потом запела Пега, и шелест ветвей смолк: даже деревья заслушались девочку.

Джеку хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, но время стоит неподвижно только в Земле Серебряных Яблок. А это — не столько благословение, сколько проклятие. Довольно уже и того, что тебя подхватил и несет поток жизни, и рядом — верные друзья, и унывать не о чем. Мальчуган блаженно вытянулся в траве, глядя, как среди листвы над головой мерцают звезды.