Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 40. Через один час четыре минуты после того» как Скарлетт ушла к себе в комнату, Пьер Огюст Робийяр» солдат Наполеона






 

Через один час четыре минуты после того» как Скарлетт ушла к себе в комнату, Пьер Огюст Робийяр» солдат Наполеона, оставил прекрасный склеп своего дома, чтобы пойти в церковь. Он был одет в теплый сюртук и шерстяной шарф. Его мощные седые волосы были накрыты собольей шапкой, которая когда-то принадлежала русскому офицеру, убитому при Бородино. Несмотря на яркое солнце, ему было холодно. Он шагал, не сгибаясь, редко пользуясь коричневой тростью, которую он носил с собой, и легким кивком головы приветствовал тех, кто здоровался с ним на улице. Он был очень хорошо известен в Саванне.

В независимой пресвитерианской церкви на площади Чипью он сел на пятую от алтаря скамейку, это место принадлежало ему с освящения церкви, которое состоялось шестьдесят лет назад. Джеймс Монро, президент Соединенных Штатов, был на освящении и хотел бы, чтобы его представили человеку, который прошел вместе с Наполеоном от Аустерлица до Ватерлоо. Пьер Робийяр был с ним любезен, КАК со старшим, но президент не представлял собой ничего особенного для человека, который сражался вместе с императором.

Когда служба закончилась, он перекинулся несколькими словами с некоторыми людьми, которые отозвались на его жесты и поспешили присоединиться к нему на выходе из церкви. Он задал несколько вопросов и выслушал множество ответов. Затем он вернулся домой с почти улыбающимся лицом и дремал, пока не накрыли обед. Еженедельные выходы в церковь становились все более утомительными.

Он спал очень чутко, почти как все старики, и проснулся до того, как Жером принес его поднос.

Он думал о Скарлетт. Ему не была любопытна ее жизнь или характер. Он и не вспоминал о ней, и когда она появилась в его комнате, сопровождаемая его дочерьми, он был и рад, и не рад ее видеть. «Она устраивает беспорядок на кухне своими просьбами, – сказал Жером. – И она может довести месье Робийяра до смерти, если будет продолжать настаивать на добавке масла, подливки и сладкого в его еду».

Она была ему послана в ответ на молитвы старика. Ему нечего было ожидать от своей жизни, за исключением месяцев или лет неизменной рутины сна и еды, а также еженедельных экскурсий в церковь. Его не смущало, что его жизнь была безнадежна; его любимая жена стояла у него перед глазами, и определенно, в назначенное время он воссоединится с ней. Он проводил дни и ночи, видя ее во сне, когда он спал, переворачивая страницы своей памяти о ней, когда он бодрствовал. Этого было для него достаточно. Почти. Ему не хватало хорошей еды; в последние годы она была безвкусной, холодной и смертельно однообразной. Он хотел, чтобы Скарлетт изменила это.

Пьер Робийяр распознал в ней задиру сразу. Он хотел заставить ее действовать в своих интересах, потому что у него больше не было сил добиваться того, чего он хотел для себя самого. Слуги знали, что он слишком стар и устал, чтобы управлять ими. А Скарлетт была молодой и здоровой. Он не нуждался в ее компании или любви. Он хотел, чтобы она управляла домом, как когда-то он управлял сам, а это значило: соответствие его стандартам и подчинение его власти. Ему нужно было найти способ, как это сделать, и он думал о ней.

– Скажи внучке, чтоб она пришла сюда, – сказал он, когда пришел Жером.

– Ее еще нет дома, – сказал дворецкий с улыбкой.

Он предвкушал гнев старика с удовольствием. Жером ненавидел Скарлетт.

Скарлетт была на городском рынке вместе с Морин. После ссоры с дедом она оделась, отпустила Панси и спешно сбежала через сад, никем не сопровождаемая, через два небольших квартала в дом Джейми.

– Я пришла найти компанию, чтобы идти на мессу, – сказала она Морин, но настоящей причиной была потребность быть где-нибудь, где люди были бы добры друг к другу.

После мессы мужчины пошли в одну сторону, а женщины и дети – в другую.

– Они пошли подстричься и посплетничать в парикмахерскую в гостиницу Пуласки, – сказала Морин Скарлетт. – А также пропустить пинту – другую в салуне. Это лучше, чем газета, для того, чтобы узнать, что происходит. Мы же услышим новости на рынке, пока я буду покупать устриц для пирогов.

Городской рынок Саванны имел такое же предназначение и был таким же оживленным, как рынок в Чарльстоне. Когда она окунулась в знакомую суету купли-продажи, друзей, приветствующих друзей, Скарлетт поняла, как много она упустила.

Скарлетт пожалела, что не взяла Панси с собой, она могла бы наполнить корзину экзотическими фруктами, которые прибывали через грузовой морской порт Саванны, если бы с ней была ее служанка, чтобы дотащить все это. Мэри Кейт и Хелен делали эту домашнюю работу. Скарлетт дала им понести для нее несколько апельсинов и настояла на том, чтобы заплатить самой за кофе и карамельные булочки, которые они съели во время одной из остановок.

Скарлетт отказалась, когда Морин пригласила ее отобедать вместе с ними, она не сказала повару своего деда, что не будет дома. И ей хотелось немного вздремнуть, поскольку утром у нее не было такой возможности. Не стоило выглядеть страшной, как смерть, если Ретт приедет дневным поездом.

Она поцеловала Морин на крыльце дедовского дома, попрощалась с остальными. Они почти отошли на квартал, когда Хелен прибежала с наполненным до отказа бумажным пакетом.

– Не забудьте свои апельсины, кузина Скарлетт.

– Я возьму их, мисс Скарлетт, – это был Жером.

– О, хорошо. Вы здесь? Ты не должен быть таким тихим, Жером, ты испугал меня, я не слышала, что открылась дверь.

– Я искал вас. Мистер Робийяр хочет вас видеть.

Жером смотрел на усилия О'Хара с нескрываемым презрением. Подбородок Скарлетт выпрямился. С дерзостью дворецкого надо было что-то делать. Она гордо вошла в комнату деда с жалобой, готовой сорваться с языка.

Пьер Робийяр не дал ей говорить.

– Вы растрепаны, – сказал он холодно, – и, кроме того, вы нарушили распорядок в моем доме. Пока вы общались с этими ирландскими невежами, прошел обеденный час.

Скарлетт рьяно ухватилась за наживку.

– Я буду вам благодарна, если вы будете прилично выражаться, говоря о моих родственниках.

Стариковские веки наполовину скрывали блеск в его глазах.

– А как вы назовете человека, который занимается торговлей? – спокойно спросил он.

– Если вы говорите о Джейми О'Хара, я называю его удачливым, работящим предпринимателем, и я уважаю его за то, что он сделал.

Дед потянул за крючок.

– И, без сомнения, вы восхищаетесь также его вульгарной женой.

– Это так. Она добрая и любезная женщина.

– Знаете ли вы, что она была барменшей в ирландском салуне? Скарлетт задыхалась, как рыба, вытащенная на землю. Это не может быть правдой. Неприятные картины наполнили ее воображение. Морин, подставляющая свой стакан для следующей порции виски… Играющая на кастаньетах и громко поющая непристойные песни… Убирающая взъерошенные рыжие волосы с красного лица, не стараясь скрепить их на затылке… поднимающая свою юбку до колеи, танцуя рил…

Вульгарно. Морин была вульгарна.

Они все были в своем роде вульгарны.

Скарлетт была готова закричать. Она была так счастлива с О'Хара, что ей не хотелось их терять. Но… это был дом, где выросла ее мать, а пропасть между Робийярами и О'Хара была слишком велика, чтобы ее игнорировать. «Нет ничего удивительного в том, что дедушка стыдится меня. Сердце матери было бы разбито, если бы она меня увидела идущей по улице со всем этим стадом, с которым я пришла домой. Женщина на людях даже без платка поверх ее беременного живота, и миллион детей, бегающих вокруг, подобно диким индейцам, нет даже служанки, чтобы донести все, что они купили. Я должна была выглядеть так же отвратительно, как и все остальные. А мать так упорно старалась научить меня быть настоящей леди. Хорошо, что она умерла и не узнала, что ее дочь дружит с женщиной, которая работала в салуне».

Скарлетт беспокойно посмотрела на старика. Мог ли он знать о здании, которым она владела в Атланте и которое было сдано в аренду владельцу салуна?

Глаза Пьера Робийяра были закрыты. Казалось, что он внезапно погрузился в сон, свойственный старикам. Когда Скарлетт на цыпочках вышла из комнаты, старый солдат улыбнулся, а затем заснул.

Жером принес ее почту на серебряном подносе. Он был в белых перчатках. Скарлетт взяла конверты с подноса, короткий кивок был ее единственной благодарностью. Это было сделано не для того, чтобы показать ее признательность, и не означало, что она собирается задержать Жерома на месте. Предыдущим вечером, после того, как она целую вечность ждала Ретта в гостиной, а он так и не появился, она устроила слугам такой разнос, который они никогда не забудут. Жерому в особенности. Богу было угодно, чтобы дворецкий вел себя так дерзко. Она нуждалась в ком-нибудь, чтобы выместить на нем свой гнев и разочарование.

Дядя Гамильтон был в бешенстве от того, что она перевела деньги в банк в Саванне. Скарлетт смяла его короткое письмо и бросила его на пол.

Толстый конверт был от тети Полины. Ее бесцельные жалобы могли подождать, а она уверена, что там жалобы. Потом Скарлетт открыла негнущийся квадратный конверт. Она не могла разобрать почерк на нем.

Это было приглашение. Имя незнакомое, и она должна хорошо подумать, прежде чем вспомнить. Конечно. Ходгсон – это имя по мужу одной из старых леди, сестер Телфер. Приглашение было на церемонию открытия Ходгсонхолла, с последующим приемом. «Новый дом для. Исторического общества Джорджии». Это звучало еще более замогильно, чем ужасная музыкальная вечеринка. Скарлетт сморщилась и отложила приглашение в сторону. Она должна найти бумагу и отправить, свои сожаления. Ее тетушки любили скучать до смерти, но не она.

Тетушки. С этим тоже лучше покончить быстрее. Она вскрыла письмо Полины.

«…Глубоко опозорены Вашим возмутительным поведением. Если бы мы знали, что Вы едете с нами в Саванну без слова объяснений Элеоноре Батлер, мы бы настояли, чтобы Вы вышли из поезда и отправились обратно».

«Какого черта она это пишет? Возможно ли, чтобы мисс Элеонора не упомянула про записку, которую я ей оставила? Или она ее не получила? Нет, это невозможно».

Скарлетт быстро пробежала глазами по жалобам тети Полины относительно глупости путешествия Скарлетт после сурового испытания, когда опрокинулась лодка, и о «неестественной скрытности» Скарлетт, не сказавшей им, что с ней был несчастный случай.

Почему Полина не может сказать ей то, что она хочет знать? Ни слова о Ретте. Она просматривала страницу за страницей, исписанные острым почерком тети Полины, стараясь найти его имя. Здесь. Наконец-то.

«…дорогая Элеонора обеспокоена, что Ретт счел необходимым уехать в Бостон на встречу относительно груза удобрений. Он не должен был уезжать в холод северного климата сразу после испытания долгим пребыванием в холодной воде, которое последовало за опрокидыванием его лодки».

Страницы упали на колени из рук. Скарлетт. Конечно. О, спасибо тебе, Господи. Поэтому Ретт за ней еще и не приехал. «Почему дядя Генри не сказал мне, что телеграмма от Ретта пришла из Бостона? Я бы не сходила с ума, ожидая его появления каждую минуту. Пишет ли тетя Полина, когда он вернется?» Скарлетт пошарила в куче листов. Когда же она остановится? Скарлетт вернулась к тому месту, где она остановилась, и внимательно прочитала до конца. Но никакого упоминания о том, что она хотела узнать, не было. «Что же мне делать сейчас? Ретт может быть в отъезде неделями. Или он, может быть, в дороге домой именно в эту минуту?»

Скарлетт снова взяла приглашение от мисс Ходгсон. В конце концов, туда можно и пойти. Она взвоет, если будет находиться в этом доме с утра до вечера.

Если бы только она могла ходить к Джейми, хотя бы на чашку кофе. Но нет, не следовало об этом и думать.

Итак, она не могла думать об О'Хара. Следующим утром она пошла на городской рынок с поварихой, чтобы проконтролировать, что она покупает и сколько она за это платит. Не зная, чем заняться, Скарлетт решила навести порядок в дедовском доме. Когда она пила кофе, она услышала мягкий, дрожащий голос, произнесший ее имя. Это была прелестная, тихая юная Кэтлин.

– Я не знаю американских сортов рыбы, – сказала она. – Вы мне не поможете выбрать самые лучшие креветки?

Скарлетт была в замешательстве, пока девочка не показала рукой в сторону креветок.

– Ангелы послали мне вас, Скарлетт, – сказала Кэтлин, когда сделала покупку. – Я бы совсем растерялась без вас. Морин хочет все только самое лучшее. Мы ожидаем Колума, вы знаете?

«Колум?! Как будто я должна знать, кто это такой! Морин или кто-то еще упоминали его имя».

– Почему Колум – это так важно? Голубые глаза Кэтлин расширились от удивления.

– Почему? Хорошо… потому что Колум – это Колум. Это все. Он… – она не могла подыскать нужного слова. – Он Колум. Это все. Он привез меня сюда, разве вы не знаете? Он мой брат, как Стефен.

Стефен. Это тихий и темный. Скарлетт и не думала, что он брат Кэтлин. Может, поэтому он такой тихий. Может быть, они все такие, как мышки, в этой семье.

– Который же из братьев дяди Джеймса ваш отец? – спросила она Кэтлин.

– Ах, мой отец умер. Господь упокоил его душу.

Что-то девочка глуповата.

– Как его звали, Кэтлин?

– О, вы хотите знать его имя. Патрик его звали, Патрик О'Хара. Патриция была названа в его честь, будучи первенцем Джейми, а Патрик – имя его собственного отца.

Лоб Скарлетт напрягся в размышлении. Значит, Джейми – тоже брат Кэтлин. Не сказала бы, что вся семья была тихой.

– У тебя есть еще братья? – спросила она.

– О, конечно, – сказала Кэтлин со счастливой улыбкой, – братья и сестры тоже. Четырнадцать в общей сложности. Еще живущих, я имею в виду.

Она перекрестилась.

Скарлетт отшатнулась от девочки. «О Господи, больше чем уверена, что кухарка все слышала и теперь передаст деду. Я его уже слышу, как он говорит о католиках, размножающихся, как кролики».

Но в течение дня Пьер Робийяр ни разу не упомянул о ее родственниках. Он потребовал ее к себе перед ужином, объявил, что еда улучшается, и отпустил.

Она остановила Жерома, проверила поднос, осмотрела серебро, чтобы удостовериться, что оно блестит и на нем нет жирных отпечатков пальцев. Затем она положила кофейную ложечку так, что та ударилась о суповую ложку. «Если бы Морин взялась учить меня играть на ложках…» Мысль застала ее врасплох.

Этой ночью она видела во сне отца. Она проснулась утром с улыбкой на губах, со следами слез на щеках.

На городском рынке она услышала взрывы характерного смеха Морин и устремилась за кирпичный простенок, чтобы избежать встречи. Но она могла видеть Морин, Патрицию, огромную, как дом, и толпу детей за ними.

– Ваш отец – единственный, кто не в восторге от приезда Колума, – слышала она слова Морин. – Он наслаждается угощениями, которые я готовлю на ужин каждый вечер, в надежде, что придет Колум.

«Я и сама хочу специальных угощений, – подумала Скарлетт. – Я устала от мягкой пищи для дедушки». Она повернулась к кухарке.

– Возьми также кур, – приказала она, – и поджарь пару кусочков мне на обед.

Ее плохое настроение исчезло задолго до обеда. Когда она вернулась домой, она обнаружила послание от настоятельницы: епископ был готов рассмотреть просьбу Скарлетт разрешить ей купить приданое Кэррин.

«Тара. Я получу Тару!» Ее мозг был так занят планами возрождения Тары, что она не замечала проходящего времени, не осознавала, что лежало у нее в тарелке во время обеда.

Она могла видеть это так ясно в своем воображении. Дом, сверкающий свежей белизной на холме; уходящая зелень лужайки, такая зеленая, усаженная клевером; пастбища, сияющие зеленью шелковистой травы, склоняющейся от ветра; загадочные тенистые темно-зеленые сосны, окружающие реку и скрывающие ее от взгляда. Весна с морем нежных цветов кизила и опьяняющим запахом глицинии. Лето, накрахмаленные занавески, развевающиеся в открытом окне, и сладость запаха жимолости, проникающего во все комнаты. Волшебное безупречное совершенство.

Да, лето лучше всего. Длинное, ленивое лето в Джорджии, когда сумерки длятся часами и светлячки предупреждают о надвигающейся темноте. Потом звезды на близком бархатном небе, или луна, круглая и белая, такая же белая, как спящий дом, который она освещает на темном холме.

Лето… Глаза Скарлетт расширились. Это так. Почему она не поняла это раньше? Конечно. Лето, когда она любила Тару больше всего, именно летом Ретт не сможет поехать в Данмор из-за лихорадки. Это было отлично. Они могли бы жить с октября по июнь в Чарльстоне, когда начинался сезон балов, разбивающий монотонность всех этих скучных чаепитий, и летом в Таре, разбивающей монотонность балов.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.