Глава тридцать третья

В сентябре 1891 года Золя с женой путешествовали по Пиренеям. В ту пору Золя трудился над «Разгромом» и захватил в дорогу пять первых глав нового романа. Увы, ему даже не удалось их перечитать. Остановки в пути были короткими, а Золя мог серьезно работать, лишь «устраиваясь хотя бы на несколько дней в одном месте».

По дороге из Котре в Тарб Золя остановился в Лурде. Лил проливной дождь. В гостиницах все приличные номера были заняты. Настроение у супругов быстро портилось, и они дали себе слово уехать завтра же утром… Устроившись в плохоньком отеле и дождавшись, когда дождь несколько стих, Золя вышел на улицу. Что, собственно, знал он о Лурде? Этот маленький живописный городок с населением в несколько тысяч человек за два десятилетия увеличился почти вдвое и стал местом паломничества больных и страждущих. Золя была известна необычная для его века история Лурда — города чудес. 13 февраля 1858 года четырнадцатилетняя Бернадетта в компании двух других девочек отправилась в лес.

Случайно отстав от своих подруг, она оказалась на берегу реки Гав и увидела там «красивую даму», которая оказалась не кем иным, как богоматерью. Видение это повторялось 24 дня и потом исчезло. Прошло восемь лет, Бернадетта постриглась в монахини и поселилась в монастыре города Невера. Она обрекла себя на полное одиночество и умерла в 1879 году. Отцами церкви «видения» Бернадетты были провозглашены чудом. Родилась легенда: воды реки Гав, сам воздух Лурда излечивают больных от всех болезней, излечивают даже тогда, когда врачи признают свое бессилие. Вот почти и все, что знал Золя о Лурде.

Выйдя из отеля, Золя бродил по городу и поражался числу несчастных, заполнивших его улицы. Изможденные больные, увечные, взрослые и дети, пришедшие сюда сами или привезенные родственниками, плотным кольцом окружали статую лурдской богоматери и в религиозном экстазе, распростершись на земле, неистово молились. Золя никогда не поверил бы этому, если бы не увидел своими глазами: тысячные толпы людей, одержимых страстной верой в чудо. И все это происходило в конце века, который принес человечеству столько воистину чудесных открытий в науке.

Золя так захватило это необыкновенное зрелище, что, приехав в Тарб, он две ночи напролет писал о своих лурдских впечатлениях:

«Раз наука не может дать верного исцеления, люди обращаются к неведомому, к легенде, к чуду»; «Лурдские паломничества — это последние судороги змеи, которая не хочет издохнуть»; Лурд — это «суеверие, упрямо цепляющееся за жизнь на пороге XX века».

Волей случая Золя набрел на тему, которую, увы, уже невозможно было использовать в «Ругон-Маккарах». То была тема для отдельного романа или романа, который бы открывал новую серию.

Завершая «Ругон-Маккаров», Золя подумывал о новых произведениях и немного лукавил, когда год назад говорил Гонкуру, что самым разумным поступком будет не сочинять новых книг. Замыслов у Золя было много. Как-то он пообещал написать труд по истории литературы, в портфеле писателя лежали наброски романа «Мон-Дор» — о городе лечебных вод. Замышлял он и роман «Распад», зрели сюжеты новых пьес… Но встреча с Лурдом отодвинула все это на задний план. Успехи науки, в которую так верил Золя, не разрушили до конца невежество и суеверие. Церковь продолжала играть в обществе значительную роль и по-прежнему была камнем преткновения на пути прогресса. Тема показалась Золя и весьма современной и весьма воинственной.

Еще не был закончен «Разгром» и не был начат «Доктор Паскаль», а Золя все чаще и чаще думает о новой книге, первой книге, выходящей за рамки «Ругон-Маккаров». В мае 1892 года он публично обещает написать «что-нибудь об идеалистической и религиозной реакции в литературе», в июле сообщает журналистам о намерении работать над книгой «о лурдской богоматери», а Эдмона Гонкура заверяет, что уже приступил к созданию нового романа на эту тему. В августе Золя вторично едет в Лурд, приурочив свою поездку к дням «всенародного паломничества», организованного церковью. Эта поездка окончательно решила дело. Он изучает каждую деталь лурдской жизни, беседует с больными, знакомится с историографом Лурда, неким Анри Лассером — автором книг о лурдском «чуде», с доктором Буассари, подтверждающим случаи чудесного исцеления. Свои наблюдения Золя заносит в дневник и вскоре приступает к составлению второго «Наброска» романа.

То, что увидел Золя в Лурде, показалось ему крайне интересным и злободневным. Здесь шел спор между религией и наукой, между суеверием и знанием. Сотни тысяч паломников, посещающих ежегодно Лурд, как бы свидетельствовали, что этот спор далеко не закончен. Золя уже давно не без тревоги вглядывался в некоторые черты духовной жизни Франции. На его глазах крупные писатели, еще недавно шедшие с ним рядом, устремлялись в религию и мистику: отошел Гюисманс, в богоискательство впал старик Франсуа Коппе, о банкротстве знаний заговорил в своем романе «Ученик» Поль Бурже. Мистические, трансцендентальные идеи выдвигали в своих работах такие известные литературоведы, как Ф. Брюнетьер, Мельхиор де Вогюэ. Монархисты и католики, потеряв надежду атаковать республику с фронта, стали подделываться под республиканцев, а правые республиканцы, больше всего боящиеся народных волнений, охотно протягивали руку монархистам и католикам. Это сближение проходило, как правило, под знаком оголтелого шовинизма и религиозного мракобесия. Перед лицом достижений науки и все растущего социалистического движения папская курия и сам папа предпринимали свои меры для спасения церкви. Незадолго до первого посещения Лурда Золя познакомился с идеями христианского социализма, которые проповедовал в своей энциклике (послании) «Рерум Новарум» папа Лев XIII. Особенно огорчало Золя, что влиянию мистики поддавалась молодежь.

В то время, когда Золя собирал материал для «Лурда», он еще сам не мог ответить на многие вопросы, какие выдвигала эта новая ситуация. Наука, шагавшая, казалось бы, семимильными шагами, не оправдала всех возлагавшихся на нее надежд, а у людей между тем оставалась потребность в вере, и она находила себе исход в лурдских паломничествах, в возврате к мистике. Работая над «Лурдом», Золя и для себя решал сложные задачи. Закончив «Доктора Паскаля», он пишет третий «Набросок» к «Лурду», где все становится более ясным. Прежде всего Золя убеждается, что замысел его не может уложиться в одну книгу. Их будет три: «Лурд», «Рим», «Париж»; стремление к счастью через чудо; ответ на идеи неохристианства; путешествие в будущее, в идеал.

Интерес к новому произведению Золя был всеобщим, встреч с писателем жаждали корреспонденты. Но Золя был сдержан и часто отвечал на вопросы весьма туманно. Католическая печать, сбитая с толку этими ответами, стала выражать надежду на обращение знаменитого писателя в свою веру. Вспоминали «Мечту», попытки Золя попасть в академию. Ему льстили, давали обещания… Но Золя шел своей дорогой и, закончив в мае 1893 года «Паскаля», вплотную занялся «Лурдом». 5 октября он написал первые страницы романа. «Лурд» прочно встал на рельсы и безостановочно покатился вплоть до своего полного завершения (21 июня 1894 года).

Но «остановки» все же случались. Золя вновь пришлось пережить тяжесть утрат. 6 июля 1893 года после долгой болезни скончался Ги де Мопассан. Еще раньше и этот «меданец» отошел от автора «Ругон-Маккаров». Но взаимное внимание и уважение друг к другу они сохранили. 7 июля состоялись похороны. Золя выступал с речью от имени Общества литераторов, Общества писателей и драматургов и от имени «всей французской литературы». «Его талант, — говорил Золя, — отвечал мыслям и чувствам каждого…» «Конечно, искусство не терпит ограничений: художники могут быть всякие — и сложные, и утонченные, и туманные. Но мне кажется, что такие художники — это роскошное излишество или, если хотите, своего рода лакомство. Мы должны снова и снова прибегать к искусству простому и ясному, как прибегаем к хлебу насущному, ибо он питает нас, никогда не приедаясь. В этом залог здоровья…»

Золя медленно читал свою речь и едва ли в это время думал о себе, о той роли, какую он и Флобер сыграли в формировании таланта Мопассана. Впрочем, в конце речи он упомянул о писателях, подавляющих читателя своей плодовитостью: «От этих пространных произведений, образующих громоздкие циклы, сохранится каких-нибудь несколько страниц. Кто знает, быть может, бессмертие заключено вовсе не в них, а в какой-нибудь новелле из трехсот строк, в басне или рассказе, которые школьники грядущих веков станут из поколения в поколение изучать, как неоспоримый образчик классического совершенства?» То были слова о себе самом и о своих сомнениях после завершения «Ругон-Маккаров». Золя еще колебался, следует ли ему идти и дальше по пути, который он когда-то избрал. Но он все же выбрал его. Новые свои романы, такие внушительные по объему, он вновь объединит в циклы.

В романе «Лурд», открывающем серию «Три города», Золя рассказывает историю священника Пьера Фромана, сына видного ученого-химика и религиозной женщины. Пьер как бы соединил в себе две противоположные черты характеров своих родителей. Он умеет удивительно ясно мыслить, трезво судить о жизни и вместе с тем искать высший нравственный идеал, который поначалу усматривает в особой роли церкви и священнослужения. Когда-то очень давно, в дни обучения в семинарии, Пьер нашел в библиотеке отца книги, всколыхнувшие в его душе возмущение против избранного им пути. Все же он стал священником, но священником неверующим. Ему кажется, что церковь, религия еще могут приносить пользу, если верно направить их усилия.

В Лурд Пьер Фроман отправляется, чтобы сопровождать подругу своего детства — больную Мари. Он и раньше много слышал рассказов об этом городе «чудес», но то, что предстало перед ним, оказалось совершенно неожиданным и почти невероятным. Легенда о видениях Бернадетты дала возможность «святым отцам» превратить Лурд в грандиозное предприятие по эксплуатации темноты и невежества людей. К Лурду движутся особые поезда, везущие паломников. Наиболее бедные из них могут в различных городах получить ссуду для поездки. В самом Лурде выросли гостиницы, магазины. Предприимчивое духовенство торгует предметами культа, издает «Газету Грота». В Лурде создано «бюро по регистрации исцелений», возглавляемое хорошо оплачиваемыми врачами. Все это делается шито-крыто, и непосвященному человеку даже в голову не придет, что за всем этим стоит церковь. Отцы «ордена непорочного зачатия» «были скрытой силой, всевластными хозяевами, выколачивающими деньги, без устали работавшими ради успешного процветания фирмы».

Пьер с удивлением и ужасом наблюдает, как католическая церковь приспособилась к методам капиталистической наживы. Предприниматели в сутанах даже бесцеремоннее обычных заводчиков и лабазников. В ужасающих условиях совершают свой путь паломники. Вагоны третьего класса, эти «ящики на колесах», до отказа набиты людьми, которые здесь же едят, пьют и отправляют свои естественные потребности «среди стонов, молитв, песнопений». В бассейне для омовения запрещается менять воду более двух раз в сутки, чтобы не иссяк источник. Но ослепленные религиозным экстазом люди ничего этого не замечают, они тратят последние гроши, чтобы испробовать на себе лурдское «чудо». И сколько несчастных оказываются жертвами своей веры! Правда, в Лурде действительно наблюдаются случаи исцеления. Поправилась и подруга Пьера — Мари, хотя «чудо» здесь ни при чем. Каждый случай «чудесного» исцеления в конечном счете может быть объяснен наукой. Самовнушение, задолго подготовленный шок иногда оказывают благотворное влияние на больных.

Многое увидел Пьер в Лурде. Он заметил, как лурдская лихорадка развращает местных жителей, он увидел праздных богачей, приехавших сюда ради корыстных целей, ловких авантюристов и воров, ищущих легкой наживы.

Пребывание в Лурде окончательно убило в Пьере Фромане веру, породило у него мысли о необходимости создания нового культа. Ему казалось невозможным «грубо оттолкнуть человечество от мечты». Пройдут века, говорил себе Пьер, «прежде чем общество станет достаточно разумным, освободится от пут какого бы то ни было культа и заживет, не ища утешения в идее загробного равенства и справедливости». Так кажется Пьеру, и он мечтает об обновлении католической веры, о возвращении к раннему христианству, о решении социальных вопросов с помощью религии. «Пьер не знал, на что решиться, и метался между древней, умершей верой и новой религией завтрашнего дня, которая должна была родиться». Так заканчивается «Лурд», и так подводит нас Золя к следующему роману трилогии, в котором Пьер попытается создать новую религию.

Пьер Фроман пишет книгу «Новый Рим». Эта книга об истории возникновения христианства, о путях католической религии, о современном общественном строе. В ходе повествования Пьер приходит к выводу, что вечная борьба человечества происходит исключительно между двумя лагерями — богатыми и бедными. История христианства лишний раз подтверждает это правило. В начале христианство было прибежищем бедных, оно проповедовало равенство и братство. После падения Рима, когда христианство стало государственной религией, богатые постепенно приспособили новое учение к своим интересам, сделали его орудием своей власти. Так продолжалось до французской революции конца XVIII века. Однако и это событие не облегчило участи бедняков. Добившись власти, буржуазия взялась устраивать всеобщее счастье, но все это осталось на словах. Политическое равенство и свобода, провозглашенные французской революцией, на деле свелись лишь к тому, что представителям четвертого сословия, рабочим, предоставлялось право умирать, «когда и как им угодно». Цивилизация, развитие наук не уничтожили неравенства. И Пьеру кажется, что, возродив идеи раннего христианства, возможно вернуть людей к истинному равенству и братству. Проповедуя эти идеи, Пьер возлагает большие надежды на папу Льва XIII, который представляется ему мудрым реформатором, способным обновить католическую веру и приспособить ее к требованиям времени. Но увы, Пьера ждут новые разочарования. Официальные власти осудили его труд. Пьер едет в Рим, чтобы встретиться с папой, но попасть к нему не так-то легко. В ожидании желанной аудиенции Пьер мало-помалу знакомится с жизнью Рима и сталкивается здесь, как и в Лурде, с совершенно неожиданными для него вещами. В искания Пьера Фромана Золя вложил много личного.

На протяжении многих лет Золя критиковал современное ему общественное устройство и в самой общей форме утверждал свои идеалы: веру во всепобеждающую силу жизни, веру в науку и непрерывное поступательное движение человечества. Однако, работая над «Жерминалем», «Землей», «Разгромом», «Доктором Паскалем», Золя столкнулся со многими идеями, в которых нашли свое выражение поиски путей быстрейшего оздоровления нынешнего общества. Так, например, читатель это помнит, Золя столкнулся с идеями социализма, которые произвели на него огромное впечатление своей универсальностью и быстрым распространением в массах. Но Золя не стал социалистом. Он понял лишь, что призвание писателя состоит в том, чтобы всеми силами содействовать прогрессу… Факты — вещь хорошая, художник, как и ученый, многое может познать в общественной жизни, но в отличие от ученого он должен быть еще и учителем, проповедником. В образе Паскаля впервые наметился тип такого положительного, ищущего персонажа, тип положительного героя, который всю свою жизнь отдаст поискам истины и проповеди справедливости. В цикле романов «Три города» истину ищет не только Пьер Фроман, но и Золя. Это легко проследить по подготовительным материалам к каждому из романов. Здесь Золя беседует сам с собой, и мы видим, как на ходу меняются его суждения и оценки. Он постепенно усиливает критику христианского социализма, отказывается от мысли, что папа мог бы обновить религию, а прочитав трактат Нитти «Католический социализм» (Золя использовал его при рассказе о книге Фромана «Новый Рим»), записывает очень верные замечания об утопическом и идеалистическом характере этого труда. Иными словами, Золя не только собирает материалы, но и мучительно думает о том, какой же путь должен избрать он сам. Вот почему папки с материалами для «Лурда», «Рима», «Парижа» так пухлы, так увесисты.

«Лурд» еще не был напечатан, когда Золя начал усиленно собирать материалы для «Рима». В октябре 1894 года он составляет первый «Набросок», а в апреле 1895 года пишет первые страницы нового романа.

Во всех своих прежних произведениях Золя писал о Франции. Порою и это было нелегко. Но теперь он взялся за роман из жизни другого народа, другой страны, в которой ни разу не был. И вот начались сборы в дорогу. Рассудив как следует, Золя решил взять с собой и Александрину. Отношения с ней оставались напряженными, но последнее время она стала спокойнее и как будто бы свыклась со своим новым положением. На охоту за материалами для будущих произведений они почти всегда отправлялись вместе. Другая забота — рекомендательные письма. У Эдмона Гонкура есть родственник Эдуард Лефевр де Беэн — французский посол в Ватикане. Несомненно, он сможет помочь ему добиться аудиенции у папы. Золя отправляется к Гонкуру, а от него в книжный магазин за справочниками и путеводителями, а оттуда на улицу Тэтбу, 8, где живут теперь Жанна, Дениза и Жак.

30 октября 1894 года Золя и Александрина садятся в поезд. Сложные и волнующие чувства охватывают Золя. Его тревожит роман, чужой и далекий мир, который он собирается описать. Но так ли все это далеко от него? Ведь Италия — родина отца, а значит, немного и его родина. Какую встречу уготовила она ему?

В Рим Золя прибывает 1 ноября. Он и дня не теряет даром. Прогулки по городу — это работа, осмотр исторических памятников — работа, каждое новое знакомство, встреча, беседа — работа. Времени мало, а узнать надо так много. Золя ведет дневник, и за день он пополняется восемью-десятью страницами, на которых запечатлено все увиденное и услышанное.

Как и следовало ожидать, Золя отказали в аудиенции папы. Немалую роль сыграл в этом опубликованный «Лурд». По возвращении в Париж Золя скажет: «Конечно, я был не прочь повидать папу… Впрочем, это не было для меня неожиданностью, потому что папа ничего бы мне не рассказал о самом себе и окружающих его людях, тогда как окружающие его люди рассказали о папе все, что мне было необходимо… Моего папу я раскусил, и моя книга не пострадает оттого, что аудиенция не состоялась».

Золя не сожалел о том, что у него ничего не вышло из встречи с живым папой, но не шутя огорчался тем, что не дождался его похорон. Вот было бы здорово описать в романе всю эту торжественную церемонию! И Золя (так записал с его слов Гонкур) «все время мысленно призывал смерть папы, чтобы увидеть воочию конклав» — собрание кардиналов, на котором выбирается новый папа.

Однако Золя был вполне вознагражден другими встречами. Его принимает король Италии Умберто и королева Маргарита, ассоциация итальянской прессы устраивает в его честь банкет. Такой же пышный прием организуют ему в Венеции. Золя не ожидал подобного триумфа и был весьма смущен вниманием к своей персоне. Гостеприимство требует взаимности. Но не в характере Золя подделываться. Он будет беспощаден в своем рассказе о Риме — воздаст должное хорошему, осудит плохое.

Многие страницы романа Золя посвятил описанию «Вечного города». Сохранившиеся памятники, картинные галереи, великолепные дворцы, созданные талантливым народом в эпоху Возрождения, — все напоминает Пьеру о былом величии Рима, о его славе. Но Пьер видит и другую сторону этого величия — стремление к власти и мировому господству цезарей и бесчисленных пап, жестокость сильных и страдания угнетенных. Современный Рим также поражает воображение Пьера. Он встречает здесь истинных патриотов, таких, как граф Орландо Прадо, который вместе с Гарибальди боролся за независимость Италии; представителей старой знати, в жилах которых течет кровь людей эпохи Возрождения (Бенедетта и Дорио), и таких, которые приспособились к веку торгашества и наживы. Но особенно пристально приглядывался Пьер к отцам католической церкви. Перед его глазами проходят кардиналы и простые священники, он присутствует при пышных церемониях Ватикана и поражается идолопоклонству толпы, которая, как и в Лурде, ослеплена наивной верой в чудо и божественность папы. Среди римского духовенства Пьер находит людей прямых и честных, но их немного. Ватикан и его служители одержимы жаждой власти, корыстолюбием и карьеризмом. Здесь разыгрываются жестокие трагедии, как во времена средневековья. Здесь и по сей день спор о власти решают подкуп, клинок, яд. Жертвами интриг вокруг папского престола становятся юные Бенедетта и Дорио. Отец Виджилио находится в вечном страхе перед доносами. Еще задолго до встречи с папой Пьер узнает, что глава католической церкви занимается финансовыми операциями, играет на бирже, спекулирует на покупке земель, и он приходит к выводу: «Церковь теряет все свое божественное величие, становится какой-то партией, интернациональным союзом, организованным с целью овладеть миром».

Пьер Фроман еще до аудиенции папы решил, что ему нечего ждать поддержки со стороны первосвятейшего. Папа не разделил упований Пьера на католический социализм и встал на защиту католического догматизма. Пьер понял все лицемерие энциклик папы, призывавшего к классовому миру, «доброте» богатых и покорности бедных. Таким образом, Золя наносил удар не только по католической церкви и ее оплоту — Ватикану, но и по христианскому социализму, старавшемуся увести рабочего от его истинных целей. В конце романа Золя оставляет своего героя в глубоком раздумье. Его вера в религию претерпела полный крах, и он не видит другой силы, которая могла бы изменить нынешний облик мира.

Золя писал роман со 2 апреля 1895 по начало марта 1896 года. Всего год понадобился ему, чтобы создать это огромное произведение объемом около сорока авторских листов Но он торопился с его появлением в свет, потому что верил в его злободневность и действенность. Не случайно работа над завершением «Рима» совпадает по времени с активным сотрудничеством Золя в газете «Фигаро», где он вновь начинает свой «поход» против всего тлетворного в политике, общественной жизни, литературе и искусстве.

Вернувшись из Рима, Золя пришел в ужас от накопившихся у него материалов к роману. Он буквально запутался в огромном количестве всяких заметок. Никогда еще он с такой робостью не приступал к написанию романа. Трудности работы над «Римом» усугублялись разными другими заботами. Как раз в это время ему приходится вести сразу три судебных процесса: процесс по обвинению в клевете в связи с изданием «Лурда», тяжбу с бразильскими издателями по поводу незаконного выпуска его книг, тяжбу с газетой «Жиль Блаз» из-за расчетов по «Лурду». В довершение всего у Золя начались мучительные невралгические боли, длившиеся всю ночь и проходившие лишь к утру.

В Италии он почти не читал французских газет и отстал от жизни, да и сейчас у него почти не оставалось времени, чтобы следить за новостями. Последним событием, взволновавшим Францию, было убийство президента Сади Карно. Но это случилось до поездки в Италию. А вот дело Дрейфуса, о котором сейчас толкуют в Париже, ему почти не известно, да, по правде говоря, и не очень его интересует. В октябре 1894 года военные власти арестовали какого-то капитана французского генерального штаба по обвинению в шпионаже. 22 декабря его судили военным трибуналом, и теперь кругом кричат, что Франция наводнена шпионами. Ко всему прочему, Дрейфус оказался еще и евреем. Этого было достаточно, чтобы в стране развернулась антисемитская кампания. Черт с ним, с Дрейфусом, если он действительно виноват, но вот антисемитизм явление достаточно гнусное.

В конце февраля 1896 года, когда оставалось написать последнюю главу «Рима» (первые главы начали печататься в «Журналь» два месяца тому назад), Золя устроил обед в честь кузена Гонкура — Эдуарда Лефевра де Безна, оказавшего ему содействие во время пребывания в Риме. Безн уклонился от этого обеда, боясь, что слишком интимное знакомство с Золя могло бы повредить его положению дипломата, но другие приглашенные явились. Золя жил тогда на Брюссельской улице, в своей последней квартире, где ему суждено было умереть. Квартира была отличная. Все, вплоть до умывальной комнаты, сияло роскошью. Электрическое освещение заливало гостиную и столовую. Обед тоже был роскошным. Подавали всякие экзотические кушанья, в том числе и диковинное мясо кенгуру. Гости были довольны и вели неторопливую беседу. Только Эдмон Гонкур ежился от сквозняка, так как двери в другие комнаты были распахнуты настежь. Через одну из них он увидел лестницу и расставленные вдоль стены саркофаги. Это позабавило Гонкура. Его всегда раздражало пристрастие Золя к показной дешевой роскоши, а «саркофаги римских лавочников» выглядели здесь особенно неуместно и смешно. Последнее время Эдмон Гонкур редко выбирался из Отейля, так как чувствовал себя очень плохо. Ему шел 74-й год. Старость брала свое, мысли о близком конце все чаще омрачали его одинокое существование, а эти нелепые саркофаги вызывали не только раздражение, но и грусть…

Эдмон Гонкур умер в Шанпрозе, в гостях у Альфонса Доде, месяцев пять спустя после описанного обеда. Больной и раздавленный горем Доде не приехал на похороны друга. Прощальную речь произнес Золя. Теперь их осталось только двое из участников «обедов пяти». И Золя не мог этого не вспомнить в своем надгробном слове. Не мог он не вспомнить и одну из своих первых статей, посвященную «Жермини Ласерте». Более тридцати лет прошло с тех пор, как он впервые вошел в дом Гонкуров. Во время речи Золя прочитал удивительную запись, сделанную Эдмоном в своем «Дневнике». Гонкур думал о времени, когда земля разлетится вдребезги. Но не эта мысль вызвала у него вопль отчаяния, а сознание того, что написанные им книги тогда некому будет читать. «Это может вызвать улыбку, — сказал Золя, — и тем не менее… С того дня я еще больше полюбил его, полюбил за гордыню, ту могучую, святую гордыню, что дает веру писателям, в муках рождающим свои произведения».

Золя закончил работу над «Римом» в начале марта 1896 года и сразу же приступил к составлению подробного «Наброска» нового романа, значительно отличающегося от первоначального. В общих чертах эти изменения сводятся к более отчетливому представлению о государстве, господствующих классах, о связи политики с экономикой. Раньше Золя только констатировал факты, теперь он их хочет осмыслить. Вот какие выразительные и меткие слова запишет он в последнем «Наброске»: «Все, что творится в низах, среди нищеты, является преступлением, а то, что происходит в верхах, у богачей, называется политикой».

Золя давно сделал выбор. Он без всяких условий на стороне угнетенных и считает теперь своей главной задачей проповедь справедливости. Ему хорошо известна сила слова, и он не скрывает, что хотел бы, пусть в малой степени, своим творчеством способствовать рождению будущего. В серии «Три города» и особенно в серии «Четвероевангелие» это стремление к поучениям, несмотря на самые благие намерения автора, нанесет известный ущерб художественности. И все же нельзя не отдать дань уважения прославленному, всеми признанному стареющему писателю, который в конце жизни поставил нравственную сторону искусства вровень с эстетической. Был ли прав или не прав Золя, но он впервые в жизни почувствовал себя прежде всего гражданином, ответственным перед обществом, и только после этого поэтом, художником, для которого творчество является непрерывным самовыражением. Композиционная рыхлость и растянутость его последних романов, повторение ситуаций и образов, уже использованных в «Ругон-Маккарах», дидактизм, торопливость и небрежность в какой-то мере окупаются той публицистической страстностью, которую вкладывает Золя в каждый из своих последних романов. И как ни путанны его идеалы, как ни далеки от марксизма, они рождаются из окончательной убежденности, что буржуазия изжила себя, что требуется новый, справедливый общественный строй, способный избавить человечество от невыносимых страданий.

......

Вернувшись из Рима, Пьер лишь по привычке исполняет свои обязанности священника. Он еще убежден в том, что с помощью своего сана может приносить облегчение страждущим и обездоленным. В начале романа мы видим его в кварталах бедноты, где он вместе с аббатом Родом творит добрые дела. Но скоро Пьер разочаровывается в благотворительности, окончательно рвет с церковью и пытается найти надежные средства для решения социальных вопросов.

Золя вводит в свое произведение множество персонажей. Перед нами проходят финансовые дельцы, как будто похожие на тех, с которыми мы встречались в «Ругон-Маккарах». Но напрасно мы стали бы искать среди них Октава Муре или Аристида Саккара, которых автор осуждал и которыми вместе с тем любовался. В «Париже» Золя оставил для них только ненависть и осуждение. Мы видим в романе разложившихся буржуазных политиков, зависящих от финансовых тузов. Они попрали республику, государство, парламент во имя своих эгоистических интересов. Это «буржуазия, все захватившая в свои руки, разжиревшая и, главное, не желающая ничего отдать» («Набросок»). И какой вопиющий контраст составляет по сравнению с жизнью богачей жизнь бедняков, доведенных до отчаяния. Кто же придет им на помощь, где радикальное средство прекратить их страдания? Золя знакомит Пьера с представителями важнейших идейных течений времени. Он сталкивает его с учениками Фурье и Сен-Симона, с последователями Огюста Конта и Прудона, с республиканскими фанатиками, которых преследуют все режимы, в том числе и режим Третьей республики, с последователями социалиста Геда, с анархистами.

Пьер теряется в пестроте этих взглядов и мнений и не находит такого идейного направления, которое полностью соответствовало бы его понятиям о справедливости. Особенно много места в произведении уделено анархистам. Сюжет романа отчасти построен на неудавшемся покушении рабочего-механика Сальвы. В эту историю случайно вовлечен брат Пьера Гильом — видный химик, изобретший взрывчатое вещество страшной разрушительной силы. Сначала он думает отдать свое изобретение в руки французского правительства, которое сможет диктовать свою волю другим народам, но вовремя одумывается, так как видит низость и корысть мелких политических интриганов, вовсе не представляющих народ. Большое впечатление производит на него суд над Сальвой. Трусость и тупость буржуазии окончательно выводят его из себя. Гильом становится анархистом и ужасным взрывом, при котором должны погибнуть тысячи людей, хочет заставить задуматься все человечество. Только вмешательство Пьера предотвращает катастрофу. После долгих лет разлуки между братьями вновь вспыхивает дружба. Постепенно оба они приходят к мысли, что только наука и труд способны изменить мир. Страшное изобретение Гильома должно служить исключительно мирным целям. Вместе со своим сыном Гильом конструирует моторы, которые будут приводиться в движение замедленной реакцией взрывчатого вещества. По мнению Золя, каждый честный человек рано или поздно должен прийти к мысли о преобразовании общества эволюционным путем, с помощью науки и труда. Так возникает эта утопия, порог которой Золя не сумел или не успел перешагнуть. И не она заставляет нас напряженно следить за событиями романа, а та правда жизни, которая волновала и раньше при чтении «Ругон-Маккаров».

В серии «Три города», и особенно в «Париже», Золя впервые писал только о современности. Каждый узнавал в коллективисте Межа — Жюля Геда, в Сальва — анархиста Вайяна, в Бертеруа — ученого Бартело, в Монферране — министра финансов Рувье. Многие события романа действительно происходили во Франции последних лет. Этот прием позволял Золя говорить с читателем о жгучих проблемах современности, опираясь на общеизвестные факты, делать читателя как бы соучастником всего происходящего в романе.

Во время работы над «Римом», а затем над «Парижем» Золя находит время еще и для того, чтобы выступать в газете «Фигаро» с публицистическими статьями, объединенными позднее в сборнике «Новый поход». Начало этой кампании положила статья «Оппортунизм Льва XIII», напечатанная в «Фигаро» 1 декабря 1895 года. Золя, изучивший политику Ватикана во время работы над «Римом», очень тонко прослеживает политические интриги папы, который пытается приспособить католическую церковь к современным требованиям. За этой статьей последовала «Добродетель и республика», в которой Золя защищает республиканский режим от наскоков реакции. В статье «Письмо к юным» и «Одинокий» Золя проявляет озабоченность судьбами молодого поколения, поддавшегося влиянию мистиков и декадентов. Одна статья называлась «В защиту евреев». Она была вызвана антисемитской кампанией, развязанной монархистами и правыми республиканцами. Статья «О живописи» посвящена последнему «Салону». Золя с горечью констатирует тот факт, что импрессионизм, который он защищал в молодости, вырождается в лишенное смысла искусство. Статьи Золя в «Новом походе» отличают публицистическая острота, глубокий интерес к проблемам современной жизни. Никогда еще раньше Золя не интересовался так политикой и ее результатами, как в эти последние годы истекавшего века. Может быть, именно потому история дела Дрейфуса, которая поначалу почти не задела Золя, все больше и больше начинает привлекать его внимание.