Ott. 100

Пред рыцарем блестит водами

Ручей прозрачнее стекла,

Природа милыми цветами

Тенистый берег убрала

И обсадила древесами.

Луга палит полдневный зной,

Пастух убогий спит у стада,

Устал под латами герой -

Его манит ручья прохлада.

Здесь мыслит он найти покой.

И здесь-то, здесь нашел несчастный

Приют жестокий и ужасный.

Гуляя, он на деревах

Повсюду надписи встречает.

Он с изумленьем в сих чертах

Знакомый почерк замечает;

Невольный страх его влечет,

Он руку милой узнает...

И в самом деле в жар полдневный

Медор с китайскою царевной

Из хаты пастыря сюда

Сам-друг являлся иногда.

Орланд их имена читает,

Соединенны вензелом;

Их буква каждая гвоздем

Герою сердце пробивает.

Стараясь разум усыпить,

Он сам с собою лицемерит,

Не верить хочет он, хоть верит,

Он силится вообразить,

Что вензеля в сей роще дикой

Начертаны все, может быть,

Другой, не этой Анджеликой.

Но вскоре, витязь, молвил ты:

" Однако ж эти мне черты

Знакомы очень... разумею,

Медор сей выдуман лишь ею,

Под этим прозвищем меня

Царевна славила, быть может".

Так басней правду заменя,

Он мыслит, что судьбе поможет.

Но чем он более хитрит,

Чтоб утушить свое мученье,

Тем пуще злое подозренье

Возобновляется, горит;

Так в сетке птичка, друг свободы,

Чем больше бьется, тем сильней,

Тем крепче путается в ней.

Орланд идет туда, где своды

Гора склонила на ручей.

Кривой, бродящей павиликой

Завешен был тенистый вход.

Медор с прелестной Анджеликой

Любили здесь у свежих вод

В день жаркий, в тихий час досуга

Дышать в объятиях друг друга,

И здесь их имена кругом

Древа и камни сохраняли;

Их мелом, углем иль ножом

Везде счастливцы написали.

Туда пешком печальный граф

Идет и над пещерой темной

Зрит надпись — в похвалу забав

Медор ее рукою томной

В те дни стихами начертал;

Стихи, чувств нежных вдохновенье,

Он по-арабски написал,

И вот их точное значенье:

" Цветы, луга, ручей живой,

Счастливый грот, прохладны тени,

Приют любви, забав и лени,

Где с Анджеликой молодой,

С прелестной дщерью Галафрона,

Любимой многими — порой

Я знал утехи Купидона.

Чем, бедный, вас я награжу?

Столь часто вами охраненный,

Одним лишь только услужу -

Хвалой и просьбою смиренной.

Господ любовников молю,

Дам, рыцарей и всевозможных

Пришельцев, здешних иль дорожных,

Которых в сторону сию

Фортуна заведет случайно, -

На воды, луг, на тень и лес

Зовите благодать небес,

Чтоб нимфы их любили тайно,

Чтоб пастухи к ним никогда

Не гнали жадные стада".

Граф точно так, как по-латыни,

Знал по-арабски. Он не раз

Спасался тем от злых проказ,

Но от беды не спасся ныне.

Два, три раза, и пять, и шесть

Он хочет надпись перечесть;

Несчастный силится напрасно

Сказать, что нет того, что есть.

Он правду видит, видит ясно,

И нестерпимая тоска,

Как бы холодная рука,

Сжимает сердце в нем ужасно,

И наконец на свой позор

Вперил он равнодушный взор.

Готов он в горести безгласной

Лишиться чувств, оставить свет.

Ах, верьте мне, что муки нет,

Подобной муке сей ужасной.

На грудь опершись бородой,

Склонив чело, убитый, бледный,

Найти не может рыцарь бедный

Ни вопля, ни слезы одной.

* * *

Кристал, поэтом обновленный,

Укрась мой мирный уголок,

Залог поэзии священной

И дружбы сладостный залог.

В тебе таится жар целебный

Едва уста красноречивы

Тебя коснулися, и вмиг

Его ума огонь игривый

В тебя таинственно проник.

* * *

Будь подобен полной чаше,

Молодых счастливый дом, -

Непонятно счастье ваше,

Но молчите ж обо всем.

Что за диво, что за каша

Для рассудка моего -

Черт возьми! но, воля ваша,

Не скажу я ничего.

То-то праздник мне да Маше,

Другу сердца моего;

Никогда про счастье наше

Мы не скажем ничего.

Стойте — тотчас угадаю

Горе сердца твоего.

Понимаю, понимаю! -

Не болтай же ничего.

Строгий суд и слово ваше

Ценим более всего.

Вы ль одни про счастье наше

Не сказали ничего!

Он мне ровесник, он так мил,

Всегда видала в нем я брата,

Он, как сестру, меня любил.

Скажите, чем я виновата.

Нет, Маша, ты не виновата...

И этой свадьбе не бывать..

ИЗ ПИСЬМА К СОБОЛЕВСКОМУ

У Гальяни иль Кольони

Закажи себе в Твери

С пармазаном макарони,

Да яичницу свари.

На досуге отобедай

У Пожарского в Торжке.

Жареных котлет отведай (именно котлет)

И отправься налегке.

Как до Яжельбиц дотащит

Колымагу мужичок,

То-то друг мой растаращит

Сладострастный свой глазок!

Поднесут тебе форели!

Тотчас их варить вели,

Как увидишь: посинели,

Влей в уху стакан шабли.

Чтоб уха была по сердцу,

Можно будет в кипяток

Положить немного перцу,

Луку маленькой кусок.

Яжельбицы — первая станция после Валдая. — В Валдае спроси, есть ли свежие сельди? если же нет,

У податливых крестьянок

(Чем и славится Валдай)

К чаю накупи баранок

И скорее поезжай.

ИЗ ПИСЬМА К АЛЕКСЕЕВУ

Прощай, отшельник бессарабской

Лукавый друг души моей.

Порадуй же меня не сказочкой арабской,

Но русской правдою твоей.

* * *

Восстань, восстань, пророк России,

В позорны ризы облекись,

Иди, и с вервием на выи

К убийце гнусному явись.

* * *

Там на брегу, где дремлет лес священный,

Твое я имя повторял;

Там часто я бродил уединенный

И в даль глядел... и милой встречи ждал.

* * *

Что-то грезит Баратынский,

Что-то думает Плетнев?

НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ ЧЕТВЕРОСТИШИЯ