Антон ТЮКИН 3 страница

* * *

Танцы-шманцы. Новый Год. Экзамены, конспекты. Наш выпускной восемьдесят девятого. Незадолго до того – жаркие споры с Серегой. Сергей – лучший друг. До недавнего времени жили в одном доме, на Шмидта. Номер шесть, желтый, сталинский, что напротив вокзала. Ну да, «дом с дураками». Там еще сталевары-кочегары каменные на крыше стоят. Красота неземная. Потом серегина семья переедет в новый панельный микрорайон Бывалово. Это по Пошехонскому шоссе. Первая двенадцатиэтажка у самой областной больницы.

А вообще-то Пошехонское шоссе – это дорога. Большая. По ней весь город ездит. Особенно – в Троицу, на кладбище. Оно так и называется у нас – Пошехонское. И больница на нем же стоит. На шоссе, то есть. Недалеко. Удобно. Прямая такая дорога.

Новый дом, где дали квартиру серегиной семье – папаше, мамаше и двум малолетним сестрам - был с недоделками. Бригада торопилась. Сдавали объекты к очередным праздникам. Ждали премию. Поэтому швы между панелями не были заделаны строителями по уму. В новой просторной квартире было холодно. Зимой по углам висел иней. Рыбы в аквариуме, что стоял в комнате сестер, погибли. Однажды зимним днем из-за аварии на теплотрассе в доме выключили отопление, и вода превратилась в лед. Аня и Марина пришли, смотрят – а рыбки мороженные. Поплакали, но слезами горю не поможешь. Спустили трупики в унитаз.

Жильцы жаловались, писали по инстанциям. Наконец злополучные швы между панелями заделали, перепачкав и залив черным битумом аккуратные стенные панели. Ну что ж, и в безобразном доме можно жить. Зато стало теплее. Немного.

* * *

С детства Сергей мечтал стать летчиком, как отец. Отец был пилотом вертолета. Работал в местном отряде гражданской авиации. Сергей - хорошо физически развитый. Многолетний спортсмен-лыжник в секции при стадионе «Локомотив», он обладал целеустремленностью, простотой в общении, прямо-таки заражал окружающих своим природным оптимизмом. C детства мечтал о небе. Читал море книг, журналов и статей на эту тему, покупал, клеил и красил дефицитные тогда в СССР модели самолетов, часто бывал у отца на аэродроме. Любил рыбалку, веселый и порой «соленый» мужской анекдот. Обожал споры. Тогда ведь вся страна только это и делала. Люди спорили на работе и в школьных классах, в курилках КБ, в ВУЗовских аудиториях, на съезде в Кремле и в очереди за папиросами.

«Горбачев или Ельцын?..» Последний еще жив, силен и молод. Следов пристрастья рокового было не видать… Облетел статую Свободы три раза и откуда-то куда-то падал. Вспомнил – с моста. Говорят, что КГБ хотело его в реке утопить… Тогда в народе очень этим случаем гордились. Прямо так все и говорили – наш Борис – не тонет. Сколько номенклатура его не топи…

Горячие дискуссии. Вовлечены почти все - школьники, студенты, мужики с бутылками, бабы за доилками, бабушки в платочках, старичок c клюкой…

«Есть ли жизнь на Западе?..» «Секс или эротика?..» «Коммунизм или капитализм?..»

Мной, Сережей и еще миллионами-миллионов людей уже прочтены Рой Медведев и Разгон, Шаламов и Гинзбург, Мандельштам и Марченко. Литература нравственного сопротивления. Удивительные книги эпохи «гласности». Это были наши Святые Писания. Писания Последнего Откровения – Библии-89. Слова их – были тогда словами самой правды, жгли глотки, туманили молодые, наивные, горячие головы. Казалось, страна очищается от вековой скверны. Казалось, еще совсем немного – и вот там, за поворотом ждет нас необыкновенная, светлая, чистая, преисполненная самого высочайшего смысла жизнь. И будет в ней и новая сказочная Россия, и радостный труд, и море наших друзей, и так много просто прекрасных людей и дней!.. А по-другому – как? Иначе – все страдания были напрасны. Так быть не должно… Неправильно это… Глупо будет и несправедливо!..

* * *

Гайдаровский холодный ветер, а после и октябрьские дни девяносто третьего навсегда застудили, а у многих и убили те давние, наивные юношеские мечты о родине и чести… Надо было просто жить… Хотя, кому и чего сегодня в России - это самое - «надо»?..

* * *

Съезд народных депутатов потрясает нас до глубины души. Прямые трансляции по радио и ти-ви. Люди с радиоприемниками. После газетные стенограммы читают, подчеркивают яркое, спорят об ораторах и их речах. Так потрясал воображение современников, наверное, разве что полет аэропланов почти лет сто назад. Смешная деревянная этажерка с бензиновым движком. Вот она уже бежит по зеленому скошенному полю. Все быстрее, быстрее, быстрее… Смешно подпрыгивает… и отрывается от земли! Деревянные брусья, куски брезента, натянутые на каркас, дребезжащий, чадящий моторчик. Это летать не может… но летит! Летит! Летит!..

Афанасьев, Попов, Собчак и другие. Межрегионалы, как первая, глупая, слепая самообманная народная любовь…

* * *

Через полгода после школы Игоряша окончательно войдет в обойму комсомольской райкомовской номенклатуры. Это была эра первых комсомольских кооперативов. Вокзально-базарных видеосалонов с «Рембо 1. Первая кровь», cо всеми этими «Эммануэлями», «Греческими Смоковницами» и «Фантомасами». С первыми молодыми бизнесменами. Будущими миллионерами из хрущоб. C рекетерами, сутенерами и русскими девочками в джинсах-варенках, сетчатых чулках и умопомрачительных мини-юбках. C нарисованными до ушей глазами, офигенными начесами и пластиковыми серьгами-ежиками в ушах. Они уже посмотрели «Интердевочку» и были готовы следовать по ее стопам. Притом – в массовом порядке.

Игоряшу тоже понесла коопертивная волна. После школы ни в какие училища КГБ он, конечно, не пошел. КГБ, как и Союз, доживал свои последние дни. Петров быстро надел костюм с галстуком, разбогател, купил «Жигуль», обуржуазился. Перестал замечать старых знакомых. Даже и не здоровался. Он что-то там продавал. Все тогда что-то и кому-то продавали. Лес и женщин, металл и наркотики. Он выбрал наркотики. Cначала возил и торговал. Говорят, что не без участия своего авиационного отца-офицера. Возили военными самолетами откуда-то из Средней Азии. Вроде даже героин. А анашу – так, по мелочи. Вначале - возил. Потом попробовал. Или, может, специально кто подсадил его? Я не знаю. Только затянуло его. Сильно. Слышал я, что всю семейку посадил Игоряша со временем на иглу. И мать, и Ирку. После вроде они где-то лечились… Квартиру продали и уехали. А куда – я не знаю. Вот что время с нами делает! Девяностые эти проклятущие! А какой был мальчик! Игоряша! Наш мальчик был! Русский, советский, социалистический!

PS. Автор просит не искать аналогий с реальными персонажами из жизни. Все имена и фамилии, кроме имен и фамилий известных исторических лиц, являются плодом авторской фантазии. Всякое сходство с реальными людьми является чисто случайным и не имеет намерения кого-либо оклеветать, опорочить чье-либо доброе имя, введя тем самым читателя в досадное заблуждение.

Об орудиях железных, ко всякому делу приготовленных

Из цикла ЛАГЕРНЫЕ РАССКАЗЫ

Военно-спортивный лагерь в Федотово. Год восемьдесят седьмой, перестроечный. В тот год мы поехали туда в первый раз, с Николаем Степанычем. С нашим Степанычем. С Шафранским. C Лысым. C нашим родным, самым любимым и дорогим военруком. Позади был восьмой класс. Все экзамены наши были уже позади. И слава Богу!

Дома, в школе, да и в городе дела наши пока что закончились. Накатило – летнее, новое, еще невиданное, неведанное… Спортивная, да и военная новь жизни тревожила и пугала. Эх, путь-дорожка фронтовая! Не страшна нам кормешка любая! Помирать нам рановато! Есть у нас еще дома дела!..

Потом, после будут вам дела. Когда обратно приедете. Через месяц.

* * *

Там хорошо. Там леший бродит…

Подъем и отбой – на скорость. И так – несколько раз. Когда старшина решит над нами немножко позверствовать. Хорошо, что мы пока – потешные войска. Солдаты мы еще не настоящие. Слава Богу… Впрочем, как там в песне поется: «Все еще впереди, Все еще впереди»…

* * *

Подъем - в шесть. Зарядка. Бегаем, как лоси, с голым торсом. Туалет. После - построение на утреннюю поверку. Как в песне: «Стоим мы на посту, Повзводно и поротно»… Дальше там слова будут всякие красивые. Про «страну», да про «народ». То что слова эти – фуфло, мы до конца еще не знаем. Не все доперли, по малолетству. Но отчасти об этом уже догадываемся… Второй год горбачевских реформ, которые так ничем путным и не кончатся… По крайней мере, добром не кончатся, это точно… После восторгов августа – придет кровь нового октября, а за ним – десятилетия печального безвременья… Вспомним еще и это – тоже песенное: «Есть у революции начало, Нет у революции конца!..»

* * *

Перекличка, где каждый должен орать: «Я!» Старинное военное средство от дезертиров и самовольщиков. Кого не обнаружат – того пойдут искать или ловить. Это уж смотря по обстоятельствам.

Нашу роту пасет и гоняет сержант Джалилов – широколицый среднеазиат. Он не добрый и не злой. Просто требовательный и плохо говорит по-русски. Падежи в словах вообще не склоняет. Просто не умеет, наверное. Командует: «Рота, сл-ю-шай утреняя поверка…» А когда идем строем - командует: «Ас. Ас. Ас, два, тры…» Все мы в пятнадцать - еще дети. Среди нас все - русские, и если даже есть среди нас хохлы и евреи, русский – наш природный, родной язык, и это странное коверканье нам неприятно и смешно. Передразниваем меж собой косоязыкого Джалилова, конечно, только тогда, когда он этого не видит.

Джалилов - парень не плохой. Но гоняет, как собак. Наряды там разные. Дневальные. Подворотнички пришывать надо беленькие. Из тряпицы. Cтирать и снова пришивать под шейку. А шейка-то в армии всегда нечиста. Баня полагается нам раз в десять дней. Пыльны, грязны, как чушки. Из примет цивилизации – краны с холодной водой в умывалке, да напольные чаши зловонного матросского гальюна… Кстати – вспомнил смешное! В Китае, в туалетах дешевых гостиниц, где останавливаются «челноки» из России, есть надписи на русском языке. Они гласят: «На пол не ссать! Иначе хозяин звать полиция!» Хозяева заведений специально не поленились найти переводчика с одного очень трудного языка на другой…

Стойко переносим трудности и лишения воинской службы. Итак, наряды. На кухне и в казарме. Мытье полов. Чистка гальюна. Ведь мы – на флоте. Федотово – база морской стратегической авиации Северного Военно-Морского Флота. Торпедоносцы, охотники за подлодками, авиаразведка и прочее. Сухопутные матросы. Моряки без моря. Поэтому и кормят, как пехоту. Жрать дают матросам в основном перловку с чаем. И еще – жидкие щи с капустой. Это правда, что на столы ставят еще и масло, и сахар… но до молодых эти лакомства не доходят. Все эти дары небес прибирают к рукам деды.

Нам-то, школьникам, - лафа. Дают гречу с маслом. И сахара – сколько хочешь. А матросикам-первогодкам такого лакомства век не видать. Пока сами дедами не станут. У других отнимать не начнут. Станут дедами - на чужом отожрутся.

* * *

Хорошо быть школьником. Пока. И деды ихние морские нас не бьют. Только свои деды своих матросиков и бьют. Бьют, говорят, жестоко – ремнем с бляхой. Самым якорем и отделают. Называется это – прописка. Такой уж тут у них порядок. Морской, мужской, народный, социалистический. Один – за всех. И все – на одного! Мушкетеры, блин…

В коридоре у тумбочки с зеленым бездисковым телефоном (чтобы звонили только в казарму) и сереньким толстым томиком устава ВС СССР – Красное Знамя. С кистями, бахромой и вышитым посередине Владимиром Ильичем. У тумбы стоит дневальный, на боку висит штык-нож. Рядом дверь в ленинскую комнату. Там покой, тишина и все сто томов его партийных книжек. На стене в ленинской – стенд «На страже мира и социализма». Там нарисован бравый молодой-боец с автоматом и под Красным Знаменем, торжественно принимающий присягу.

В коридоре напротив двери тоже стенд – «Откуда исходит угроза миру». Черно-желтые Кукрыниксы. Очкастый Пиночет, противный гориллоподобный Бота, разные змеи вьются, в микрофоны шипят. Тощий, козлобородый дядя Сэм скачет верхом на атомной бомбе. В общем – красота неземная.

Я не жалуюсь. Тут вообще санаторий. Весь день – строевая, футбол, турники… Нет, меня даже не били. Что само по себе, cчитаю, удача редкая. Джалилов матюгов, правда, загнет нам, как всегда. Но это – чисто для профилактики. Мы ведь на слова-то вообще не в ободе. Сами, и в школе, и во дворе, говорим и не такое. Ничуть не стесняясь. А как иначе? Не в версалях росли…

Видел, как Джалилов говорил со своими - на своем с чисто русскими матерными выражениями в конце фраз… Что и говорить, а главные слова в любом советском языке все равно чисто русские. Русский у нас в стране – язык межнационального общения!.. Пустячок, а приятно!

* * *

Сначала мы собирали-разбирали-чистили калаш на скорость. Соревновались, значит. Потом на большом темно-зеленом «Урале» поехали на стрельбище. C противогазными сумками, конечно. Куда же нам без них? Никак нельзя! Залезли в кузов. Кто на лавки вдоль борта уселся. Это те, кому мест хватило. Остальные - прямо задницами на дно. Как немного от ворот отъехали – так вояки бросили нам в кузов под брезент дымовуху. Чтобы ехать было нескучно. Дыму едкого сразу до фига. Весь кузов в дыму. Экая подлянка, думаем. Это, наверное, нам от сержанта Джалилова такой особый привет вышел. Чтобы сосункам служба медом не казалась! Готовьтесь, дескать, к будущим подвигам, сукины дети!

Дым ест нам глаза, а мы давай скорее противогазы натягивать. С подбородка – и вверх. Ничего, только за волосы дерет. Но не очень. Стрижки у всех короткие. Об этом заранее говорено было. Еще в городе. Хорошо Николаю Степанычу противогаз натягивать. Наш-то майор вообще лысый. Как яйцо. Лысому в армии – первое дело. И с противогазом хорошо, и вшам укрыться негде. Негде вшам круговую оборону занимать. Леса-то нет! А на лысине не каждая вошь сумеет окопаться! Открытая позиция. Прилетит сверху мозолистая рука бойца – тут ей, проклятой, и смерть! Вообще – умный человек придумал брить бойцов налысо. Гигиенично. А чистота на войне – дело святое!..

Сейчас понятно, почему перловкой кормят. От мышей! Они ее, поди, плохо жрут. Вот вся матросикам и достается…

Натянули противогазы. Посмотрели вокруг через мутные круглые стеклышки. Самим страшно стало. Кругом - одни слоны. Глазки круглые. Затылки гладкие. Хоботы ребристые в сумки наплечные заворачиваются. Зеленые человечки и морды резиновые у всех, как чёрти что… Ну, прямо фантастика. Напоминает незамысловатые декорации советского фантастического фильма. Одесской киностудии имени Горького. Какой-нибудь детской хрени типа «Алисы Селезневой», или чего-нибудь в том же роде… В кино попали пацаны…

И главное, все-все эти действия, противогазные пертурбации наши, происходят в движении. Как там в песне мельника, или вроде Кукольника, про паровоз поется? «Движенье, движенье!..»

Рычит наш «Урал» высокий, весело бежит по бетонке. На стыках плит, да и после уже на кочках грунтовки подпрыгивает. И мы в кузове вместе с ним. Пока добрались – дыма нажрались, задницы об пол отбили. Зато будет что вспомнить – внукам рассказать…

Добрались, слава Богу. Отдышались. Выползаем понемногу, осторожно спрыгиваем, держась за борт. Высоко все-таки. А испробовать первый закон Ньютона на практике никому особо не хочется. Поэтому тут лучше не спешить.

«Рота, стройся! – орет Джалилов – На первый-второй рассчитайсь!..» «Первый, второй, – несется нестройная, запыхавшаяся перекличка… - Расчет окончен». И снова: «Рота, на пра-а-во, шагом арш-ш!»

* * *

Поле, поле, полигон. Русское по-о-ле… Выходим на огневой рубеж.

Тут птицы не поют. Деревья не растут. Впереди мишеньки. Черные человеческие профили. По ним – белые круги. Условный для нас противник. Вот они какие – те, кто в упряжке НАТО! А может, это – духи афганские? Кто ж их, чертей, разберет? Это, значит, те, от кого угроза миру и социализму! Хотя и условно. Пока… Но все равно - держитесь, гады! Велика Россия!..

Дали нам в руки калаши. Уже настоящие, боевые. Не макеты позорные из списанного старья с просверленными дырками в стволах. Оружие! Из такого и убить можно! Настоящее, грозное! Вот он – в твоих слабых, полудетских руках. Черный, стальной - в стволе, в рожке, в крышке, и лаково-ласково-деревянный на казенной части и на прикладе. Немного масляный, тяжелый, настоящий. Родной, свой, советский. Свое ведь – и плечо не тянет? По крайней мере – тянуть не должно… Наверху так считают – и, наверное, они правы. Правы. «Всегда правы?» - «Да, всегда… всегда… заткнись, салага…»

Скорый помощник в бедах. Калаш. Вот он и открылся нам тогда. И был он - страшен и велик. Любим – и отвратителен. Сейчас он весь перед тобой, во всей своей наготе, в простоте, в славе. Вознесен на трон, возвеличен, запечатлен и отпечатан на самом дне глазных яблок. Запечатан в памяти мозга. И остался там навек, грозным, разящим силуэтом. Как на флаге дикой африканской страны.

Он – калаш могучий - был с нами и перед нами тогда, на том условном рубеже. Ясен и прост, как первый вздох, первый крик, первый шаг человеческой, земной цивилизации. Основа культуры и грозный страж законов людей - неприкосновенной личности и частной собственности, и извечного закона - мое не твое!

Он – не просто орудие. Он – оружие. Оружие. Каиново творение и родовая печать первого горожанина. Мужская игрушка. Любимая во всех временах и у всех народов. Оружие - Альфа и Омега. Начало и конец. Оружие – первая суковатая дубинка неандертальца и последний хиросимный, могильный ядерный гриб… Оружие, оружие…

* * *

Смотрели за нами – как мы патроны в рожки загоняем. Снарядили магазины. Присоединили мы их к нашим богам. Легли на животы. Ноги в стороны раскинули. Совсем как и в тире под Горбатым мостом, когда мы со Степанычем на ПВП с черных, чуть разодранных по краям матов из мелкашки стреляли.

Лежу. Локтями в землю упираюсь. Животом и коленками – тоже. Подо мной – весь шар земной. И я лежу на этом шаре. Когда ногами по земле идешь – так никогда не чувствуешь этого – всего. Всей Земли. Шара земного. Привыкаешь ходить вот так – просто, прямо. Привыкаешь смотреть вперед.

Вот – школа, «Кулинария», вот друзья, Серега, вот мама и папа. Смотришь на то, что перед тобой. Думаешь конкретно. Ненужные вопросы привыкаешь не задавать. А тут лежишь на всей Земле, задерешь голову немного вверх, и вдруг видишь – небо над тобой. Огромным куполом висит буквально ни на чем. Не падает. Высокое, глубокое небо. Сейчас - голубое. Всегда новое. Изменчивое. Вечное. Живое.

Родители наши уйдут, и мы уйдем, и дети наши уйдут, и внуки, и правнуки. И правнуки правнуков – тоже. А небо останется. Только о том, какое оно будет тогда, и будет ли кому в него смотреть – не знает, да и не узнает никто…

Жаркое солнце стоит в зените. Палит нас нещадно. Соленый пот струйками течет за воротник, бежит каплями на лицо, противно висит на носу, заливает глаза, мешает смотреть вперед. А смотреть – надо. Надо совместить прицел и мушку. И мишень. Плавно нажать на спусковой крючок. И выстрелить. Выстрелить.

В высоком небе плывут белые облака. Смотришь на них - и кажется, что ты очень маленький. Маленький-маленький, как лилипут из детской книжки. И нет других людей. Нет машин, и городов тоже нет. И ты под этим огромным небом совсем-совсем один.

Непонятный, неведомый ранее первобытный страх приходит к тебе. Ты затерян, оставлен, пропал! А небо большое. Задерешь голову вверх – смотришь, и становится страшно. Ты смотришь в него, а оно – в тебя. Так друг в друге и отражаются человек и небо. Небо милосердствует людям теплом и светом, сечет – наказует их ливнями и градом, судит – бурями, буранами, смерчами, грозными грозами, хвостатыми кометами… Там в небе древние люди встретили своих богов.

И еще - если долго смотреть в эту голубизну, страшно и странно становится на душе от этой океанской его безмерности, от бездонности. Голова начинает кружиться. Мысли в голову лезут дурацкие. Лежишь вот так и думаешь: «Неужели над всей Россией такое небо? Большое!.. И над всем СССР, наверное, тоже - оно?.. Ну да, небо это же самое… Ведь оно же - одно - и над всем миром! И границ в нем нет… На Земле – по одну ее сторону живут одни люди. На одном языке говорят. А по другую – другие. И у них, наверное, уже все свое. Свои горы, свои реки, язык свой. На Земле все разделить можно. А небо-то им как разделить?..» - вот какие глупости в голову лезут. Даже самому смешно.

* * *

Держу автомат. Калаш тяжеленный. Специально, наверное, так сделали. Чтобы прикладом можно было драться. Он у калаша массивный, деревянный. Хорошая дубина на врага… Рядом инструктор топчется. Они за нас отвечают. Ведь мы еще дети. Детки-деточки. А скоро ведь будем солдаты…

Ничего себе деточки! Лбы здоровые! Гайдар в пятнадцать лет полком командовал, скажете вы. Ничего не говорите. Не будите лихо, пока оно тихо. Не поминайте черта в глухую ночь. Будет вам еще ваш герой… Не на дедушку – на внучка нарветесь… Вспомните после сами: еще плодоносить способно было чрево…

* * *

Слышал, что одно время делали калаш с пластиковым прикладом. Вроде как для республик Средней Азии такое чудо планировали. Говорили – там дефицит дерева, жалко его, пластиковый приклад и в изготовлении проще, или еще чего другое умники придумали… Потом быстро отказалиcь. Плавился приклад от жары, лип к солдатским лицам. Пришлось оставить эту идею.

И в штыковой деревянный приклад сподручнее – тяжелее. Это когда штык-нож в живот другому человеку вгонять надо будет, и кроить кишки вдоль и поперек, как ученый Базаров – озерных лягушек… Дикость все это! Но вы уж простите меня. Я вам все прямо и откровенно говорю…

Так что наш калаш – самый натуральный продукт в мире. Никакой пластмассы. Фирма гарантирует. Прославленный бренд оптовых торговцев смертью.

* * *

Упер приклад в плечо. Тугой, еще не разношенный предохранитель перевел на одиночный выстрел. Держу калаш, тяжеленную дуру эту железную, аж двумя руками, со всех сил. Локтями в родную землю упираюсь. Сил от земли жду, как греческий герой Антей. Ну… скорее бы уже… Командуют: «Це-елься-я!» Левый глаз закрыл. Примериваюсь правым глазом. Совместил мушку и прицел, как и учили. А впереди мишеньки эти дурацкие на поле торчат - дивизия «Эдельвейс» и «Мертвая голова»… Сейчас, сейчас… Теперь палец – на крючок. Тут главное – раньше времени не дернуть…

Инструктор командует: «Пли-и!» Нажимаю плавненько на спусковой… Грохнул выстрел. Сильный толчок в плечо. Такой сильный, что чуть не вырвал калаш из моих рук. Cтреляная гильза покатилась на траву. Ни черта себе! Калаш крепко держать надо, а то из рук улетит. И в плечо упирать покрепче. Чтобы при такой его отдаче не съездить в морду прикладом самому себе, любимому. Плечо жалеть не надо. Чай, не выбьет. Впрочем, кто его, бешеного, знает?.. Русское чудо.

* * *

Стреляли одиночными и очередями. Потом собирали медные гильзы. Сдавали. Медь – сырье стратегическое, понимать надо. Да и для проверки. Вдруг кто патрон притырит? Потом бросит его в костер, или кирпичом по нему вдарит. Убьет дурака, к черту, а армии отвечать.

* * *

Попали ли мы тогда? Куда и в кого? Хоть в те мишени черные, в круги белые, да в профили вражеские? Бог весть – я не знаю. Уши только всем позакладывало. Назад ехали глухие, как тетерки, но довольные. Не каждый день родина оружие нам доверит! Боевое! Слышал я где-то уже потом про «орудия железные, ко всякому делу приготовленные». Как услышал – сразу вспомнил мальчиков на поле, инструкторов наших и калаш… Джалилова вспомнил. Жив – ли еще? Бог знает…

Только кажется мне через много лет – было во всем этом что-то не совсем хорошее… Даже и объяснить Вам это точно не могу… Вдруг, думаю, вместо мишеней фанерных были бы на поле люди живые. А у людей тех – горы свои, и реки свои, и язык свой. Вот только небо у нас было бы на всех одно…

Спросите меня: откуда цитата такая ценная? Кто сказал? Ей-богу, не помню. Но точно – не из Ленина. Просто где-то услышал. Запало. Понравилась…

И стрелять из калаша – тоже!

PS. Цитата из Библии… или стилизация под нее. Точно не помню, а врать не хочу…

Римма и Сахаров

(очень грустный рассказ)

Урок в седьмом классе. Экономическая География СССР. Год – тысяча девятьсот восемьдесят пятый. Где-то незадолго до Нового года. Снег. Мороз. Темнота за окнами. Первый урок. Синяя шерстяная форма. Потягиваюсь. Зеваю. Сажусь на свое место, за первый стол, сбоку от черного, слегка поцарапанного пианино у окна. Кабинет географии, он же кабинет музыки. Или пения, как мы говорим. Слушали Чайковского «Времена года» и Прокофьева «Петя и Волк». Пели про какого-то барабанщика, что-то вроде как бы военное.

Всегда первая парта. Ношу очки. Зрение садится. Я - подросток. Угри и много комплексов. Рядом – длинный нескладный блондин, курчавый парень Саша Подушкин. Похож на Пьера Ришара и Шуру Балаганова из старого кино. Притом одновременно. Потом станет мастером на телефонной станции. Встретит какую-то девку. Женится. Белый билет. Инвалид по зрению. И еще, похоже, альбинос. Бывают и такие. И не только у зверей. Родятся дети. Две девочки. Жена гуляет. Скандалы. Она сбежит с любовником, но без детей. Забудет их. Он - один, но с двумя детьми на руках. Работает в какой-то фирме. Каким-то мастером. На звонки и смс - сотовый не отвечает. Саша, ты где? Ау! Нет ответа…

Итак, урок. Входит, почти вбегает Римма Васильевна. Географичка. Кофточка бежевая, носик остренький, железные очечки, на башке – пучек волос. Кличка – Лупаниха. Косит правым глазом. В руках – указка деревянная. Длинная, как копье. На бой кровавый…

На столе у Риммы – журнал. Почти всегда кричит и почти всегда – с порога. Перекличка по журналу. В армии говорят – поверка. Там она бывает утренняя и вечерняя. Чтобы сразу знать, кто и где… если пропадет или убежит. Так будет и в нашем военно-спортивном лагере в Федотово, куда мы поедем со Степанычем. С Шафранским, c Лысым, нашим любимым военруком. Нет, убеганий там не будет. Будет поверка. Но это - летом и не в этот год. Нам туда пока еще рановато. Есть у нас еще дома дела…

Итак, отвлеклись мы, значит. Вспомнили непобедимую и легендарную. В боях познавшую радость побед. Но это – потом, потом. Вернемся еще к ней. Сама-то она от нас не убежит. Не переживайте за нее так сильно… Итак, зима – восемьдесят пять. Темень за окном. Холод в природе. Экономическая география СССР и Римма Васильевна. Лупаниха с указкой. Я песнь о родине пою.

От Кушки – до Владивостока. Байкал. Арал. Арарат – виноград. Тайга-га-га. БАМ. Это рельсы стучат – БАМ. Начинается песня…

Урал – опорный край державы. Ее добытчик и кузнец. А после снова – от Москвы до самых до окраин. C южных гор, до северных морей… Далее - все по программе. Партии. И съезд. Исторический. А других у нас никогда и не бывало. И был там и Мурманск заполярный. И дважды кем-то там спасенный Ленинград. В общем – обычные ля-ля-тополя.

В те годы методические разработки для географических учителей говорили: надо не просто давать школьнику твердые знания по какому-то там предмету. Надо воспитывать. Всесторонне развитую, активную личность. Гражданина и патриота нашей родины. Будущего строителя коммунизма! Эх-ма!!! И Римма старалась от души. Но видно, скучно ей стало грузить нас чисто по методическим. Душа требовала полета. Горячее сердце советской патриотки рвалось в последний, смертный и решительный бой… Почему лошади не летают?!..

В общем, стала говорить она о нашем образе жизни. О нашей родной социалистической демократии. Которая одна истинная. А в Америке – все не так. У них там слон осла лягает. А осел слона хоботом бьет. Или, кажется, все наоборот… Там – соревнование денежных мешков. Человек человеку волк. Законы всё звериные. Кризис крепчает. Монополии разные. И главное – безработные…

Все хорошо так, правильно она излагает, чисто по-ленински. Но вдруг черт ее дернул. Решила Лупаниха показать семиклассникам свой интеллект. Кругозор, то есть. И говорит она нам:

«Ребята, – говорит Римма, – есть у нас, вернее, был у нас такой академик – Сахаров. Может, кто слышал? Еще нет? Тогда я расскажу. Вот, – говорит Римма, – этот самый академик Сахаров вдруг сошел с ума! Ему, дурачку такому, стало казаться, что у нас в Советском Союзе его кто-то там преследует! Ведь смешнее и абсурднее этого, ребята, и придумать нельзя! Мы – самая свободная страна в мире! У нас только и есть демократия! Социалистическая! Это вам не какие-то буржуазные там выборы. Не лживое соревнование денежных мешков. У нас – права. На отдых там… Опять же и на труд. Безработных нет ни одного. Все при деле. Хочешь – борись за мир. Вон у них там доктор Хайдер, астрофизик. Это такой очень толстый дядя в инвалидной каляске перед Белым Домом. В Вашингтоне. Голодает. Практически не сегодня завтра с голоду помрет. А Рейган из Дома Белого к нему и не выходит. Не интересуется им. Империалист проклятый. Марионетка Пентагона и ЦРУ.

У нас все за мир борются. C Рейганом. Пусть знает, подлец, что все люди доброй воли о нем думают. Развел, понимаешь, Першинги, Трайденты-два, СОИ там разные. А то мы не знаем, зачем у них «Челнок» летает!? Еще говорят – ни одного-де военного астронавта у нас нет! Врут, гады! У нас самих – ни одного штатского космонавта! Зато космос - самый мирный!