Глава д е в я т а я

Фараон

Старостин отложил в сторону папку, заслышав мерное урчание опускающегося лифта. Убрал со стола стаканы. Из них все еще поднимался дымчатый запах виски. Кочубей даже запаха спиртного не переносил. В самом начале их совместной работы Старостин уломал своего зама “по кадрам и особо щекотливым делам” обмыть новую должность. Кочубей пригубил грамм пятьдесят, пожевал тонкими, враз сделавшимися синюшными губами, и рухнул в обморок. С общим отравлением организма провалялся неделю. Врачи, вычистив кровь специальным аппаратом, потом объяснили Старостину, что у Кочубея нет какого-то фермента, расщепляющего спирт. Смертельна доза у него была просто смешной для русского человека — сто грамм водки.

«Зачем пил?» — спросил тогда Старостин.

Кочубей, все еще синюшно-бледный, ответил:

«Чтобы ты больше не предлагал».

Старостин как раз успел поставить графин с виски на пол; двери беззвучно разъехались в стороны.

— Ну?

— Проводил, — коротко ответил Кочубей и сел в кресло напротив.

— Телеграммку додумался не отправлять?

— Естественно. Ты же сказал, сразу к тебе. Не маленький, интонации ловить умею.

Старостин чиркнул зажигалкой. Сосредоточенно раскурил папиросу.

— Как раз дети интонации и ловят, потом слова понимать учатся, — хмуро произнес он. — Что дети, что собаки. К природе ближе. Это мы в словах изголяемся, а там все честно. У тебя собака есть?

— Мастиф-неаполитано.

Старостин покачал головой.

— Рисково пса благородней себя иметь. Может на голову влезть. И прав, подлюга, будет, потому как прав у него верховодить больше. Как считаешь?

— Не знаю. — Кочубей пожевал тонкими губами. — Мой меня слушается. На счет арийских заморочек — это к Кирюше Артемьеву. Я — собачник со стажем, меня не купишь.

— А я вот всю жизнь мечтал собаку иметь, — вздохнул Старостин.

— А что не завел?

— Не до того было. То негде, то некогда.

— Заведи сейчас, кто мешает.

— Фига! Только сердцем к нему прикипишь, какая-нибудь сволочь отравит. Нагадит по мелочи, а у меня сердце кровью изойдет.

— Ну ты накрутил!

— Знаю, что говорю. Пока ты ходил, я тут подумал, за человеком так не буду убиваться, как за псом. Почему? Не знаю. Может быть... Они же в наши дерьмовые игры не играют. Божьи твари, одним словом. Это мы людишек просчитываем, через колено ломаем, давим, как клопов. Вот Карнаухова взять. Лежит, с утра уже лежит с номерком на пятке. Распластали, небось, всего. Дети его что говорят?

— Я связывался. Из морга забирать не хотят. Говорят, пусть Движение за свой счет хоронит.

— Ну говно собачье! — Старостин перекатил в губах папиросу.

— Они же с ним давно в ссоре. Характер у деда, сам знаешь.

— Все равно — говно! — Старостин по-бычьи дернул шеей. — И не спорь!

Кочубей погладил усики, всем видом дал понять, что к теме “отцы и дети” абсолютно равнодушен.

— Ладно, проехали... Ты шифровку аккуратно подкинул?

— Да. — Кочубей сразу же оживился. — Может быть, еще где-нибудь сверкнуть? В секретариате, например.

— Лишнее. Если стукачок и есть, в пункте связи ему самое место.

Старостин встал из-за стола, несколько раз прошел из угла в угол, окутывая себя дымом.

— Как тебе Артемьев?

— Нормально.

— Хм! И что вы не поделили, ума не приложу?

— Разные мы. — Кочубей отвел глаза.

«Вот это точно! — подумал Старостин — Один франт, второй хорек хорьком. Ишь, как глазенками стреляет!»

— Он верит в экономические модели, Иван. Такие лезут в политику, чтобы доказать очередную теорию, подцепленную из иностранного журнальчика. Какое-то экономическое диссидентство, если не хуже. Я бы за такое стрелял...

— Настрелялись, хватит, — отмахнулся Старостин. — А Кирюша на своем месте. Не с нашими свиными рылами в их калашный ряд лезьть.

— Кстати, он наших друзьях, Иван. — Кочубей брезгливо дернул крыльями носа, уловив спиртовой запашок. Достал белый платочек, аккуратно высморкался. — Не чересчур мы, а? Они же не любят, когда их перед фактом ставят. Как бы обиду не задавили.

Старостин круто развернулся.

— Тогда пусть купять себе новый глобус! И новую Россию на нем нарисуют. — Он развел руки. — Вот такие мы, сиволапые и косорожие! Хотите — любите, не хотите — идите нафиг. Сами знают, будут носы морщить, уйдем к узкоглазым.

— После того, как мы спалили “китайский канал”, к узкоглазым на сивой кобыле не подъехать, — возразил Кочубей.

Старостин тряхнул головой.

— Не спалили, а сыграли! Красиво сыграли. Узкоглазые в таких делах толк знают, они-то оценят. Пощураться для виду, но уважать станут.

Кочубей пожал плечами.

— Мне бы твой оптимизм, Иван. День прошел, а пока результата нет.

На столе ожил телефон правительственной связи. Мелодичная трель очередью прошила вязкую тишину кабинета.

“Вас вызывает президент. Вас вызывает президент”, — металлическим голосом оповестил определитель.

Старостин удовлетворенно хмыкнул, послал Кочубею торжествующий взгляд. Снял трубку.

* * *