Простота

„Когда мы действительно пребываем во внутренней простоте, то все наше внешнее поведение делается искреннее, естественнее. Эта истинная простота побуждает нас осознавать, что такое открытость, мягкость, невинность, веселость, спокойствие, которые так притягательны, когда мы созерцаем их вблизи и постоянно, чистыми очами. О, как любезна такая простота! Кто бы дал ее мне!? Я все оставлю ради нее. Это — жемчужина Евангелия".

Франсуа Фенелон

Простота — это свобода. Двойственность — это рабство. Простота производит радость и уравновешенность. Двойственность приносит с собой озабоченность и страх. У Екклезиаста мы находим такое наблюдение: „Бог создал человека правым, а люди пустились во многие помыслы" (7: 29). (Бог создал человека простым, а все сложные человеческие проблемы — его собственного изобретения). Многие из нас испытывают, какое освобождение Бог дает нам через простоту, поэтому споем старинный гимн:

„Это дар — быть простым, Это дар — быть свободным, Это дар — спуститься вниз, где нам должно пребывать И где мы видим самих себя, как должно нам видеть. Тогда мы будем жить в долине любви и восхищения! Когда достигнута настоящая простота, Мы не будем стыдиться ни жить, ни любить, Поворачиваться туда и туда будет нашей радостью, Пока, так поворачиваясь, мы не обретем устойчивости".

Христианская простота — это внутреннее качество, которое производит определенный стиль жизни. И внутренняя, и внешняя стороны простоты — обе существенны. Мы обманываем себя, если думаем, что можно обладать внутренней простотой, которая не выражается в нашем образе жизни. А попытка организовать внешнюю простоту жизни ведет ко все убивающей законности.

Простота начинается с внутренней собранности. Она есть проявление того, что Томас Келли называл „Божественным центром". Кьеркегор выразил сущность христианской простоты в глубоком заглавии своей книги: „Чистота сердца есть желание Одного".

Переживание внутренней реальности освобождает нас и внешне. Речь становится правдивой и честной. Уходит жажда положения в обществе, потому что мы более в этом положении не нуждаемся. Мы удаляемся от всего показного и экстравагантного не потому, что мы себе не можем этого позволить, но из принципа. Наше имущество становится доступным для других. Мы испытываем то, о чем Ричард Бирд записал в своем дневнике после одиноких месяцев в Арктике: „Я познаю тот факт, что человек может жить глубокой жизнью, обходясь без массы вещей".1

Современная культура не имеет ни внутренней реальности простоты, ни внешнего ее выражения в образе жизни. В своей внутренней жизни современный человек весь разорван. Он пойман в ловушку массы противоречивых желаний и привязанностей. В один момент он принимает решение на основе здравого смысла, но уже в следующее мгновение — на, основе страха перед общественным мнением. У него нет того центра, вокруг которого была бы организована его жизнь.

Из-за того, что в нас не хватает Божественного центра, а мы нуждаемся в чувстве безопасности, эта нужда влечет нас к нездоровой привязанности к вещам. Нам нужно ясно сознавать, что тяга к изобилию в современном обществе — это психоз. Это психоз потому, что она утратила всякую связь с реальностью. Мы жаждем вещей, которые и не нужны нам, и не приносят радости: „Мы покупаем вещи, которые нам не нужны, — сказал один автор, — чтобы произвести впечатление на людей, которые нам вовсе не нравятся".2 Нам стыдно носить вещи до того, что они износятся, и водить машины до тех пор, пока они не сломаются. Средства массовой коммуникации уверили нас в том, что немодное — нереально. Пришло время пробудиться и понять, что, соглашаясь с больным обществом, мы сами становимся больными. Пока мы не увидим, насколько разбалансированно наше общество в этом отношении, мы не сможем справиться с духом маммоны внутри нас и не сможем желать христианской простоты.

Психоз проник даже в нашу мифологию. Современным героем является бедный юноша, ставший богатым, а не богатый юноша, который добровольно становится бедным, в согласии с францисканским и буддистским идеалами. А девушку в такой роли мы вообще не можем даже и вообразить. Завистливость мы называем честолюбием. Жадность мы называем изобретательностью. Накопительство — благоразумием.

Далее, очень важно понять, что современная контркультура вряд ли исправляет дело. Это поверхностное изменение в стиле жизни, без серьезного решения коренных проблем потребительского общества. Так как контркультуре всегда не хватало определенной позиции и положительной программы, она неизбежно вырождалась в пустяки. Артур Риш утверждает, что „в основе своей контркультура — это зеркало худших черт старого, больного общества. Революция вовсе не состоит в даровых наркотиках, свободе секса и абортах по первому желанию... Псевдосвободная эротика, элементы садомазохизма и сексуальные объявления в большей части подпольной прессы — это извращения старого порядка и выражение смерти".3

Мы должны иметь мужество назвать новые, более человечные образы жизни. Нам нужно стать исключениями в современном психозе, при котором люди определяются тем, сколько они могут произвести или сколько заработать. Современная система — путь к смерти, поэтому нам нужен эксперимент с новыми альтернативами. Простота образа жизни — это не утраченная мечта, а постоянно, сквозь всю историю обновляющееся видение. Им можно овладеть и сегодня. Должно.