Социометрия, типология и circulus vitiosus

Сколь можно проследить хронологию дебатов по поводу количества уличных детей в России, всегда высказывались две полярные точки зрения. И как это бывает при неопределенности во взглядах на то, кого же считать и сортировать, одни эксперты склонялись к завышенным цифрам, другие - к минимизации. Причем, на наш взгляд, иногда тенденцию к завышению останавливал только здравый смысл, за которым могло получиться так, что количество уличных детей оказалось бы больше всех несовершеннолетних в стране - от грудничков до 18-летних мужчин.

Например, в Санкт-Петербурге в 90-е годы цифры располагались в диапазоне от 3 тысяч детей в возрасте от 6 до 16 лет, проживающих вне семьи (детских учреждений)²¹ до 30- 50 тысяч несовершеннолетних уличных детей. При численности детей и подростков в возрасте до 18 лет включительно от 1 280 тыс. (1990 г.) до 958 тыс. (2003 г.) в Санкт-Петербурге.²²

В основе двух разных тенденций лежат различия в классификационных основаниях и критериях оценок. С одной стороны учитываются только дети и подростки, занимающиеся бродяжничеством (находящиеся вне контроля со стороны социальных институтов - семьи, школы etc.), с другой - все несовершеннолетние «с девиациями». Произвольное отнесение всех встреченных на улице без школьного ранца детей к категории «уличных» встречается и сейчас, но, начиная примерно с 2000 года, в публикациях соседствуют две перечисляемые друг за другом категории - уличные дети и дети группы риска.²³ Иногда говорят - «дети улицы» и «дети на улице», и кто как хочет. Эта дихотомия воспроизводит существовавшее в СССР разделение на беспризорных и безнадзорных, тонкости различия между коими были одними у работников инспекций по делам несовершеннолетних, иными у психологов и педагогов. Используемая все большим количеством экспертов такая систематизация (искусственная классификация по несущественным признакам) уже вносит некоторую ясность в предмет. С этого шага становится понятным, что две различные категории детей и подростков требуют отдельных подсчетов.²⁴

Тогда возникает закономерный вопрос о соотносимости и пропорций этих категорий. На наш взгляд, в категорию «дети групп риска» без дополнительных уточнений (например, в чем этот риск заключается) можно включить всех несовершеннолетних, особенно подростков. Но даже в этом случае оценка риска не может быть произвольной и сводится к задаче оценки вероятности в прогнозе. Здесь может возникнуть порочный круг (circulus vitiosus), когда наличие и вероятность риска доказывается отнесением обследуемого в «группу риска». Противоречий не возникает, если использовать более точные понятия «факторы риска» или «поведение риска». Помимо удовлетворения требований логики, на практике при таком подходе снизится (или, по крайней мере, не усугубится) острота проблем, связанных с такими феноменами, как социальное этикетирование и стигматизация.²⁵

Как известно, любая классификация является результатом некоторого огрубления действительности, но наибольшая точность возможна при построении типологии. В этом случае необходимо выделение существенных признаков объекта.

И уже в первом приближении среди уличных детей некоторые отличительные признаки можно выделить в качестве групповых характеристик.

Все нижеприведенные данные получены нами в результате без малого 12-летней работы (с 1992 г., Санкт-Петербург) с детьми, подростками и молодыми людьми, отнесенными экспертами к «уличным», «беспризорным». В течение первых нескольких лет наша деятельность состояла из «работы на улице» и работы на приеме в медицинском социальном пункте для детей и подростков (негосударственная организация). В дальнейшем работа проводилась в основном в пункте и лишь при необходимости - «на улице». Обращения детей в пункт происходили только на добровольной основе, - за все время по направлению социальных служб обратилось не более 2- 3% детей. За время работы было зарегистрировано 1 526 человек, получавших первичную медицинскую, психологическую, социальную помощь, осуществлялись уход, правовая защита и консультации, сопровождение семей, проводились образовательные мероприятия, и предоставлялась минимальная материальная поддержка (талоны на питание в благотворительной столовой) и пр.

Из 1 526 человек в возрасте до 24 лет (18- 24 года - так называемые «лица из числа детей, оставшиеся без попечения родителей» или лица с негативным социальным опытом) юноши составляли в среднем 62%, девушки - 38%. Субмассив несовершеннолетних (6 до 18 лет) - 1 183 человека.

Подавляющее большинство (около 70%) детей - в возрасте от 7 до 16 лет - 1 104 человека от 7 до 16 лет, 63, 3% – мальчики, 36, 7% - девочки. В нашей практике встречались и трех - четырехлетние бродяжки, но это были единичные случаи: в основном «детки путешествовали», как правило, вместе со старшими и такие «турне» быстро заканчивалось, их быстро пристраивали. Тогда как бродяжничество шести - семилетних было уже не редкость, хотя и такие случаи немногочисленны (около 3%).

Представлялось очевидным, что одни дети практически длительно и непрерывно «живут на улице» днем и ночью, в любое время года, эпизодически и редко «отдыхая» в «условиях, пригодных для жизни», а другие лишь «слоняются» без видимых дел в светлое время суток. Наблюдения, анализ случаев и изучение данных из третьих источников показали, кроме прочего, очень важную для нас реальность. Оказалось, что степень и глубина вовлеченности в «уличную жизнь» в двух группах не только различна по выраженности, но носит устойчивый характер и так связана с иными групповыми характеристиками, что это позволило нам предположить, что таковое качество является ведущим классифицирующим признаком группы. Иными словами, дети, «слоняющиеся по улице без дела» практически никогда не становились «истинными бродягами», и, наоборот, в группе «бродяг», «скитальцев» дебют состоял из относительно продолжительного погружения в «уличную стихию», длительность непрерывного пребывания впоследствии нарастала и в дальнейшем «исчезала» только по достижении ребенком определенного возраста (17 лет ± 1 год).

Для проведения предварительной классификации и отграничения двух больших групп мы проанализировали поведение 1 104 в возрасте от 7 до 16 лет, отобранных из группы всех наших несовершеннолетних подопечных (N = 1 183). Разделение на две группы мы провели по критерию наличия в опыте относительно непрерывного проживание вне социального института (семьи, детского учреждения, формального или неформального сообщества взрослых) продолжительностью не менее 6 месяцев. Данные для систематизации были получены путем наблюдением за поведением, опросов, субъективного анамнеза в период 1994- 2001 г.

Таким образом, вся выборка была разделена на две группы, первую из которых мы в данном обзоре будем называть «группа бродяг» (Б) (в нашей практике - уличные дети), а вторую - «группа риска» (Р) (в наших отчетах «семейные дети»). Полученные данные представлены в таблице 1.

Таблица 1

Группы, количество человек

Необходимо заметить, что строгое применение такого критерия не всегда возможно. И ребенка, прожившего на улице 5, 5 месяцев, мы все же относим к группе «бродяг». Кроме того, нередко встречается ситуация, когда побег из дому прерывается, и ребенок доставляется в семьи (детский дом) принудительно. В случае рецидивирующих побегов время проживания «на улице» суммируется за вычетом перерывов, если возвращение домой происходит недобровольно. Как показывает опыт, главным препятствием для возвращения бродяг «на улицу» является изоляция. При первой представившейся возможности бродяги бегут даже из психиатрических стационаров, находясь под воздействием нейролептиков.

Относительность непрерывности означает, что ребенок может посещать время от времени семью, но не возвращается в нее для проживания. Те дети и подростки, которые бегут из дома «на время» (реактивные побеги, или мотивированные уходы, например, связанные с «сенсорной жаждой», с целью заработков²⁶ etc.), не выдерживают «уличной жизни» более 3- 4-х месяцев, и это происходит чаще всего в летний период. В некоторых случаях у таких детей возвращение в социум происходит по-разному: они либо включаются в какую-либо общность и отношения (криминальные группы, секты, коммуны), либо добровольно возвращаются домой.

Опыт показывает, что в настоящее время проживание в течение полугода для детей и подростков, хотя и затруднено (в отличие от 90-х), но вполне возможно. Эпизодические уходы из дома или жизнь «на улице» менее полугода не являются надежными для данной классификации, что также подтверждается на опыте и, кроме того, согласуется, например, с соответствующим диагностическим критерием в МКБ-10 (F91).

Как видно из данных таблицы, доля бродяг от числа всех наших подопечных составила 22, 2% (N=245), а доля группы риска - 77, 8% (N= 859). В группе бродяг отмечается подавляющее большинство детей 11- 16 лет - доля 95, 1%, тогда как в группе риска доля 7- 10-летних несколько выше - 16, 5%. Соотношение девушек и юношей везде - в среднем 1 к 2. Примечательно, что доля бродяг резко возрастает с переходом в возрастную группу 11- 13-летних (с 7, 8% до 26, 2%), а в старшей группе несколько снижается - 23%.

По представленным в таблице 2 данным можно судить и о групповой динамике. Хотя понятно, что это данные по подопечным одного пункта. Но, предполагая, что представленная выборка удовлетворяет требованиям репрезентативности, а также в связи с тем, что доступ в пункт не ограничивался ни местом регистрации, ни иными формальными критериями, мы считаем, что цифры отражают в некоторой степени динамику по всему Санкт-Петербургу и области.

Таблица 2

Групповая динамика за период 1994- 2001, доля групп, %

Здесь, не вдаваясь в детали, хотелось бы отметить, что по нашему мнению, наметившаяся в начале 1998 года тенденция к снижению доли детей-бродяг не реализовалась в связи, как нам представляется, с системным финансовым кризисом августа 1998 года. Отставленные результаты этого кризиса, мы полагаем, проявились также в виде роста этой категории детей наших подопечных в 1999 году. Тогда как впоследствии мы зафиксировали заметное снижение (до 14, 1%) доли бродяг уже к концу 2001 года.

Анализ средовых факторов требует особой организации исследования. В случае с детьми-бродягами - в большей степени, с детьми групп риска - в меньшей, известную трудность представляет сбор социометрических параметров. Технически собрать данные о семье, школе, заболеваемости, особенностях факультативной занятости и др. по детской и подростковой популяции, не представляется неразрешимой задачей. Организовать же исследования на одной и той же выборке таким образом, чтобы они в полной мере учитывали все возможные факторы (зависимость переменных, связи) и отвечали требованиям статистической достоверности практически очень сложно. Скажем, задача составления группового профиля по клиническим шкалам психодиагностических методик для групп детей-бродяг или разработка диагностической методики, требует определенный объем выборки (от 200 до 2 500 испытуемых). Но сбор материала с целью статистического анализа и интерпретации с учетом всех факторов в одной группе на практике зачастую просто невозможен.

В клинических исследованиях (стационарных) крайне затруднены сбор субъективного анамнеза и регистрация, например, частотных характеристик поведения в естественных условиях, определение влияния средовых факторов. В амбулаторных исследованиях (как в нашем случае), скажем, трудно получить клинические данные по выборке и провести анализ связей между факторами. В условиях, например, пенитенциарной системы вдобавок возникает еще одна специфическая проблема, - проблема установочного поведения (симуляция, диссимуляция, метасимуляция, сюрсимуляция etc.) в психологической экспертизе.

Предложение, позволяющее в какой-то мере максимально корректно обойти эти препятствия, не ново, и состоит в том, чтобы выделять предикторы того или иного поведения, полученные в результате специально организованных исследований на разных выборках.

Данные, полученные в результате нашей работы, в большей мере ориентированы на определение таких предикторов. В данном обзоре мы приводим лишь часть результатов, и, чтобы не повторяться в дальнейшем, отметим, что наши данные отражают лишь некоторые аспекты рассматриваемого феномена, а также нуждаются в верификации на разных выборках.

В продолжение изучения некоторых социометрических характеристик обследуемых групп, мы не обнаружили статистически значимой достоверной связи между показателями, отражающими социально-психологическое благополучие семьи, и уровнем «вовлеченности в уличную жизнь». Но все же, тогда как в группе бродяг (это подтверждается опытом) были дети как из «низкостатусных» семей, так и из семей, например, «новых русских», то в группе с риска подавляющее большинство было из семей с той или иной степенью девиации²⁷ и никогда не встречались дети из экономически благополучных семей.

Данный факт нам хотелось бы подчеркнуть.

Фактор семьи, бесспорно, является ведущим в процессе развития ребенка. Но важно отметить следующее. Представление о том, что низкий социальный статус семьи, психологическое или социальное неблагополучие, типы неправильного воспитания и прочие семейные факторы с неизбежностью приводят к бродяжничеству, нам представляются необоснованными. В специальной литературе подробно описывается влияние факторов семьи на онтогенез, но их вклад в формирование бродяжничества требует проверки. Подчеркнем еще раз, мы имеем в виду, что «бродяжничество» и «уходы» с «побегами», а также «виды деятельности на улице», - суть разные модели поведения, социальной активности.

Расхожее представление о том, что ребенок начинает вести автономное существование в экстремальных условиях «улицы» преимущественно по причине невыносимых психологических или материальных условий в семье (детском учреждении) опровергается также и фактами. Так, например, психическое или физическое насилие в семье может вызвать побег, но в нашей работе практически все дети, сбежавшие из дома по этим причинам, превосходно интегрировались в различные учреждения социальной защиты, как только представлялась такая возможность. Исключения составляли дети, поначалу «бегавшие», а впоследствии приобретшие опыт успешного автономного существования, каковой приводил к «фатальному» усвоению и закреплению отклоняющихся форм социального поведения. Но и в таких случаях спровоцированное бродяжничество, как правило, отличалось смешанными девиациями. Таковых детей, по данным наших наблюдений, сколь можно оценить, было около 3- 4%.

Проверка структуры и характера социальных связей в группах также позволила выявить некоторые отличительные особенности.

Но в начале заметим, что в силу традиций, конвенциональных норм и формального права²⁸ в нашей стране связи с социальными институтами для детей и подростков (в нашем случае в возрасте от 6 до 18 лет) реализуются в основном через семью (детское воспитательное учреждение для сирот) прямо или опосредованно. И, несмотря на то, что частичная правоспособность наступает в 14 и 16 лет, юридическое совершеннолетие (вступление в полные права) наступает, как известно, в 18-летнем возрасте.

Институт школы в нашем обществе является не менее важным, чем семья и нередко компенсирует семейные девиации. Но, очевидно, что этот социальный институт вторичен в линейной зависимости с семьей. Пример, когда ребенок, находясь в поле семьи, не посещает школу, реален. Тогда как обратную ситуацию представить затруднительно. Гипотетически, например, ребенок, будучи вне семьи или детского дома может, проживая на чердаке или в подвале, продолжать посещать школу, но в нашей практике таких случаев не встречалось.

Полноценных альтернатив семье, кажется, не существует, и поскольку в современных условиях юридический аспект тесно взаимосвязан с иными характеристиками семьи, то случаи проживания ребенка, скажем, в коммунах или неформальных сообществах также исключает возможность реализации социальных связей в полном объеме. Последние примеры редки и наряду с постоянным проживанием в чужих семьях, проживанием по месту работы могли бы составить ряд исключений. Но, во-первых, такие формы «сожительства» крайне непрочны и непродолжительны, а во-вторых, в отличие, скажем, от начала 90-х современные обстоятельства практически не предоставляют таких возможностей, особенно для малолетних детей.

В связи с вышесказанным, в нашем разделении групп по критерию посещаемости школы, представляется некорректным. Посещаемость школы - значимый диагностический показатель, но понятно, что в отрыве от других факторов ценность его сомнительна, а в ситуации с детьми-бродягами просто он бесполезен, потому что не является системообразующим. Некоторые данные представлены в таблице 3.

Таблица 3

Групповые различия в отношении к школьному обучению, %

В реальности, учитывая урбанистические и климатические условия, для ребенка (подростка), ушедшего из семьи, остается не так много вариантов мест обитания - это чердаки, подвалы, городские коммуникации, заброшенные здания, - то, что в обыденной речи называют «улицей». В качестве временных прибежищ чаще используются инфраструктура вокзалов, рынков, жилища случайных знакомых, городские парки, пристанища по «месту работы»²⁹ и т.п. И каковы бы ни были причины ухода из семьи, в случае, если ребенок «предпочитает» «улицу», а не, скажем, приют, центры временного пребывания, то для более-менее продолжительного существования в таких экстремальных обстоятельствах требуются определенные психофизиологические качества. Кроме того, под давлением среды формируются особые модели поведения и отношений, реализуются специфические виды деятельности. На наш взгляд, очевидно, иные характеристики свойственны детям и подросткам, не ушедших полностью из-под опеки семьи, не утратившими связь с ней, хотя бы и остальные социальные связи были деформированы.

В первой группе (бродяги) регистрируется практический полный разрыв со школой, что объяснимо. Здесь следует добавить, что со стороны школы, обремененной собственными проблемами, и в силу других причин, контроль и регуляция посещаемости (особенно в 90-х) практически не осуществлялись. Отчисления из школы до 9-го класса не проводились. Были возможны, например, восстановления после 3-х и более лет пропусков школьного обучения.

Во второй группе возможны различные варианты, но даже длительные прогулы не являются необходимым условием уходов из семьи, через которую еще сохраняется возможность, как социального контроля, так и реализация пусть специфического, но воспитания, образования и пр. В этом случае мы также сталкиваемся с определенными дизонтогенетическими факторами, но совершенно очевидно, что воздействия этих факторов на социальные условия онтогенеза в двух группах будут различны.

Особую группу, требующую своих комплексных исследований, составляют дети подростки, мигрирующие из деградированных поселений и малых городов в мегаполисы. Даже при поверхностном взгляде в этой группе обнаруживается преобладающий блок факторов, вызывающий на побеги из дому - социально-экономический. В настоящее время реже, но в первой половине 90-х «на улице» в Санкт-Петербурге находилось довольно большое количество детей и подростков из семей, ставших жертвами мошенничества в сфере недвижимости. Родители теряли квартиры в Санкт-Петербурге и переселялись в экономически отсталые поселения в Ленинградской области. Часто бывало так, что вслед за детьми, возвратившимися в привычную для них городскую среду к привычным отношениям, и нашедшими свою нишу «на улице», возвращались и их родители, пополняя армию бездомных, «бомжей», часто кормясь от «заработков» своих детей.

Но и в этом случае при существующих возможностях, расширяющихся с ростом числа социальных организаций, но таявших с взрослением, такие дети стремились прижиться в приютах, семьях или группировались в довольно стабильные коммуны.³⁰

Здесь доля таких, кто усвоил опыт «бродяжничества» и «успешно» его реализовал, примерно такая же, как и в группе детей, оставивших дом не только по экономическим причинам - около 3- 5%.

Иными словами, наличие в опыте автономного существования ребенка-подростка вне связи и контроля со стороны социальных институтов (бродяжничества) более 6 месяцев не обнаруживает прямой связи с повреждающими факторами социальных условий онтогенеза. Более тщательное изучение поведенческих, клинико-психологических характеристик, особенностей социальной активности и специфики девиаций у таких детей указывает на описанный в детской и подростковой психопатологии синдром бродяжничества. Данных, свидетельствующих о неизвестном доселе синдроме, даже с учетом явлений патоморфоза, новых социальных реалий и особенностей пограничных расстройств, на наш взгляд, в современных отчетах не зафиксировано.

Иначе обстоит дело со второй группой. Выделить психопатологические признаки (синдрома бродяжничества и пр.) или определить значимо выраженные и преобладающие факторы органического, психологического или социального генеза в группе этих подростков крайне затруднительно. И вряд ли правомерно относить их к «уличным детям», не только потому, что этот термин «законно» зарезервирован за бродягами, но и потому, что «улица» является лишь частью их в большей степени социально-экономической активности, при сохранении связей, как минимум, с институтом семьи.