Благодарности 2 страница

Но поборники альтруизма не хотят, чтобы эгоистов считали всего лишь людьми, занимающимися своим делом и не приносящими никому вреда. И хотя между созидателями и разрушителями, например между Уорреном Баффеттом, который делает деньги, и Бернардом Мейдоффом, который их крадет, — дистанция огромного размера, границы намеренно размываются. Альтруисты водят нас за нос, прибегая к подмене понятий. Если вор аморален, значит, аморален любой, кто преследует личные интересы. Ложная трактовка эгоизма

Апологеты альтруизма упорно пытаются записать в эгоисты даже Атиллу, вождя гуннов, поставив знак равенства между эгоизмом и тягой к уничтожению себе подобных. В толковых словарях об эгоистах не говорится ни одного доброго слова. Например, в Webster’s New Collegiate Dictionary читаем: «Эгоист — человек, заботящийся исключительно о собственных удобствах, выгоде и т.д., не учитывая чужие интересы или за счет других людей». (Курсив мой. — Питер Шварц.) В основе этого определения лежит убеждение, что преследование личных интересов возможно только в ущерб другим. Получается, что у человека нет альтернативы: либо, будучи альтруистом, он приносит в жертву себя, либо, будучи эгоистом, требует жертв от других. Логическая уловка состоит в том, что рассматриваются только две крайности: с одной стороны — мать Тереза: смиренная и кроткая, посвятившая себя служению людям, с другой стороны — Атилла: кровавый убийца, которому все должны служить. Но к какой из этих двух категорий отнести людей, которые сами решают свои проблемы, добиваются успеха и ни у кого ничего не просят? Для альтруистов эти люди просто не существуют.

Философы давно спорят об эгоизме. В Греции на закате классической античности было не так уж много сторонников эгоистического пути, но даже они соглашались с тем, что эгоисты — просто негодяи: они творят что хотят и ради достижения своих целей готовы переступить через любого. Фридрих Ницше, немецкий философ XIX в. и, наверное, самый ярый поборник эгоизма, отождествлял человеческую самость со стремлением властвовать над другими. Эгоизм по Ницше — «воля к власти», осуществляемая сверхчеловеками, рожденными, чтобы порабощать остальных во имя «высших» целей. «Что есть добро?» — вопрошал он риторически и отвечал: «Все, что усиливает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть». Его герои — диктаторы Цезарь и Наполеон, стоящие «по ту сторону добра и зла»1. Они идут вперед, движимые собственными помыслами, не заботясь ни о каких моральных соображениях.

Неудивительно, что этот апологет эгоизма заставил многих мыслящих людей отказаться от пути «самости» и согласиться с утверждением Томаса Гоббса, английского философа XVII в., что эгоизм ведет к неуправляемой жестокости и анархии. «Если два человека желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут обладать совместно, они & lt; …& gt; пытаются либо подчинить силой, либо уничтожить друг друга», — писал Гоббс. Если все будут думать только о личных интересах, окажется, что «человек человеку — враг», обреченный на жизнь «скотскую, короткую и одинокую, в бедности и печали»2. Единственное, что способно сохранить общество в цивилизованном состоянии, утверждал Гоббс, — это абсолютная власть государства, способного обуздать бушующие в нас животные страсти.

Под влиянием христианства долгое время господствовали именно такие представления о человеке. Принимая идею первородного греха и несовершенства человеческой природы, эгоизм считали проявлением низменных инстинктов. Считалось, что есть только один способ усмирить людские страсти, — заковать всех в цепи альтруизма. Олицетворением эгоизма был необузданный Атилла, который творил что хотел.

В середине XX в. забрезжила надежда на радикальный пересмотр подобных представлений. Айн Рэнд разработала философию объективизма и предложила новый взгляд на эгоизм.

Ее теория опирается на учение Аристотеля, который еще в IV в. до н.э. развивал тему разумного эгоизма. Философ утверждал, что добро — это то, что делает человека счастливым, если тот не переходит границ разумного. Впрочем, Аристотелю не удалось исчерпывающим образом доказать правильность своих суждений и предложить объективные критерии счастья.

Этика эгоизма, разработанная Айн Рэнд, тоже опирается на представления о человеке как существе разумном. Но Рэнд пошла дальше. Прежде всего, она выявила факторы, обуславливающие потребность человека в моральных ценностях, и показала прямую связь между категориями долженствования и бытия, т.е. что понятие «благо» не существует само по себе, но неразрывно связано с понятием «жизнь». Соответственно, Рэнд утверждала, что представления о добре и зле могут существовать только у живого организма — у существа смертного, которое должно действовать для выживания и самовоспроизводства. Таким образом, критерий «блага» — это сама жизнь: то, что способствует ее продолжению, — добро, а то, что ей угрожает, — зло3.

Я не стану подробно останавливаться на описании этической системы Айн Рэнд. Суть в том, что она предложила свежий взгляд на природу личных интересов. Разумный эгоизм

Что включает в себя понятие «личные интересы»? Вряд ли оно сводится к удовлетворению любого из наших желаний. В конце концов, кто-то становится наркоманом, алкоголиком, мазохистом или серийным убийцей, — можно привести массу примеров того, как человек что-то делает себе во вред. Если мы едим что хотим, это еще не значит, что наш организм получает нужные питательные вещества. Жизнь диктует свои законы, и приходится считаться с объективной реальностью. Хотим мы того или нет, одни действия отвечают нашим интересам, а другие — нет.

Что же должен делать человек, чтобы выжить? Рэнд говорит, что он должен слушаться голоса разума. Способность к выживанию не заложена в человека от природы, как в животного. Умение выращивать хлеб, строить дома и лечить болезни — не врожденные навыки. Как понять, что вредно, а что полезно? Только с помощью разума. Чтобы выжить, нужно мыслить. Каждый наш поступок сопряжен с выбором: либо мы осмысливаем и объективно оцениваем реальность, либо игнорируем ее и творим глупости. Если человек нуждается в пище, он не будет ждать манны небесной, а примется за работу, чтобы добыть себе пропитание. Если вы заболеете, то обратитесь к врачу, а не к знахарке. Вы хотите сыграть в рулетку на все свои сбережения? Какой выбор вы сделаете? Прислушаетесь к голосу разума или советам астрологов («А вдруг сегодня счастливый день?»). Впереди у вас — целая жизнь. Вы все распланируете или будете плыть по течению, теряя драгоценные минуты? Рэнд дает подсказку: «Главным инструментом выживания является разум»4.

Мы можем хотеть что-то сделать, надеяться, что наш шаг окажется удачным, бояться поступить иначе. Но это эмоции, и они не отменяют необходимости думать, к чему приведет тот или иной поступок. Нежелание думать, когда эмоции захлестывают нас, не давая расслышать голос разума, подсказывающего нам, что опасно садиться за руль в пьяном виде или что красть чужое грешно, — все это путь к саморазрушению. Мы действуем в своих интересах не тогда, когда слепо идем на поводу у собственных желаний, а когда твердо знаем, что наши желания разумны. Только подчиняя свои желания и цели голосу разума, мы можем быть уверены, что соблюдаем личные интересы, т.е. правильно оцениваем реальность и действуем не во вред себе.

Быть беспечным — значит пренебрегать собственным благополучием. Сегодняшние атиллы с их неуемным своеволием в конечном счете наносят себе колоссальный вред. Быть эгоистом — разумно. А быть разумным — это знать главное правило: думай и поступай так, как подсказывает здравый смысл. В отношениях с людьми разумный эгоист не станет прибегать к грубой силе, потому что насилие неразумно. Не принуждение, а убеждение, не воровство, а взаимовыгодный обмен, — вот что имеет смысл.

Злодей типа Атиллы отвратителен не потому, что действует в личных интересах, а потому, что он неверно их понимает. Его безнравственность обусловлена не желанием действовать себе во благо, а заблуждением, что это благо требует грабежа и насилия. Разумный эгоист не станет отнимать у других плоды их труда, как и не согласится с тем, что у кого-то есть моральное право ограбить его самого.

Прекрасным примером разумного эгоиста является Говард Рорк, герой книги Айн Рэнд «Источник». Рорк — архитектор-новатор, бросающий вызов традиционным представлениям об архитектуре и руководствующийся исключительно собственными суждениями. Ценности, которые он отстаивает как в творчестве, так и в жизни, — плод долгих и мучительных раздумий. Из-за своей непримиримости Рорк наживает массу врагов. Ему всюду ставят препоны, с ним отказываются иметь дело, над ним насмехаются. Ему буквально выламывают руки, предлагая сдаться, смириться и прислушаться к чужому мнению. Но Рорк, как истинный эгоист, стоит на своем.

В книге есть один весьма характерный эпизод. Рорк вдруг понимает, что ему не найти клиентов, — очень уж необычно выглядят его здания. Он уже задолжал за офис и квартиру, пришлось даже заложить часы. За телефон тоже не плачено, — скоро и его отключат. На банковском счете всего $14. Остается последний шанс — получить заказ от крупного банка, если там одобрят проект. Архитектор долго над ним работал. Это должен быть пятидесятиэтажный дом в самом центре Манхэттена. И вот теперь каждый день наполнен мучительным ожиданием решения заказчика. Наконец, Рорка приглашают на беседу с руководителями банка. Тот с волнением ждет приговора. Проект готовы принять, но с одним условием. Владельцы банка боятся, что клиентам не понравится слишком смелое решение, и просят выполнить фасад в классическом стиле.

Рорк набирает полную грудь воздуха, чтобы объяснить, почему это невозможно:

Он говорил долго. Он объяснял, почему у здания не может быть классического фасада. Он объяснял, почему правильное здание, как и правильный человек, должно оставаться самим собой, должно быть цельным. Именно это составляет источник жизни, смысл существования любого предмета или существа, и поэтому, если хотя бы малейшая часть изменит целому, предмет или существо умирает. Он объяснял, почему добрым, великим и прекрасным может быть лишь то, что остается цельным.

Председатель прерывает его:

— Простите, мистер Рорк, но правление не станет вновь ставить этот вопрос на обсуждение. Решение не может быть изменено. Я могу лишь попросить вас дать окончательный ответ: согласны ли вы принять заказ на наших условиях? & lt; …& gt; Вы все понимаете, мистер Рорк?

— Да, — ответил Рорк, опустив глаза. Он рассматривал эскизы.

— Итак?

Рорк не отвечал.

— Да или нет, мистер Рорк?

Рорк поднял голову и закрыл глаза.

— Нет, — сказал он.

Ошарашенный заявлением, один из директоров буквально умоляет Рорка хорошенько подумать:

— Это же безумие! — взвыл Вейдлер. — Ты мне нужен! Нам нужно твое здание! Тебе нужен заказ. Надо ли проявлять такой фанатизм и самоотверженность?

— Что? — изумленно переспросил Рорк.

— Фанатизм и самоотверженность.

Рорк улыбнулся и посмотрел на свои эскизы. Чуть двинул локтем, прижимая их поближе к телу.

— То, что я сейчас делаю, — самый эгоистичный поступок, на который способен человек5[1].

Вот что такое эгоизм. Рорк отказывается предать свое видение здания. Это его видение, и он не собирается пересматривать его только потому, что другие с ним не согласны. Цельность его творения для него превыше всего, и он не может отказаться от нее ради гонорара. Он хочет получать вознаграждение, создавая лишь такие здания, которыми мог бы гордиться. Быть эгоистом — значит относиться к своей жизни как к драгоценному дару, который следует принимать с радостью и благодарностью, а не смиренно передавать другим. Быть эгоистом — значит культивировать в себе лучшие человеческие качества и сохранять верность идеалам.

И после этого альтруисты смеют утверждать, что эгоизм — зло?

В итоге Рорк одерживает победу над косностью и становится известным архитектором. И он добивается этого не за чужой счет, а сам. Он не пользуется проектами соперников — он создает свои. Рорк не отступает, продолжая проектировать здания, которые нравятся ему самому. В конце концов появляются заказчики, способные оценить его работы. Рорк отчаянно сражается за счастье, прекрасно понимая, что его можно построить только собственными руками.

И после этого альтруисты смеют называть эгоистов эксплуататорами?

Впрочем, альтруисты не так просты. Они не говорят, что люди, подобные Говарду Рорку, — злодеи, ведь тогда пришлось бы признать существование разумного эгоизма, а им это невыгодно. Альтруисты не ищут аргументов, они просто искажают аргументы оппонентов, используя демагогическую уловку «Чучело» и подменяя смысл понятия «эгоизм» соломой собственных рассуждений. Они плетут околесицу, из которой якобы следует, что эгоизм — это когда хищники пожирают друг друга. Если следовать их логике, получается, что любое действие, предпринимаемое в своих собственных, а не в чужих интересах, безнравственно.

Мы формулируем свои представления о мире с помощью понятий. Но в нашем обиходе нет понятия «доброго» эгоизма. Определение, которое должно относиться к честным вершителям своих судеб, переносится на беспринципных захребетников.

Представьте, что произойдет, если начать жонглировать понятием «пища». Можно сказать, что пища — это то, что мы кладем в рот и проглатываем. Да, но проглотить можно не только кусок мяса, но и яд. Те, кто привык воспринимать пищу как питание (т.е. как питательные и полезные продукты), окажутся в полном замешательстве. Перед ними встанет сомнительный выбор: съешь — умрешь от яда, не съешь — тоже умрешь, только от голода. В нашем случае имеет место такая же подтасовка: быть эгоистом — значит подчинять себе других, не быть эгоистом — значит подчиняться другим.

Аутентичное определение эгоизма («действовать в собственных интересах, подчиняясь голосу разума») ловко изъято из нашего лексикона. И это не просто ошибка альтруистов, — это самый настоящий подлог, чудовищное искажение фактов, в результате которого из языка исчезли понятия, которыми можно было бы оперировать при сравнении альтруизма с эгоизмом. Альтруизм всегда хорош, а эгоизм — плох. Отсутствует само поле для дискуссий о том, хорошо или нет быть эгоистом, — например, таким как Говард Рорк. Понятие разумного, творческого и независимого человека оболгано и вычеркнуто из нашего обихода. Эгоизм любви

Свою ложь альтруисты расцвечивают рассуждениями о том, что эгоист — существо равнодушное и бесчувственное, что его интересуют только деньги, что дружба и любовь несовместимы с преследованием личных интересов и что все эгоисты — зацикленные на себе мизантропы. На самом деле личная заинтересованность может быть и материальной, и духовной. Посудите сами: тот факт, что у вас есть друг или любимый человек, дает вам массу преимуществ. Мы общаемся лишь с теми людьми, которые нужны нам. Мы любим лишь тех, кто нам дорог.

И если вдруг, наслушавшись альтруистов, вы воспылаете любовью к первому встречному (если такое вообще возможно), — о, это будет воистину самоотверженный поступок! Возлюбить чужого, и тем более врага, — для этого требуется полное самоотречение. Но настоящая любовь всегда эгоистична. Ее не раздают направо и налево как милостыню. Только представьте себе: вы объясняетесь кому-то в любви не потому, что видите в любимом массу достоинств, а просто из жалости. Это же полный абсурд. Любовь не имеет ничего общего с благотворительностью. Мы любим потому, что данный человек для нас бесценен. И такая любовь доставляет бесконечную радость. Любить, желать прожить всю жизнь с человеком, который для нас олицетворяет все самое прекрасное на свете, — очень личный и эгоистический выбор. И только грубый и бессовестный альтруист способен все перевернуть с ног на голову, называя любовь и дружбу жертвенными отношениями.

Альтруисты извратили не только понятие «эгоизм». У них свое, особое представление о жертвенности. Что значит «пожертвовать»? Вряд ли это значит просто что-то кому-то отдать. Если мы даем продавцу в магазине деньги, чтобы купить продукты, это всего лишь сделка. При этом мы отдаем меньшую ценность (деньги) за б о льшую (продукты). Жертвенный поступок означает нечто прямо противоположное: мы отдаем бó льшую ценность в обмен на то, что вообще не представляет для нас ценности. Пожертвовать — значит понести убыток: именно поэтому альтруисты и считают жертвенность добродетелью. Если старшеклассника отвлекают от учебы, вынуждая мыть полы в школьной столовой, его заставляют приносить жертву. Если мать велит сыну отдать любимую игрушку сорванцу, который непременно ее сломает, — она требует от сына жертвы.

Простой рабочий, сующий пьяному бродяжке часть своего заработка (его вдруг взяло за живое, что кому-то живется еще хуже, чем ему самому), тоже приносит жертву. Можно привести в пример множество поступков, совершаемых в ущерб собственным интересам во благо других.

Дальше — больше. Отказ от сегодняшних удовольствий ради будущих благ альтруисты тоже называют самопожертвованием. Но если кто-то упорно трудится, чтобы стать выдающимся нейрохирургом или скрипачом, причем здесь жертва? Совершенно ни при чем. Напротив, распланировать свою жизнь так, чтобы в будущем получить максимальную отдачу (и в материальном, и в духовном смысле), — значит поступать как самый настоящий разумный эгоист. Пожертвовать ладью, чтобы взять ферзя, — не слабый, а, напротив, очень сильный ход. Вот если вы захотите сыграть в поддавки из жалости к слабому противнику, тогда такой шаг вполне можно будет назвать жертвой. Солдат, идущий на войну, когда враг перешел границу, не приносит никакой жертвы. Он просто защищает от агрессора свою свободу и своих близких. Но если его отправляют на край света с так называемой «гуманитарной миссией» (например, чтобы остановить межплеменную резню), его поступок можно назвать жертвой, потому что конфликт в далекой стране совершенно не затрагивает его личных интересов.

Альтруисты не видят разницы между совершенно разными поступками. Инвестиции в собственное будущее (сегодня ты откладываешь доллар, чтобы в будущем получить два) они называют самопожертвованием. Но ведь такая модель поведения в корне отличается от действительно жертвенного поступка, когда ты отдаешь свои два доллара навсегда, становясь «сторожем брату своему».

С точки зрения альтруистов, отказ от сиюминутных удовольствий ради будущих благ — жертва, а вот отказ от будущих благ в пользу сиюминутных удовольствий — эгоизм.

В газете читаем статью об одной футбольной команде, озаглавленную «Во всем виноваты эгоисты». Репортер спрашивает игроков о причинах огромного количества поражений в сезоне. В ответах постоянно звучит слово «эгоизм». «Пока одни ребята сидят дома и набираются сил, изучают план игры, прокручивают на видео рабочие моменты, другие всю ночь шляются по барам и наживают себе неприятности». Этих балбесов «товарищи по команде считают эгоистами»6. Значит, напиться до посинения, чтобы на следующий день запороть игру, — это эгоизм, а сидеть дома, не притрагиваясь к спиртному, чтобы добиться победы, — самоотречение.

Компании, которые по собственной близорукости рубят сук, на котором сидят, обвиняют в эгоизме. Бизнесменов, пытающихся сэкономить на качестве товара и в результате теряющих клиентов и разоряющихся, считают корыстными. Атилла с его бездумной, без оглядки на последствия, погоней за наживой или его рафинированный брат Бледа с его безумными выходками сегодня считаются олицетворением эгоизма, — и это несмотря на то, что ложь и насилие возвращаются, как бумеранг, не служат личным интересам и не приносят благ в будущем. Зато, если ты уже сегодня начинаешь думать о дне завтрашнем и о будущих благах, если ты нацелен двигаться вперед и мыслишь рационально, — альтруисты скажут, что ты «жертвуешь собой».

На сегодняшний день не существует четких дефиниций важнейших понятий, связанных с нравственностью, а расплывчатые определения лишь усугубляют положение. Под эгоизмом понимают не заботу о личных интересах (понятие из области этики), а поведение варваров и проходимцев.

Жертвенностью считают не обмен некой ценности на то, что ценности не представляет, а отказ от сиюминутного удовольствия. Альтруизм не определяют как подчинение себя другим, а отождествляют с любовью и уважением. Увы, приходится признать, что в головах людей царит путаница, которая делает их беззащитными перед тиранией альтруизма.

На ключевой вопрос, почему заботиться о собственной жизни считается аморальным, а о чужой — высоконравственным, альтруизм не дает никакого, пусть даже самого путаного ответа. Вместо этого альтруисты прибегают к уловке «Чучело». Человек-хищник — эгоист, говорят они, и вопрос о том, почему истинный эгоизм считается злом, повисает в воздухе.

Но если мы проявим настойчивость и попытаемся развеять туман, окутывающий наши представления о нравственности, мы вдруг увидим, что призывы к самопожертвованию не имеют под собой никаких логических оснований. Нет никакого оправдания ни физическому, ни моральному рабству. Нельзя привести ни одного убедительного довода в пользу того, что человек должен подчинить свою жизнь служению другим людям. Наша жизнь принадлежит только нам, и никто не имеет права посягать на нее.

Но если альтруисты не способны привести никаких разумных доводов в пользу своего подхода, на что же они опираются? Альтруизм ищет поддержку в области иррационального. Требовать жертвы во благо других — все равно что рассказывать сказки про загробную жизнь и про то, что воду можно превратить в вино. Тут мы имеем дело не с фактами и логикой, а с их противоположностью — слепой верой.

Понятие «альтруизм» было сформулировано французским философом XIX в. Огюстом Контом. Уж он-то прекрасно понимал смысл этого понятия, определяя его как «религию человечества». Обосновывая свой подход к этике, он писал о «фундаментальной и неопровержимой доктрине», которая заключается том, что «сердце должно служить уму»7. Его подход становится ясен из следующего высказывания: «Всякий постулат, претендующий на универсальность, может выводиться исключительно из области чувств»8.

Иными словами, нам предлагают стать альтруистами, руководствуясь не разумом, а чувствами. Наши представления о нравственности мы должны получать не эмпирически, а по наитию, не посредством знаний, а через веру, не потому, что в этом есть какой-то смысл, а несмотря на то, что его нет.

Альтруистическая доктрина принижает роль разума, и люди начинают верить, что превратятся в атилл, если начнут жить для себя. Нам постоянно предлагают ложный выбор — либо ты живешь за счет других, либо позволяешь кому-то сесть тебе на шею. Если постоянно твердить, что преследовать личные интересы — вредно и некрасиво, а жертвовать собой ради других — полезно и благородно, люди оказываются сбитыми с толку. Они начинают верить, что область морали вообще неподвластна разуму, и сдаются, решив, что нравственный выбор требует отказа от свободы воли.

Посеяв всю эту путаницу в головах, альтруисты довольно потирают руки. Не пытайтесь понять нравственность умом, твердят они. Моральные истины происходят не от ума, а от сердца. Разум тут бессилен. Не надо никаких объяснений, — просто верьте. Верить? Во что? В то, что мы должны подчинить себя чужим потребностям. Этого от нас требует общество.

В кодексе альтруиста нет даже намека на логическое обоснование того, что мы обязаны приносить себя в жертву. Более того, альтруисты отрицают саму необходимость хоть какого-то вразумительного ответа на этот вопрос. Если признанные авторитеты объявляет жертвенность добродетелью, спорить бесполезно. Огюст Конт радостно приветствовал христианство с его «подчинением разума вере», ибо вера, по его мнению, «есть служение человека Человечеству»9. Иными словами, нужно просто заставить себя верить в необходимость самопожертвования. Нужно безропотно принять ее, не задавая вопросов.

Если из кодекса альтруизма убрать словесную шелуху, окажется, что ничего другого там нет.

ГЛАВА 3 НРАВСТВЕННЫЕ ПРИНЦИПЫ И ИХ ВРАГИ

Альтруисты не просто проклинают эгоизм, — они полностью вытесняют его из сферы этики. Мы же, выяснив, что в основе эгоизма лежат не эмоции, а разум, теперь должны понять, как личные интересы соотносятся с нравственными принципами. Альтруисты утверждают: поскольку в преследовании личных интересов есть корыстный мотив, эгоисты не нуждаются ни в каких моральных принципах. Более того, они их презирают. Тем самым нам дают понять, что моральный кодекс (не только отдельные его разделы, а весь он целиком) — не для эгоистов. Иными словами, альтруизм — не особый раздел этики, а сама этика. Таким образом, любой посыл, противоречащий альтруистическому подходу, просто не рассматривается.

С точки зрения альтруиста такие моральные нормы, как честность, справедливость или принципиальность можно рассматривать и отстаивать только в терминах самопожертвования. Например, в рамках альтруистического подхода честность — это когда, отринув личный интерес, говорят правду, даже самую неприятную. Справедливость — это когда, отринув личный интерес, воздают по заслугам, без малейших послаблений. Принципиальность — это когда, отринув личный интерес, хранят верность истине. Делай, что д о лжно, а не то, что выгодно. Если верить альтруистам, люди, предпочитающие жить для себя, не могут быть честными, справедливыми и принципиальными.

Но в реальности все наоборот: именно доктрина эгоизма жестко обуславливает необходимость соблюдения нравственных принципов. Эгоистическая потребность в нравственных принципах

Поскольку жизнь диктует свои законы, принцип «делай что хочешь» не ведет к успеху. У реальности свои законы, и главный из них — закон тождества, сформулированный Аристотелем: А есть А. Каждая вещь тождественна себе самой. Например, мы можем дышать кислородом, но не угарным газом. Мы можем есть то, что съедобно, но не едим пластмассу. От полиомиелита может спасти прививка, но не заклинание. Об этом и говорит закон тождества: если мы хотим выжить, нужно принимать вещи такими, какие они есть. Иррациональный подход к реальности, нежелание смотреть фактам к лицо разрушают нашу жизнь.

Человек живет не только здесь и сейчас. Допустим, вам жарко и вы хотите пить. Но если вы знаете, что в лимонад подмешали яд, и все равно решите утолить жажду, это будет не в ваших интересах. В первую секунду вы ощутите на языке приятную прохладу, а потом умрете. Это касается любого принимаемого нами решения, пускай даже его последствия проявятся через год, через десять лет и т.д. Если вы получаете сиюминутное удовольствие, выкуривая по две пачки сигарет в день, гоня от себя мысль о вреде курения, вы действуете против своих интересов. Жизнь не дискретна, она состоит не из отдельных, не связанных между собой событий. Выживание — это сохранение всей жизни, а не какого-то отдельного ее периода. Понятия пользы и вреда проистекают из главного выбора — выбора в пользу жизни. Если мы выбираем жизнь, а не смерть, значит, мы должны уметь заглядывать за пределы сегодняшнего дня.

В предыдущей главе я уже писал о том, что эгоизм всегда нацелен на долгосрочную перспективу. Сейчас мы сможем понять, почему это так важно с моральной точки зрения. Проживая свою жизнь, мы должны совершать действия, в совокупности отвечающие на вызовы реальности. Чем бы мы ни занимались — сексом или похуданием, инвестированием или карьерой, — слепое потакание сиюминутным капризам без учета возможных отдаленных последствий губительно для нас. Иными словами, на протяжении всей жизни мы должны думать о том, как наши действия отзовутся в будущем.

Именно так мы сможем интегрировать день сегодняшний в день завтрашний и в более отдаленное будущее. Один прожитый день не должен противоречить другому. Конечно, мы не можем предугадать, к чему приведет тот или иной поступок, но всегда должны учитывать важнейший казуальный фактор — объективную реальность. Даже если крепко зажмуриться, реальность никуда не денется. Поэтому, если вы выбираете жизнь, следует держать глаза широко открытыми и думать головой.

Нам не нужно всеведение. Достаточно желания знать то, что мы можем и должны знать. Нам нужно научиться объективно воспринимать жизнь как непрерывный процесс, — без пустого умствования, без искажения или вымарывания фактов, — т.е. принимать реальность целиком и такой, какая она есть.

Научиться этому помогают корректно сформулированные нравственные принципы.

Взять, к примеру, честность. Быть честным — значит искать блага только в реальности, не ступая на зыбкую почву за ее пределами. Это значит, что вы должны руководствоваться только фактами, ведь попытка достичь своей цели, игнорируя реальность, ни к чему хорошему не приведет. Честность не требует самопожертвования. Напротив, это инструмент соблюдения личных интересов, это констатация того, что правда всегда остается правдой, как бы мы ни пытались обойти ее. Честность — это и осознание того, что стоит только начать действовать без учета реальности, как вы окажетесь на поле брани, где вам уготовано поражение.

Муж, изменивший жене, начинает выстраивать выдуманный мир, — не только вокруг обманутой супруги, но и вокруг самого себя. Правда становится для него опасна, и он вынужден изворачиваться, чтобы она не всплыла. В любой момент какая-нибудь мелочь может выдать его с головой. А поскольку все события и действия взаимосвязаны, каждое из них представляет собой потенциальную угрозу. Боязнь разоблачения растет как снежный ком, одна ложь цепляется за другую. Если жена вдруг поймает мужа на лжи, горе-любовник будет вынужден снова солгать, — иначе не выкрутиться. И вот он начинает избегать людей, которые могут его скомпрометировать, а это может быть кто угодно: свидетели его флирта на стороне, горничная из гостиницы, где он провел ночь с любовницей, продавщица ювелирного магазина. Он собирался познакомить жену со своим сослуживцем, а теперь не знает, стоит ли. Нет, он не будет этого делать. Ведь он врал жене, что задерживается на работе, а сослуживец может случайно его выдать. Он хотел бы отвести жену в свой любимый ресторанчик, но не может, — ведь метрдотель был свидетелем романтического ужина при свечах, который наш герой устраивал там для своей пассии. Бедняга мечется по житейскому морю как корабль без руля, боясь наскочить на мину собственной лжи, и столкновение с реальностью становится неизбежным.