Религиозное возрождение на оккупированной территории СССР. 3 страница

Впрочем, сам термин " Определение" свидетельствовал об осторожности и мягкости. Учитывая наличие фронта, разделявшего экзарха и Патриархию, все изложенные в нем требования приобретали отвлеченное значение. Митр. Сергий (Воскресенский), в отличие от ряда иерархов, выступавших с прогерманскими заявлениями в других оккупированных республиках СССР, так и не был запрещен в священнослужении. А в апреле 1944 г. Свящ. Синод постановил, что " рукоположения, совершенные им или подведомственными ему епископами... признаются действительными».

Вплоть до осени 1948 г. экзарху удавалось лавировать в отношениях с германскими властями. Широко известна его фраза по поводу последних: " Не таких обманывали! С НКВД справлялись, а этих колбасников обмануть не трудно». Но после избрания в сентябре 1943 г. в Москве Патриарха митр. Сергий (Воскресенский) оказался в тяжелом положении. Известие об этом событии вызвало сильную тревогу у германского командования, решившего принять контрмеры. В начале октября Главное управление имперской службы безопасности совместно с Министерством восточных территорий решили подготовить и провести конференцию православного духовенства оккупированных областей СССР во главе и экзархом Сергием. " Пастырям предписывалось: 1) осуждение и признание недействительным избрание патриарха, 2) принятие резолюции по поводу " гонения за церковь в СССР", 3) торжественное провозглашение анафемы советскому правительству". Рижское гестапо должно было в срочном порядке выяснить отношение экзарха к проекту. Но Владыка дал понять, что выборы Патриарха были произведены в соответствии со всеми каноническими правилами и оспариваться не могут. Об этом немедленно доложили в Берлин.

Тогда германские власти обратились к Зарубежной Русской Православной Церкви, отношение к которой до этого времени было очень настороженным и недоброжелательным. И 8-13 октября 1943 г. в Вене состоялось совещание православного эмигрантского духовенства, в том числе 7 архиереев Карловацкого Синода. Оно провозгласило избрание Патриарха " фактом не только неканоничным, но и не церковным, а политическим, вызванным интересами советской партийной коммунистической власти". На совещании присутствовал архиепископ Венедикт, представлявший Белорусскую Церковь. Обеспокоенные национал-социалисты даже нарушили свой принцип разделения Православной Церкви на несообщающиеся между собой части. Экзарх Сергий на конференцию не поехал, что соответствовало его позиции в отношении к эмигрантским иерархам. Так, в политической сводке, составленной СД в феврале 1942 г., указывалось: " Митрополит православной церкви Сергий предпринимал шаги для устранения " Карловацкого" епископа Серафима Лядэ, Берлин". А б августа 1942 г. экзарх писал руководству рейхскомиссариата " Остланд" о необходимости практического осуществления им управления русскими приходами в Средней и Западной Европе, " на основании особого поручения, данного ему Местоблюстителем Патриаршего престола". Правда, немецкие власти признали попытки митр. Сергия добиваться этих прав нежелательными.

Противодействовать постановлением Венского совещания означало противостоять политике нацистских верхов. И все же экзарх решительно осудил эти постановления. В неопубликованном ноябрьском 1943 г. меморандуме, найденном в немецких военных документах, он называл епископов эмигрантов схизматиками за оппозицию Московской Патриархии. Разрыв с ней, по его мнению, вообще лишал этих епископов права судить о московских делах с канонической точки зрения. Митр. Сергий убеждал немцев признать избрание Патриарха и использовать его в антибольшевистской пропаганде: возрождение Церкви является доказательством полного банкротства коммунизма и надо утверждать, что оно неизбежно приведет к гибели последнего. Упрек в неправильно начатой пропагандистской акции встревожил гитлеровцев. В препроводительной записке к меморандуму говорилось: "...я пересылаю Вам отношение Экзарха Сергия в Риге к Венскому Епископскому Собору с просьбой передать его Министерству Церковных Дел, которое в этом деле на Соборе было ведущим, и затребовать его мнение относительно канонической законности затронутых вопросов... Если же аргументы Экзарха окажутся состоятельными, то пропаганду, которую мы ведем в связи с Венским Собором, надлежало бы перевести в другую колею". Мнения министерства и Антикоминтерна оказались неблагоприятными для митр. Сергия^.

Германские власти категорически настаивали на запрещении в богослужениях возношения имени Патриарха, и 19 ноября архиереи экзархата приняли решение прекратить поминовение его, объясняя это тем, что за ликвидацией титула Местоблюстителя отпадает необходимость и в поминании Сергия с подобным титулом. В то же время они не отдали распоряжения возносить его с новым титулом, " ссылаясь на неосведомленность о канонической правомочности избрания Патриарха", но подчеркнули свою принадлежность к Русской Православной Церкви. Это не удовлетворило гестапо. К тому же экзарх в заявлении на имя рейхскомиссара " Остланда" неосторожно написал, что православный " епископат и теперь желает падения советов, но возможно и даже определенно, — свои надежды больше не связывает с победой немцев».

Начался сбор компрометирующего материала на митр. Сергия. В октябре 1943 г. под руководством начальника полиции и службы безопасности в Риге оберфюрера Ланге состоялось совещание, на котором обсуждалась деятельность экзарха. По свидетельству участника этого заседания И. Л. Глазенапа, майор СД В. В. Поздняков на нем заявил: " Все молящиеся слушают его (митр. Сергия) проповеди с замиранием сердца. Совсем недавно Преосвященный посвятил свою проповедь одной из заповедей: " не осуждай — не осужден будешь", и все свои высказывания свел в конечном итоге к тому, чтобы верующие не осуждали тех, кто проявляет недовольство существующим порядком и никуда об этом не сообщали. А проповедь о помощи ближним по заповеди " возлюби ближнего своего как самого себя" была направлена к тому, чтобы побудить слушающих " оказывать помощь семьям, кормильцы которых погибли от рук басурманов"... Его постоянные молитвы " о ниспослании мира и благоденствии нашей православной Родине" настраивают верующих против установления нового порядка на территории, освобожденной великой немецкой армией. С помощью господина Левицкого (секретаря экзарха) я подсылал к Сергию агентов-женщин, которые обращались к нему с " жалобами" на то, что арестовали их кормильцев. Он всегда помогал им материально, утешал их, говорил, чтобы " надеялись на Бога и свою великую Родину».

Эти фразы о подлинных настроениях экзарха подтверждает свидетельство священника Михаила Кузменко, в конце 1943-1944 гг. исполнявшего обязанности начальника его канцелярии: " Когда был избран Святейший Патриарх... оккупанты запретили возносить его имя за богослужением. На епархиальном собрании в Вильно митрополит с волнением в голосе оповестил об этом решении оккупационных властей местное духовенство, но оставил за собой право поминать Патриарха. Я всегда в Вильно сослужил экзарху и не знаю случая, чтобы эта воля его когда-либо нарушалась. Эти три дня до смерти... в слове своем Высокопреосвященный остановился на страшном историческом моменте, переживаемом Родиной, когда " нашу святую Русскую Землю попирают враги. Близится час — и, поставленные на колени, они будут просить у нас прощения. Но мы будем тогда так же тверды и немилосердны, как они теперь к нам". А за день до убийства экзарх совершал панихиду по певцу Д. Смирнову и после нее сказал о. Михаилу: " А ведь я по себе служил панихиду... Так оно и обернется. Теперь я уже не сделаю для них того, что позволил себе сделать раньше».

8 марта 1944 г. IV отдел Полиции безопасности, ведавший церковными делами в " Остланде", составил справку о деятельности экзарха. В ней отмечалось, что он в победу Германии больше не верит, предпринимает попытки отмежеваться от других иерархов, наиболее тесно сотрудничавших с немцами. Митрополиту ставилось в вину регулярное прослушивание передач московского радио, пение в компаниях советской песни " Синий платочек" и т. п. В эти же дни рижскому гестапо приказали срочно организовать в Риге конференцию православных иерархов и добиться, чтобы она приняла резолюцию, направленную против Московского Патриарха. 20 марта из Берлина пришла категоричная телеграмма — конференция должна состояться в течение 14 дней, заранее была разработана ее программа. Однако созванное архиерейское совещание не только не приняло " заказанную" гестапо резолюцию, но и в своем, в целом антисоветском, воззвании употребило термин " Первосвятитель" Русской Церкви, что по сути означало открытое признание Патриарха. 11 апреля из Берлина поступили еще две телеграммы с упреками и директивой: добиться от экзарха дополнительного заявления о том, что он не признает избрание Патриарха и считает Патриарший престол вакантным. Однако, несмотря на сильнейшее давление, митр. Сергий сделать заявление отказался.

28 апреля 1944 г. экзарх, его спутники и шофер, ехавшие по пустынной дороге из Вильнюса в Каунас, были убиты выстрелами из обогнавшей их машины. Нападавшие были в немецкой форме, но оккупационные власти заявили, что это сделали советские партизаны. До сих пор до конца не ясно, кто организовал убийство. В советской послевоенной литературе в нем обвинялись фашисты. Об этом же свидетельствует и подавляющее большинство известных источников. Согласно сообщению И. Л. Глазенапа, убийство совершил ложный партизанский отряд из агентов СД. Впрочем, к этому свидетельству надо подходить осторожно, так как оно было опубликовано в очень тенденциозной газете " Голос Родины». В Бахметьевском русском эмигрантском архиве (Нью-Йорк) хранится письмо журналиста из Латвии М. Бачманова. В нем говорится о том, что спаслась из машины одна гимназистка, которая спряталась во рву. Она свидетельствовала, что это были немецкие СД, опознала одного из них по шраму на лице и запомнила номер машины, принадлежавшей каунасскому СД. Руководитель полиции " Остланда" обергруппенфюрер СС Ф. Еккельн после ареста, на допросе 31 декабря 1945 г. показал: " Митрополит Сергий находился давно под наблюдением СД и гестапо... Фукс дал мне прочитать приказ о ликвидации митрополита Сергия за подписью Кальтенбруннера, из которого следовало, что Сергий должен быть убит таким способом, чтобы путем провокации его убийство можно было свалить на немецких партизан. Так и было сделано фактически». Наконец, указания на убийство экзарха фашистами встречаются и в документах Совета по делам Русской Православной Церкви, Совета Министров СССР второй половины 1940-х гг. Относительно же совершения этой акции партизанами существует лишь свидетельство рижского священника Н. Трубецкого, отсидевшего в лагере 10 лет за причастность к деятельности Псковской Миссии. О. Николай утверждал, что встретил в заключении бывшего партизана, который сообщил ему о своем участии в убийстве экзарха, совершенном по приказу советской разведки. Однако это субъективное свидетельство не подтверждается никакими архивными документами.

Известие о смерти Патриарха Московского и всея Руси германские власти встретили предупреждением, чтобы оно не было ничем отмечено. Вступивший в должность экзаршего наместника архиепископ Ковенский Даниил 9 июня издал распоряжение о совершенном запрещении общественного поминания усопшего. Как и ноябрьское постановление, это указание встретило массовое сопротивление духовенства не только в Ленинградской епархии, но даже в Прибалтике. Так, Нарвский епархиальный совет 23 мая 1944 г. признал неканоничным прекращение поминания имени Первосвятителя Сергия (Страгород-ского) и решил продолжать возносить его, а 22 июня вынес свое суждение о распоряжении зкзаршего наместника, что оно " не согласно с духом Православной Церкви». 35 приходов, окормляемых архиепископом Нарвским Павлом, поминали патриарха и в 1944 г., радостно встретив советские войска. Псковская Миссия прекратила свое существование весной 1944 г.; некоторые миссионеры, как и митрополиты Августин (Петерсон) и Александр (Паулус), оказались в эмиграции, большинство же их попали в советские лагеря.

Лишь часть оккупированной территории северо-запада России в годы войны контролировалась Псковской Миссией. Западную Карелию, северные и северо-восточные районы Ленинградской области временно захватили финские войска, и религиозная жизнь там имела свои особенности. В Карелии к началу войны не осталось ни одного действующего храма, и в конце 1941 — начале 1944 гг. их открылось около 40 (после изгнания финнов на 1 ноября 1944 г. в списке действующих числилось 18 церквей). Однако значительная часть русского населения была интернирована в лагеря, и богослужения, как и восстановленное преподавание Закона Божия, проводились на финском языке. На Карельском перешейке и в Подпорожском, Вознесенском, Лодейнопольском районах Ленинградской области возобновили свое функционирование примерно 20 храмов. Служили в них, как и в карельских, в основном финские православные священники, в том числе военные и монахи Валаамского монастыря. На богослужениях они поминали главу автономной Финляндской Церкви под юрисдикцией Константинопольского Патриарха митрополита Германа и президента Финляндии Рюти^. В донесении командования Карельского фронта говорилось: " При Военном управлении Восточной Карелии имеется отдел просвещения, который через окружные и районные управления осуществляет контроль и руководство школьными и религиозными заведениями. В распоряжении отдела просвещения имеется группа попов, которая должна обслуживать население. В некоторых наиболее крупных населенных пунктах открыты церкви. Попам, служащим в финских частях, предоставлена также возможность обслуживать гражданское население, но это производится только по просьбе попов, состоящих в штате при Военном управлении». Все финские священники и монахи осенью 1944 г. ушли с отступавшими войсками, и 85% храмов к 1946 г. вновь оказались закрытыми.

Почти так же активно, как на северо-западе, проходило религиозное возрождение и в других районах России, хотя, конечно, там сказывались меньший срок оккупации, неустойчивость фронта, отсутствие миссионеров и т. п. В оккупированных южных областях религиозную жизнь на первых порах возглавили два уцелевших к 1941 г. и живших на покое архиерея — архиепископ Ростовский Николай (Амасийский) и епископ Таганрогский Иосиф (Чернов), а также обновленческий епископ Пятигорский Николай (Автономов). В Ростове-на-Дону, где к началу войны оставалась одна действующая церковь, вскоре после его взятия в июле 1942 г. немецкими войсками открылось 8 храмов. Игумен Георгий позднее вспоминал: " На третий или четвертый день по занятии города ко мне пришли 7-8 прихожан храма Всех Святых с предложением осмотреть храм и немедленно начать хлопоты о закреплении его за общиной и о совершении богослужений". На следующее утро на очистке церкви, разбитой бомбой, работало 300 человек, которые отремонтировали ее за два дня. На первом богослужении храм, вмещавший 2000 человек, был переполнен. Вскоре в Ростов переехал живший в Ейске архиепископ Николай. Он организовал ростовское благочиние и епархиальное управление, начал энергично рукополагать священников из мирян. Летом 1942 г. к Владыке, по воспоминаниям игумена Георгия, " ежедневно прибывали и священники, и миряне — делегаты из провинции с радостными сообщениями об открытии храмов, организации общин, с просьбами о назначении священников».

Сообщение немецкого СД от 6 октября 1942 г. также свидетельствует, что после занятия Донской области началось самопроизвольное открытие церквей везде, где было духовенство и церковные здания. А в донесении от 16 октября указывалось, что в Новочеркасск на открытие собора прибыли местный комендант и представители городского управления. После богослужения состоялся крестный ход через весь город, в котором участвовали тысячи людей. Всего в Новочеркасске было открыто 6 храмов, один из очевидцев был поражен тем, что большинство интеллигенции в городе, включая и тех, кого он считал атеистами, вернулось в Церковь. Всего в Ростовской области в период оккупации открылось 243 храма. Епископ Таганрогский Иосиф также вновь возглавил епархию и даже въехал в свой прежний архиерейский дом. К концу 1942 г. оба архиерея вошли в состав Украинской автономной Церкви Московской Патриархии, в храмах их епархий возносили имя митр. Сергия (Страгородского). Однако особым посланием Патриаршего Местоблюстителя от 20 марта 1943 г. архиепископ Николай (Амасийский) был осужден за связь с гитлеровцами. На Ростовскую область стремился распространить свое влияние и Патриарх Румынской Православной Церкви Никодим, вступивший в переписку с архиепископом Николаем.

Духовенство Краснодарского, Ставропольского краев, Северного Кавказа в Украинскую Церковь не входило. Здесь происходили столкновения между обновленцами и сторонниками Патриархии. Так, в сообщении СД от 18 декабря 1942 г. говорилось, что в Краснодаре сразу же после его оккупации началось открытие церквей и вспыхнула борьба " двух течений" из-за 3 храмов, особенно Екатерининского собора, который в итоге был передан " тихоновцам". Указывалось, что и они, и " живоцерковники" хотят выйти из-под контроля городского управления и создать собственные центральные руководящие органы. Обновленцы считались фашистами " агентами НКВД" и подвергались репрессиям, хотя Кубань и Северный Кавказ были единственным регионом, где их деятельность хоть в каком-то виде допускалась германскими властями. Например, в станице Прохладная обновленцам принадлежал собор, а сторонникам Патриархии лишь маленькая церковь. Репрессии гитлеровцев особенно затронули Ставрополье, где была расстреляна целая группа священнослужителей^.

В Крыму, входившем в состав РСФСР, по сообщению СД от 12 декабря 1942 г., духовенство, сопровождавшее румынские войска, крестило 200 тыс. человек. Всего в области было открыто 70 православных храмов. Германские власти первоначально организовали для духовно-административного руководства церковный подотдел. В докладе протоиерея А. Архангельского митрополиту Алексию (Симанскому) от 13 июля 1944 г. указывалось, что заведующий подотделом А. Д. Семенов покровительствовал " всякого рода сектантам — штундистам, баптистам, евангелистам и т. д. Эти родственные немцам² секты получали от Семенова равное количество молитвенных домов с православными храмами, несмотря на то, что православное население г. Симферополя во много раз больше горсточки сектантов". В докладе сообщалось, что протоиерей кладбищенской церкви Симферополя Николай Швец зачитал прихожанам воззвание Патриаршего Местоблюстителя Сергия, распространять его среди верующих помогал диакон А. Бондаренко. " Их патриотический подвиг поддерживал старец Викентий, бывший обновленческий епископ... Все они... были расстреляны немецким гестапо...о. Н. Швеца обвиняли еще в том, что он крестил евреев».

С приездом епископа Серафима (Кушнерюка) Украинской автономной Церкви подотдел прекратил свое существование. Но архиерей вскоре занял профашистскую позицию, порвал с Украинской Церковью, объявил себя автономным епископом и перестал поминать патриарха Сергия. В ноябре 1943 г. епископ Серафим и члены его благочиннического совета эвакуировались в Германию. Большинство же священнослужителей Крыма проявили себя патриотами. Так, священник В. Соколов активно помогал партизанам, распространял советские газеты и новости радиопередач из Москвы. Протоиерей И. Крашаков-ский после освобождения полуострова с разрешения генерала Ветрова созвал всех верующих Симферополя в полуразрушенный немцами собор, в присутствии воинских частей совершил благодарственный молебен и произнес яркую речь. Он получил благодарность советского командования за патриотическую деятельность и помощь раненым бойцам.

Смоленскую и Брянскую области германские войска в административном отношении присоединили к оккупированной Белоруссии, и к марту 1942 г. была создана Смоленская епархия в составе Белорусской Церкви. Возглавил ее епископ Стефан (Севбо). В Смоленске в 1941 г. оставалась всего одна открытая церковь, а через год действовало уже пять храмов, имелись пастырские курсы, которые за первые 7 месяцев своего существования подготовили 40 священников. В Вязьме открылось 8 храмов, в сентябре 1942 г. было напечатано 30 тыс. молитвенников и т. д. В сводке СД от 12 декабря 1941 г. говорилось о результатах переписи населения Смоленска. На вопросы о принадлежности к церкви 24 100 жителей назвали себя православными, 1128 — верующими других конфессий и лишь 201 (менее 1%) — атеистами. Данные переписи послужили основанием для передачи православным одного из храмов города, открытого в качестве костела при помощи немецкого военного католического священника. Необходимо отметить, что подобные опросы давали от 1 до 4% атеистов и в других городах. Правда, нельзя принимать эти данные за полностью соответствующие реальной ситуации. Ведь среди ушедших на восток с советскими войсками был большой процент неверующих; кроме того, часть населения могла думать, что фашисты будут ассоциировать атеистов с коммунистами, и поэтому скрывала свои подлинные взгляды.

Очень активно шло возрождение религиозной жизни в Центральном Черноземье России. В Орле открылось 4 храма, в Брянске — 12, в Курске в марте 1942 г. был воссоздан Свято-Троицкий женский монастырь со 155 насельницами и т. д. Посетивший в 1943 г. освобожденные города этого региона английский журналист А. Верт писал о патриотической деятельности православных общин в период оккупации: " Церкви в Орле процветали, но они превратились, чего немцы не ожидали, в активные центры русского национального самосознания... именно церкви неофициально создали кружки взаимной помощи, чтобы помогать самым бедным и оказывать поддержку военнопленным... Церкви стали центрами " русицизма" вопреки ожиданиям немцев, что церкви превратятся в очаги антисоветской пропаганды».

Этот вывод соответствует ситуации, существовавшей на всей оккупированной территории России. " Религиозное возрождение" там было самым тесным образом связано с ростом национального самосознания. Всего же в захваченных районах РСФСР открылось, по подсчетам автора, примерно 2150 храмов: около 470, как уже отмечалось, на северо-западе, в Курской области — 332, Ростовской — 243, Краснодарском крае — 229, Ставропольском — 127, Орловской области — 108, Воронежской — 116, Крымской — 70, Смоленской — 60, Тульской — 8 и около 500 в Орджоникидзевском крае, Московской, Калужской, Сталинградской, Брянской и Белгородской областях (причем в двух последних не менее ЗОО).

Возрождением Русской Церкви можно назвать и религиозную жизнь в оккупированной Белоруссии. Здесь, как и на северо-западе России, уже в конце лета 1941 г. началось быстрое восстановление закрытых храмов, причем при восстановлении церковной организации решающую роль сыграло эмигрантское духовенство, в 1939 г. оказавшееся на советской территории. Однако, несмотря на то, что Прибалтика и Белоруссия входили в один рейхскомиссариат " Остланд" и митрополит Сергий пытался объединить их церковную жизнь, германские власти жестко пресекли все подобные попытки, настойчиво проводя политику дробления единой Русской Церкви на национальные. Экзарх западных областей Белоруссии и Украины митрополит Николай (Ярушевич) остался по другую сторону фронта, и Патриарший Местоблюститель назначил в июле—августе 1941 г. экзархом Белоруссии с возведением в сан архиепископа Пантелеймона (Рожновского).

К нему и обратилось германское командование, поставив при переговорах следующие условия: 1)организовать Православную Церковь самостоятельно, без всяких сношений с Москвой или Варшавой (митр. Дионисием) или Берлином (митр. Серафим (Лядэ). 2) Церковь должна носить название: " Белорусская автокефальная православная национальная церковь". 3) Церковь управляется своими св. канонами, и немецкая власть не вмешивается в ее внутреннюю жизнь. 4) Проповедь, преподавание Закона Божия, церковное управление должны производиться на белорусском языке, 5) назначение епископов должно производиться с ведома немецкой власти, 6) должен быть представлен немецкой власти статут " Белорусской Православной автокефальной национальной Церкви", 7) Богослужения должны совершаться на церковно-славянском языке". 13 мая 1942 г. А. Розенберг также писал рейхскомиссару " Остланда" X. Лозе, что Русская Церковь не должна распространять свое влияние на православных белоруссов, а ее деятельность — простираться за границу расселения великороссов.

В Западной Белоруссии было значительное число католиков, которых немцы рассматривали как " пятую колонну" поляков и поэтому стремились не допустить католическую миссионерскую деятельность в восточную часть республики, предпочитая поддерживать православных. Возможности белорусских католиков были ограничены и тем, что Гродненская область отошла к Восточной Пруссии, а Пинская — к Украине, взамен чего к Белоруссии присоединили Смоленскую и Брянскую области.

Фашисты привезли белорусских националистов из Польши, Чехословакии и т. д., чтобы усилить влияние националистических и сепаратистских элементов в Белорусской Церкви. Они не пользовались влиянием среди местного населения и немедленно вступили в борьбу с православной иерархией, упорно сопротивлявшейся всем попыткам оторвать ее от Московской Патриархии. Архиепископ Пантелеймон принял в сентябре 1941 г. поставленные ему условия с оговоркой, по существу полностью противоречащей им: отделение может состояться только после того, как Белорусская Церковь организуется, созреет для автокефалии и оформит это отделение канонически, т. е. с разрешения Московской Патриархии. В марте 1942 г. Собор архиереев избрал Пантелеймона митрополитом, но он так и не провозгласил Белорусскую Церковь автокефальной. На богослужениях продолжали возносить имя Патриаршего Местоблюстителя, и владыка Пантелеймон отказывался проповедовать по-белорусски на том основании, что языком городского населения республики является русский.

К марту 1942 г. Церковь в Белоруссии включала в себя уже б епархий:. Минскую во главе с митр. Пантелеймоном,. Гродненско-Белостокскую (за пределами рейхскомиссариата " Остланд" и поэтому получившую статус экзархата) во главе с архиеп. Венедиктом,. Мо-гилевскую — с еп. Филофеем (Нарко), 4. Витебскую — с еп. Афанасием (Мартосом), 5. Смоленско-Брянскую — с еп. Стефаном (Севбо), 6. Барановичско-Новогрудскую. Бурно шел процесс восстановления храмов. Только в Минске за 3-4 месяца их открылось 7 и было крещено 22 тыс. детей, в епархии же службы начались в 120 церквах. Оккупационные власти не разрешили открыть две имевшиеся ранее в Минске духовные семинарии, вместо них были образованы пастырские курсы, каждые несколько месяцев выпускавшие 20-30 священников, дьяконов и псаломщиков. В Витебске в Свято-Покровской церкви богослужения возобновились 14 октября 1941 г., а в ноябре в нее из антирелигиозного музея перенесли мощи св. Евфросинии Полоцкой. В 1942 г. в этом городе также открылись пастырские курсы. В мае 1944 г. мощи преподобной были переданы в Полоцк, где действовали 4 храма и монастырь. В некоторых районах Белоруссии, например, в Борисовском, было восстановлено до 75% дореволюционных церквей (в самом Борисове 21 храм). Этот процесс продолжался и в 1943-1944 гг. Так, в донесении командования группы армий " Центр" за январь—февраль 1944 г. говорилось, что в районе 4-й армии вновь открыты 4 церкви, в Бобруйске впервые за время войны на Крещение состоялся крестный ход на р. Березину с участием 5000 человек.

Общее число восстановленных в Белоруссии храмов точно не известно. Согласно документам Совета по делам Русской Православной Церкви, на 1 января 1948 г. их численность в республике 1051, в том числе 302 в восточных областях. Отмечалось, что почти все они открыты в период оккупации (20-25% в зданиях, никогда не бывших церквами), но по сравнению с временем войны количество действующих храмов сильно сократилось. По всей видимости, их было не менее 600, так как в 1945 г. в Белоруссии считались действующими 1250 православных церквей, из них на долю восточной части республики приходилось около 500 (часть храмов к тому времени уже успели снять с регистрации).

Воссозданное духовенство на 90% состояло из белоруссов. И все же германским властям к лету 1942 г. пришлось признать провал своей политики сепаратизма в церковной области. В сводке СД от 5 июня признавалось, что Белорусская Церковь стала центром великорусского по настроениям духовенства, священников-сепаратистов не существует, а митрополит Пантелеймон и его окружение не хотят проводить белоруссизацию Церкви. Архиепископ же Венедикт характеризовался как " ревностнейший великорусский организатор", через которого шла связь с русскими центрами в Польше. Пытаясь срочно исправить положение, по настоянию националистов фашисты заключили в мае 1942 г. митрополита Пантелеймона в Жировицкий монастырь и передали управление Церковью архиепископу Могилевскому Филофею. Он тоже противился вначале всяким нововведениям на том основании, что не имеет права принимать решение без ведома митр. Пантелеймона.

Еще 30 июля 1942 г. архиеп. Филофей писал гауляйтеру Белоруссии о ненужности излишней торопливости в введении автокефалии: " Это очень важное и ответственное положение, требующее точности и правильности церковного канона священной всеобщей Православной Церкви... Нас торопят в этой работе...» Однако 5 августа он был вынужден издать распоряжение о созыве Собора для официального провозглашения отделения Белорусской Церкви от Русской. Собор проходил в Минске с 30 августа по 2 сентября 1942 г. На нем присутствовали 3 младших архиерея из б и представители только 2 епархий, и то в большинстве по назначению. Некоторые священнослужители не смогли вовремя приехать из-за вмешательства оккупационных властей. Митр. Пантелеймон и архиеп. Венедикт были в Минск не допущены. Собор выработал статут Белорусской Церкви, утвердил мероприятия по достижению автокефалии и белоруссизации: создание Священного Синода, завершение организации епархий, открытие Минской семинарии и т. д. В обязанность всем священникам вменялось выучить белорусский язык и сдать по нему экзамен до 1 октября. В имперскую канцелярию была отправлена телеграмма: " Фюреру Адольфу Гитлеру". Первый в истории Всебелорусский Православный Церковный Собор в Минске от имени православных белоруссов шлет вам, господин рейхсканцлер, сердечную благодарность за освобождение Белоруссии от московско-большевистского безбожного ига, за предоставленную возможность свободно организовать нашу религиозную жизнь в форме Святой Белорусской Православной автокефальной церкви и желает быстрейшей полной победы вашему непобедимому оружию».