Задачи исследования, терминология, методологическая основа 4 страница

До конца 1980-х гг. работы священнослужителей и мирян Московской Патриархии по данной теме ограничивались статьями в ЖМП и несколькими небольшими рукописями⁴. Затем стали появляться различные журнальные и газетные публикации. Специальных же изданий почти нет. Исключением является небольшая брошюра П. К. Раины, посвященная участию православного духовенства Белоруссии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Автор, сам партизан, после войны окончивший Духовную Академию, сообщает ценные, неизвестные ранее сведения. Так, в книге содержатся свидетельства участников партизанского движения об активной помощи им митрополита Украинской автокефальной Церкви Александра (Иноземцева). В 1985 г. к сорокалетию победы в Великой Отечественной войне планировалось издать сборник о патриотической деятельности Русской Церкви, но он так и не вышел. Лишь небольшая часть из собранных для него материалов была опубликована в 1995 г. в журнале " Наука и религия».

Патриотическая позиция Московской Патриархии оказалась непонятной для многих зарубежных специалистов, ожидавших от нее проведения антисоветской линии или нейтрального отношения к военным событиям. Им казалось, что начавшаяся война должна была обострить противоречия между Церковью и государством, предоставив для первой удобную возможность свести счеты с богоборческой властью. Однако этого не произошло. И вплоть до 1980-х гг. некоторые западные исследователи, особенно из клира и мирян Зарубежной Русской Церкви, стремились объяснить происшедшее прежде всего страхом оставшихся на свободе архиереев во главе с Местоблюстителем митрополитом Сергием перед новыми репрессиями.

Современные российские историки (В. А. Алексеев, М. И. Одинцов) при характеристике военного периода очень большое внимание уделяют предпосылкам и обстоятельствам встречи в Кремле 4 сентября 1943 г. И. В. Сталина с руководством Московской Патриархии. В этом плане от их книг выгодно отличаются работы О. Ю. Васильевой, диссертация которой была в значительной степени посвящена исследованию основных направлений и объективной оценке патриотической деятельности Русской Церкви, ее вклада в общенародное дело достижения победы в Великой Отечественной войне. Изучались в диссертации боевой путь танковой колонны имени Дмитрия Донского, построенной на средства верующих; деятельность Совета по делам РПЦ, созданного в 1943 г.; история Православной Церкви в период оккупации на территории Северо-Запада России и отчасти Белоруссии. Другие публикации О. Васильевой содержат новые интересные взгляды на сталинскую религиозную политику. Она аргументированно доказывает объективную неизбежность изменения государственного курса в годы войны, но в то же время создание лишь видимости взаимопонимания между правительством и Патриархией, преимущественно показной характер многих акций. За ширмой благополучия в религиозном вопросе для И. Сталина было важным поставить Церковь под жесткий контроль, одновременно сделав ее послушно управляемой силой в своей политической игре.

Истории Московской Патриархии в годы Великой Отечественной войны посвящена заключительная глава в монографии А. Н. Ка-шеварова. Но в этой книге используются только опубликованные источники. Интереснейшие трофейные материалы содержатся в Центре хранения историке-документальных коллекций; в частности, документы фонда Главного Управления Имперской безопасности Германии позволяют проследить многие аспекты религиозной жизни на оккупированной территории СССР. К сожалению, сведения, содержащиеся в них, пока использованы лишь в двух небольших статьях.

И в целом религиозная политика оккупационных властей и церковная жизнь на временно захваченной фашистами части Советского Союза остается одним из слабо изученных вопросов. В советской историографии этой теме посвящены книги. Балевица и Я. Веверса, которые уделили главное внимание деятельности Псковской Православной Миссии и Прибалтийского экзархата Московской Патриархии в 1941-1944 гг. Они далеки от объективности, но если Я. Веверс видит в Псковской Миссии лишь агентуру фашистской разведки, то. Балевиц все же более объективен. Так, он пишет о противоречивости политики главы Прибалтийского экзархата митр. Сергия (Воскресенского), его отнюдь не прогерманских симпатиях.

Обращались к этой теме и зарубежные, в основном русские эмигрантские историки. Серьезным исследованием церковной жизни на оккупированной Украине является книга германского ученого Ф. Хейера, хотя ей присущи многие пробелы и неточности⁴. Гитлеровскую политику по религиозному вопросу относительно полно документирует монография X. Файерсайда, но автор слабо разбирается в канонике и истории Православия. По-своему интересную работу написал П. Андерсон, неоднократно приезжавший в СССР в качестве переводчика с представителями Епископальной Церкви США. Правда, он широко использовал в качестве источника советскую печать, почерпнув оттуда и основные статистические данные, что привело к известной односторонности в освещении и оценке многих церковных событий и явлений во время второй мировой войны. Можно упомянуть и две статьи германских ученых о деятельности Псковской Православной Миссии и Прибалтийского экзархата.

К работам русских эмигрантов относятся несколько воспоминаний священников, служивших во время оккупации, книга В. Самарина о периодических изданиях, выходивших на занятой фашистами территории СССР и т. д. Но из всей перечисленной отечественной и зарубежной литературы выделяются труды В. И. Алексеева и Ф. Г. Ставру. Они единственные попытались в своей книге дать целостную картину церковной жизни во всех оккупированных областях и республиках Советского Союза. Более поздний журнальный вариант их работы хотя и имеет меньший объем, дополнен новыми материалами. В. Алексеев и Ф. Ставру справедливо утверждали, что впечатление о благоприятном отношении гитлеровской администрации к религиозному подъему на оккупированной территории СССР ложно и этот подъем произошел стихийно. Правда, они ошибочно считали, что в 1941 г. правительство Германии еще не имело ясно сформулированной религиозной политики в странах Восточной Европы. Целью книги провозглашался показ влияния возрождения Русской Церкви на оккупированной территории на резкое ослабление антицерковных акций в СССР. Религиозное возрождение в период оккупации называлось " вторым крещением Руси", утверждалось, что оно сыграло решающую роль в судьбе Русской Церкви, заставило И. Сталина избрать курс временного сосуществования с ней. Соответственно время с сентября 1943 г. до начала хрущевских гонений называлось " религиозным НЭПом». Некоторое преувеличение роли исследуемого явления здесь очевидно. Хотя авторы и используют трофейные сводки СД, архивная база книги в целом довольно скудна. Это привело к серьезным пробелам и ошибкам в статистических подсчетах. Лучшей является глава о положении Церкви в Белоруссии, раздел же, посвященный Церкви на Украине, представляет собой в основном беглый пересказ части книги Ф. Хейера с повторением его ошибок. Еще слабее раздел о религиозной жизни в южных и центральных областях России, о многих важных регионах вообще нет никаких сведений. Численность же открытых в период оккупации православных храмов занижается примерно в два раза.

Подобное положение существует и с изучением истории Русской Православной Церкви после Великой Отечественной войны, ее отношений с атеистическим государством. Эта проблема привлекала внимание историков, однако, в силу ряда объективных причин, изучена явно недостаточно. В отечественной историографии, по существу, первым к данной теме обратился В. А. Алексеев. В 1991-1992 гг. он написал две упоминавшиеся выше книги, в которых частично рассматривается и послевоенная государственная религиозная политика. Алексеев собрал интересный фактический материал, выдвинул ряд обоснованных гипотез. В частности, он справедливо подчеркивал значительную силу политической традиции, инерции антирелигиозной борьбы у большей части партийного и комсомольского аппарата, которая определяла и многие аспекты политики государства по отношению к Русскому Православию в целом. Однако практически не рассматривается ответная реакция Церкви, не уделяется должного внимания позиции духовенства и мирян. При изучении действий государства акций отсутствует комплексный подход, исследуются, главным образом, идеологические аспекты. А, например, влияние внешнеполитической линии руководства страны почти не учитывается. Нет в книгах и четко выделенной периодизации религиозной политики. Кроме того, В. Алексеев — бывший работник аппарата ЦК КПСС; как и в своих статьях 1980-х гг. он несколько идеализирует государственно-церковные отношения.

Таким же недостатком страдает небольшая по объему монография М. И. Одинцова " Государство и церковь в России. XX век", изданная тиражом в 150 экземпляров. Послевоенному периоду в ней посвящен 6-й параграф второй главы. Основное внимание уделяется изучению деятельности органов, непосредственно осуществлявших государственную политику в религиозном вопросе, и эволюции конституционно-правовой базы государственно-церковных отношений. Попытки совместить представления 1980-х гг. с информацией из рассекреченных архивных фондов порой приводили автора к противоречащим друг ДРУГУ утверждениям. Так, с одной стороны, говорилось, что с созданием в 1943 г. Совета по делам РПЦ возрождался институт оберпрокурорства, с другой, — что заслуги председателя Совета Г. Карпова в возрождении Церкви были велики и пока еще объективно не оценены. Справедливо утверждалось, что " церковный институт" использовался для решения прагматических политико-идеологических целей внутри страны и на внешнеполитической арене, но в то же время подчеркивалось, что в аппарате КПСС всегда имелись силы, выступавшие против подчинения государственной религиозной политики идеологии правящей партии. Очень уязвим для критики и итоговый вывод: в 1917-1965 гг. у государства не было какой-либо единой линии, существовало " своеобразное сочетание элементов предшествующих моделей" — традиционной самодержавной, буржуазной и " присоединившихся к ним собственно социалистических элементов"; " в различные периоды преобладали то одни, то другие элементы, определяя в целом характер государственно-церковных отношений".

В нескольких работах российских историков рассматривались отдельные, частные сюжеты. Так, П. Н. Кнышевский писал об использовании религиозных организаций советской разведкой, Д. А. Волкогонов о влиянии личных качеств И. В. Сталина на церковную политику государства. О. Ю. Васильева большое внимание уделяла попыткам сделать сразу после окончания войны Московскую Патриархию " Православным Ватиканом" и ожесточенной борьбе с Ватиканом подлинным, что сильнейшим образом влияло на общую картину.

Священнослужители Московской Патриархии до сих пор в своих работах мало писали об истории Русской Церкви во второй половине XX века. В затрагивающих же эту тему трудах порой встречаются очень разные оценки. Так, протоиерей Владислав Цыпин в своей книге избегает обобщающих выводов и полемических крайностей, достаточно спокойно излагает самые трагические события. Он считает, что новая, доброжелательная к Церкви политика государственной власти продолжалась с 1943 г. около 15 лет, а после периода хрущевских гонений (якобы почти не сопровождавшихся арестами) руководство страны встало на почву реальности в своей политике по отношению к верующим^. Гораздо более резок в оценках митрополит Иоанн (Снычев). Он предполагает, что благоприятный для Церкви этап завершился со смертью Сталина в 1953 г. и наступившая сразу же вслед за этим хрущевская оттепель сопровождалась отказом от национально-патриотических элементов официальной идеологии, ее окончательным переводом на интернациональные рельсы и соответственно новым витком антицерковных гонений (как результат процесса " десталинизации"). Полностью замалчивается изменение курса государственной религиозной политики в 1948 г., существенное улучшение положения Московской Патриархии в середине 1950-х гг., численность закрытых в 1950-х — начале 1960-х гг. храмов завышается в несколько раз (говорится о 12 тыс.) и т. д.

Заметный вклад в изучение темы внесли зарубежные и русские эмигрантские историки. Следует отметить, что если в 1920-1930-е гг. за границей фактически не существовало расхождений в оценках между научными исследователями и публицистикой — СССР считался государством, стремящимся к уничтожению религии, то после второй мировой войны ситуация существенным образом изменилась. Восстановление патриаршества, проведение грандиозного Поместного Собора 1945 г., активная международная деятельность Московской Патриархии оказали сильное воздействие на позицию значительной части русской эмиграции и руководящие органы Церквей различных конфессий. Многие эмигранты перешли в юрисдикцию Московской Патриархии, представители же Русской Православной Церкви в Америке и Западноевропейского Русского экзархата стали относиться к ней достаточно лояльно. Непримиримой осталась лишь Зарубежная (карловацкая) Русская Церковь, однако она оказалась почти в полной изоляции. Основные западные Церкви, поверив, что православие в СССР растет и развивается, стали подчеркивать свою солидарность с Московской Патриархией, во многом приняв проводимую ее иерархами удалить линию в борьбе за мир, разоружение. В духовной печати утвердилась точка зрения, что верующие в Советском Союзе пользуются полной свободой. Иное мнение могли выражать почти исключительно ученые и публицисты, не зависимые от церковных структур. Причем эта часть публицистов впадала в другую крайность, огульно осуждая всю деятельность Московской Патриархии и стремясь прежде всего обратить внимание западного читателя на страдания верующих в социалистических странах.

Из эмигрантов историей послевоенного периода занимались в основном священнослужители и миряне Зарубежной Русской Церкви. Так, в книгах М. Польского и епископа Григория (Граббе) опровергались утверждения о ее прогерманской позиции в годы второй мировой войны и подробно освещалась борьба в русском Православии за рубежом во второй половине 1940-х гг.² В. И. Алексеев написал работу, содержащую подборку биографий православного епископата в СССР за 1941-1953 гг. Правда, он пользовался только опубликованными источниками, что не могло не сказаться на уровне книги. Антицерковным акциям советских властей в 1950-1960-е гг. были посвящены монографии протоиерея Д. Константинова и А. А. Боголепова^. Значимость для Московской Патриархии в свете этих гонений связей с экуменическим движением (являвшихся " важнейшим средством противостояния режиму") подчеркивалась в статье священника М. Аксенова-Меерсона. В целом работы русских эмигрантов чаще всего субъективны, пристрастны и обычно затрагивают ограниченный круг вопросов какого-то конкретного периода времени. Обобщающих, аналитических монографий ими написано не было. На эту роль претендует упоминавшийся трехтомник В. Степанова (Русака). Однако он является не научным исследованием, а страстной и достаточно наивной публицистической книгой, страдающей нарушением хронологии, отсутствием последовательности изложения, обилием фактических ошибок.

Зарубежные историки уже в 1950-1970-е гг. высказали ряд гипотез и идей, подтверждение которым сейчас находит в архивном материале автор. Написавший несколько книг У. Флетчер справедливо считал, что изменение государственного религиозного курса наметилось еще в 1939-1941 гг., выделил 1945-1948 гг. как период особенно активного содействия Русской Церкви советским внешнеполитическим акциям. В то же время он датирует начало деятельности Московской Патриархии как " проводника советского империализма" апрелем 1945 г., а не осенью 1943 г.; рассматривает только два основных аспекта задач Русской Церкви на международной арене в " сталинскую эпоху". Не оправдывает себя и выделение в качестве последовательных этапов установление контроля Московской Патриархии над Православными Церквами Восточной Европы и попытки получить гегемонию в других регионах — эти акции осуществлялись фактически одновременно. У. Флетчер предвзято оценивает внешнюю деятельность Русской Церкви исключительно с политических позиций. Нельзя согласиться с его утверждением, что международное движение в защиту мира было исключительно " советским творением" с самого начала.

Следует также выделить работы Н. Струве, М. Спинки и У. Коларза. Первый из этих историков, подчеркивая, что внешние связи Московской Патриархии являются областью, в которой ее зависимость от государства ощущалась более всего, верно отмечал связь уступок в интересах Церкви с последующими важными международными акциями Патриархии. Однако исторический обзор Н. Струве носит в целом беглый характер и сосредоточен на " хрущевском" периоде и реакции верующих на гонения этого времени. Хорошая монография М. Спинки доходит, к сожалению, лишь до начала 1950-х гг. У. Коларз аргументированно раскрывает политическую подоплеку участия Московской Патриархии в движении за мир, вынужденность вступления ее во Всемирный Совет Церквей. В то же время его работам присущи многие названные недостатки трудов У. Флетчера.

Большинство западных историков преувеличивает степень контроля государства над Русской Церковью, не учитывает обратного воздействия, вынужденности считаться с интересами миллионов верующих. Спорной и недостаточно разработанной представляется и периодизация государственной религиозной политики, всплесков репрессивных акций в их работах, в том числе у наиболее плодовитого автора 1980-1990-х гг. — Д. Поспеловского. Для его, несомненно, ценных в научном плане книг характерно, однако, некритичное, дословное воспроизведение большого количества нарративных источников. Трудно согласиться и с рядом утверждений этого историка. Так, например, он пишет, что государство в СССР осуществляло административные меры в борьбе с религией, так как " Советы рассматривали Русскую Православную Церковь как угрозу их монополии на власть». Но церковные организации отнюдь не подменяют органы государственного управления.

Некоторые из западных историков, например Д. Куртис, собрав большой фактический материал, оказались неспособными объяснить причины советских гонений на верующих. Принадлежа к поколению американской левой интеллигенции 1930-х гг., позитивно оценивавшей " сталинские достижения", Д. Куртис обвинял в этих гонениях их жертв. А французский историк К. Грюнвальд вообще писал, что репрессии священнослужителей были оправданы, так как вызывались не их религиозными убеждениями, а активной антисоветской деятельностью. Д. Поспеловский так (в основном справедливо) писал в 1995 г. о своих зарубежных предшественниках: "...не будучи православными, а часто плохо зная историю России и историю Русской Православной Церкви дореволюционного периода, они нередко совершали ошибки в суждениях и сравнениях, проявляли неспособность понять органические церковные процессы, внутреннюю (мистическую) жизнь Церкви" *. Уже отмечалась и ограниченность источниковой базы работ западных историков.

Можно сделать вывод, что на сегодняшний день отсутствуют исследования, в которых бы целиком рассматривалась в качестве предмета специального изучения избранная тема как в теоретическом, так и в конкретно-историческом аспекте.