Контекстуальное обоснование норм

Судьба общих теоретических утверждений, претендующих на описание реальности, как правило, не может быть решена окончательно ни эмпирическими, ни теоретическими способами обоснования. В принятии таких утверждений существенную роль играют контекстуальные аргументы. Еще большее значение контекстуальная аргументация имеет для обоснования норм. Нередко вопрос о том, приемлемо ли нормативное утверждение, зависит только от контекстуальных аргументов, приводимых в его поддержку.

Как и в случае описательных утверждений, контекстуальные способы аргументации в поддержку норм включают аргументы к традиции и авторитету, к интуиции и вере, к здравому смыслу и др.

Аргумент к традиции. Аргумент к традиции – это ссылка на ту устойчивую и оправданную временем традицию, которая стоит за рассматриваемым нормативным утверждением.

Этот аргумент играет первостепенную роль в моральной аргументации, при обсуждении обычаев и правил идеала, правил разнообразных игр, правил грамматики, правил ритуала, разнообразных конвенций и т.д. Даже аргументация в поддержку законов государства и других юридических норм во многом опирается на традицию.

Аргумент к авторитету. Еще одним способом аргументации, призванной поддерживать нормативные утверждения, является аргумент к авторитету.

Этот аргумент необходим, хотя и недостаточен, в случае обоснования любых предписаний (команд, директив, законов государства и т.п.)- Он важен также при обсуждении советов, пожеланий, методологических и иных рекомендаций и т.п., должен учитываться при оценке предостережений, просьб, обещаний, угроз и др. Несомненна роль авторитета и апелляции к нему едва ли не во всех практических делах.

Следует проводить различие между эпистемическим авторитетом – авторитетом знатока, специалиста в какой-то области и деонтическим авторитетом – авторитетом вышестоящего лица или органа.

Аргумент к авторитету, выдвигаемый в поддержку описательного утверждения, – это обращение к эпистемическому авторитету; такой же аргумент, но поддерживающий нормативное утверждение, представляет собой уже обращение к деонтическому авторитету.

Деонтический авторитет подразделяется на авторитет санкции, который поддерживается угрозой наказания, и авторитет солидарности, поддерживающийся стремлением достичь поставленной общей цели. Например, за законами государства стоит авторитет санкции; за приказами капитана судна в момент опасности – авторитет солидарности.

Такое подразделение авторитетов не является, конечно, жестким. Скажем, законы государства преследуют определенные цели, которые могут разделяться и гражданами государства; распоряжения капитана, адресованные матросам тонущего судна, опираются не только на авторитет солидарности, но и на авторитет санкции.

Приведем пример, подчеркивающий различие между аргументами к авторитету санкции и авторитету солидарности.

Живший в Средние века св. Петр Фома, чувствуя приближение смертного часа, просил завернуть его в мешок, завязать на шее веревку и положить на землю. Он подчеркнуто подражал примеру Франциска Ассизского, который, умирая, тоже велел положить себя прямо на землю. «Похороните меня, – просил Петр Фома, – при входе на хоры, чтобы нее наступали на мое тело, даже коза или собака, если они забредут в церковь». Эти распоряжения, касающиеся церемонии похорон, диктуются верному ученику авторитетом его учителя.

Аргумент к интуиции. Существенную роль в аргументации в поддержку норм играет аргумент к интуиции.

Отношение к такого рода аргументу менялось с течением времени. Еще в начале XX в. он казался многим особо убедительным.

В частности, английский этик Г. Сиджвик объяснил рациональный характер морали существованием содержательно определенных

ключевых моральных принципов. Последние звучат так, что ни у кого не возникает сомнения в необходимости исполнения диктуемых ими моральных предписаний. Сами моральные принципы удовлетворяют требованиям содержательной определенности, ясности и отчетливости, интуитивной самоочевидности, универсальности и взаимной совместимости. К числу основных Сиджвик относил принципы равенства или справедливости (беспристрастности в применении общих правил морали к поведению разных людей), разумного себялюбия и рациональной благожелательности. Последние два принципа регламентируют отношение человека к личному и универсальному благу. Согласно требованию разумного себялюбия, человек не должен без основания предпочитать немедленное осуществление личного блага в настоящем (не должен, так сказать, «жить одним моментом»). Требование благожелательности сводится к тому, что человек не должен без основания предпочитать осуществление личного блага осуществлению большего блага другого человека (не должен «жить только ради себя»). Поскольку эти принципы, лежащие якобы в основе морали, самоочевидны, их познание имеет интуитивный характер.

Прежде всего, принципы, которые предлагаются в качестве исходных и самоочевидных, в действительности далеки от очевидности и сами требуют обоснования. Кроме того, из общих требований, подобных требованиям беспристрастности, разумного себялюбия, рациональной благожелательности и т.д., явно не вытекает вся сложная, дифференцированная и очень гибкая система морали. Те, кто предлагает свести мораль к немногим самоочевидным положениям, явно переоценивают надежность и силу моральной интуиции.

Интуиция имеет важное значение при заключении договоров, выборе разного рода соглашений, или конвенций. Последствия, к которым со временем может привести принимаемое соглашение, как правило, не вполне ясны, многие из них заранее невозможно предвидеть. Целевое обоснование соглашения способно предусмотреть только самые очевидные последствия и потому является неполным и ненадежным. Необходимым дополнением к такому обоснованию всегда служит интуиция.

Во многом на интуицию опираются советы, пожелания, рекомендации и т.п.

Аргумент к вере. Чаще всею аргумент к вере не выражается явно, а только подразумевается. Он кажется убедительным для тех, кто принадлежит к той же системе верований, но вряд ли способен убедить тех, кто придерживается иных верований.

Например, идеалом английского философа И. Бентама, как и Эпикура, была безопасность человека, а не его свобода. Бентам верил, что жить надо в безопасности и спокойствии, и эта вера обусловливала его восхищение благожелательными самодержцами, предшествовавшими Великой Французской революции, в частности русской царицей Екатериной Великой. Одновременно Бентам глубоко презирал связанное с идеей свободы учение о правах человека. Права человека, говорил он, – это явная чепуха, неотъемлемые права человека – чепуха на ходулях. Декларацию прав человека, разработанную французскими революционерами, он назвал метафизическим произведением. Ее положения, по его словам, можно разделить на три класса: невразумительные, ложные и как невразумительные, так и ложные. «О войнах и штормах лучше всего читать, жить лучше в мире и спокойствии» – с этой идеей Бентама охотно согласится тот, кто, как и он, верит в безопасность и не верит в свободу и необходимость постоянной борьбы за нее.

Вера как состояние души одного человека воздействует на ум и чувства другого человека. Вера способна заражать, и эта ее заразительность иногда, хотя и не часто, и только в среде «единоверцев», оказывается более убедительным аргументом, чем любое доказательство.

Аргумент к здравому смыслу. Аргумент к здравому смыслу вместе с аргументом к традиции, лежит в основе почти всех практических решений. На здравый смысл опираются по преимуществу и те неясные и редко формулируемые принципы, которыми человек руководствуется в своей обычной жизни. Если аргумент к здравому смыслу не так часто упоминается в практическом рассуждении, то, пожалуй, только потому, что люди склонны представлять свою обычную жизнь в большей мере подчиненной каким-то общим идеям и теоретическим соображениям, чем это есть на самом деле.

Здравый смысл действует не только в сфере описаний, но и в области норм. Он говорит не только о том, какой является природа, но и о том, какими должны быть человек и общество. В частности, здравый смысл лежит в основе истолкования опыта, свидетельствует о том, что справедливость в конечном счете должна восторжествовать, что факты – упрямая вещь и не могут быть подтасованы, и т.д.

Аргумент к вкусу. В отличие от здравого смысла вкус относится исключительно к сфере ценностей, а аргумент к вкусу – к выбору оценок и разного рода норм (например, правил правописания, предписаний, касающихся ритуала, и т.п.).

Однако в случае принятия юридических норм использование аргумента к вкусу вряд ли является сколько-нибудь существенным,

Он чаще, чем аргумент к здравому смыслу, является прямым, выраженным как отдельный довод в процессе аргументации. Тем не менее более обычно и в некотором смысле более интересно его косвенное использование, когда другие аргументы излагаются так, чтобы своей совершенной формой убеждать в правильности сказанного.

К примеру, теолог Ф. Шафф говорит о Христе: «Его усердие никогда не оборачивалось пристрастием. Его постоянство – упрямством. Его добросердечие – слабостью. Его нежность – чувствительностью. Его неземная природа была свободна от безразличия и нелюдимости. Его достоинство – от гордости и самодовольства. Его дружелюбие – от фамильярности. Его самоотречение – от мрачности. Его сдержанность – от суровости. Он сочетал детскую невинность с мужеством, всепоглощающую преданность Богу с неустанным интересом к благоденствию людей, любовь к грешникам – с непримиримым осуждением греха, властное достоинство – с чарующей скромностью, бесстрашие и отвагу – с обаятельной мягкостью».

Здесь косвенный аргумент к эстетическому и моральному вкусу призван внушить позитивное впечатление о личности Христа а его деятельности и убедить следовать его заветам.