Оля, 1980 год

Вот уже неделя прошла, как мы сидим с Женей. С ним ужасноинтересно! Так интересно, что все остальные неприятности даже не запомнились.Но расскажу по порядку.

Как только я пересела кЖеньке, Красноперкина устроила скандал. Что мы, мол, идем против мнения совета отряда, что мы единоличники и опять едим бабушкиныпирожки. Это она из зависти, просто пирожки так пахли, что слюнки текли у всегокласса. Но делиться я не собиралась, мне и самой было мало.

Потом Красноперкиназаявила, что раз мы не реагируем на критику (интересно, а как нам былореагировать?), то она объявляет нам бойкот. Я посмотрела, как посерел Женька, ииспугалась, решила, что бойкот – это что-то страшное. А потом выяснилось, чтоэто значит, что с нами никто не будет разговаривать. Ха, напугали! Наверное, ясовершенно неприлично обрадовалась, потому что после уроков посерела Красноперкина.

Весь день мне жилосьпросто замечательно. С Женькой, чтоб не болтать, мы переписывались на уроках. Ядаже немного лучше писать стала. Он такой умный! Он столько всего знает! Честноговоря, я даже пожалела, что мне нужно будет возвращаться домой. Одно дело нафоруме висеть, там все умные, когда Гугл под рукой, аЖенька-то все из головы берет.

Сначала мне в бумажнойпереписке очень смайлов не хватало. Я научила Женюими пользоваться, целый урок ему на бумажке рисовала всяких веселых, сердитых игрустных, а потом Женя меня спросил:

— А зачем они?

Я и ответила:

— Чтоб настроениепередать.

А Женька и говорит:

— А я и так твоенастроение вижу. По глазам.

И тут мы встретились сним глазами, и со мной что-то странное случилось. Сердце тукнуло громко-громко, а потом как будто упало в живот. И стало жарко, прям щеки запылали. Я побыстреенагнулась к парте, и стала делать вид, что увлеченно рисую цветочек налисточке. А потом смотрю краешком глаза, а Женя тоже что-то на листике рисует, только не цветочек, а рыцаря. Такчто это «что-то» случилось с нами обоими. И после этого мы разошлись по домам, стараясь не поднимать друг на друга глаз.

На следующий день бойкотпродолжался. И я поймала себя на том, что мне все очень нравится! Ко мне нелезли с липкими приставаниями, я наконец-то смогла перевести дух и оглядеться.Сидеть с Женей было гораздо приятнее, чем с Иркой. Он не трепался без толку, зато много подсказывал по делу. Аглавное, Женя все время был со мной. Конечно, ему было тяжело, он тоскливосмотрел в сторону мальчишек, которые бесились все перемены кряду, но потомотключался, и садился помогать мне делать математику. Буквально две перемены, ия вспомнила, как считают в столбик. И даже сама решила несколько примеров совершенно без ошибок.

В этот день мы и из школывышли вместе. Шли себе по дороге, размахивая портфелями. Я рассказала Женькепро то, как я заболела. Потом про то, как потеряла память, как тяжело мнетеперь отвечать на уроках и вообще тяжело много говорить. А Женя как заржет:

— Ничего себе, тяжело! Тыж болтаешь уже полчаса без перерыва!

— Я? – изумилась я. Ирассмеялась.

Так мы стояли и смеялись, как два дурачка. И, честное слово, я готова была ещедолго так стоять и смеяться.

— А пойдем, я тебя сбабушкой познакомлю! – предложил Женя.

— А пойдем! – согласиласья.

А потом испугалась. Какэто пойдем? В гости что-ль? Как-то это не принято…Или здесь принято? Приходила же ко мне Ирка, значит и мне можно. И мы пошли.

Бабушка у Жени оказаласьсовершенно замечательной. Такую милую и душевную старушку я могла себепредставить только в мультике. С большим пучком седых волос, большими теплымируками и в огромном переднике. Двигалась она шустро и бесшумно. Только открыланам дверь – шух! – уже на кухне – шух! – пришла, спросила как дела в школе, — шух! — встречаетнас в ванной с чистым полотенцем.

Я и оглянуться не успелакак уже сидела за столом перед дымящейся тарелкой борща. А бабушка продолжалаколдовать над плитой, что-то непрерывно там помешивая.

— Ух, как вкусно! –попробовала я.

— Кушай, — улыбнуласьбабушка.

— А еще Оле очень твоипирожки понравились, — сказал Женя.

— Так приходи завтра, —предложила бабушка, — я тебя печь научу. Хочешь?

— Хочу! – подпрыгнула я.

Мне и c Женей-то былолегко, а уж с его бабушкой легче легкого. Я как будто всю жизнь была с нейзнакома. Я говорила без умолку. А баба Люба слушала-слушала…

Мы рассказали про бойкот. Бабушка сначалаочень распереживалась.

— Ох, это ж все из-заменя случилось! Как же я не проследила что ты с собой в школу берешь…

А потом посмотрела нанас, вдруг подмигнула и говорит:

— А все к добру, вотувидите! Вы с этим бойкотом мало что потеряли, зато многое нашли.

— Что нашли, бабушка? Чтоты все загадками говоришь? – спросил Женя.

— Все поймешь, Женя, всепоймешь. Главное, сердце свое слушай, опять загадочно сказала бабушка.

Я попыталась послушатьсвое сердце, посмотрела на Женю, и опять оно как-то круто скакануло, щеки запылали, и я рванула в коридор со словами:

— Я пойду, меня домаждут…

Никто меня не ждал, конечно, все еще были на работе. Но я очень боялась, что Женя увидит моюпылающую физиономию. Я не понимала, почему он не должен ее видеть, но мнепочему-то очень хотелось сбежать.

— Иди, иди, Оленька, —ласково проводила меня баба Люба, — и приходи завтра обязательно. Будем пирожкипечь.

На улице я прижалахолодные руки к горячим щекам. Что же это происходит со мной?