ГЛАВА 3. Люди были здесь самые разные

Люди были здесь самые разные. Но больше в потрёпанной одежде, уставшие и измождённые. Кто-то разговаривал, но больше молчали. Кое-кто куда-то уходил, кто-то приходил. Обстановка была давящей. Я закрыл глаза и погрузился в дрёму. За мной придут, наверное, не скоро, думал я.

Из состояния задумчивости меня вывел сначала общий шум, а потом наступившая звенящая тишина. Приподнявшись, я, как и все, устремил взгляд на ворота. Они были открыты, из них вышла женщина. Красивая, в белой одежде, она походила на Ангела с картины. Всё внимание было приковано к ней. Она обвела взглядом молчавшую толпу, почти ни на ком не останавливая взгляда, и мелодичным голосом назвала два имени. Поднялись двое: две женщины. Одна была более сильной, она поддерживала другую, чтоб та не упала. Так они подошли к женщине в белом, та взяла за руку совсем обессилившую женщину, и они вошли в ворота. По толпе пробежал лёгкий ропот, послышались вздохи. Ещё трижды открывались ворота, и кто-то уходил с красивой женщиной в белом.

Не зная, что делать, я решил осмотреть содержимое сумы, которую дал мне Учитель. В ней было несколько лепёшек и яблоки. Я достал лепёшку и, вприкуску с яблоками, принялся кушать. На меня сразу устремилось несколько жадных взглядов. «Люди голодны», - подумал я и предложил им немного еды. Ко мне ринулась женщина средних лет и юноша-подросток, потом подходили ещё, и моя сума вмиг опустела. Получив кому что досталось, каждый вернулся на своё место. Рядом со мной остался подросток. Рубаха на нём была грязная, рукава на локтях зияли дырами, штаны обветшали и лохмотьями свисали от колен. Волосы цвета льна были взъерошены и спутаны. Почувствовав, что я его рассматриваю, он рукой попытался привести в порядок торчащие пряди волос, но они только ещё больше топорщились. Вид у него был забавный, и я улыбнулся подростку. Это, видно, ободрило его, и он спросил:

– Ты давно здесь?

– Нет, недавно пришёл.

– Я так и подумал, иначе ты не стал бы делиться едой. Кто знает, сколько тебе ждать придётся…

– Я как-то не подумал об этом. А ты давно здесь?

– Я-то? Давно. Шестой годок жду. За мной выходила она, да я за яблоками бегал; вот теперь и не знаю, позовут ли вообще. Пропустил я своё время.

Накатившуюся волну молчания снова нарушил подросток, говоря, как бы думая вслух:

– Вот и голодают многие. Видел, вон женщина, едва идти могла. Совсем из сил выбилась. А ты - добрый, - сказал он, оборачиваясь в мою сторону.

– А ты нет? – слукавил я.

– Не знаю… Тяжело мне, понимаешь?

– Отчего же так?

– Да друга я зарубил за девчонку. Она нравилась мне, а он испортил её, вот и отомстил…

– А сам как тут оказался? Молод ещё ведь…

– Её отец вилами намахнулся на неё, кричал, что опозорила она род их, и меня вплёл - я де виновник. Да мне-то что, я ни при чём; видеть не мог, что отец её убьет, вот и кинулся, чтоб закрыть её собой. Она… Она на соломе в сарае лежала, совсем без чувств… - подросток погрузился в воспоминания, я не прерывал его. И он продолжил:

– Её-то сберёг, да не знаю, прав ли? Умереть бы ей лучше, каждый в лицо случившимся тычет… Выдержит ли?! Да ещё и сынишку родила… Я на Землю хожу иногда, её повидать… В тот день кое-как узнал от неё, кто этот подлец. Когда имя услышал – в ярость пришёл… И это друг называется! – бросил мальчишка в сердцах. - Вот и зарубил я его, а потом испугался, кинулся было прочь, да споткнулся, упал и головой о камень… Нечего больше не помню… Только чьё-то лицо, искажённое болью произнесло: «Покарать решил, да самого Бог покарал».

Помолчав, он сказал:

– Вот так-то вышло.

Больше ни о чём поговорить не удалось. Снова над толпой пронёсся гул, и повисла тишина. Ворота открылись, и вышла женщина в белом. Она смотрела на меня и ни на кого более. Мальчишка подтолкнул меня.

– Вставай! Это за тобой. Видишь, на тебя смотрит.

Я поднялся и пошёл навстречу женщине, она, улыбнувшись, позвала:

– Иди за мной, Николай.

В спину я услышал голос мальчишки.

– Я же говорил, добрый ты… Я - Герман, слышишь, Герман! Может, свидимся когда, - почти кричал он.

Мне хотелось оглянуться и сказать ему что-нибудь ободряющее, но я не мог, меня влекло вслед за женщиной. Но и к мальчишке я испытывал чувство привязанности, несмотря на то, что он кого-то убил.

Ворота, к которым подходили, были, пожалуй, металлические; казались массивными и тяжёлыми. По ним вился кованный замысловатый узор. Ворота не были полностью открыты. Они могли впустить лишь двух-трёх человек, идущих рядом. В воротах, но уже по ту сторону, стояли два сказочных существа. Рослые юноши, белокурые; с красивыми чертами лица и мягким взглядом голубых глаз. Они были во всём белом, лишь чуть виднелись стопы из-под одежды, перехваченные золотистыми ремешками от пальцев к щиколотке. Но что поразило меня больше всего – это огромные белые крылья за спиной у каждого. «Ангелы!» - пронеслось у меня в голове. Один из них сменил идущую рядом женщину. Потом едва уловимым жестом остановил меня и указал рукой в сторону. Посмотрев, куда мне указывал Ангел, я увидел Учителя. Он шёл мне навстречу.

Учитель жестом пригласил следовать за ним.

– Ты вошёл в Небесную Страну сразу. Это хорошо. Хороший знак. Но где и как ты будешь жить, зависит от встречи твоей с Всевышним. А пока пойдём ко мне. Мой дом - не роскошный дворец, но места на двоих вполне хватит.

Он взял меня за руку, и мы перенеслись к его дому. И правда, домик был невелик. Стоял он, по-видимому на окраине города. Дом обрамляла изгородь из кустарника, похожего на тот, что я видел около дома Марты, и Бена. «Как они там?» - подумал я, вспомнив о них… Мы вошли во двор дома. Крылечко невысокое, обвито странным растением: темно-зелёные листья сердечком, а среди них, словно звёзды на вечернем небе, слегка голубенькие цветочки-колокольчики. Под окнами дома росли цветы, стройные и высокие, разной формы и цвета.

– Это георгины, - сказал Учитель, заметив, что я рассматриваю их, - мои самые любимые цветы… После роз, конечно, - добавил он.

Обстановка в доме была простой, без роскоши. Но здесь царил порядок, как будто кто-то только что прошёлся, убирая и расставляя всё на места.

– Вот так я живу. Проходи и будь как дома.

Несколько дней, проведённых в доме Учителя, показались мне блаженством.

Однажды Учитель, взяв меня за плечи, сказал: «Смотри». У меня в глазах на миг потемнело, а потом я увидел бабушкин дом. Во дворе стояли столы, за ними сидели люди. Сквозь какую-то завесу, разделявшую меня с Учителем, я услышал его голос.

– Прошло сорок дней. Тебя вспоминают.

Мне показалось, что я вдохнул запах щей и куриного бульона. Различил дух блинов и чая, заваренного травами. Это переполнило меня каким-то непонятным чувством.

Всё исчезло, и теперь я видел только комнату и Учителя. Но я не мог понять, что же за чувство переполняло меня… Сытость! Я был сыт и совсем не ощущал голода. А я уже стал привыкать к нему. Сколько бы я ни ел - не наедался. Учитель говорил, что со временем привыкну.

Мы часто ходили с ним гулять. За домом, невдалеке раскинулся молодой лесок. Там Учитель объяснял мне, как надо правильно передвигаться, рассчитывая энергию на путь. Но у меня не совсем это получалось: на небольшие расстояния я передвигался легко и точно, а на более далёкие: то оказывался дальше, то не доходил до них.

– Как только почувствуешь, что такое сила твоего тела, так всё встанет на свои места, - ободрял меня Учитель.

Дома я помогал ему ухаживать за цветами и небольшим садом. Это доставляло мне радость. Он много, очень много говорил мне о том, чего я не знал, но об этом у меня ещё будет время рассказать.

Однажды, вскоре после того, как Учитель показал мне поминки в сорок дней за меня, проснувшись, я увидел на столике у окна большой букет душистой сирени. Я ахнул! Мне очень нравилась сирень, именно такая – с розоватым оттенком. Заворожённый, я смотрел на это чудо, неизвестно откуда взявшееся.

– Это тебе в день рождения, Николай! – сказал Учитель.

– Мне? Но…

– Это не от меня, - оборвал меня на полуслове Учитель, - это твоя сестра Анна. Она вспомнила, что у тебя сегодня день рождения, а ещё, что ты очень любил сирень, но осенью нет сирени. На Земле - нет, но здесь возможно всё. Это её подарок тебе.

– О! – у меня не нашлось слов для ответа. Я лишь, подойдя к столу, опустил лицо в благоухающий букет.

– Каждый раз, когда вспоминают дату твоего рождения, появляются цветы. Таков обычай, если хочешь, - говорил Учитель, - и так будет, пока помнят твой день. Он важен, очень важен. Ведь в этот день душа обретает плоть и живёт в ней. Эта жизнь даёт возможность приобрести любовь и оставить продолжение своего рода: плоть от плоти. Со временем ты поймёшь, что значат эти слова! – закончил он, немного с грустью в голосе.

Мне предстояло ещё многое познать. Но, прежде всего, была встреча с Богом, со Светоносным Существом, от которого исходили Тепло и Любовь. Каждая душа предстаёт перед Ним в своё время. Кто-то - чуть ранее, кто-то - чуть позднее. Это происходит непременно в течение полугода земного исчисления. Я же к этой встрече был готов далеко не сразу. Да и когда я предстал перед Ним, я не знал, как себя вести и что говорить, так как не знал, чего Он потребует от меня…

Я не знаю, как мне передать описание Его. Это самое сложное из всего повествования, потому что не хватает слов или выражений, чтобы в сравнении описать Увиденное. Я не видел лика Всевышнего. Свет, исходивший от Него, не слепил меня, но был таким лучезарным, что под ним черты лица Всевышнего делались как бы невидимыми или неосязаемыми. Страх, который сковывал меня, улетучился, я испытывал спокойствие.

– Твоя жизнь была недолгой. Но был ли ты счастлив? – эти слова относились ко мне.

– О, да! Конечно, я был счастлив… - что мог ответить я ещё, будучи счастлив встретиться и здесь с Тамарой.

– Что породило это счастье?

– Любовь! – ответил я робко.

– Ты веришь в любовь?

– Да, я верю… - но странное чувство волнения исходило от Всевышнего, ибо это Он общался со мной. Не говоря, разговаривал; это был диалог на уровне мысли, потому что я не слышал голоса, откуда-либо идущего, он звучал во мне. Волнение передалось мне, и, словно почувствовав это, Он попытался ободрить меня.

– Если веришь, будь мужественным. Твоя любовь ждёт тебя, и не важно, в чьём образе она придёт.

Тогда эти слова я воспринял иначе, потому что истинный смысл их понял слишком поздно. Но в тот миг они ободрили меня. Я верил, что речь шла о Тамаре. Я был рад, а Он, я почувствовал это, улыбнулся с лёгкой грустью и сказал:

– Теперь смотри внимательно.

Я осязал, что Он удалился, но не ушёл совсем, а я остался в каком-то изолированном пространстве, наедине со своей жизнью. Не знаю, как долго это длилось, но во мне чувства сменялись одно за другим: я бледнел и краснел, улыбался, и… даже плакал. Хотя трудно объяснить эти слезы.

Я видел сначала своих родителей до моего рождения. Видел потом отца, держащего меня на руках, я кричал так звонко, что отец, смеясь, сказал: «Силён малыш! Это ж надо так орать, что уши заложило…»

А потом мрачным видением было событие, запечатлевшееся в моей детской памяти как что-то непонятное: похороны мамы. Все плакали, а она лежала на лавке, прекрасная как ангел и, казалось, спала. Я теребил её за светлое платье и тихо звал: «Мама, мамочка, миленькая, пойдём играть в сад…» Бабушка взяла меня на руки и унесла из комнаты. Мне было почти восемь, а Анне шёл четвертый год.

Потом я видел себя уже бойким мальчишкой: и мне было стыдно за себя. Я Анфиску любил, но часто подстраивал ей козни: насыпав золы в отстиранное бельё; или опрокинув ушат воды; или закрыв двери перед самым её носом, и сколько было побито посуды!.. Но я и помогал ей нести то же испачканное бельё на речку вновь полоскать, или собирал вместе с моей доброй Анфиской на поднос осколки посуды, разбившейся о резко закрытую дверь.

Картины жизни сменяли одна другую. Но больше всего я краснел, видя себя с девушками из кабаре. Эти случайные и беспутные встречи доводили меня до изнеможения. Мне казалось, я сгорю от стыда за самого себя.

Я видел себя со стороны и мог анализировать свои поступки и действия. Это было ужасной пыткой.

А потом всё исчезло, и вновь приблизился Он. Мы долго общались, но не буду передавать всё, хоть и помню весь разговор почти слово в слово. До сих пор вспоминаю слова Всевышнего, когда приходит понятие истины их. Много, очень много я не понял сразу.

– Ты видел то, что должен был знать о себе. И ты сейчас сам себе судья.

– Но в том, что прожито, я не могу ничего изменить, - живо возразил я Ему. Более страха перед Ним у меня не было.

– Ты осознал содеянное и раскаиваешься. Значит тебе покорилась одна вершина твоего пути, но сколько ещё тебе предстоит преодолеть!

– …?

– Ты веришь в любовь? – Он вновь задал этот вопрос.

– Да.

– Тогда иди, высоко подняв голову, и ты её найдёшь здесь… Но прежде всего, - продолжил Он, - тебе придётся пройти через множество испытаний. Ты готов к ним?

– Да, всё, что угодно.

– Ты веришь в свои силы, не так ли?

– Да.

– Что ж, это похвально.

Он ещё многое говорил мне, но отметить хочется вот что:

– Обещай ещё, что, найдя Любовь, ты будешь оберегать её от зла, которое будет пытаться разлучить вас.

Тогда я не понял, зачем оберегать и от кого, что это значит? Я чувствовал, что Он улыбается, и от Него исходил покой; это успокаивало, и душа наполнилась радостью и гармонией.

– Ты долго будешь искать и найдёшь, но не скоро. Ты долго будешь маяться и страдать, но напрасно. Ты достигнешь желанного, но тебя будет преследовать страх потерять то, что приобрёл. Ты веришь в себя, и я чувствую в тебе силы, способные сохранить Мой Дар.

И Он протянул в мою сторону руку. От Него словно отделилась частичка Его Самого, и, когда «ЭТО» коснулось меня, я почувствовал, как нега разливается по всему моему телу; я был на вершине блаженства. Это длилось лишь миг. А потом мне были объявлены мои повинности.

Когда прокручивалась моя жизнь так, что я мог наблюдать за самим собой со стороны, мне была показана унизительная картина: я ведь был в одной из Саратовских контор клерком и был замешан в одну крупную сделку. Торговец, которого мы (а нас было четверо) окрутили, не пострадал от нашей авантюры. Он был слишком богат, чтобы обратить внимание на подобную мелочь, зато мы хорошо погрели руки на этом. Были, конечно, и другие маленькие обсчёты, но всё то не было сравнимо со сделанным однажды. И этот случай очень сильно угнетал меня. Хоть разум и твердил мне, что всё сделано чисто и никто не понёс урон, совесть всё же не давала мне покоя. После этого я отказался вообще от каких-либо сделок, за что вызвал к себе неприязнь прежних товарищей по работе. Но я молчал, когда они что-либо предпринимали. За это они ценили, скорее не меня, а моё молчание и не задевали насмешками и колкостями.

Мне и тогда было стыдно за себя, а тут ещё больше стало не по себе.

И вот, когда были объявлены повинности, за эту сделку мне нужно было на 20 лет спуститься в карьер и добывать там золотоносную руду. Но при этом я ещё должен был и учиться.

Объявление повинностей происходило так: я почувствовал, что Светоносное Существо, излучающее тепло и любовь, рядом с которым чувствуешь себя свободно и уверенно, удалилось. И рядом с собой я увидел Учителя. Он и был моим «объявителем», то есть он объявлял мне о том, что я должен буду делать и за что. При этом разговоре присутствовал очень похожий на Ангела у ворот, ведущих в Небесную Страну, человек. Он просто стоял за Учителем, и лёгкий свет, идущий от него, делал фигуру Учителя ещё более строгой и даже грозной, ибо Учитель был не в белой одежде, а в тёмно-синем длинном хитоне. Он говорил мне:

– В нужное время я буду отводить тебя к карьерам и в определённое время приходить за тобой и забирать тебя для занятий.

– Срок своих работ ты можешь сократить – хорошей учёбой прежде всего, - вмешался Ангел, что вызвало улыбку у Учителя.

Я же стоял как каменный и не мог ни сдвинуться с места, ни шевельнуться.

– За прелюбодеяния твои, - продолжал Учитель, - ты должен будешь посетить здесь страну разврата и «насладиться» (это слово звучало с нескрываемой иронией) собственными деяниями.

– Но ты был стойким и твёрдым со слугой Князя Тьмы, - снова вставил Ангел, - думаю, что ты не поддашься соблазнам и отвратительным оргиям.

От одного воспоминания о той девице, в волосах которой я видел тонких змеек, и об искажённом гримасой ярости лице, во мне всё перевернулось вверх дном. Учитель смутился, а Ангел улыбнулся.

– Происшедшее — не твоя вина, Учитель, ты сделал всё как надо, - обратился Ангел к Учителю.

– За твоё озорство и грубость к близким ты не несёшь наказания. Будучи здесь, в трудный час своих испытаний, ты помогал абсолютно чужим тебе людям, - лицо Учителя светилось радостью, - это и избавило тебя от постоянной боли видеть обиженных тобою людей, и от сознания, что ты причинил им боль, но ничего не можешь изменить.

Видимо Учитель сказал всё, потому что теперь говорил очень много Ангел:

– Николай, - обратился ко мне он, - твою жизнь нельзя назвать безупречной, но ты не совершил более преступлений, чем то, о чём уже слышал. То, что объявлено в повинность, остаётся в силе, но в свободное от работы время и после занятий, ты можешь делать всё, что хочешь. Место, где захочешь жить, выбери себе сам. Это от планеты Розовой до Янтарной.

– О! – вырвалось у Учителя, но он молчал и лишь улыбался.

– Тебе очень многому надо будет научиться и набрать энергетический потенциал. Как долго ты будешь здесь, зависит от тебя. Но рано или поздно, ты захочешь вернуться на Землю, а для этого тебе нужны, будут силы.

– Разве это необходимо - возвращаться? – спросил я, осмелев немного, перешагнув робость, сковывавшую меня.

– Да… Тебе - да; это необходимо, - и Ангел отвёл в сторону мягкий взгляд голубых глаз, - скоро ты поймёшь - почему. - К тебе тянулись здесь люди, - продолжил он, - за это с первых дней тебе доступен вход во все отделы библиотек и в Хранилище книг Вселенной.

Эти слова вызвали возглас удивления и одобрения у Учителя. Я же в тот миг не мог оценить их значимость.

– Ты был поэтом на Земле, но не нашёл признания. Это не беда. Твой талант остаётся у тебя. И работа твоя такова: ты будешь помогать начинающим поэтам на Земле. Учитель тебе после объяснит, как это делать. Но и сам будешь развиваться, работая над собой, и работая с другими. А теперь, прощайте. Учитель, - обратился он к Учителю, - я вверяю эту душу тебе. Всё, чем владеешь сам, передай ему, - и он жестом указал на меня, и добавил: - Удачи тебе, Николай! Как бы ни было трудно, головы не опускай. Всегда помни, что тебе сказал Всевышний.

И он удалился, а мы с Учителем остались один на один.

– Пойдём ко мне, - позвал Учитель, - нам надо о многом поговорить с тобой. Потом может не оказаться нужного времени, чтобы объяснить тебе хоть немного из того, что тебе следует знать.

На этот раз мы шли пешком к дому Учителя. Я думал о только что состоявшемся разговоре, Учитель молчал. И мне казалось, что он специально медлит. Его лицо было озабоченным, я видел это. Но особо не задумывался, что же могло так волновать Учителя. Весь путь прошёл в молчании, и лишь подходя к дому, Учитель заговорил:

– Пока освоишься, поживи у меня. Места хватит, да и мне веселее будет.

– Я не против, если не буду стеснять.

– Какое стеснение? Места в доме достаточно: да и жить тебе пока негде, вот и живи у меня.

– Спасибо, Учитель.

– Не стоит благодарить. Я даю тебе самое большее из того, что могу дать: кров над головой и свою дружбу. Но это не помешает мне быть строгим при твоих повинностях.

Мы вошли во двор дома. И не сговариваясь, оба решили остаться на крылечке: мы продолжили беседу.

– Учитель, разве мне некуда пойти? Ведь здесь моя мама и… и Тамара!

– Знаешь, ты видел в пути пожилую женщину и её внучку; эта девочка утонула случайно. А бабушка встречала её, как я тебя. Она будет ей Учителем и наставником, как я тебе. Тебя же твоя мама встретить не могла.

– Почему?

– Она оставила мир Земной очень молодой. Она видела, что её дети несчастны, особенно дочь – Анна. В тебя же она верила, что ты сможешь преодолеть свои проблемы сам. Ты сильнее духом, чем твоя сестра. Вот мать и решила вернуться на Землю.

– Как на Землю вернуться?

– Просто. Ты знаешь, что у Анны есть дочь?

– Да, Татьянка. Так маму звали.

– В Татьянке и живёт душа Татьяны-матери.

– О?! - вырвался у меня возглас.

– Твоя мама решила хоть так быть рядом с дочерью и быть ей радостью и утешением.

– Что, верно, то верно! Анна души в девчушке не чает, да и она к ней ластится. Если что не так, заберётся на колени, ручонками возьмёт лицо матери и заглядывает в глаза ей. Анна и тает, душой отходит.

– Душа, возвращаясь на Землю, выбирает сама своих родителей, а значит, выбирает время, в котором будет жить, и сама себе определяет жизнь.

– Но ведь когда живёшь на Земле, ничего этого не знаешь.

– Верно. Перед тем, как отправиться на Землю, души пьют воду из озера Забвения в долине Перехода. Если хочешь, мы как-нибудь побываем там.

– Конечно, если это возможно. Учитель, - продолжил я, - а Тамару я могу видеть?

Мой вопрос привёл в замешательство Учителя. Видимо он этого и не хотел касаться в разговоре и ответил уклончиво:

– Она здесь. Вы встретитесь, но не так скоро, как тебе хочется. Всему своё время, - добавил он поспешно, пресекая мой готовый сорваться с уст вопрос: «Когда?»

– Твой дедушка, - снова заговорил Учитель, - ты не помнишь его; совсем молодым был, когда совершил жестокое убийство. Он убил своего работника, засёк его плетью только за то, что тот в срок не сделал колесо на телеге. Он был и сам убит в один ненастный день «разбойником» на дороге.

– Да, бабушка рассказывала. Но кто убил его и обобрал до нитки так и не нашли.

– Теперь-то ты можешь знать: «Кто?» Это был сын, запоротого им насмерть человека.

– Не может быть! – воскликнул я.

– Почему? – спросил Учитель.

– Бабушка говорила про семью, где рано из жизни ушёл отец, оставив шестерых детей. Но… она никогда не говорила про деда, своего мужа. А они… они живут в том же селе, и бабушка всегда им помогала…

– Поэтому и помогала, что знала причину их бед, - вздохнул Учитель.

Как многого не знаешь, живя на Земле! Бабушка не любила говорить о своём муже. Она лишь однажды сказала: «Он был очень жестоким человеком и достоин больше осуждения, чем добрых слов, а о покойных плохо не говорят».

Этот вечер был для меня вечером открытий.

– Учитель, а моя мама, кто она? Расскажи мне о ней. Ты можешь?

– Конечно. Прежде, чем стать твоим Учителем, я узнал твою родословную, если так можно сказать. Твоя мать, - продолжил он, - простая крестьянка из семьи Агеевых. Родилась она от молодого князя Голицына, красивого и статного, вскружившего её матери голову. О её рождении он и не знает, потому что никогда не интересовался служанками и крестьянками, с которыми развлекался. Она была покинута своей матерью сразу после рождения. Та даже не приложила её к груди, а как только смогла встать - утопилась в Волге. В семье она была старшей, были ещё и маленькие дети. Поэтому твоя мать и выросла как дочь, а не как внучка. После неё родилось ещё два мальчика. А о старшей дочери было забыто. Даже имя её не произносили в доме. Это было тайной семьи…

Всё, что я узнал, глубоко поразило меня. Больше ни о чём говорить не хотелось. Какое-то время мы молчали, а потом Учитель сказал:

– Иди, отдыхай. Завтра будет трудный день.

Я не возражал.

Утром меня разбудил Учитель, и мы с ним отправились в путь. Он держал меня за руку, и мы куда-то перемещались. Должно быть, место, куда мы направлялись, было далеко. Потому что я успел над этим поразмыслить.

И вот мы остановились. Я огляделся. О! Что это? Где мы? Здесь всё было не так: стоял невообразимый шум, голоса сливались; что-то двигалось, поднимались клубы пыли, от которой першило в горле, и слезились глаза. Я был в замешательстве…

– Пойдём, - сказал Учитель, и я последовал за ним. Мы немного удалились от ужасного места, но и здесь было не лучше, хоть и тише, и меньше пыли.

– Здесь ты будешь работать, - обратился ко мне Учитель, - в нужное время я буду приходить за тобой. А вот и Вайнер, он всё тебе объяснит, - Учитель жестом указал на приближающегося человека.

Тот поднял руку, легким жестом приветствуя нас, и Учитель исчез, а я остался стоять перед человеком, одетым в грубые штаны и грязной рубахе навыпуск. Его руки, с расширенными в суставах пальцами, были грубы. Не знаю почему, но я видел только эти руки, а уж только потом рассмотрел его лицо: обычные бесцветные черты. В тело, казалось, въелась вся пыль, и от этого оно было сероватого оттенка. Глаза! Вот что было живым на этом огрубевшем и неподвижном лице: карие, почти чёрные, они были добры, взгляд мягкий; но эта мягкость терялась в общей суровости лица.

– Вайнер, - представился он.

– Николай, - ответил ему я.

– Ты надолго?

– Не знаю, должно быть, это небольшой срок – двадцать лет, - ответил я немного неуверенно.

– Двадцать? Конечно немного в сравнении с веками, но и долго в сравнении с днями. Что ж, идём, - и он пригласил жестом следовать за собой.

Мы шли к дыре, зияющей чернотой в невысокой и со всех сторон осыпающейся горе. На пути попадались люди, разные: и подавленные, и весёлые, кто-то даже напевал, но все они были увлечены работой, каждый делал что-то своё. Нас, а точнее меня, провожали взгляды, полные сочувствия или ненависти. Но не было безразличия. От ненависти меня коробило. Да, я был во всем чистом, а моё лицо свежим, ничуть не пострадавшим от удушливой пыли. Я чувствовал себя очень неловко и старался никого больше не рассматривать. Мы вошли в тёмный тоннель, в нём лишь изредка в стенах горели установленные светильники. Когда мы проходили их, то по стенам метались причудливые тени. Мы проходили какой-то лабиринт: ходы, ходы, повороты, тупики…

Здесь было сыро, и от этого холодок охватывал тело. Но вот мы остановились.

– Я сейчас вернусь, - сказал Вайнер и исчез в одном тёмном проходе.

Я огляделся. Здесь добывалась руда, какая-то порода, лежал отбойный молоток. Освещение было скудным.

– На, это тебе, - Вайнер вырос как из-под земли, - сегодня ты будешь работать со мной, - и он протянул мне такой же отбойный молоток, что я видел.

Вайнер показал мне и объяснил, как им пользоваться. Но у меня почти ничего не получалось. Он же работал бойко, быстро, с лёгкостью в движениях, как бы играючи. Как ни старался я быть выдержанным, силы оставляли меня. И, наконец, прислонившись к стене, я выронил из рук молоток. Вайнер тряхнул меня за плечо, мне пришлось открыть глаза, но веки были так тяжелы, что я их с трудом удерживал.

– Так не пойдёт, - скорее по губам прочёл я, нежели услышал Вайнера.

Он, поддерживая меня, отвёл немного в сторону и усадил; исчез и снова появился, держа в руках непонятную посуду.

– Попей, будет легче, - и он протянул мне какой-то напиток, глотнув который, я закашлялся. Вайнер рассмеялся, а я разозлился:

– Не вижу ничего смешного!

– Да ты не злись, попей ещё, пройдёт всё. Душно тут, да пыль. Привыкнешь.

Он говорил добродушно, улыбаясь мне. Я отпил ещё из этой посудины непонятной формы, жидкость разливалась по телу теплом. Так казалось мне.

– Что это? – спросил я у Вайнера.

– Малиновая настойка с мёдом и кое-какие травы. Сам изобрёл, - явно желая показать себя, с важностью ответил Вайнер. - Ну что, отошёл? – добавил он, принимая от меня пустую посудину. - Вон там тележка, - и он указал на тупик, - то, что надробил, вывези наверх, я покажу дорогу, и где оставить.

Силы мои были восстановлены. Я сходил за тележкой и вопросительно посмотрел на Вайнера: «А как это всё собирать?», и он, словно прочтя мои мысли, наклонился и быстрыми ловкими движениями стал собирать руду руками, наполняя тележку. Я последовал его примеру. Вдвоем мы быстро наполнили тележку. Мы отправились наверх. Вайнер шёл впереди, а я за ним, толкая тележку. Он показал мне, где ссыпать руду. Наверху хоть и было пыльно, всё ж дышалось легче, и я словно опьянел, у меня всё поплыло перед глазами, но усилием воли я удержался на ногах. В этот день я отбил всего шесть тележек руды. Это было очень мало, но Вайнер мне ничего не сказал. Он проявил ко мне сострадание, и я ответил ему взаимностью. Я чувствовал в себе силы и, когда вывез последнюю свою тележку с рудой, стал загружать руду, которую добывал он. Вайнер улыбнулся, хотел что-то сказать, но промолчал.

Поднявшись наверх в очередной раз, я увидел Учителя, он шёл, направляясь ко мне.

– Ты ещё долго будешь работать? – спросил Учитель.

– Нет, кажется, я своё вывез уже…

– Он помогает мне, - оборвал меня на полуслове Вайнер, неизвестно откуда взявшийся, и добавил: - Ты можешь идти. Благодарю за помощь. – И, не добавив ни слова, он исчез в темноте тоннеля.

– Учитель, - обратился я, - я что-то сделал не так?

– Потом всё обсудим. Идём, - он взял меня за руку, и мы снова долго перемещались.

И вот мы уже у домика Учителя, маленького и аккуратного. Только теперь я почувствовал, что устал.

– Иди, умойся, - предложил Учитель, - и переоденься, я всё там приготовил для тебя.

Повторять дважды не было нужды. Приведя себя в порядок, я вошёл в дом и сразу же бросился на кровать. Сон вмиг окутал меня.

Очнулся я от того, что меня будил Учитель.

– Что, снова на работу? – ужаснулся я.

– Нет, вставай покушать. Учение на сегодня отложу, просто поговорим, если захочешь.

Пшеничные лепёшки и душистый мёд, да чай на травах приободрили меня.

– Что сегодня произошло у Вас? – спросил Учитель меня, и я сразу понял, что он имел в виду меня и Вайнера.

Я коротко рассказал ему о прошедшем дне. Учитель слушал молча; он продолжал молчать, когда я закончил рассказ.

– Учитель, я что-то сделал не так? – снова поинтересовался я, меня съедало любопытство: что же всё-таки произошло?

Учитель какое-то время молчал, а потом, скорее рассуждая вслух, чем обращаясь ко мне, заговорил:

– Как это не похоже на Вайнера! Неужели в его душе проснулось сострадание?.. И это после семи веков-то?! Что ж, посмотрим, что будет дальше, - и, глянув на меня, он сказал: - Отдыхай, а мне надо отлучиться ненадолго. Меня не жди, возможно я задержусь.

Он встал и вышел из дома, а я лёг на кровать и, пока сон не взял меня в свои объятия, пытался осмыслить слова Учителя о Вайнере.

Не знаю, когда вернулся Учитель, и как я заснул, но очнулся я от толчка как бы изнутри. Открыв глаза, я увидел Учителя, он стоял у окна. Заметив, что я проснулся, он обратился ко мне:

– Вставай, пора на работу. Как и в прошлый раз, я приду за тобой. И… - он осёкся, не закончив фразы.

Какое-то время было полно однообразия. Вайнер был молчалив, мне даже казалось, что его взгляд потускнел. В сердце закралось сомнение: не из-за меня ли? Ведь он проявил ко мне сострадание, за что, возможно, был наказан. Этого я не мог допустить и старался как можно лучше работать, чтобы хоть как-то оправдаться перед Вайнером.

И вот однажды, закончив свою работу, я, как бывало нередко, снова стал помогать Вайнеру. Я заметил улыбку на его лице, а в глазах блеснул живой огонёк. Наполнив в очередной раз тележку, я хотел подниматься наверх, но Вайнер остановил меня, положив руку на плечо.

– Отдохни, - предложил он и присел на корточки рядом с тележкой.

Я сделал также. Глядя на меня в упор, Вайнер спросил:

– Я не противен тебе?

– Нет, с чего ты взял?

– И ты не испытываешь ко мне ненависти?

– Нет, наоборот, ты был добр ко мне. За что же ненавидеть тебя?

– Значит, я не ошибся, ты всего раз был на Земле, иначе по-другому бы рассуждал.

– О чём ты, Вайнер? – в первый раз я обратился к нему по имени.

– Да так… Ненавидят меня здесь…

– Но не я!

– Знаешь, - обратился он ко мне, - я не знаю, что происходит во мне… Понимаешь, меня сгноить хотели здесь, да я выжил. Дали работу получше, да я ненавидеть всех стал, и меня тоже все. Кто здесь подолгу работает, презирают за то, что я выбился вроде бы как в старшие среди них. А ты не такой, тебя как брата хочется обнять. Мне дико это чувство, я никого не любил. Меня словно изнутри что-то распирает, боюсь не выдержу, взорвусь…

Немного помолчав, он продолжил:

– Жалко мне порой становится всех их, - и он жестом указал вокруг себя, - гибнут ведь многие ни за что…

– Как ни за что? – удивился я.

– Да так… Прояви они хоть каплю жалости друг к другу, быстрее бы оставили весь этот кошмар, так нет же, подлости строят, измываются один над другим, - бросил он в сердцах.

– А ты-то сам, что ж здесь, если знаешь выход?

– А куда мне идти? Кто и где меня ждёт? Ты знаешь, сколько я здесь? Семь веков! Привык уже… Да и не так давно понял, что можно к ненавидящим тебя относиться по-другому… Это ты во мне всё перевернул вверх дном… - и Вайнер резко вскочил на ноги и с силой толкнул тележку, да так, что она чуть не перевернулась. Я не стал его останавливать.

Я ждал, пока Вайнер вернётся. И вот он идёт. Голова опущена, и мне кажется, что он обессилел. Оставив тележку, он подошёл ко мне. Его глаза были влажными:

– А как там? – спросил он многозначительно. – Ты ведь каждый день там бываешь?

– А ты не помнишь? Ведь не сразу же сюда попал?

– О! Тогда было ещё хуже, чем здесь. Сплошной кошмар, - и он передёрнулся.

– На какой срок ты отправлен сюда?

– Навечно! – выдохнул Вайнер. - Мне было лучше исчезнуть…

Вдруг он насторожился и, глядя на меня, сказал:

– Идём, это за тобой. Но их много… К чему бы это?

Мы быстро поднялись наверх, я удивился лишь, как это Вайнер определил, что делается «там»? У меня не получалось. Выйдя из тоннеля, мы оба замерли. Перед нами было три человека в белых одеждах, и чуть поодаль стоял Учитель. Как странно было видеть здесь людей в белых одеяниях, и как разителен был контраст между ними и всеми, населявшим эти рудники.

Все, кто работал наверху, оставили свои работы, всё внимание было приковано к этим людям в белом. Один из них обратился к нам: сначала - ко мне, потом - к Вайнеру:

– С этого момента ты освобождаешься от работ на руднике. Твой Учитель будет заниматься с тобой и всё объяснит тебе. Ты же, - он обратился к Вайнеру, - последуешь за нами. Тебе даруется жизнь!

Вайнер словно обезумел, он бросился ко мне и зарыдал, бормоча сквозь рвущиеся стоны:

– Это всё ты перевернул, ты… вверх дном… я ненавижу тебя, нет… нет… ты вернул меня к жизни… ты брат мне… Зачем? … Я не смогу там жить… - и так же внезапно, как начались его стенания, всё стихло в нём. Он отпустил меня и, хлопнув по плечу, сказал вполне внятно:

– Прости, Николай, весь мой бред. Ты как брат мне, но я не хочу тебя больше видеть… Может быть потом когда-нибудь… Прощай! – и он пошёл к людям в белом, а я - к Учителю.

Больше я не был на руднике. Так было решено не мной. И я не знаю, радоваться этому или нет. Возможно, лучше было бы мне работать там, тогда бы оставалось меньше времени для моих безумств. Но об этом чуть позже.

Когда мы вернулись с Учителем домой, я спросил у него:

– Что произошло сегодня на руднике?

– Это редкий случай, когда освобождался от повинностей сосланный на смерть, - ответил Учитель. - Ты же освобождён тоже. И не случайно, потому что ты своими действиями вверг Вайнера в смятение, тем самым помог сохраниться душе. Это очень важно. Со временем ты это поймёшь.

– Что же ждёт меня теперь?

– Да ни чего! Будешь жить и учиться. А по истечении срока повинностей – двадцать лет – начнёшь работать, а пока свободен ты, понимаешь, свободен! – и Учитель, подойдя, привлёк меня к себе.

Свобода! Полная свобода! Я мог путешествовать, да ведь мне надо было обустраиваться, не мог же я вечно жить у Учителя.

Первое время после освобождения от повинностей на руднике я усиленно занимался. Учился владеть своим телом при перемещении на разные расстояния. Мне это казалось сложным, но куда было сложнее с конструированием одежды. Я никогда не задумывался над тем, как она кроится и шьется. А теперь мне предстояло овладеть этим искусством. Здесь нет портных. Каждый сам себе и портной, и швея. Одежда может меняться мгновенно, стоит только захотеть и подумать об этом.

Но есть одна деталь, без который все труды будут напрасными: чтобы вещь была в пору и хорошо смотрелась, надо чётко представлять себе, где и как она будет закреплена, где будут складки и разрезы, и каковы её размеры. Мне это давалось с трудом. Всё, что я пытался водрузить на себя, не было прочным. И, не будь рядом Учителя, ходить бы мне в лохмотьях.

Одежда… Из чего она? Это тонкая материальная субстанция, достаточно плотная и ощутимая. Можно, не зная названия ткани, а просто представляя, какой она должна быть: мягкой, грубой, плотной и так далее, выбирать её. Цвет и фасон одежды зависит от фантазии её творца.

Однажды в беседе мне Учитель рассказал об очень важном. Мне было трудно многому научиться, и Учитель объяснил мне это так:

– Не переживай, Николай, таких «неумех», как ты, много. Это зависит от того, сколько раз ты жил в теле.

– Как это? – поинтересовался я.

– Дух, не единожды заключённый в тело, богат опытом предыдущих жизней, в том числе и вне тела. Такие духи после перехода сюда в короткий миг восстанавливают свои знания, и им уже не надо учиться. Ты же совсем молод. Приобретая знания, ты их сохранишь. Рано или поздно ты вернёшься на Землю, но придя вновь сюда, тебе я не буду нужен. И вообще нужды в Учителе не будет. Разве что будет определён кто-то встречать тебя. Таков обычай.

– Зачем вообще возвращаться на Землю, ведь здесь так хорошо?

– Не всем хорошо и не всё! Каждый идёт на Землю за чем-то своим, чего невозможно приобрести здесь.

– Разве такое возможно?

– Ещё как! Дух не порождает духа, как плоть порождает дитя от плоти. И здесь невозможно найти любовь!

– Любовь?! Почему невозможно?

– Любовь… О ней можно говорить по-разному. Здесь есть любовь, она возможна везде. Но… обрести любовь – любимого или любимую – это дано только людям. Здесь же можно продолжать любить, и только…

– Как же так? – не унимался я, но мой вопрос повис в воздухе. Учитель погрузился в свои думы. Потом, как бы стряхнув с себя всё навалившееся, он спросил:

– Ты что-то ещё хочешь знать?

– Да. Мне бабушка говорила, что после смерти любящие встречаются.

– Это так, она права.

– Учитель, - обратился я к нему осторожно, - я хочу увидеть Тамару. Это возможно?

– Знаешь, - он подбирал слова, не зная, как сказать мне об этом, - не торопи эту встречу… Найди себе хоть пристанище какое… - Он какое-то время молчал, а после продолжил: - Негоже как-то без дома. Куда же ты её введёшь, что ты ей предложишь?

Слова Учителя заставили меня задуматься. Да и вообще его поведение было весьма странным, когда разговор заходил о Тамаре. Это наполняло меня тревогой. Конечно, я был согласен с Учителем, что мне надо строить дом. Но где? Надо найти место, а для этого – путешествовать.

Мои учения стали приносить плоды. Передвигался я свободно, кое-чему научился и в конструировании одежды. Пусть хорошо получалось только простое, но мне этого было достаточно. Научился я и готовить себе пищу. С едой здесь всё обстоит так же, как и на земле, с той лишь разницей, что не едят мяса, его попросту нет. Да и нужды в нём нет. Учитель объяснил мне ещё некоторые условности Небесной Страны.

– Когда будешь путешествовать, да и мало ли с чем придётся соприкоснуться, будь внимателен прежде всего к себе. Если тебе что-либо не нравится в человеке, извинись перед ним и быстро удались от него на любое расстояние. Вообще же, - продолжал Учитель, - зло всегда отличимо. Даже у Ангелов зла глаза колючие и холодные, постоянно бегают. Лучше не входить вообще в контакт с ними… Особых правил в общении не существует, просто живи, полагаясь на свою интуицию.

Этот разговор зашёл, как раз когда я хотел отправиться в путешествие.

– Ты достиг в учении многого. Образование же получишь постепенно, а пока можешь быть свободным, - говорил мне Учитель.

– Образование? – переспросил его я.

– Да. Тебе дан доступ во все отделы книгохранилища, значит ты должен получить образование.

– Я как-то совсем забыл об этом.

– Такое нельзя забывать и нельзя упускать возможность учиться.

– Учитель, а вовремя моего отсутствия, чем займёшься ты?

– Не знаю. Я не думал об этом. Хотя, скорее всего, отправлюсь к старцу Николосу. Нам всегда есть, о чём поговорить.

– Мы можем пойти к нему вместе, я тоже хотел бы его повидать.

– Что ж, тогда после отдыха и отправимся к нему.

Решено – сделано, и вот уже старец приветствует нас. Рядом с двумя дорогими мне существами я обрёл уверенность в себе, в своих силах. Не думая надолго оставаться у старца Николоса, я всё же задержался у него.

Мне было интересно возиться с пчёлами: проверять рамки, да и просто наблюдать за этими насекомыми – трудягами. Хватало забот и по саду. И мы втроём работали в саду: прочищали заросшие травой арыки, поливали сад, но больше всего мне нравилось ухаживать за цветами. Что меня удивило? Сами цветы! Они имеют каждый свой голос и тихо напевают. Можно было сказать, что я очутился в сказке. Присев возле огромного куста розы, после того, как полил его, я любовался огромным цветком – нежно-розовым, благоухающим:

– Роза, как ты прекрасна! – вырвалось у меня.

– Хочешь, я спою тебе? – я не слышал, кто говорит это, но вопрос был задан реально.

– Кто ты? – спросил я.

– Роза! Разве ты не догадался?

Моему удивлению не было границ!

– Разве цветы умеют петь?

– Смешной ты какой-то, конечно умеют, Хочешь, спою?

– О! Да.

Это было тихое нежное звучание. Мелодичные переходы в напеве сменялись один другим. Слов не было, только звучание неведомого мне инструмента. Я был заворожён. И, видимо, очнулся не сразу. Но сколько я ни пробовал заговорить с розой снова, у меня ничего не вышло, и я решил, что мне всё пригрезилось.

Это событие не давало мне покоя, и я рассказал о случившемся. Стариц Николос спросил:

– Ты помнишь, какая это была роза?

– Конечно, помню.

– Покажи мне её.

Когда мы подошли к кусту роз, я указал на прекрасный цветок. Старец срезал его! Я только успел ахнуть от неожиданности. Вернувшись в дом, старец поставил розу в красивую вазу из прозрачного стекла и, глядя на меня, сказал:

– Не расстраивайся так. Пока она постоит здесь, а как опадут лепестки, собранная энергия отправится на Землю, и там родится малыш.

Я был в полном недоумении, что вызвало смех у Учителя.

– Николай, тебе так много ещё предстоит узнать! Понимаешь, на Земле росла роза, она впитывала в себя солнечные лучи и, собирая их, копила энергию. Но её срезали. Когда лепестки завяли или осыпались, энергия освободилась и, поднявшись ввысь, нашла родственное себе – розу, похожую на неё, и вселилась в этот цветок, - Учитель указал рукой на розу в вазе и продолжил, - здесь за ней ухаживали, и она окрепла. Спев песню тебе, она оповестила, что хочет жить и развиваться дальше. Это ведь всего лишь цветок… он может мыслить, но не разумен. У неё только и хватило разума заговорить с тобой и спеть, но этим всё и закончилось. Она ничего больше не может.

– Это что, все цветы так живут?

– Нет, не все, - ответил мне старец Николос, - только те, которые набрали достаточно энергии, чтобы дать жизнь телу.

– И что, разве любой может поступать так, как ты? – обратился я к Николосу.

– Нет, - вмешался Учитель, - у Николоса работа такая здесь.

– Поэтому я так и слежу за садом и цветником. Мне работа эта в радость.

То, что я узнал здесь о цветах, заставило меня несколько уединиться и поразмыслить.

Какое-то время я пробыл ещё с Учителем и старцем Николосом, а потом отправился в путь.

Не знаю, почему, но мне очень захотелось увидеть Марту и Бена. Подумав о них, я оказался около их дома. Теперь я свободно мог войти в этот дом. Марта очень удивилась, увидев меня, но и обрадовалась.

– Ты надолго? – спросила она, - а то Бена нет дома, вернётся, узнает, что ты был – голову совсем потеряет.

– Ничего, я дождусь его, торопиться некуда.

– Как ты? Успел устроиться?

– Нет, ещё нет. Вот хочу место найти, где дом ставить. Да хотелось вас повидать.

– Я рада, что не забыл про нас.

Мы долго разговаривали. Впрочем, Марта чаще задавала вопросы, а я ей отвечал. Потом она предложила мне пройтись по саду, на что я охотно согласился.

– Видишь, - говорила Марта, - все арыки чисты и всё полито, подрезано. Это Бен! Благодаря тебе он изменился.

– Почему ты так думаешь?

– Он всё время помнил тебя, а как-то раз сказал мне: «Я помощником тебе должен быть, пока отца нет, так Николай мне говорил». Знаешь, он мне так ничего и не рассказал о том, как вы расстались. Просто говорит, что проводил, и всё.

– Он просил меня взять его с собой, но я не мог этого сделать, да и не должен… ты же понимаешь…

– Да, конечно…

– Мам! Ты где? – оборвал Марту голос Бена, несущийся со двора.

– Ты немного побудь здесь, - обратилась ко мне Марта, - хочу подшутить над Беном. – И она легкой походкой направилась к дому.

Я тоже подошёл к дому, но остановился так, чтобы меня не было видно.

– Мам, ты такая веселая! Что случилось?!

– А вот угадай!

– Бен повертел головой во все стороны и выпалил:

– Николай! Ты в саду, выходи, я всё равно тебя найду!

Что мне оставалось делать? Я вышел во двор. Бен буквально чуть не сбил меня с ног. Когда прошла волна первого восторга у него, я спросил:

– Как ты догадался обо мне?

– Это было не трудно! Её глаза, - он обернулся к матери, - со дня твоего ухода так не светились, даже если я был послушным и всё делал, что она просила.

Розыгрыш не удался, Бен оказался хитрее нас. Но всё равно мы все втроём были счастливы. Мне хотелось расспросить Марту о её земной жизни, но я не решался на это. Когда Бен хоть вскользь упоминал об отце, у неё на глазах выступали слёзы. А мне хотелось видеть её радостной и улыбающейся, ведь улыбка была так ей к лицу.

Я понимал, что долго оставаться у них не стоит, так труднее будет прощаться, но нас незаметно настиг вечер, и Марта ни за что не отпустила бы меня в ночь.

Утром Марта с Беном проводили меня. Марта пыталась казаться весёлой, но в глазах её стояла грусть.

– Я ещё как-нибудь навещу вас.

– Я буду ждать, - только и ответила Марта. Повернувшись, она почти бегом направилась к дому. Бен хотел было кинуться за ней, но передумал и увязался за мной.

– Не думай, что буду, как в прошлый раз, просить взять с собой, я только немного провожу тебя. Можно?

– Конечно можно.

– А куда ты хочешь идти теперь?

– Пока хочу повидать родных своих.

– Значит, на Землю идёшь?

– Выходит, что так.

– Тогда мне лучше вернуться домой. Я не пойду туда с тобой.

– И то верно. Маму утешь и слушайся её, она у тебя ранимая очень.

– Знаю… Ну, прощай! – и Бен резко исчез из вида. Я же, подумав, оказался у дороги, обсаженной ольхой.

Мне надо было пройти через нечто плотное, чтобы достичь родных и Земли.

Рядом со мной никого не было, а я не знал, как мне преодолеть незримую преграду на пути. Я пытался просто войти, но натыкался на стену. Все попытки пройти были неудачны, что ввело меня в отчаяние. Тогда я увидел дом бабушки, и мне страстно захотелось быть рядом с ней. Одного желания оказалось куда предостаточно, чтобы пройти этот барьер. И вот я в родном доме. Внезапно я остановился: «А каким будет мой дом?» - подумалось мне… Вспомнилось, как нередко мы с Тамарой любовались одним домом в Саратове. Это был брошенный особняк, но если привести его в порядок… Решение было молниеносным: мой дом будет похож на тот, но только я внесу кое-какие изменения в фасаде постройки. От принятого решения на сердце стало радостно, и мне подумалось, что Тамара одобрит моё решение.

В этот раз мне хотелось повидать всех. Бабушку я не застал и, подумав, оказался подле Анны. Бедная моя сестра! Она уложила детей спать, а сама пыталась утихомирить своего пьяного мужа. Он был готов броситься на неё с кулаками… Этого вынести я не мог, во мне вспыхнула ярость, и что было сил я обрушился на него. Артур не устоял на ногах и рухнул на пол. Он был в недоумении, впрочем, как и Анна тоже. Но не я своим телом повалил его, а моё желание остановить Артура повергло его на пол. Это я после узнал от Учителя. Мне было жалко Анну, но я не мог ничем помочь ей. Всё, что я видел, причиняло мне нестерпимую боль, больше я не мог оставаться здесь. И тогда я перенёсся в дом отца. Он был дома и мы долго разговаривали с ним. Я решился задать ему вопрос, который не давал мне покоя: «Отец на похоронах сказал, что виновен, но в чём?»

– Отец, - обратился я к нему, - в чём ты считаешь себя виноватым?

– О чём ты?

– Когда умерла мама, мы были совсем маленькими. Когда же хоронили меня, ты просил простить тебя… За что?

– Твоя смерть - мне в наказание! Ты прав, когда умерла Татьяна, твоя мать, вы были ещё детьми. И она просила меня заботиться о вас, сохранить вас, а я… - отец осёкся.

– Я ни в чём не виню тебя.

– Ты-то, может и нет, а она? Моя Танечка, она не простит мне этого никогда. Я не удержал Анну, она несчастна в браке. А что видел ты? Я мог дать тебе больше, но ничего не сделал. За это Господь и наказал меня. Он отнял тебя. А ты - мой единственный сын!

– Не казни себя так, отец, - я пытался успокоить его.

– О чём ты говоришь, сынок? Наш род закончен на тебе: ты не дал ему продолжение, а я уже не способен на это.

Я не находил, о чем заговорить, отец был безутешен.

– Если б ты знал, сынок, как я хочу уйти к твоей матери…

– Не спеши, её нет там!

– Ты в своём уме? Разве ты не видел её?

– Нет, отец, не видел. Танюшка, дочь Анны, вот где сейчас наша мать и твоя жена.

– Нет!.. Нет… Это невозможно… Вот почему малышка… так во всём похожа на неё. Жесты, посадка головы, а голос… Это бред… Она не могла уйти, не дождавшись меня; она не могла…

– Отец, - я тряс его за плечи, желая привести его в чувства, - отец, но это так. Я знаю точно.

Он смотрел на меня, но не видел и всё продолжал бормотать:

– Она не простила меня… не простила…

Какое-то время я был с отцом, но он совсем не замечал меня. Мне, словно ребёнку, хотелось расплакаться. И, как в детстве, хотелось зарыться лицом в складках юбки Анфиски и выплакать всю боль и обиду. Невольно я снова оказался в доме бабушки. Анфиска и бабушка были в саду. Я подошёл к ним. Не знаю, к кому мне хотелось прижаться больше… Обе женщины обомлели. И я обнял обеих сразу… Анфиска хлопотала, накрывая на стол, а мы с бабушкой разговаривали об отце. Рассказал я и о матери. Я просил бабушку помочь отцу, она только разводила руками и плакала.

– Я не знаю, когда он был здесь в последний раз. Не приезжает он ко мне, да и не станет слушать он меня…

Мы засиделись до поздних петухов, мне было время уходить. Но уходить не хотелось. И всё же я не мог оставаться здесь…