В этом месте по замыслу автора в аудиоверсии книги звучит перекличка музыкальных тем в исполнении группы «Серебро» и Адриано Челентано. 12 страница

– Да, пожалуйста, – Я в санпропускник, что-то лампочки барахлят, – подхватил Михаил. Голиков отвернулся и стал снимать показания приборов на пульте управления реактором.

– Кирилл Ефимович, ну а сюда то вы как? Нет, ну всё понятно, атомоходы это, конечно, «круто». Костя делал первый рейс с Шубиным на одной вахте и впервые, с огромным интересом слушал эту историю. Тот сник, налил себе чаю и уже как-то скорее лично, подойдя к Косте тихо сказал: – Развёлся я и мне сразу визу – хлоп, закрыли. Тогда жёстко, никто не разбирался... Да и что это была за жизнь, если мы за год, раз на неделю зашли в Ленинград. Это сейчас и семью с собой можно взять, жене перелёт в любую точку оплатят, рейсы не такие долгие. А тогда… Да я вообще хотел на атомоходы, постоянно!

…За красным восходом розовый закат.

Скованные одной цепью, связанные одной целью…,

Вахта закончилась незаметно. Расходиться не хотелось. Решили собраться у Голикова в каюте, отметить возвращение Волгина. Разложили нехитрую закуску. Выпили по рюмке. До следующей вахты было ещё время отдохнуть. Костя, тоже родом из Петербурга, опять втянул Андрея в их старую игру. Принёс из каюты карту города, центральную часть. Отдали ее Шубину. Тот выбрал сначала улицу Рылеева, но ребята отказались и выбрали улицу Маяковского. Стали по очереди вспоминать дома на ней и пытаться их описывать.

Вот и осталось,
Лишь снять усталость,
И этот вечер
Мне душу лечит
Зеленоглазое такси, притормози, притормози….
Победил Костя, он назвал шесть домов: две гимназии, булочную да гастроном на углу Некрасова. Андрей вспомнил бар «Ливерпуль» и кафе «Бальзак» напротив. Костин старший брат, Вадим, в свое время тоже закончил «макаровку». Но его морская карьера оказалась короткой. Только один рейс, из тогдашнего еще Ленинграда до Риги, откуда он сбежал с судна, даже не предупредив никого о своем отъезде. Сел на поезд в Москву, откуда вернулся с Ниной, в свой город, похоже, уже навсегда. Нина была грузинка. После смерти отца она с матерью и младшим братом переехала в Москву к родне. Нина окончила художественную школу в Тбилиси. Тем летом приехала в Ленинград на пару дней к друзьям, стояла на Невском со своими акварельками. Время было трудное, кроме, плавленых сырков, консервированной морской капусты да кое где кубинских сигар по рублю за штуку с прилавков магазинов «таинственным образом» все исчезло, будто бы все разом в стране перестали ходить на работу. Костина мать помогла, им дали комнату в ЖЭКовском фонде. Это была, наверное, самая экстравагантная семейная пара дворников на весь город. Рано утром, когда все еще спали, они убирали мусор, чистили город, чтобы днем рисовать его пейзажи. Сначала она, как прилежная ученица, старательно «фотографировала» город своим карандашом, потом начала раскрашивать дома яркими красками. Вскоре она нашла свой стиль. Вполне достоверно, узнаваемо выписывала каждый дом в отдельности, но компоновала городские пейзажи по своей прихоти, заворачивая прямые петербургские «першпективы» в кривые тбилисские, старомосковские закоулки, перемешивая знакомые дома, дворцы и соборы в новых неожиданных сочетаниях, наклоняя их к воде или вытягивая в небо.

… Когда на сердце тяжесть

И холодно в груди,

К ступеням Эрмитажа

Ты в сумерки приди…

Глядя на ее рисунки, Андрей начал понимать для себя смысл, суть этого города. Город, который возник вдруг, в одночасье, по прихоти Царя и по воле Провидения, его на это подвигнувшего, самим своим рождением вновь подтвердивший первенство Духа среди хаоса мира. Когда среди воды, болот и лесов сначала закладывались храмы, соборы и дворцы, наперегонки с кораблями на верфях, а уже потом дома для простых смертных. Город, где пушечные салюты и крики «Виват!» на пирах заглушали стоны и причитания немощных и недовольных. Триста лет назад сюда стали приезжать известные архитекторы, художники из Германии, Голландии, Франции, Италии, других европейских стран, чтобы возродить здесь все лучшее, что накопило человечество за свою историю, от богов и героев древнего мира к славе новейших дней. Они приезжали, с надеждой воплотить на пустынных берегах самые свои смелые творческие идеи и фантазии. Те идеи, которые по многим причинам не могли тогда увидеть свет на их родине. Они не копировали, они участвовали в создании нового города. Города будущего, города мечты! Сюда потянулся и простой мастеровой, ремесленный люд. Ведь, даже своей топографией город напоминает воронку, раструб, широкой частью направленный на запад, чтобы принять через паpадный подъезд потомков тех, кто прошел через эти земли много веков назад великим табором переселения народов, наполнить бескрайние евразийские просторы великой европейской культурой. Отсюда, наверное, и те крайности потом в отношении к России в целом, то любовь и восторг, то ненависть и отчуждение. А как относиться, если у вас вдруг, в одночасье отнять мечту, кров, имущество, саму жизнь?! И как трудно потом поверить снова...

Теперь уже не надо было мести метлой, Вадик держал кафе на Моховой. Пожалуй, это кафе, да голубятня на крыше, едва ли не последняя в городе, удерживали его здесь. Когда Андрей спросил, не тянет ли его в море, тот вместо ответа достал большую связку ключей от чердаков многих домов Центрального района, доставшуюся ему в наследство от прежней работы, пообещал, как-нибудь провести его по петербургским крышам в пору белых ночей…

… А знаешь, там не страшно, я думаю не страшно,
Ну как быть может страшно в стране наших снов?
Там есть, конечно, солнце - оранжевое солнце –
Гуляет по проспектам больших городов.
А мы сидим на крыше – кто выше, а кто ниже, …

Все как-то загрустили. Костя неожиданно достал записную книжечку из кармана и спросил:

- Можно прочитать, я тут написал...

- Костенька, конечно, дорогой, просим! - ободрил его Шубин.

Я люблю возвращаться под вечер

Сразу с поезда – вспышки реклам

Постою, вскину сумку на плечи

И вперёд, прямо в грохот и гам

Вечер стелется праздничной шалью

Оживает холодный гранит.

Расправляя убор свой хрустальный

Просыпается Невский, шумит.

Всё такой же, блестяще надменный,

Равнодушно холодный, чужой.

Узнаю, ты всё тот, неизменный

Милый город, я снова с тобой!

Сколько раз твои серые плечи,

Взгляд туманный вдали вспоминал!

В женских лицах холодно беспечных

Чистый лик твой наследный искал!

Шорох шин, разметаются лужи,

Чей-то профиль в оконном стекле.

Как всегда, одинокие души

Собираются в этом кафе.

«Чёрт возьми! Вот и дома, встречайте!

Я на Невском, звоню из метро.

Всё о’кей, я лечу, накрывайте!

Всё нормально. Да. Жму на все сто»…

Вот и всё, снова сырость и холод,

Суета в сигаретном чаду.

Ну и что?! Я вернулся в свой город!

Я такой же, как вы, здесь живу.

– «Люблю, тебя, Петра творенье!». Ох, Костенька, разбередили вы душу своим прекрасным творчеством. Давайте-ка еще по рюмочке! – вздохнул Шубин. Андрей взял гитару, задумчиво перебрал струны, начал напевать:

Под небом голубым

Есть город золотой…

Кто любит, тот любим,

Кто светел, тот и свят…– подхватил Костя..

– Вот люди, все ищут затерянный где-то город, обетованную землю, а между тем золотой век человечества, собственно говоря, уже наступил, господа хорошие, – произнес Голиков, главный физик атомохода, передвигая очередную шахматную фигуру на деревянной доске.

Должность эта стояла особняком. Мало кто на судне, пожалуй, только главный механик, да начальник службы радиационной безопасности понимали в полной мере важность и значение того, что он делал. Ведь каждая новая загрузка ядерного топлива, рассчитанная на несколько лет непрерывной эксплуатации, представляет собой новую улучшенную композицию. Именно главный физик изучает рекомендации изготовителей, следит за правильной безопасной эксплуатацией, за равномерностью выгорания топлива, удлиняя срок службы топливных элементов и экономя миллионы рублей. Голиков, безусловно, был интеллектуал. Иногда казалось, что его мозг представлял собой электронно-вычислительный комплекс. В молодости он свободно перемножал в уме трехзначные цифры. Даже личную жизнь он решал не без неумолимых законов логики. После нескольких лет работы в Арктике, как-то уходя в отпуск, он заявил, что настоящий полярный моряк должен жить как можно южнее и посему он целенаправленно едет в город Сочи, чтобы найти там жену и кров. Каково же было удивление его коллег, когда из отпуска он вернулся загоревший и с обручальным кольцом на пальце. Высокий, бритый мужчина с крупными чертами лица, он и внешне напоминал академика Александрова, крестного отца всех атомных ледоколов. Хотя, задумано это было еще совместно с Курчатовым – обуздать «адское пламя» ядерного взрыва и направить его на мирное служение людям.

В стенгазете, приуроченной к 8 марта, будучи председателем судовой профсоюзной ячейки, Голиков описал представительниц прекрасной половины человечества как физические объекты, обладающие корпускулярно-волновыми свойствами, к которым применим лишь вероятностно-статистический характер прогноза поведения. Так, находясь в свободном состоянии, они проявляют свои волновые качества периодической сменой настроения, умудряются залезать в вечерние платья на два размера меньше, просачиваются на закрытые вечеринки, сливаются в резонансе с подругами на время бесконечных телефонных разговоров, демонстрируя тем самым такие волновые явления, как дифракция и интерференция. Наталкиваясь же на лицо противоположного пола, и оказавшись в поле его тяготения, женщина тут же проявляет свою корпускулярную природу, и в процессе поиска устойчивой орбиты испускает избыточную энергию через любовные сцены, скандалы, битье посуды или принимает ее в виде знаков внимания, новых нарядов и ювелирных украшений. Кроме того, широкая норма реакции делает женский пол более изменчивым и пластичным в онтогенезе. Она позволяет особям женского пола покинуть зоны элиминации и дискомфорта, собраться в зоне комфорта и уменьшить фенотипическую дисперсию и смертность.

– Возьмите, к примеру, наш атомоход или лучше новый «Сибиряков», – продолжил Голиков. – Кстати, уран – один из самых распространённых элементов в природе, он есть везде: в морской воде, в камне, в почве. Этого хватит на тысячи и тысячи лет всему человечеству. Технологии у нас обкатаны, доведены до совершенства. Пожалуйста, хоть Крайний Север, хоть Красное море, пустыни Аравии: теплицы, парники, испарители для пресной воды, электроэнергия, хоть бы и просто плавучие города! Впрочем, нынешняя атомная энергетика – это уже… то же самое что в космос на порохе летать, двадцатый век, техническое средневековье, – усмехнулся он. – Океан, вот цель Человечества на ближайшее тысячелетие. Так что, ваш Золотой Город технологически уже возможен, –подтвердил он снова.

– Ну, Сашенька, спасибо тебе, вернул, так сказать, надежду. Как это у тебя, е-два-е-четыре начинаешь, и сразу тебе м-ц – квадрат и в дамки. – Шубин тепло засмеялся. – Вам, физикам, дай волю, вы бы и господа бога на ученом совете сами бы себе выбирали. Альберта Эйнштейна, небось?

– А что, во всяком случае, старичок, говорят, еще и с юмором был, – заметил Костя.

– Если так, то этот список был бы обширным, уверяю вас. Эммануил Кант, к примеру, и Симон де Лаплас первыми выдвинули идею о том, что наша Солнечная система образовалась из единого газопылевого облака. Хотя, сейчас известно, что эта звездная пыль являлась продуктом распада прежних звездных систем. Но в самом начале после Большого взрыва вся Вселенная была одним облаком газа состоящим в основном из водорода и гелия, равномерно распределенных в пространстве. Вот вам, кстати, и высшая свобода и единство одновременно, - заметил Голиков.

– Когда мы выпьем всю нефть, когда мы выкурим полностью газ, – пропел Андрей.

– Бессмысленный разговор, – подхватил Костя. – Пока всю нефть не выкачают, не опомнятся.– Так в этом-то все и дело, – продолжил Голиков, – каждый считает, что всегда кто-то есть умнее его. Мол, ему и решать. Вот и плывем по течению все вместе в пропасть!

– Почему же в пропасть? – опять вступил в разговор Андрей. – Выкачаем нефть, возьмемся за атом поплотнее.

– Ну послушайте, это какая то узость мышления, я и пить не буду, - возмутился Голиков и решительно отодвинул рюмку на столике.

- Это не узость мышления, это трезвость мышления, - сделал ударение на первом слоге Андрей.

- Да что вы говорите, Андрей, я не верю что вы это всерьез! – вскричал Голиков. Потом даже вскочил от возбуждения. – Миллиарды лет Земля копила углеводороды. Каждый стебелек, каждая травинка миллиарды лет ложились одна к другой, превращаясь в нефть, – повторил он, подойдя к переборке каюты. – Вот, посмотрите сюда. Это сто лет, – и он ногтем большого пальца руки вдавил зазубрину в стену. А теперь от этого миллиметра отсчитайте десять километров, – он сделал несколько шагов, показывая рукой в черноту полярной ночи в иллюминаторе. – Это будет миллиард. Так вот, представьте, за какие-то сто-двести лет мы выкачаем все углеводороды из планеты.

– Ну и что тут такого страшного, – не унимался Андрей, чтобы поддержать интересный разговор, – для чего нефть еще нужна?

– Ну, не знаю, – уже спокойней, поняв, что Андрей, скорее, провоцирует его, продолжил главный физик атомохода. – Ведь еще Менделеев говорил, нефть сжигать – все равно, что банкнотами печь топить. И потом, вы уверены, что мы все знаем о жизни, о Земле, как о целостной живой экосистеме и какова здесь роль углеводородов? Я уж не говорю про парниковый эффект, загрязнение морей. Да хоть бы и космические полеты, освоение других планет Солнечной системы – Марса, например. Ведь наши углеводороды могли бы стать основой для создания там первичной атмосферы. Кто знает, может подобным способом, в свое время, появилась жизнь и на самой Земле? Все живое на Земле тянется к Солнцу. Каждый год появляется новая трава, растения, побеги кустарников, подрастают деревья. Вот этот прирост фитомассы и есть по сути наша годовая норма на все про все: на чистый воздух, на воду, на еду, на саму жизнь. Весьма вероятно, что сейчас, он снова показал на след от своего ногтя, который уже почти исчез на упругой поверхности стены, мы рубим сук, на котором сами же…, на котором никто уже… ничего не будет, – помрачнев, закончил он.

«20% населения планеты потребляют 80% природных ресурсов Земли. В мире на вооружение тратится в 12 раз больше денежных средств, чем на помощь развивающимся странам.5000 человек ежедневно умирает из-за загрязненной питьевой воды.1 миллиард человек не имеет доступа к питьевой воде, безопасной по санитарным нормам.1 миллиард людей голодает. Более 50% зерна, продаваемого по всему миру, используется для прокорма скота или в качестве биотоплива.40% пахотных земель находится в упадке. Ежегодно с лица Земли исчезает 13 миллионов гектаров леса.1 млекопитающее животное из 4-х, одна птица из 8-и, 1 земноводное из 3-х находится под угрозой исчезновения. Биологические виды вымирают в 1000 раз быстрее естественныхтемпов75% рыбных ресурсов исчезло, исчерпано или находится под угрозой исчезновения. Средняя температура за последние 15 лет достигла самой высокой отметки. Толщина полярной шапки за последние 40 лет уменьшилась на 40%. К 2050 году число климатических беженцев может достигнуть 200 миллионов... должны ли мы возводить стены, чтобы разорвать цепочку человеческой солидарности, разделять людей или защищать счастье одних от несчастья других? Слишком поздно для пессимизма. Я знаю, что даже в одиночку можно разрушить любую стену. Слишком поздно для пессимизма, по всему миру 4 ребенка из 5 ходят в школу... слишком поздно для пессимизма... в наших силах продолжить свою историю вместе... get involved and join us on www.goodplanet.org » Люк Бессон. Home

Андрей, держа гитару на коленях, задумчиво постукивал морзянкой по деке пальцами. Тук, тук, тук, тук… тук… тук… тук, тук, тук. Снова…

- Главное, чтобы на паруса, да на доски для виндсерфинга нефти хватило, а то я еще повороты не освоил, - он резко ударил по струнам, отложил гитару в сторону. - Вроде уже подросли, большие мальчики и девочки стали, а все, как дети, во сне под себя ходим. Похоже, в ближайшее время, нам действительно придется выбирать между фондовыми индексами и Мальдивами в том числе.

-А что, у нас есть выбор? - спросил Костя.

- В прошлом году, когда я улетал с Родоса, то провел ночь в одной гостинице в Афинах, - продолжил Андрей. - Там в фойе была выставка картин. Не то что бы выставка… ну вот, серия наподобие портретов Мерлин Монро Уорхола, только с дискоболом, – Андрей отвел руку за спину с воображаемым диском для метания, имитируя известный скульптурный образ -Я там проездом был, приехал уже заполночь, свет в фойе был притушен. Вообще, надо сказать, что ночь в этой гостинице - это был незабываемый экспириенс причудливого сочетания дизайна в стиле дорожного модерна с самыми современными технологиями, комфортом и отличным сервисом. Внимательный, радушный персонал. Энергичный, я бы сказал даже остроумный, но не назойливый. И буквально, разлитая повсюду атмосфера сексуальности, чувственных наслаждений и неги, - Андрей откинулся в кресле улыбаясь, явно погружаясь в приятные воспоминания.

- В смысле, остроумный? - спросил Костя.

- Не знаю... ну вот, иду по коридору, ночью пусто уже, там уборщик, старик, видит меня, - велком, - говорит, я ему, тоже, ну, как то взгляды встретились, такой, старик, надо сказать, …а он мне швабру протягивает, улыбается, на, мол, развлекись.

- Ну, а ты?

- А что я? Говорю, некогда, вот седьмого числа буду свободен, тогда мол.

- А он?

- Ладно, говорит, а я как раз в отпуск пойду.

-Но, не суть, короче, там в фойе несколько картин висели в ряд. Сначала я подумал, что это дизайн, украшение, яркие пятна на стене. Смотрю, висит пустая рама, просто белое полотно. Пригляделся, а там на белом фоне белый квадрат прорисован живыми мазками, причем посередине поперек проступает вроде как контур, ломаная линия. Ну, то есть ее как бы нет, но идешь, свет по-другому ложится, и видишь, вроде как внизу чуть темнее, вверху светлее. Все дело в мазках видно, под каким они углом. Получается, словно это город, контур домов. Потом такие же висят картины, но уже другого цвета. Красный квадрат, оранжевый, желтый, ну там зеленый, синий, фиолетовый. Такой уже иссиня-черный, наконец, просто черный, как у Малевича.

- Это ты к чему, - снова спросил его Костя.

- Да так, что–то вдруг вспомнил сейчас... Просто там еще одна картина была. Этот же город, наверное, только вблизи, вид сверху под углом. Пусто. Без людей. Один мусор. Много мусора. Сверху смотришь, коробки многоэтажек, улицы и… мусор. Жестяные банки, оберточная бумага, картонные коробки, деревянные ящики, бутылки. Один мусор. А из него торчат верхушки небоскребов…- Андрей замолчал.

- Ну, и какого он цвета, этот… город, - тихо спросил Костя.

- Не помню, не запомнил. Серый, наверное. Я же говорю, брошеный…

 На дальней станции сойду,

Трава по пояс,

И хорошо с былым наедине

Бродить в полях, ничем,

Ничем не беспокоясь,

По васильковой синей тишине…

Лошадью, лошадью ходи, Ефимыч, - прервал повисшее в каюте тягостное молчание Зимин - химик ледокола. Все наклонились над шахматной доской.

- Бесполезно, ваши мелкие дворцовые интриги ни к чему не приведут, вот вам «брусиловский прорыв», - Голиков передвинул ладью через все поле, - на этот раз и шах и мат.

-Ну, что, односельчане, будем э-э-э, … побеждаться? - вопросительно обвел взглядом Шубин, склонившихся над доской товарищей.

- А ну-ка, дай мне гитару, – решительно протянул он руку в сторону Андрея.

- Так ты что же, еще и петь умеешь? - весело спросил тот, протягивая гитару.

- Давай, давай, хватит ля-минорить! - привстав, с бравадцей в голосе, произнес Шубин, забирая гитару из рук Андрея.

- А ведь мог бы, мог бы служить в разведке, а, Ефимыч? Мог бы сниматься в кино?!

-М-о-о-г!, - Он присел и в какой-то старинной манере, высоко задрав локоть левой руки, периодически перехватывая гриф сверху большим пальцем, россыпью резко ударяя по струнам, речитативом запел:

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю

Я коней своих нагайкою стегаю, - погоняю, -

Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,

Чую, с гибельным восторгом - пропадаю, пропадаю!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!...

Андрей вскоре ушёл к себе в каюту. Сегодняшний вечер совсем лишил его душевного покоя. Посидел на диванчике, взял фен, покрутил в руках, потом включил его, поводил струёй воздуха по лицу. Надо бы побриться, подумал он, проведя рукой по подбородку. Отложил фен, выключив его. Корабль качнуло, незапертая дверь в душевую кабину с грохотом ударила по отбойнику. Он встал прикрыть дверь, из зеркала полутемной душевой на него смотрело какое-то странное существо, похожее на белую как снег обезьяну. Включил свет. Да нет, почудилось. Пригладил рукой волосы, надо бы подстричься. Выключил свет, закрыл дверь. Было ощущение, словно лямбда, топливный коэффициент его внутреннего мотора подошел к опасному пределу - воздуха явно не хватало. Он открутил " барашки" иллюминатора и рванул его на себя, жадно вдыхая морозный арктический воздух. Закрыл иллюминатор, подошёл к кровати и рухнул, не раздеваясь, подгребая подушку под себя.

... он брел откуда-то, возвращался от улицы Жуковского по Маяковской… на перекрестке Некрасова остановился в сомнении: можно свернуть налево мимо Чехова, там еще полицейское управление, или выйти на Литейный - шумный, такой длинный, прямой, после Белинского начнется этот забор. Строительные леса, заборы – их ставят, снимают, опять ставят, это кажется вечным. Вот и мечеть, подарок бухарского эмира городу, который год в лесах, словно восточная красавица в паранже… нет, пошел дальше, потом налево на Артиллерийскую, перед гостиницей перешел на другую сторону, быстро по Короленко направо и сразу налево к дому Поэта…

После того как он окрестился, вначале он испытал волнение и душевный подъём. Ему показалось, что, наконец-то он достиг гармонии и просветления в душе, сблизился со многими, кто окружал его, словно растворился, спрятал свою индивидуальность за спинами, среди молящихся в церкви. Но постепенно под натиском обыденности та защита, своего рода нательная рубашка, которую он словно получил при крещении в церкви, эта атмосфера, стала утоньшаться и исчезать. Приятели рядом жили своими повседневными радостями и заботами. Потом он вдруг пристыдился, а как же Мих Мих татарин, Михер, сын Махмуда, с которым они сидят на одной вахте уже третью навигацию, что же, с ним отношения теперь должны как-то поменяться? Потом еще крестик потерял. И вот теперь Марина. После Родоса она была у него первая. Да собственно, он и не мог думать ни о ком другом теперь. Она сушила его изнутри. Дважды приходила к нему во сне.… «Подошла сзади, прижалась на миг, склонив голову ему на плечо, и исчезла, оставив аромат своей благодарной нежности. Словно прощальное прикосновение. Потом, все же, еще раз… застала его врасплох, но он не пустил. Она, наверное, хотела помочь, но он не пустил. Хотел, справиться сам. Когда, понял, кинулся искать, но она уже исчезла…».

You and me

We used to be together

Every day together always...

… Don't speak...

Те дни Арктика, как никогда, давила отупляющим однообразием, низкими облаками, магнитными полями и бесконечной полярной чернотой. Да еще простуда… Казалось, не только свои, цепные псы ту ночь рвали сердце на части, пытаясь вырваться на волю, так позвали на помощь еще весь шабаш, что смогли тогда найти…

Капитана в тот день называли на ты,

Шкипер с юнгой сравнялись в талантах;

Расправляя хребты и срывая бинты,

Бесновались матросы на вантах…

* * *

Первое яркое впечатление её жизни – полярное сияние. Ей три годика, и они с мамой приехали к отцу в гарнизон. Она лежала в снегу, как куколка из матрешки, упакованная в шубку, валенки, платочек, словно в норке, и смотрела зачарованно наверх, как белые всполохи на небе заслоняли звёзды. Потом появилось лицо какой-то женщины: «Ты что, малыш, заснул, а ну-ка, вставай». Потом Севера почти не было в памяти. Зато каждое лето огромная семья в доме деда под Тверью. Он был ректор медицинского института. Двоюродные, троюродные братья, сестра. Жили всё лето с бабушкой, мать, кто-нибудь из теток, дядья. Но на выходные из города, как правило, все собирались, так что места уже не хватало, и мальчишки уходили ночевать к соседке бабе Нюре в сенник. Туда стекалась детвора со всей деревни, и они с Наташкой тоже, пока мать не загоняла их в дом. Как-то в лесу на опушке, недалеко от посёлка, они нашли старую баню. На следующие выходные взрослые топили её по-чёрному. Натянули рядом волейбольную сетку. Когда ей исполнилось восемь, её взяли ловить раков. Дядья Боря и Дима тащили бредень, плетясь по дну ручья и собирая раков, а детвора всей гурьбой бежала впереди и стучала палками по берегам. Было весело. Потом их варили на костре прямо в ведре. Они шевелились, а она плакала. Выходя из дома после дождя, она собирала «улиточек», выползавших на садовую тропинку и асфальт перед калиткой, дезориентированных этой пустотой вокруг, и бережно отправляла обратно в траву. В это лето дед принёс с охоты двух куропаток. Пока он переодевался и мылся, они с Наташей, двоюродной сестрой, похоронили их в саду.

Она стремилась быть с мальчиками, худая, угловатая, она и походила на них. Велосипеды, теперь мопеды, костёр на дальнем покосе у реки допоздна, рассказы про чёрную простыню, старичка-огневичка, игру в бутылочку этим летом повзрослев, она предпочитала сидению дома с младшей сестрой с рукоделием в руках под бабушкины напевы и скороговорки. Сорванный тут же лист подорожника, приложенный к ранке на локте и содранных до крови коленках, пожалуй, единственное лекарство этим летом. Не раз бывало, что краюха свежеиспеченного ржаного хлеба, крынка утреннего молока да печеная в золе костра картошка - вот и вся их еда за целый день. Это была их река, их лес, их лето.

В горнице моей светло,

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро

Молча принесет воды…

Она выбрала спортивную, а не художественную гимнастику. Но после того как упала с бревна, со спортом было покончено. Пока лежала в гипсе, много читала? Все подряд, то что оказалось в доме под рукой: «Темные аллеи» Бунина, «Дама с собачкой» Чехова, «Белые ночи» Достоевского, «Унесенные ветром», «Джейн Эйр». Франсуаза Саган стала на время ее лучшей подругой. Завела дневник, конкурс сочинений в школе - она рискнула написать про любовь, вспоминая мальчишку летом, первый поцелуй. Её похвалили за образы.

… My loneliness is killing me

I must confess, I still believe

When I'm not with you I lose my mind

Give me a sign

Hit me baby one more time.

Oh baby, baby…

Со спортом похоже было «всё», и мама отдала её в бальные танцы. Мальчишки не стало, появилась девушка. Её приняли подруги. Тогда-то они и подружились с Надей. Та росла без отца. Она всё время останавливала Марину от шалостей, но при этом первая же хвалила и гордилась ей, в душе завидуя её смелости.

В первый раз это случилось в пятнадцать, как-то глупо, по-дурному. Она знала, что будет, когда пошла на этот день рождения, но потом пришёл ещё один. Тогда она убежала.

... Первый опыт борьбы против потных рук

Приходит всегда слишком рано.

Любовь - это только лицо на стене,

Любовь - это взгляд с экрана.

Ален Делон говорит по французски…

Всё, с дневником было покончено. Манил город. Хотелось жить «по-настоящему»: курить, есть чипсы, обжиматься с парнями и все такое. Она чувствовала на себе взгляды ребят, когда в короткой юбочке первый раз появилась в «Меридиане» на дискотеке. Как-то раз он подошёл прямо к ней в центре зала, когда она извивалась среди подруг под всполохи света. «Привет», - сказал он, покачиваясь в такт с ней и улыбаясь. Она уже знала, кто он. Через месяц она стала жить у него.

… You’re a woman, I’m a man

This is more then just a fan

I can make you feel so right

Be my lady in the night…

Возможно, он действительно по-своему любил её. Во всяком случае, когда она как-то испугавшись его, пьяного, убежала домой и спряталась у мамы в постели, он пришёл туда плача, долго сидел с матерью на кухне и разговаривал.

Она просто должна была быть с ним всё время рядом. Сидеть за столиком в ресторане, молчать и холодно здороваться с девушками, когда они приносили деньги. «Ты куда? - В туалет. – Хорошо». Через две минуты он заходил туда. Девушки уходили, она оставалась. Это был его ресторан,. Только потом она поняла, что была нужна ему, чтобы все остальные девушки не перессорились, не расцарапали друг другу глаза из-за него. Всё равно, дважды его машины поджигали.

Через год он исчез. На следующий день пришли четверо, спрашивали про него. Потом по очереди стали что-то искать в квартире, пока один был с ней. Искать было нечего, тогда просто сидели рядом на диване, курили, смотрели... Её не убили. Они знали, что она просто кукла.