В этом месте по замыслу автора в аудиоверсии книги звучит перекличка музыкальных тем в исполнении группы «Серебро» и Адриано Челентано. 11 страница

– Садись впереди, сама поведёшь. – Он сел сзади, положил свои ручищи сверху на её ладошки, лежащие на руле: – Давай, газуй. Сначала осторожно, потом, осмелев, она повела машину через редколесье в темноту ночи. Трасса была идеально накатана за месяцы ежедневных объездов закрепленного за заставой участка, свет прожектора вырывал с обочины высокие причудливой формы сугробы, одинокие ели, казавшиеся от этого ещё красивее. Сергей лишь изредка при подъёмах «поддавал газу» и поддерживал руль на виражах. Неожиданно они выскочили на ровную поверхность открытого пространства

– Озеро, мы по озеру едем! – кричал он. – Там Норвегия. Она повернулась, подставив лицо напору морозного воздуха. Вдалеке, по краю озера, тянулась цепочка огней. Выехав на противоположный берег, он остановил машину. – Смотри, – показал он фонариком на тёмный лаз в снегу

– Это что, берлога медведя?

– Нет, – засмеялся Сергей, сам похожий на медведя в распахнутом полушубке при мелькании фонаря, – это наша заимка. Так, снег, дождь переждать. И он начал ногами и руками разгребать снег от входа. – Смотри, – нагнулся он, подсвечивая себе фонарём. Мгновение, и он уже уверенно потянул её за руку вглубь. Внутри плотный утрамбованный снег. Сверху сплетённый из веток навес –каркас для снежного покрова. Он расстелил, стоя на коленях, свой полушубок, лёг сверху, достал бинокль, стал смотреть в сторону озера. – Смотри, какая красота! Она осторожно пригнулась, взяла бинокль и навела на освещённый берег. Аккуратные домики с черепичными крышами. На деревьях светятся праздничные гирлянды.

– Я уеду отсюда, – неожиданно сказал Сергей, – к весне точно, в Москву или Питер сначала, там мать, квартира. Он положил свою ладонь Марине на затылок и потянул на себя. Она свалилась ему на грудь, упёршись щекой в подбородок. – Марина, давай со мной. Выходи за меня замуж.

Фонарик, вставленный ранее в нишу на потолке, осветил Марине его лицо холодное и уверенное, словно вырубленное из куска льда. Она была на его территории, ещё немного и он забудет про всё, про Андрея, про хорошие манеры и вспомнит, что он мужчина, охотник и воин, и он захочет взять её – женщину. Мгновенный испуг пронзил её, животный страх, страх, который как она думала, уже никогда не вернётся. Как тогда, о чём, казалось, она забыла навсегда, снова нахлынуло на неё. Она вырвалась из заимки и бросилась бежать. Выскочив на озеро, она помчалась в сторону береговой полоски света. Он кинулся за ней, потом, поняв, что за ними сейчас могут наблюдать, остановился.

- Стой, Марина, вернись!

- Не подходи! Я сейчас уйду туда! - она махнула рукой назад.- У меня и виза есть! - кричала она в истерике. – Не подходи!

- Стой, - уже спокойно произнес он, доставая рацию: - Евсюхов, давай на четвёртый. Да, озеро. Заберёшь барышню, у моего мотор сдох.

Сергей не чувствовал за собой вины перед Андреем. Скорее досаду, что не смог, что сорвался раньше времени. В их отношениях с Андреем иногда бывало подобное напряжение, но всегда выбор был за девушкой. Они с Андреем были близки по духу – они редко останавливались, если девушка им нравилась и та отвечала взаимностью. Но здесь было другое. Весь день он наблюдал за Мариной. С первого мига, когда она выскочила из машины, подошла к водителю, оставшемуся в УАЗике, что-то ему сказала, улыбнувшись. Очевидно, поблагодарила. Как она играла со щенком овчарки, как она морщилась, когда принесли кашу с кухни, а потом ещё просила добавки. Но главное Андрей, он был не такой, как всегда. Они оба были наэлектризованы, взвинчены до предела. Это невольно передалось и ему. Как будто в бытовую электрическую сеть вместо нуля по-ошибке подали вторую фазу и в розетках, во всей сети оказалось повышенное напряжение. С их появлением все застава, с ее обычным сонным однообразием, ожила, словно в ее организм добавили что-то вроде чувствительного прибора, нервной системы, разветвляющейся по всем комнатам и закоулками беспрестанно возбуждавшей теперь его сердечную деятельность.

Синенькая юбочка, ленточка в косе.

Кто не знает Любочку? Любу знают все.

Девочки на празднике соберутся в круг…

Ах, как танцует Любочка…

Либе, либе. Аморе, аморе.

Либе, либе. Любовь….

Андрей уже ждал их.– Это было вел-ликолепно!, – закричала Марина, входя в комнату.– Ну, ну, кто бы сомневался, – заворчал тот, пытаясь уклониться от снега, которым та осыпала его с заснеженной шапки и полушубка. Потом ещё сидели, Марину быстро разморило в тепле. Сергей показал ей комнату. Спать не хотелось, просидели до утра. Сергей рассказывал, что хочет перевод на новое место, спорили, объяснял, кто вставляет палки в колёса…Сергей был из потомственной дворянской семьи, все его предки, еще с петровских времен, служили в военно-морском флоте. Сначала в императорском, потом и российском. На Сергее традиция, похоже, прервалась. Но, впрочем, его отец служил морским пограничником, был командиром корабля. Андрей впервые увидел его в восьмом классе, когда перешёл в новую школу. В гостях у Сергея: огромный добродушный мужчина с маленькой пушистой собачкой на руках, вошел в комнату. Позже Сережа кратко рассказал историю своей семьи. Показал фамильные реликвии. Андрей так до конца и не поверил и через несколько дней специально пошёл в Эрмитаж в галерею генералов – героев Отечественной войны 1812 года. Прошёл медленно, стараясь не читать фамилии внизу. Наконец у одного портрета остановился. Крупные черты лица, глаза немного на «выкате», пытаясь выглядеть по-генеральски грозно, но выдает природное добродушие. Перевёл взгляд вниз. Да, точно, Серёжина фамилия. В десятом классе его отец умер. Сергей, что называется, «поплыл». Школу окончил по инерции, никуда поступать не хотел, несмотря на настойчивые уговоры родственников и сослуживцев отца. Потом армия, горячие точки. Тогда он неожиданно написал письмо Андрею. Тот ответил. Он писал ему о том, как хорошо вокруг. Как он целый месяц жил на квартире у девчонки, пока её родители путешествовали. О том, что они наверняка поженятся, а Сергей будет свидетелем. Потом Сергей признался ему, что они с товарищами зачитывали его письма до дыр, поклявшись выжить и вернуться на гражданку к солнцу и любви

Вечером на нас находит грусть.

Порой, порой

Сердце, мое сердце просится Домой, домой.

Взвоет ветер над бараками,

БМП нам лязгнет траками,

Домой, домой, пора домой...

«… я также надеюсь, что очень скоро у меня будет много внуков, которых я буду любить и баловать. И когда твоя жена их заберет обратно домой, она разозлится. Даже тетя Джесси и мама придет поздравить тебя с возвращением домой. Бабушка и дедушка пытаются скопить деньги тебе на машину, но ты им не говори, что ты уже знаешь, это наш секрет. Пожалуйста, не делай глупостей. Не стой под пулями и, пожалуйста, приведи себя домой живым и здоровым, потому что мы так любим тебя. С любовью, мама». **(Ф. Ф. Копполла. Апокалипсис сегодня)

- Слабые у тебя пацаны, - вспомнил Андрей, как те еле двигались при игре в футбол.

- Эти ещё ничего, - Сергей потянулся за столовой ложкой на столе, - а вот до этого был призыв, совсем никакие, - и он мрачно качнул головой.

- Странно, но ведь мы были сильнейшие в мире, все Олимпиады выигрывали, хоть и через такие войны народ прошёл, - задумчиво произнёс Андрей.

- Пустое, - отмахнулся Сергей, - пока мальчишки сами снова после уроков не начнут на хоккейных коробках да на пустырях в футбол гонять, ничего не будет

- Зачем же обязательно на пустырях, - удивился Андрей, - искусственные газоны, бассейны, катки при каждой школе. Домашние, гостевые матчи, первенство района, города, страны. Двадцать первый век, все таки, - добавил он.

- А знаешь, если уж начистоту говорить, я тебе скажу, почему сильные были, ты удивишься, - даже привстал Сергей, продолжая держать ложку в руке. Видно, что он часто думает об этом здесь, в уединении заставы, - потому что по любви женились и не боялись детей рожать. Ну, и, конечно, физкультура, спорт. Вот и вырастали крепкие ребята. Ведь на Руси всегда, испокон веков так было: у парней " хотелка" выросла, они на Иванов день хороводы с девушками водят, любятся. По осени свадебку с божьей помощью. Детки родились, пожалуйста, всем миром им домик на околице срубят. Живите, поживайте, добра наживайте. Так росла, прибавлялась Русь из века в век. Да, кстати, этот день до сих пор празднуют в скандинавских странах, да и в Прибалтике тоже. Потому-то, здесь, в северной Европе люди до сих пор выше, сильнее, крепче. Викинги – одно слово. А у нас, за какие-то пару десятков лет… - он замолчал, отрешенно замерев с ложкой в руке. - Это словно какой-то очередной эксперимент над целым народом. Где этот мичуринец? Где он?! Дай мне его сюда!!! – выйдя из оцепенения, заорал он вдруг и грохнул кулачищем по столу.

Андрей подхватил зашатавшуюся банку с вареньем на краю стола.

- Ложки нет, - произнес он, наклонив голову к плечу, заворожено глядя на бесформенный кусок металла, зажатый в кулаке Сергея.

- Что? – тот машинально взглянул на свою руку и разжал пальцы. Смятая ложка со звоном упала на стол.

- Тише, ты, собак разбудишь. Кого ты зовешь, кого снова ищешь? Ивана-дурака? Емелю на печи? Куда ты их поведешь? Все, Сережа, дураков больше нет.

- Нда, пуд аршином не измеришь. Дураков нет, так и жар-птица улетела, - подытожил Сергей, распрямляя ложку.

… Синей птицы не стало меньше,

Просто в цвете последних дней

Слишком много мужчин и женщин

Стали сдуру гонять за ней.

И пришлось ей стать осторожной,

Чтоб свободу свою спасти,

И вот теперь почти невозможно

Повстречать ее на пути…

– Всё наладится. Вернется твоя Жар-птица. Вон, на Ямале целый город строят, Дальний Восток снова заселять собираются. А, кстати, сейчас новое атомное судно-энергоблок строят. Я, может, на нем буду работать. Встанем где-нибудь у высокого берега на большой реке, электричество, тепло сможем давать лет пять без перезарядки топлива. Рассчитан тысяч на пятьдесят жителей. А если таких два, три плавучих блока поставить, понял? Сотовая связь, Интернет, телевидение, вертолёты, дороги проложат. Сейчас экономисты просчитывают. Руда, лес, производства там разные наладят. Живи, не тужи. И не обязательно, кстати, только на Иванов, можно еще и на Юрьев день, – пошутил Андрей.

Снятся людям иногда голубые города, у которых названия нет …

– Эх, сейчас бы щец кислых

-Да каши «гурьевской»! – подхватил Андрей и оба приятеля засмеялись.

После минутного молчания Сергей мечтательно откинулся на стуле, потянулся рукой и взял с тумбочки губную гармошку. – Крошка-сын пришел к отцу и спросила кроха, что такое хорошо и что такое плохо? … Им бы понедельники взять да отменить. Так, что ли? Вроде не бездельники? Сердце мое, Андрюша, ты в каком журнале все это вычитал, сказочник ты наш, «Химия и жизнь» или «Юный натуралист», За какой год? – иронично поинтересовался Сергей.

- А может, наоборот, «Доживем до понедельника»? - парировал Андрей.

– Да пи-ры они все. Пойми ты, все, что всем этим массонам – нассс..осам здесь нужно - это наши женщины и ресурсы. Все –сделал неожиданное заключение Сергей.

- Женщины то им зачем, если они пи…ры? - резонно заметил Андрей.

-Да, иди ты..., - отмахнулся Сергей. Неужели непонятно? Чтобы тебя «нагнуть», меня, таких как мы с тобой! Ты посмотри, на селе уже никто толком не живет, ветеринары вместо того чтобы коровам хвосты крутить, да бычкам яйца резать, испанский язык поголовно учат, а в городах на каждого узбека по омоновцу. Чем все это кончится? Сенат, сенат! Андрей сделал ударение на этом слове, подняв руку с указательным пальцем вверх, - это же исконно русское слово, от слова сено произошло. Земельный надел, землевладение – вот основа здоровой нации. Флот, земледелие, крепкая провинция, фермерство и флот, судостроение, - вот, что вытянет Россию.

- Морская капуста, - подытожил Андрей.

- Какая капуста?

- Авианесущий крейсер «Морская капуста».

- А! – отмахнулся Сергей, - Знаешь, как французы поднимались, когда англичане «поджали» их в Канаде в 19 веке? Большие семьи, по пять, семь детей. А это невозможно без села, без провинции. Бюджет всех не прокормит, сами должны коровку за вымя подергать. Ты не думай, что у нас тут лесотундра. Вон, и мобила сегодня работает, видишь, аж два деления. А, кстати, домой хочешь, сейчас позвоним? – Сергей взял большую черную телефонную трубку, соединенную проводом с аппаратом, стоящим на столе: – Коммутатор, со стражником соедините... Стражник? Домоседа…

С чего начинается Родина?

С картинки в твоем букваре.

С хороших и верных товарищей,

Живущих в соседнем дворе.

– Не надо, Сережа, ночь, мать спит уже. Только напугаешь, завтра позвоним, она, кстати, привет тебе передавала.

– А давай Светке Соколовой позвоним! У нее день рождения недавно был. Помнишь, в десятом классе к ней завалились… Н-да, ничего, нам бы только ночь простоять да день продержаться... – задумчиво произнес Сергей, вешая трубку, и поднес гармошку к губам.

«Не слышны в саду даже шо-ро-хи…» – зазвучала знакомая мелодия…Водка давно кончилась, они успели протрезветь за разговором. Но ни разу никто не упомянул Марину.

* * *

Ледокол, взяв на «усы» сухогруз, медленно тащился через бескрайние ледяные поля. Над кормой нависала красная громада носа грузового судна, притянутого к атомоходу прочными стальными канатами через автоматическую буксирную лебёдку. Лёд был не тяжёлый. «Норильск» - так назывался сухогруз, возможно, и самостоятельно смог бы пройти здесь, тем более с такой черепашьей скоростью. Не доходя до кромки льда каких-то 10 часов хода, караван так и вообще остановился. Причиной тому была пассажирка с «Норильска». Вот уже трое суток с момента встречи судна с атомоходом в устье Енисея она, перебравшись по временным сходням, находилась в каюте Войцеховского, откуда из-за закрытой двери доносились лишь иногда звуки песен Натальи Ветлицкой. Сегодня опала Андрея закончилась. Войцеховский не появился ни в кают-компании за обедом, ни в ЦПУ, позвонил Малахову и просто приказал заступить на вахту. Шубин, знавший Войцеховского дольше других, объяснил кратко: «Десять лет назад она, молоденькой тогда девчонкой, пришла на «Арктику» - головной атомоход этой серии. Три года у них с Войцеховским…. Тот чуть не развёлся с женой. Потом она ушла с судна, говорили уволилась, и вот ведь снова встретились».

Если оправдать медленный ход перед штабом морских операций в Мурманске не представляло труда, то для длительной многочасовой стоянки необходим был веский аргумент. И он был найден. В ЦПУ появился Лопатин начальник службы КИПиА, подошёл к Андрею, что-то тихо сказал ему, потом к Константину, который сидел за пультом ядерного реактора.

-Так, Костенька, похоже, у тебя барахлит блок автоматики в канале измерения мощности нейтронного потока, - громко на всё ЦПУ произнёс он. Тот, уже предупреждённый, понимающе кивнул.

- Андрей Викторович, в соответствии с алгоритмом, обязан снизить мощность реактора до выяснения причины неисправности.

Волгин доложил на капитанский мостик. Ледокол встал.

-Приступайте, Константин, - приказал он.

- Так, у нас есть 12 часов на поиск и устранение неисправности, иначе реактор будет заглушён, - уверенно закончил Лопатин, никак больше не комментируя ситуацию, шагнул к выходу. Потом, обернувшись, всё же добавил, чуть улыбнувшись:

- Думаю, исправим, часов через десять.

-" Гравицапа", пошел... " девайсы" свои " инсталлировать", - пробурчал Костя вставая и потянулся рукой, к механическому хронометру с надписью " время полета" на круглом циферблате, на вертикальной панели пульта управления ядерной установкой.

- А вы работайте Константин, работайте, - ответил Лопатин уже на выходе из ЦПУ.

- Пэ-эн переход форэвэ! – вдогонку крикнул ему Константин.

- Вы, Костенька, не переживайте сильно, Лев Михалыч сейчас тот блочок снимет, спиртиком протрет, натянет на него пару презервативов, воздушком протянет и, аккурат к нашей следующей вахте всё будет OК, - Шубин положил руку на плечо Константина, проходя мимо него с очередной чашкой чая.

- А зачем презервативы то?

- Ну-у-у, их у него много в запасе, ещё с атомохода «Ленин». И он рассказал историю, когда первый в мире атомный ледокол «Ленин» стоял на длительном ремонте в Северодвинске. Атомная техника тогда ещё была в диковинку. Поэтому местные жители сторонились атомохода, стараясь по возможности избегать встреч и с членами экипажа. Точки над «и» расставил Лопатин, которому для точной тарировки, настройки приборов понадобились презервативы, с помощью которых он рассчитывал герметизировать, плотно закрыть отверстия датчиков. Придя в аптеку, он купил там все, что были, презервативы, две большие коробки. Потом подумал и заказал ещё несколько коробок, объяснив, что этих ему на атомоходе хватит ну, максимум, на месяц. Репутация членов экипажа атомохода среди женского населения городка была восстановлена прочно и навсегда. Другие приписывали этот курьёзный случай начальнику службы радиационной безопасности ледокола со следующей смены экипажа. Сам же Лопатин считал ниже своего достоинства обсуждать эти темы с «салагами». Для него, впрочем, и Войцеховский тоже был «салагой», которого он в своё время «мутузил» по схемам электроснабжения на экзамене на рабочее место: «А что будет, если пропадёт питание блока БП400 левый борт?...»

Ледокол прочно встал во льдах. Без Войцеховского в ЦПУ ребята расслабились, захотелось выговориться, да и появлению Андрея были рады. Кто-то вспомнил о последнем рейсе атомохода «Ямал» на Северный полюс с туристами на борту. Обсудили нашумевший случай, когда корабельный врач и одна из иностранных туристок, познакомившись во время рейса, поженились прямо на Северном полюсе, о чём и сделал запись капитан в судовом журнале. Шубин, единственный из присутствующих, был в том рейсе.

- Кирилл Ефимович, а что, были интересные дамы в этот раз?

– Ну, так, ничего, – без особого энтузиазма процедил Шубин, листая старую газету, только что вызволенную им на свет с незапамятных времен откуда-то сверху коммутационного щита в дальнем углу ЦПУ. -Да, кстати, была и наша, наша дамочка... правда, с немцем... Вот та была действительно ничего, - твердо добавил он и снова уткнулся в газету. -. Та-а-а-к, наш ответ Чемберлену, вести с полей.., что здесь? - он перевернул газету, - ага, результаты очередного розыгрыша спортлото... максимальный выигрыш составил..., он прикрыл ладошкой газету вопросительно смотря на коллег вокруг.

- На зимнюю резину то хватит, для лимузина? - бросил через плечо Андрей. «Раскрутить» Шубина – на кону была профессиональная честь. Помог Голиков, невольно. – Да что вы деда достали. То ли дело на псковщине, да, Ефимыч? - обратился он к Шубину, намекая на дом в Псковской губернии, о покупке которого тот рассказывал на прошлой вахте. – Вот там, небось, девоньки? – Да русская она! Я же сказал. – Подождите, вы же говорили канадка, – вставил Андрей. – Кто канадка?! – возмутился Шубин, но Голиков уже понял и подхватил: – Ну та, с «Лермонтова». – Да причём тут! – и замолчал сердито. Пауза уже делала своё дело. Кто знал, вспоминал эту историю, готовый прийти на помощь Шубину, если тот что то забудет, другие поворачивались с интересом в его сторону.

– Кирилл Ефимович, а вы сразу после «макаровки» попали на пассажир? - спросил Корсаков, который, заняв место Главного механика в центре ЦПУ, вяло пускал бумажный самолетик, только что сложенный из листа бумаги, над поверхностью большого стола.

– Да что вы, это уже после Кубы.

Корсаков несколько раз замахнулся самолетиком, примериваясь, не отправить ли его в дальний полет. Дозиметрист на своем рабочем месте развернулся в его сторону, всем своим видом выражая готовность принять участие в игре. Корсаков осторожно направил самолетик в сторону Михаила. Тот завис на миг под подволоком и медленно спланировал прямо в руки инженера-дозиметриста.

- Зазвонил телефон на пульте у Волгина.

-Тут говорят, вода забортная из плафона аварийного освещения капает по правому борту у кинозала, - вопросительно развернулся тот с телефонной трубкой у уха в сторону Корсакова.

- Светильник? - вопросительно переспросил тот, лениво покачиваясь в кресле. – Если светильник, так пусть туда электрик идет.

-Ефимыч, слышал, специалист утверждает, что у тебя по проводам вода забортная уже побежала?

-Что? - порывисто обернулся тот в сторону старшего вахтенного механика, сразу перестроившись на деловой тон. - Ах, ты..., а ну, пошел, сорванец, - поняв, замахнулся он газетой на номерного механика.

– Кирилл Ефимович, а что за история, расскажите, пожалуйста, я ведь не слышал? – вмешался Костя. Голиков замахал руками, молчу, мол, молчу. Андрей же, наоборот, развернул кресло-вертушку в сторону Шубина, всем своим видом приглашая начать рассказ.

– Чая налить, Ефимыч? – участливо спросил Сапожников.

-Да, пожалуйста.

Иван положил пирамидку Lipton в граненый стакан в металлическом подстаканнике и залил кипятком из электрического самовара. Крупные чайные листочки ожили и затанцевали, раскрывая всю силу чайного листа, весь вкус и аромат.

– А правда, что это был лимузин десятиметровый?

– Да обыкновенный автомобиль!.. Лимузин. – поморщился Шубин. – Ну да, американец, здоровый... Я, ведь в1975-м на «Лермонтов» пришел....м-м-м, сплендид! - он удовлетворенно кивнул Ивану, отпив глоток чая. - В тот год у нас был контракт Америка – Гавайи, – начал свой рассказ Шубин.

– Да расскажи ты сначала, Ефимыч, иначе они суть не поймут, – окончательно расставил все по местам Андрей.

– Я же сам из Питера, – обреченно махнул рукой Шубин – ну вот, после войны приехал обратно к тётке, она жива осталась. Во время войны-то нас, детей, эвакуировали, – Шубин замолк.

На ковре из желтых листьев

В платьице простом

Из подаренного ветром крепдешина

Танцевала в подворотне

Осень вальс Бостон…

Никто не решился нарушить молчание.– Словом, поступил я в мореходку, – продолжил наконец он. –Тогда все курсанты палаши носили, кортики такие: мы и военморы, курсанты соседних училищ тоже. Короче, на выходные танцы в ДК Кирова. Началась драка, поножовщина. Там ужас, что было, – махнул он рукой. – К слову, как раз после этого палаши-то и запретили носить. Ну а потом, что поделаешь – они ведь все фронтовики, орденоносцы?! Вот всех нас, кто был, бывших школьников, человек семь, «зачинщиков», – усмехнулся Шубин, – и вызывают в военкомат – на выбор, или флот на 5 лет, матросом, или лётное училище, 4 года и офицерское звание. Ну, я и выбрал летное. Отучился. Даже полетал! Штурманом, здесь, под Мурманском, потом в Германии. А тут Хрущёв, сокращение армии. Я и уволился! – резанул рукой Шубин.– Приехал в Питер и опять в «макаровку» на очное. Верите, хотел, тянуло в море! – вскочил Шубин, искренне прижимая руки к груди. –На «Лермонтов» то я сначала пришел вторым, а уже со второго рейса главным электромехаником пошёл. – И снова замолчал. Никто не подгонял его, Шубин со вкусом растянулся в кресле, сцепив руки за головой на пышной седой шевелюре. – Да-а-а, ребятки, это вам не Арктика, – произнёс он, бросив взгляд на самого молодого здесь Константина. – За несколько лет – весь мир, весь мир, как на ладони. Да ещё какой: Канарские острова, Галапагоссы, Австралия, Фиджи, Мальдивы… О-о-о! Ведь «Лермонтов», «Пушкин» – это были шикарные, шикарные пароходы. Рейсы были расписаны на три года вперёд, билеты были забронированы! Причём ведь в основном шикарные туристы, миллионеры. Ребятушки, они рвались на наши пароходы, такой сервис, самодеятельность, кухня, икра, девочки! Да что вы, плавучий Монте-Карло… – Он примолк.

– А девушки там были, Ефимыч?

– Ну, я же сказал вам – море! Я ведь уже главным электромехаником тогда был. А туристки! Да-а-а, роскошные, роскошные дамы попадались, уж поверьте моему опыту, Андрей Викторович. Правда, чаще в возрасте дамы, но ка-а-а-кие, о-о-о! – Он уже вскочил и, выбрав Андрея в качестве собеседника, стремительно жестикулируя, подошёл к нему: – Там ведь как всё продумано. Всё, абсолютно всё подчинено прихотям пассажира. А уж если это пассажир I класса? Да что вы, что вы, – замахал он руками. – Это даже негласно поощрялось. Да какое там, у меня каюта блочная была и два выхода: обычный, а из спальни ещё отдельный, прямо на прогулочную палубу. Более того, на время всего рейса весь комсостав: капитан, старший помощник, главный механик, я, ну, и так далее, за всеми были закреплены отдельные пассажиры. У нас были постоянные места за столиками в кают-компании, посещение обязательно, хочешь ты есть или нет. Всегда китель, белая рубашка, галстук, разговор за столом. Помню, однажды, была у меня дама. Канадка. О-ох, какая женщина…. Ну, она там одна была.

… Give me, give me just a little smile

That’s all I’m asking of you.

Sunshine, sunshine reggae…

А я вам скажу, многие просто специально одни путешествуют! – продолжил свой рассказ Шубин. Да-а, ох дама… Ну вот, рейс заканчивался, последний заход на Гавайи и потом прямиком в Штаты – побережье и Монреаль. И, представляете, там, на Гавайях - аэродром. Сотню плати и, пожалуйста, тебе по всему острову экскурсия на самолетике. Ну, мы с ней и пошли. Это была машина выпуска 1928 или 1929 года. Старый «Тревл Эйр-4000», бело-золотой на изумрудно-зеленом огороженном поле. Смотрю на пилота, всё простое, знакомое: дубовая полированная приборная доска и руль управления, только смеситель и опережение вспышки слева. И так мне захотелось хоть раз в жизни ещё за штурвал подержаться. А там, оказывается, пожалуйста, есть лицензия – ноу проблем, плати деньги и летай. Ну, я на следующий день все свои дипломы, а у меня всегда все документы с собой, - он похлопал по боковому карману, – инструктору показываю. Тот посмотрел, «ноу проблем, давай». Я все же сначала с ним попробовал. Ну, там всё очень просто. Взлетел, приземлился для пробы. «Всё», - говорит, - «давай сам, ноу проблем». Ну, я свою мадам в самолёт и вперёд, в небо вверх, к солнцу. Ох, ребята, визжит от страха, вцепилась в ручки, но и смеётся одновременно. Облетели остров. Горы, береговая линия в белых бурунах, все как у боженьки на ладони, а вдалеке, на горизонте резвятся, выпрыгивают из воды, пускают радугой фонтаны киты-горбачи. Я потом осмелел – виражи там всякие закладываю. В общем, три дня стояли, я там ещё других покатал. Она просто обезумела после этого: «Ты здесь с секретной миссией, говорит, похитить мое сердце, ты должен остаться со мной. У меня всё, всё есть – дом, машина, яхта», - ну, там бизнес какой от мужа… Одна, не знаю, что с мужем. Не говорит, а я не спрашиваю. И всю дорогу только об одном.

– Так остался бы, Ефимыч, – тихо сказал Голиков.

– Да что ты, – смутился Шубин. – Время-то какое было? Дома семья, дети, да и … – и он махнул рукой, отвернувшись. Вернулся на своё место, сел и замолчал. – Потом перестала мучить, – продолжил он, – поняла, видно, и знаешь, мы как-то после этого нежнее, добрее, что ли, стали друг к другу. Дорожили этим временем. Ну, в общем, с уважением, – выбрал он наконец подходящее слово. – Ни слова, ни слова лишнего при прощании не сказала. Оставила телефон, адрес, только попросила, чтобы написал. Ну вот, а вечером меня мастер вызывает. «Смотри», – говорит, а там, внизу на пристани лимузин стоит огромный. Это она мне подарила. Ну, мы на нем день по городу покатались, потом ещё один заход в порт и… прямо в Ленинград, обратно. Год не были. На палубу поставили машину. Что делать, не знаем. Капитан созвонки с пароходством: так и так. Документов-то никаких нет. Кто – откуда, кому? Там ведь как: ключи бросил и – на, езди. Никому дела нет. В общем, уже Балтика, к бую подходим, вот, вот сейчас пограничники наши подойдут. Ну, мастер опять по телефону: что, делать? А они, мол, это ваши проблемы, Вы их на нас не вешайте. В общем, подняли мы её стрелой крана, да так в серую Балтику и опустили родимую.

– Да ты что, Ефимыч, бред какой-то?! – закричал Костя.

– Да, да, молодой человек, – чуть дрогнувшим голосом закончил Шубин.

– Ну, неужели нельзя было с кем–то поговорить, объяснить, в конце концов!. – Костя даже встал из-за пульта управления ядерным реактором и сделал шаг в сторону Шубина, держась за спинку своего кресла-вертушки.

– С кем, Костенька? С кем там было говорить тогда, с кем?! И о чем? Это потом-то уже мне секретарь парткома пароходства сказал, кто. Типа, отмазался, с горечью усмехнулся Шубин и c опаской оглянулся на входную дверь, - был там особист один, у него еще ноготь на мизинце левом был такой длинный сантиметра два, все пилочкой точил... Тихо так, вкрадчиво с тобой говорит, в глаза не смотрит и пилочкой все, пилочкой. Говорят, наш, «макаровец» бывший… иудушка... В столовой сядет один в уголок, в тарелке вилочкой наколет, ножичком отрежет кусочек, понюхает и в рот… тъфу… Да и какая разница, не этот так другой " ванюкин" нашелся бы.

Круговая порука мажет, как копоть.

Я беру чью-то руку, а чувствую локоть.

Я ищу глаза, а чувствую взгляд,

Где выше голов находится зад.

- Белые розы, белые розы - беззащитны шипы. Что же ты сделал, Павлик Морозов, где теперь я, а где ты? М-м-да ... таких не возьмут в космонавты, - закончил свой пассаж Андрей.

– Жесть! – поставил точку Измайлов.

– Андрей Викторович, я в отсек, на обход, с вашего позволения, – произнёс Иван.