В этом месте по замыслу автора в аудиоверсии книги звучит перекличка музыкальных тем в исполнении группы «Серебро» и Адриано Челентано. 1 страница

... Скажи, не молчи, Anche se gia' lo sai, quello che ti diro

Скажи, не молчи, Я тебя люблю
Что любишь меня! И жить без тебя не могу
Глаза закрываю Oui, oui je t'aime moi
и будто бы легче Chaque fois que tu you reveille
Опять вспоминаю Yes, yes, i love you
последние встречи It's so easy to say to you and do..........

Скажи, не молчи, Ich, ich liebe dich, weil du mich nur zum
Что любишь меня!.. Lachen brings…

Марина оделась. Она уже взяла себя в руки, покорность куда-то уходила, уступая место прежней, хладнокровной. Она несколькими решительными движениями расчесала волосы, достала из сумочки духи, распространяя вокруг аромат мандарин, аниса и жасмина. Он явно занервничал, пытаясь что-то придумать.

– Знаешь, мне кажется тебе надо как-то... ну, в смысле, нам…

– Что? – выжидающе спросила она.

– Ну, это… как-то... посерьёзней… бред, бред, лучше бы молчал, нет, не лучше. За эти четыре месяца я её потеряю.

- Ну, так скажи же ей, что ты трусишь?

-Что? Что мне хорошо с ней, как ни с кем раньше, что я хочу её постоянно? Она это и так знает, женщину не обманешь. А сколько таких, как я, смотрят на неё такими же глазами? Боже, я её теряю!

– Ну, я имел в виду, …может нам…может тебе... – он снова замолчал.

«Всё, не могу, не смог, струсил, не вошел в эту дверь», – пронеслось у него в голове, он резко отвернулся, взял в руки гитару. Она уходила:

– Давай, счастливо тебе! Не скучай. Привет йоге, копи силы на старость.

Дверь закрылась, он в отчаянии отбросил гитару, закрыл руками лицо. - " overdose"... зачем, зачем она пришла? Теперь и здесь. Это была не каюта. Это был его ашрам, келья, и тюремная камера на время рейса одновременно, и теперь всё, всё здесь будет пропитано ею.

... Под холодный шепот звезд

Мы сожгли последний мост,

И все в бездну сорвалось,

Свободным стану я

От зла и от добра,

Моя душа была на лезвии ножа...

Поднял с полу упавший в пылу борьбы калькулятор, зависший на Error. В глубине живота «под ложечкой засосало».

– Ведьма, что она со мной делает, – прошептал он и взял в руки телефон...

– Второму механику Волгину пройти в ЦПУ. – Голос Войцеховского, разнесшийся по общесудовой трансляции, застал её на выходе из коридора. Она выскочила, низко опустив голову, прямо на сходни мимо группы людей.

– До свидания, – сказал кто-то из них.

Она резко остановилась, обернулась, подошла и положила ладонь на грудь вахтенного матроса в полушубке и неожиданно искренне и взволнованно произнесла:

– До свидания! Счастливого плавания!

И почти бегом сбежала со сходней. Все промолчали.

Ориентация Север

Я хочу, чтоб ты верил,

Я хочу, чтоб ты плакал,

А я не буду бояться,

Что нам нужно расстаться,

Что мне нужно остаться...

Слёзы, смешиваясь со снегом, застилали глаза:

Пришла SMSка. Она достала телефон: «Даже розовые пупырышки на твоей белой попке, для меня, что звездочки на утреннем небе».

-Дурак.

Ты моя «изодерма», - так он ее назвал как-то после очередной безумной ночи. Изодерма, кто она? Что это значит? Да, откуда он взялся на мою голову?!» Ну почему, почему все самое страшное происходит именно со мной?! Всё, абсолютно всё в нём казалось ей совершенным. Уже после первой ночи она испугалась этого и с ужасом постоянно находила тому подтверждения. Если он сознательно вёл себя так с ней, значит, он Демон, если бессознательно, то Ангел. Демона она боялась, а Ангела ненавидела, одновременно обожая. Ненавидела именно за то, что обожала. Тогда, в «Меридиане», когда он, ожидая её в фойе гостиницы, играл на рояле какие-то импровизации, это было невероятно. Она так и не решилась у всех на глазах подойти к нему одна через всё фойе. Простояла за колонной, потом вышла на улицу, позвонила ему по сотовому. Тогда она поняла – ей не удержать его, рано или поздно он уйдёт и разобьёт её сердце - уже навсегда, и никто, даже маленький пятилетний Артёмка не спасёт её тогда, она пропадёт, не поднимется снова, больше не встанет на крыло. Надо было как-то избавиться от него, но она уже не могла быть с другими мужчинами. Пыталась, но не хотела, не могла. Она была в отчаянии и всё глубже и глубже падала в этот омут. Ничто не помогало. Она ничего не говорила подругам, таская их по очереди с собой в надежде, что хоть кто-нибудь увлечёт его и она сможет вырваться. Вот и сегодня, она не смогла отпустить его просто так, не увидев.

-Демон, - шептала она – Демон, холодный и бездушный, как этот его ледокол.

А с детства была крылатой…

Настанет день, настанет час разлуки

В моих глазах ты прочитаешь - нет.

Сожму до боли за спиною руки,

Чтоб дрожью мой не выдали ответ.

На этот раз все будет по-другому,

Спокойна буду, молча холодна.

Открою дверь, но встану у порога,

Твоя любовь мне больше не нужна.

Это было немыслимо. Втянуть женщину в отношения между мужчинами на корабле?! В ЦПУ наступила гробовая тишина, остальные члены экипажа недоуменно переглядывались, услышав о понижении в должности Волгина. На самом деле, отношения Волгина и Войцеховского с самого начала складывались непросто. Войцеховский в первую очередь был «профессионал». В свое время он пришёл на атомоходы из ведущего московского энергетического вуза, в отличие от Андрея и большинства других моряков, окончивших Морскую академию. Поколение Войцеховского – это космос, термояд, чертежные доски, карандаши «кохинор», Асуан, Байконур, Самотлор, БАМ, фортран, бейсик, трансконтинентальный газопровод Уренгой-Помары-Ужгород, растворимый кофе, плащи болонья, альпинистские восхождения, гитара у таежного костра, литературные объединения, работа над кандидатской, летом теннис на кортах Коктебеля, зимой две недели в Карпатах или на Домбае.

... Нас провожает с тобой

Гордый красавец Эрцог.

Нас ожидает с тобой

Марево дальних дорог.

Но это еще был и радиоприемник " Riga" на кухне, ночь напролет с крепким чаем, кофе, самиздат, кинофильмы на пыльных полках спецхрана. Теперь они, как выпущенные на свободу разные, но долго сжимаемые до одинакового предела пружины жадно рвались вперед. Амбициозный от природы, Войцеховский и на береговой работе наверняка добился бы успеха, но в свое время выбрал Арктику, атомоходы. Работая на ледоколе «Ленин», за несколько лет, прямо на борту корабля, он построил по чертежам настоящую морскую яхту, оформил необходимые бумаги и в очередной отпуск сам перегнал ее вокруг Европы в Черное море.

... Это мы придумали Windows,

это мы объявили дефолт,

нам играют живые Битлз,

нестареющий Эдриан Пол.

Максимализм, требовательность к себе, принципиальность проявлялись теперь и в его критическом отношении к подчиненным. Но многие из них, включая Андрея, еще помнили того Главного, прежнего, недавно ушедшего на пенсию, который, сколько все себя помнили, всегда был только Главным и во многом от этого, да и в силу своего душевного склада, мог позволить себе не только требовать, но еще и любить, относиться к подчиненным с добротой, принимая все, неизбежные в эксплуатации техники промахи и недочеты на свой счет. Впрочем, Андрей сейчас об этом не думал. Ведь он и сам не скрывал своих честолюбивых планов. Закончив с «отличием» академию, он и на флоте шёл прямо к цели, как ледокол. На атомоходе между товарищами-сослуживцами и вообще в группе атомных судов Андрей имел две совершенно противоположные репутации. Одни, меньшая часть, признавали Андрея чем-то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись. К карьере он относился по-английски, как к спортивному соревнованию, с удовольствием воспринимая любой вызов и ища повод отличиться. Однако на атомоходе это было непросто. Современное оборудование, практически все технологические процессы автоматизированы или строго регламентированы. Поэтому, кстати, тому же Войцеховскому приписывали фразу: «Оператору ядерного реактора платят не только за то, что он делает, но еще и за то, что он знает, что надо будет сделать, если что-то случится».

На самом деле, в таком решении Войцеховского была и вынужденная мера. К этому моменту стало ясно, что штатный второй механик не сможет пойти в рейс. Накануне в ночь у него вырезали аппендицит. Его заменит Андрей, а освободившуюся должность «старшего вахтенного» будут «обрабатывать» сам Войцеховский и другой механик. К тому же это дополнительный заработок, а деньги на флоте считать любят и умеют.

Острота обиды вскоре притупилась из-за большого количества забот, свалившихся теперь на Андрея. Помимо обширного и хлопотного хозяйства второго механика Войцеховский оставил на нём и его прежнее «заведование» на время подготовки к выходу в рейс, тем самым косвенно подтвердив временный характер понижения в должности. Физические измерения реакторов, разогрев, оживление механической установки, подача пара, запуск вспомогательного оборудования. В промежутках устранение проявляющихся неисправностей, получение запасов, переход на собственное электроснабжение судна, запуск главных турбогенераторов. За весь рейс персоналу потом не придётся делать столько переключений, проверок оборудования и алгоритмов, сколько за эти несколько дней перед выходом в море. Это время проверки экипажа на профессионализм и слаженность действий. И в результате, через три дня лаконичный доклад главного механика капитану: «Силовая установка судна готова к выходу в рейс». С этого момента вся гигантская мощность ледокола, сложнейшее оборудование, труд тысяч учёных, изобретателей, инженеров, строителей, повседневная работа десятков человек на своих рабочих местах - все это в ожидании одной команды капитана: «Поехали, малый вперед». Штурман на мостике поворачивает рукоятки, и… огромная махина атомохода вздрогнет, набирают обороты три винта ледокола и не будет ему удержу в бескрайних просторах Арктики, по которой он соскучился за этот, почти уже год вынужденного безделья.

А пока заказаны буксиры на большую воду, взят лоцман.

- Внимание провожающих, покинуть судно, - прозвучала команда вахтенного помощника. И Андрея пронзило, защемило воспоминание о Марине.

Иди ты к черту! Надоело

Ждать телефонного звонка.

Как будто нет другого дела,

Как только думать про тебя!

Как будто я не жил иначе:

Ходил в кино, играл в футбол.

Влюблялся через день и чаще,

Но не цеплялся за подол.

Был лучше - чище и добрее.

Смеялся, плакал над собой.

Честнее был стократ, смелее.

Плевал на все, когда был злой.

Любил вокзалы, радость встречи,

Любил поспорить ни о чем.

Чтоб допьяна, держась за плечи,

Болтать с друзьями обо всем.

Теперь, как пес цепной на дворне:

Считаю в комнате углы,

Ищу в словах намеки, корни,

Все планы счеты и мечты.

В смятенье каждый раз встречаю:

Придешь ли, любишь?! Вечный страх.

Ничто вокруг не замечаю,

Лишь ты, как шоры на глазах.

Но, боже мой, какое счастье!

Увидев милые глаза,

Отдаться снова нежной страсти

И пить любимые уста!

Подошли к приёмному бую, отдали лоцмана. Всё, ледокол закачало, вышли в Баренцево море.

«Теперь будет бросать из стороны в сторону как утку, пока не войдем в лёд» – подумал Андрей. Сейчас он был даже рад, что у него есть возможность не сидеть в ЦПУ под пристальными взглядами своих коллег, а уединиться, проводя положенный второму механику обход судна. Он надел рабочий комбинезон, проверил крепление индивидуального дозиметра, на груди, вложил «шведку» – универсальный гаечный ключ в специальную петлю сбоку на бедре и начал обход судна. Прошёл в корму, проверил рулевую машину. Рулевой насос резко, надрывно «орал», постоянно перекладывая огромное перо руля через систему цилиндров и плунжеров. Решил проверить работу резервного двигателя. Включил тумблер связи с ЦПУ. В помещении гребного двигателя – взял в руки стетоскоп - длинную металлическую трубку, приставил одним концом к опорному подшипнику гребного вала, прослушал его работу, затем приложил ладонь к его поверхности: " на ощупь 35 градусов", сверил с показаниями прибора. " 36" - ошибся на градус. Записал показания в журнал. Проверил дейдвудный сальник. За время ремонта в доке на одном из валов установили новое уплотнение DEEP SEA SEALS. Это уплотнение было специально разработано для использования в условиях илисто-песчаной взвеси мелководья больших сибирских рек атомоходами новой серии, а пока на ледоколе проходило тестирование. Сейчас Андрей находился, пожалуй, в самой нижней части судна, более десяти метров ниже ватерлинии. Заглянул в помещения бортовых двигателей. В кормовой электростанции, в посту несения вахты машинисты, два брата – молдаване, «зацепили» его чашкой чая, поинтересовались, как он здесь оказался. Андрей отшутился, мол, послали поднимать дисциплину. Вся будка, от пола до потолка, все свободные места были заклеены фотографиями из эротических журналов. Обсудили достоинства новых девушек, чьи фото Андрей ещё не видел, похвалил ребят за хороший вкус.

Корабли постоят и ложатся на курс,

Но они возвращаются сквозь непогоду.

Не пройдет и полгода, и я появлюсь,

Чтобы снова уйти на полгода…

В помещении главного машинного отделения задержался, наблюдая, как «раскачивает» регулятор добавки «свежего» пара. Достал «шведку», поджал дроссель, добившись его плавного хода, и поднялся наверх, выйдя на открытую палубу через шахту машинного отделения. Корабль качало. Волны казались огромными, с непривычки от долгой стоянки. Прямо под ним была крышка центрального отсека, где располагались оба реактора. Невероятно, но по расчётам конструкторов она выдерживает падение самолёта сверху. Атомоход, напруженный огромной мощностью изнутри, обладал невероятной бронёй снаружи. Достаточно сказать, что, по тем же расчётам, корпус ледокола выдерживает боковой удар однотипного судна на полном ходу и остаётся на плаву без опасности разрушения или деформации в реакторном отсеке. Этой машине не страшно никакое ледовое сжатие, погубившее немало судов за столетия освоения Арктики. Да что там сжатие, бывало, атомный исполин «штурмовал» острова и банки, не отмеченные на карте, пытаясь своей бронёй переделать природу!

Андрей вспомнил, как он первый раз попал на ледокол, приезд в Мурманск, Морскую академию, Петербург.

Ты помнишь, как все начиналось,

Все было впервые и вновь,

Как строили лодки и лодки звались

Вера, Надежда, Любовь.

Как дружно рубили канаты

И вдаль уходила земля,

И волны нам пели, и каждый пятый,

Как правило, был у руля…

«Макаровка», как забыть: Стрельна, бесконечные кроссы, первые наряды, неуклюжая роба. Когда утром и вечером строевая муштра, а днём начертательная геометрия, английский, сопромат, философия. Позже будут ядерная физика, специальные предметы, основы международного морского права и даже эргономика – промышленный дизайн. Но сейчас, в первые дни в училище курсант с двумя лычками на левом рукаве был главнее, чем командир роты, а весть о появлении в Стрельне пятикурсника мгновенно передавалась из уст в уста, и при случайной встрече с ним в коридоре ты замирал на месте, теряя дар речи от восторга. Самоволки, первые доступные женщины в ресторанах, а потом рассказы в ночном кубрике об этих «победах», где вымысла было больше, чем правды.

И в беде и в радости и в горе

Только чуточку прищурь глаза –

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина подымает паруса.

Морская академия имени Макарова в былые времена была, пожалуй, единственным вузом в северной столице, который кроме хороших инженерных знаний давал возможность юношам еще и побывать за границей, посмотреть мир. Поэтому вуз, как огромная воронка, втягивал в себя многие светлые головы. В иные годы конкурс достигал 50 человек на место, в то время как в экономические вузы юношей, бывало, принимали практически без конкурса. Помимо обязательных технических предметов и английского языка курсантам преподавался этикет, для чего в классы приглашали старейших рестораторов города. Субботние танцевальные вечера славились на весь город и на них не считали зазорным выступить популярные молодежные коллективы. После школы, для большинства еще вчерашних мальчиков, здесь в «мореходке», многое уже было по-другому,, и уже не казалось странным,, когда рядом с пареньком,, которому в жизни приходилось рассчитывать лишь на самого себя, в кубрике был холёный молодой «аристократ», приезжавший на своём автомобиле, который на обязательной экскурсии в Царское Село бросал через плечо, вскользь, по поводу дворцового сервиза: «У нас дома такой же, только на больше персон». Шептания об огромных контрабандных партиях джинсов LEVI’S, LEE COOPER, WRANGLER, MONTANA, баблгама с цветными картинками-вкладышами микки-мауса, индейцами, пиратами и бейсболистами, кока-колы, нейлоновых чулков, сигарет мarlboro, кофе, ковров, куриных окорочков, складных японских зонтиков, по слухам, периодически появляющихся в морском порту, заваленном лесом-кругляком, алюминиевыми болванками, рулонами стали, трубами большого диаметра и минеральными удобрениями. Именно через порт в город десятилетиями попадали винилы BEATLES, ROLLING STONES, ELVIS PRESLEY, CHUCK BERRY, SCORPIONS, ABBA, BONEY M, C.C. CATCH, JOE DASSIN, EUROPE, DEEP PURPLE, SANTANA, PINK FLOYD, SWEET, KISS, YES, BOB MARLEY, JULIO IGLESIAS, MODERN TOLKING, DSCHINGHIS KHAN, ZZ TOP, SUZI QUATRO, CHER, DEMIS ROUSSOS, ADRIANO CELENTANO, LEV LESCHENKO, THE WHO, SLADE, SECRET SERVICE, STATUS QUO, ERIC CLAPTON, JOE COCKER, GARY MOORE, SPACE, SMOKIE, STEVE WONDER, U2, ELTON JOHN, BILL HALLEY, BLACK SABATH, URIAH HEEP, LED ZEPELLINE, DIRE STRAITS, MIKLE JACKSON, METALLICA, TAKE THAT, AEROSMITH, TOTO QUTUNIO, MADONNA, CHRIS DE BURGH, NAZARETH, THE DOORS, STING, A-HA, UB40, глянцевые журналы с Элизабет Тейлор, Бриджит Бардо, Гретой Гарбо, Ингрид Бергман, Вивьен Ли, Мерилин Монро, Софи Лорен, Джейн Фондой, Самантой Фокс на обложках и с фотографиями парижских моделей с такими обманчиво доступными именами ADRIANA, MARIANNE, MARISHA, ASTRID, SUZIE, SISI, GRETHA, SASHA, PAULA, SARAH, SEVERINE, EDITH, EDEN, EMMA, IVONA, FLORENCE, JAN MARJE, JULIE, CHRISTY, VICTORIA.

Каталоги одежды NECKERMANN, вожделенные, пахнущий здоровым, оптимистическим сексом журналы PLAYBOY, настенные календари с полуобнаженными красотками, оседлавшими мустангов со звучными именами Harley-Davidson, KTM, Yamaha, Honda, BMW, Kawasaki, Duсati, цветные коробки с парфюмом, а главное, сами шмотки – блузки, кофточки, плащи, футболки, брюки, куртки, пуссера, понтовые пиджачки, сапожки, туфли, кардиганы, босоножки, сумочки, состряпанные в большинстве своем в полулегальных мастерских по снятым лекалам с нашитыми этикетками KARL LAGERFELD, PIERRE CARDINE, SONIA RIKIEL, JEAN-PAUL GAULTIER, CHRISTIAN LACROIX, CHRISTIAN DIOR, GEANFRANCO FERRE, GIORGIO ARMANI, VERSACE, ISSEY MIYAKE, GUE LAROCHE, NINA RICCI, CHANTAL THOMASS, PACO RABANNE, CHANEL, GUCCI, VALENTINA TERESHKOVA, GIVENCHY, PHIL ESPOSITO, GUERLAIN, YAMAMOTO, YVES SAINT LAURENT, TRUSSARDI, KALVIN KLEIN, NINA RICCI, KENZO, DOLCE GABANE и другими. Иногда в Стрельне появлялись они Сами — Капитаны, Стармехи, на громоздких импортных автомобилях, запирались с командиром роты, решая судьбу сына разгильдяя.

Как-то, проходя мимо ДК Кирова, он остановился у афиши. Школа современного танца. Зашел из любопытства. В этот день разучивали вальс. Как всегда парней не хватало. Только две или три пары смешанные, остальные девушки танцевали друг с другом. Преподаватель опытным взглядом сразу определила его в пару с высокой девчонкой, наверняка еще школьницей. Раз-два-три. Раз-два-три. Он неловко кружился с ней в танце, по большей мере стараясь хотя бы не наступить тяжелым курсантским ботинком на ее танцевальную туфельку. И все же в конце эта русоволосая красавица с голубыми глазищами, не знающая еще ни кокетства, ни разочарований в свои неполные пятнадцать лет, вцепившись в его синюю форменку, спрашивала, требовала, молила, чтобы в следующее воскресение он обязательно пришел. Он, ошарашенный, обещал. В роте рассказал своим приятелям. Набралось человек пять. Но накануне в Москву ввели танки. Он в бешенстве колотил ногами в запертую дверь ДК, совершенно не считая все это достаточной причиной для отмены занятий по танцам. Ребята только посмеивались. Через неделю он был в наряде, потом и сам решил, что все это, наверное, глупо.…

Love me or leave me, make your choice but believe me

I love you

I do, I do, I do, I do, I do

I can't conceal it, don't you see, can't you feel it?

Don't you too?

I do, I do, I do, I do, I do…

Остров Западный Берёзовый, гребля на шлюпках, и, наконец, долгожданный поход за Золотым Руном их первая заграничная морская практика на учебном судне… Сотни прогулочных яхт с разноцветными парусами окружили огромный пассажирский лайнер, встречным курсом медленно входящий в датские проливы. Низко, так что можно разглядеть пилота в кабине, прямо над судном барражируют десятки ярко раскрашенных самолетиков. Италия, укромные бухточки с узкой полоской золотого пляжа и палаццо на склоне горы, утопающие в зелени сада. Синее небо, лазурное море, уютный бар, курчавый юноша c колчаном стрел и луком за спиной играет на гитаре Solo L’italiano. Швартовки в центре курортных городков, прямо у бульвара. Днем семейные пары под ручку с детишками в нарядных костюмчиках приходят посмотреть на корабль, ночью стайки твоих ровесников на мотоциклах. Парни, девушки, рядом - руку протяни, стоят на причале прямо у борта судна, болтают, обнимаются, целуются… гремит музыка, мотоциклы срываются с места, уносятся прочь...

Felicita

e tenersi per mano

E il tuo squardo

innocente In mezzo

alla gente la felicita...

Тем летом в его словаре появилось новое слово - «amore», что означало тогда движение, море, которое было повсюду. Софи Лорен, парк Муссолини, шестой американский флот на рейде неаполитанского залива. И опять Средиземное море, палуба учебного судна, солнечные лучи, уходящие на сотни метров вниз в манящую голубую бездну. Ночь, огромные звёзды. Ты лежишь с Ромкой на верхней палубе и смотришь на Млечный Путь, летающие рыбки вокруг, светится планктон, и уже не понимаешь, то ли ты летишь или все еще плывёшь.

Au dessus des vieux volcans,

Glisse des ailes

Sous les tapis du vent,

Voyage, voyage,

É ternellement.

Андрей подумал, что Морская академия тогда в чем-то переняла традиции дореволюционных кадетских корпусов. Даже в своем названии Морская академия странным образом подтверждала это. Как, каким чудом в те годы она получила и сохранила славное имя адмирала С. О. Макарова? Первое, что Андрей увидел, войдя под своды старинного здания академии, – его портрет на стене. Таким он его и запомнил: седобородый адмирал, любящий царя, Бога и жену, выпивающий стакан водки за обедом, жизнь положивший на техническое перевооружение российского флота, борьбу с казнокрадством, создавший первый в мире ледокол.

Ценились две вещи: знания и стиль. Знания давали баллы и выбор лучшего распределения после окончания академии, а ещё давали свободу ходить в увольнения и право на свой личный мир. Что такое стиль, каждый понимал по-своему, но подсматривал у другого и пытался примерить на себя. В то лето для нескольких десятков девятнадцатилетних мальчишек это было не испугаться первого шторма, сфотографироваться в обнимку с проходящей мимо девчонкой на итальянском пляже, купить дорогие английские сигареты у индуса, хозяина грошового магазинчика в английском порту, и курить их на глазах у товарищей, которые приберегли денежки до лавки бременского маклака. Вот такая она тогда была — романтика. Потом стиль – это будет защитить диплом на английском языке, а потом.… а потом роза ветров разбросает их по всем морям и океанам мира. Многим так и не суждено будет снова увидеть друг друга, хотя они и будут постоянно находить следы друзей в портах, в радиоэфире. И это тоже стиль. Это, может быть, и есть самое трудное и самое страшное.

We're leaving together,

But still it's farewell

And maybe we'll come back,

To earth, who can tell? …

В то лето он первый раз привёл девчонку в свой дом. На следующий день был намечен отход судна. Впереди огромный новый яркий мир. Почему-то он в этот вечер оказался в молодежном клубе один, без приятелей. Она стояла в центре зала, в джинсовом костюмчике, короткие чёрные волосы, с профилем Нефертити высокая и худая, как мальчишка-подросток. Заиграл «медляк» и он подошел к ней: Потанцуем?

Она молча обняла его в танце вместо ответа, и он почувствовал, что они будут вместе сегодня.

У тебя глаза, как море,

Словно ночь твои ресницы.

Твои руки, словно крылья,

Крылья одинокой птицы.

Сегодня в белом танце кружимся,

Наверно, мы с тобой подружимся,

И ночью мы вдвоем останемся,

А утром навсегда расстанемся…

Мама сидела на кухне, ждала. Пришлось сказать, что встретил знакомую, ей негде ночевать. Тогда ещё надо было что-то говорить маме. Она молча ушла к себе в комнату. Через некоторое время из-за закрытой двери послышались звуки " соловья" Алябьева, с любимой маминой грампластинки.

Вот осень к нам пришла и ветер и дожди

И холодней становится здесь с каждым днем

Все птицы уж давно на юге, где тепло

И солнышко их радует прекрасным днем

Ах, как мечтаю я о том

когда мы встретимся с тобою вновь

Мой милый друг, прощай,

в плену грущу с тоскою по свободе я.

Позже, уже после первых штормов, лёжа в кубрике на втором ярусе, на своей койке прямо под открытым люком аварийного выхода на открытую палубу, под шепот покачивающихся звезд на чёрном ночном небе, он рассказывал тридцати затаившим дыхание мальчишкам, какая это необыкновенная девчонка с огромными бездонными глазами, губами как алые вишни. Как она… Это не было предательством, ведь он жил встречей с ней. Осенью они начали встречаться. Как-то договорились пойти вместе с её подругой куда-нибудь. Он пригласил своего товарища. Девушки недавно приехали в город и снимали комнату на Марата. Приятель сразу отозвал Андрея в сторону и спросил: – Ты что? Это ведь – проститутки. Ты хоть спросил, сколько нам это будет стоить?

Вечер не заладился. Потом всё как-то затухло. Это был последний раз, когда Андрей пошёл на поводу у чужого мнения в таких вопросах. Деньги, деньги. Уже тогда Андрей понял для себя, что он здесь не только ради них. Он хотел в них не нуждаться, освободить свою жизнь от этого бремени ради чего-то более важного. Новое знакомство, друзья, любовь – это способ познания мира. После прочитанных книг, передуманных в одиночестве мыслей, он кидался в открытый мир, чтобы проверить их и потом поделиться своими находками и открытиями с другими. Он не делал разницы между своим и чужим, неумел еще делить на чёрное и белое. Если бы он мог оценить себя со стороны, то вполне смог сказать о себе словами П. Морана: «Не зная за собой склонности управлять и властвовать, я желал обрабатывать собственную жизнь, как обрабатывают ценный материал, гранить и шлифовать ее, не оставляя никаких отходов, извлечь из нее всю ее призматическую силу». Под впечатлением балета «Ромео и Джульетта» в Мариинском театре, куда мать с трудом доставала ему билеты, подчёркивая свою симпатию именно этой девушке, он вытаскивал ее из театральной ложи в коридор во время действия спектакля, подсаживал в нишу стены, рядом с Нимфой и Купидоном, и жадно самозабвенно целовал, залезая под кофточку и везде. Но потом замыкался на неделю и, не замечая, что вокруг наряды на камбузе, строевые, нудные лекции, писал стихотворение, чувствуя ее рядом.

Вы лунная фея, Вы ангел из сна,

Вы шепот прибоя, Вы капли дождя,

Вы облачко света, Вы искры костра,

Вы, промелькнувшая в небе звезда.

Вы тихая песня гитарной струны,

Вы дальнее эхо далекой страны.

Вы там, где я не был уже никогда,

Вы из ниоткуда, Вы из навсегда.

Признавая наличие у себя некоторого поэтического дарования, он относил это скорее к наблюдательности и чувствительности своей натуры и не стремился специально развивать его, резонно опасаясь, что со временем поиск предмета поэтического вдохновения неизбежно превозобладает над его собственными природными склонностями и душевными порывами. Он не знал другого способа узнавать мир. Как сейчас, не умея танцевать один, он нуждался в любви, искал её и … находил. Правда и в том, что позже, когда в отношения начинала вкрадываться обыденность, привычка, притуплялась острота ощущений, так и не достигнув его внутреннего юношеского бескомпромиссного идеала, он невольно провоцировал, подвергал любовь испытанию, ставя девушку подчас в неожиданную ситуацию, словно предлагая сделать свой выбор, искренне полагая, что тем самым проверяет верность и глубину их чувств. И они отступали, оставляя его свободным для самого себя и уже через короткое время готовым к новому чувству. Но, правда и в том, что у него никогда, или почти никогда не было женщин из-за похоти. Он их любил! И с каждой новой встречей пытался поднимать планку всё выше и выше, чтобы та, прежняя, не могла в душе пристыдить его, чтобы она, в своём роде, могла им гордиться. Он делал это ради них всех! Ради той Любви, в которую свято верил и мечтал, наконец, обрести. Кого он искал? Почему делал тот или иной выбор? Вероятнее всего он страшился, в глубине души не принимал обыденности, той реальности, которая его окружала, надеясь вырваться, подняться с помощью новой любви, разом, как на воздушном шаре. Или, наоборот, это он приглашал Ее в Путешествие, и при этом в силу присущего ему романтизма и врожденного мужского благородства, не ограничивал заранее высоты и дальности полета? От такой перспективы у многих кружилась голова, и они предпочитали оставаться на земле. А может, это они его выбирали, а он лишь следовал за ними? В иных его «симпатиях» внимательный наблюдатель разглядел бы черты его матери, другая была похожа скорее на красивую, немного избалованную вниманием и заботой младшую сестру подростка, которым можно любоваться, наблюдая за ее шалостями, весело возиться с ней, заботиться и играть. Брата, сестренки, которой у него никогда не было, которая гордится тобой и немного завидует, ревнует твоему взрослению, примеривая его на себя, уже готовясь идти по твоим следам.