Нет проблем, товарищ

Фестиваль кончился, и на следующее утро мы должны были улетать.

Когда я спустился вниз, чтобы ехать в аэропорт, Баскаков сообщил, что мы с Галей не летим, а остаемся во Франции по приглашению общества дружбы " Фран-

ция – СССР". Будем ездить с фильмом по городам и выступать перед зрителями. За нами сейчас приедет представитель общества месье Лангуа, он уже выехал. А им со Шкаликовым, к сожалению, ждать некогда: опоздают на самолет. Я возмутился:

– А почему вы нам только сейчас об этом говорите?

– А потому, что только сегодня сообщили, что есть положительное решение ЦК.

– А деньги? У меня ни копейки не осталось.

– Ваше обеспечение взяло на себя общество.

Они попрощались и уехали. А мы с Галей стоим у входа в гостиницу.

– А как мы его узнаем, этого Лангуа? – спросила Галя.

– А черт его знает!

Я достал пачку, закурил. Посчитал, сколько осталось сигарет, – шесть штук.

Тут ко входу подъехал длинный открытый белый «кадиллак». Водитель, в ливрее, в фуражке и в перчатках, подошел к нам и что-то спросил по-французски. Я ответил «уи». Он взял наши вещи, уложил в багажник и открыл правую переднюю дверцу. Машина широченная, мы с Галей вдвоем сели на переднее сиденье. И мы поехали.

Водитель включил радио, зазвучала музыка. Слева – море, справа – блондинка, еду в лимузине по Франции…

Вдруг сзади раздался истошный крик: за нашей машиной, размахивая руками, бежал человек в клетчатом пиджаке. Водитель затормозил. Человек подбежал и начал что-то возбужденно объяснять. Водитель выслушал, вышел из машины, вынул из багажника наши вещи, поставил их на тротуар и показал нам, чтобы мы тоже вылезали. Мы вышли. «Кадиллак» уехал.

Человек в пиджаке опять стал что-то говорить. Из того, что он говорил, мы поняли только, что он и есть месье Лангуа. Я взял чемоданы, и месье Лангуа повел нас обратно к гостинице, к своей машине. Это оказалась малюсенькая двухдверная таратайка, без багажника, не помню какой марки.

И мы снова поехали по Франции. Я сидел на заднем сиденье, прижатый к чемодану месье Лангуа, со своим и Галиным чемоданами на коленях. Галя втиснулась на переднее сиденье, рядом с месье Лангуа. Я хотел выяснить у месье Лангуа, куда мы едем, но мне это не удалось. Английский месье Лангуа не знал, немецкий не знал… А по-русски знал три слова. И на все вопросы он бодро отвечал:

– Нет проблем, товарищ! – И улыбался.

Часа через четыре мы приехали в небольшой городок. Остановились перед двухэтажным домиком. Месье Лангуа представил нас хозяевам, симпатичной пожилой супружеской паре. Русского они тоже не знали, но мы поняли, что Галя будет ночевать в комнате их сына (сын сейчас учится в Москве), а мы с месье Лангуа – в гостиной на диванах.

Нас угостили вкусным домашним обедом, и месье Лангуа повел меня и Галю выступать в небольшой кинотеатр. Про суточные Лангуа помалкивает.

– Галя, спроси у него насчет денег, а то у меня сигареты кончаются.

– Неудобно, Георгий Николаевич. Он, наверное, после просмотра даст.

В вестибюле нас встретила переводчица-француженка, она представилась и попросила во время выступления говорить помедленнее – когда говорят быстро, она плохо понимает.

Я заглянул в зал: там шли последние кадры «Иванова детства». Я попросил переводчицу сказать месье Лангуа, что это не наш фильм, это фильм Андрея Тарковского. Она сказала. Месье Лангуа объяснил: он показывает то, что дали. И возит тех, кого прислали. Тогда я попросил переводчицу узнать у месье Лангуа, когда он нам даст суточные. Месье Лангуа сказал, что деньги нам не положены, так как общество обеспечивает нас и питанием, и проживанием.

– Нет проблем, товарищ!

– Георгий Николаевич, и я все потратила, – виновато сказала Галя. – Я муку купила.

– Какую муку? – спросила переводчица. – Мука – это сленг? Пудра?

– Да нет, пшеничная мука. Для пирожков. В Москве уже второй месяц муки нет…

Фильм кончился, и мы пошли выступать. По дороге я шепнул Гале, чтобы на сцене рот не открывала. Народу в зале было много, в основном французы. Но были и наши эмигранты последней волны – те, которые попали во время войны в плен и боялись вернуться. Начались вопросы. Трудные: правду говорить нельзя, а нагло врать стыдно. Отвечал я. Изворачивался, как мог… Очень устал, будто вагон угля разгрузил… Но на один вопрос пришлось отвечать и Гале. Из зала спросили, какая у советской звезды квартира. У Гали была двенадцатиметровая комната в коммуналке, где они жили вчетвером: Галя, ее муж, дочка и Галина мама. А Гале обещали дать к Новому году комнату 20 метров. И она выдала мечту за действительность и сказала:

– Двадцать пять квадратных метров!

Переводчица не знала, что такое «квадратные метры», и перевела:

– Двадцать пять комнат.

В зале возмущенно загудели. Наши эмигранты – потому, что поняли, что француженка неправильно перевела, а французы – потому, что удивились. Какой-то господин крикнул, что разочаровался в социализме: таких апартаментов даже у французских «звезд» нет…

Потом я проинструктировал Галю: квартира у нее трехкомнатная, получает она шесть тысяч франков в месяц… И пшеничной муки для пирожков в Москве в магазинах навалом.

Когда мы вышли из кинотеатра, у входа нас окружили эмигранты, стали расспрашивать… Один из них курил.

– Не угостите сигаретой? – спросил я. – А то я бросил, специально не покупаю.

– Пожалуйста! – он протянул мятую пачку.

– А можно мне? – спросила некурящая Галя.

– Конечно!

– А можно две?

– Да берите все! – эмигрант протянул Гале пачку и любезно чиркнул зажигалкой.

– Я на улице не курю, – сказала Галя и убрала сигареты в сумочку.

Этого метода мы придерживались и дальше.

Так и ездили по Франции. Останавливались в разных городах, поселялись в семьях у членов общества дружбы, показывали «Иваново детство», отвечали на вопросы, стреляли сигареты…

Поздним вечером шестого дня мы въехали в Париж.