Станислав Ежи Лем 2 страница

Судя по тому, что количество вертикальных балба- лов[3] за каждой из могил составляло по нескольку де­сятков, можно было считать, что здесь лежат самые великие и знатные тюркские воины.

Ветры, гуляющие над каменистым плато, веками сдували культурный слой. Могильные ямы наверняка долбились неглубоко, да и сами насыпи были невысо­кими. А потому невольно думалось, что рыжие пят­на — это проступившая через камни кровь самих по­гребенных...

Воздушное марево колебало очертания могильни­ков, будто шевеля их изнутри. Было жутко даже днем. Лошади тихо ржали и нервно дрожали крупами...

Под дикий свист колючего ветра, в полном молча­нии наша кавалькада напряженно пересекала все волны-линии построений мертвого войска.

Кто спит вечным сном под этими кровавыми кам­нями? Что заставило этих смелых и отважных воинов упокоиться в таких неуютных последних пристани­щах, вдали от поселений соплеменников? Почему и после смерти они словно выстроились своими моги­лами в развернутом боевом порядке, будто не сумев преодолеть какой-то невидимый заслон? Куда и зачем шли они и что их навсегда остановило?

Я думал над этими вопросами и не сразу заметил, что Тордоора волнует совсем другое. Он будто всма­тривался и вслушивался в пространство, лежащее впе­реди, за последней цепью тюркских могильников, ти­хо бормоча и раскачиваясь в седле. В отличие от нас, шаман явно видел в пустоте что-то такое, что его встревожило...

Как только последний всадник нашей кавалькады вышел из пояса захоронений, шаман спешился, сел на землю, разложил вокруг себя самые главные онгоны своих духов и стал проводить ритуальный обряд. Сна­чала он достал мешочек с солью и, высыпав ее в чашу- ночой, принялся что-то долго в нее наговаривать, по­мешивая соль длинным кристаллом кварцита. Затем, подойдя к ближайшей могиле, наковырял кристаллом немного грунта с нее и стал тщательно перемешивать его с солью. После этого, неожиданно для нас, стал быстро вертеться на месте. Он сделал три оборота по три раза и во время каждой паузы широко и резко раз­брасывал щепотки соли в сторону пути, по которому мы направлялись, будто отгоняя кого-то с дороги.

Затем он снова сел и скрипучим низким горловым каем затянул песнь-молитву...

Мы все завороженно смотрели на шаманский ри­туал Тордоора, догадываясь, что он связан не только с судьбой экспедиции, но и с самими нашими жиз­нями...

Я старался услышать его слова, но понял лишь, что он камлает Дъее-Хану — духу — покровителю дороги, живущему там, где небо упирается в землю и где стоит гора, вершина которой достигает дома Бая-Ульгеня. Гордоор просил Великого Духа, чтобы его бело- зол отисто-рыжий конь с луновидными рогами ПО­явился перед нами и провел за собой страждущих пут­ников через неприступную преграду духовного воин­ства...

Внезапно шаман вскочил на ноги, сел в седло и, не говоря ни слова, быстро двинулся вперед. Я хотел мах­нуть рукой приятелям, но команды не потребовалось: наши лошади тут же пошли сами, одна за другой, след в след.

Мы проехали не более пяти километров, как лошади снова заволновались, отказываясь повиноваться ко­манде «Чу» (вперед). Их напряжение нарастало, и Тордоор велел спешиться...

— Сейчас мы пойдем к курганам, священным не только для Алтая, но и для всех людей, — сказал он.

Среди них находится и тот, в котором спала «прин­цесса Кадын». В тех местах нельзя разговаривать, так как душп-сульдэ лежащих там избранных берегут по­кой своих тел, но мы сами опознаем курган принцессы по раскопу. Великая Сила охраняет теперь эти места, и Тордоор не уверен, что каждый из нас сможет пере­жить воздействие ее проверки. Кто сомневается в себе, должен остаться с лошадьми.

Кроме конюхов-казахов, вслед за стариком пошли все, понимая, что это лишь начало тех испытаний ду­ха, что ожидают нас в этих сакральных местах. Не знаю, отчего мне так трудно дышалось, пока мы шли вперед за шаманом: то ли волнение перехватывало горло, то ли что другое... Я напряженно всматривался вперед, надеясь увидеть высокие, как в Пазырыке, курганы, но видел лишь бескрайнее серое плато и сверкающие впереди вершины Табына...

Через час томительного пути мы вдруг увидели огромный участок понижения в поверхности плато. Он напоминал многокилометровую кальдеру древне­го вулкана или гигантскую плоскую воронку со сгла­женными временем краями. На дне ее тянулась це­почка из нескольких десятков невысоких, круглых каменистых курганов. Их линия имела строгое на­правление «север — юг» и, таким образом, словно стрелка компаса указывала на священные вершины семигорья.

Мы долго стояли на краю кальдеры, не в силах сде­лать шаг вниз. Нет, страха не было; просто в голове неотвязно стучала одна мысль: «Нельзя!»

Первым пошел Тордоор. Он был уже внизу, а нас всех еще что-то крепко держало на месте. И вдруг пе­редо мной будто зажегся зеленый сигнал светофора, будто распахнулся незримый турникет.

«Можно!» — вдруг понял я и шагнул вперед ватны­ми ногами, понимая, что только что прошел чью-то гаи нственную проверку.

Следом, один за другим, сошли вниз и другие участ- ники нашей экспедиции.

Шаман уже стоял у крайнего, южного кургана, ко­торый был раскопан.

Мы поняли, что это и есть усыпальница «принцес­сы Алтая». Фактически кургана не было. Была выдол­бленная в породе каменная яма диаметром до десяти метров. В ней проглядывали остатки бревенчатой по­гребальной камеры, куски льда, какая-то рухлядь. Почему-то стало стыдно...

Из статей археологов я знал, что пол саркофага был выстлан черным войлоком, покрытым странными письменами-аппликациями из золота. «Принцесса» лежала головой на подушке, на боку, в позе спящего человека, держа в руке ритуальное серебряное зерка­ло. Тело ее было укрыто меховым одеялом, расшитым золотыми нитями. Вокруг находилось множество культовых предметов: разнообразные деревянные и костяные идолы, резные фигурки зверей и птиц, сосу­ды с кореньями растений, жреческий скипетр и риту­альные ножи. Я уже писал и об уникальной татуиров­ке, покрывающей тело «принцессы», символы кото­рой до сих пор никем не разгаданы...

Невольно подумалось, что люди еще легко отдела­лись, растревожив священный курган. А ведь он са­мый крайний среди многих других.

— А кто лежит там, в следующих могильниках, бли­же и ближе к таинственному семигорью? — вдруг уга­дал мои мысли Паша. — И почему линия, выстроен­ная из десятков курганов, указывает концом на свя­щенное семигорье Табын-Богдо-Ола? Кто может объяснить?

Тордоор все молчит. На все наши вопросы и о захо­ронениях тюрков-кезеров, и о странностях «скиф­ских» курганов он так и не дает конкретных ответов, говоря, что все узнаем сами, когда придет время.

Ну что ж, завтра последний переход к главной цели. Возвращаемся к лошадям, обходим стороной кальдеру- некрополь и разбиваем лагерь.

Сон не идет в голову. Сидим у тлеющего аргала[4] и рассматриваем звездное небо. Тордоор рассказывает нам, что Млечный Путь (Кардын Дъолы) — это небес­ная дорога, по которой Бог ездит на своей колесни­це; Большая Медведица {Дъети-каан) — это семеро братьев охотников, наказанных за то, что хотели украсть дочь небесного царя; Полярная звезда (Ал­тын Казык) — это небесный кол, к которому бога­тырь Канджигей привязывает своего коня на вы- стойку.

Внезапно я заметил какие-то странные огоньки, блуждающие по плато.

Шаман насторожился, долго наблюдал за ними.

— Видимо, не только мы интересуемся сейчас прин­цессой Кадын, — тихо произнес он. — Эти огоньки — духовные двойники людей, которые отделились от тел во время сна и путешествуют самостоятельно в тех ме­стах, о которых часто думает их «хозяин». Это очень опасно для него. Ведь дух плато может поймать двой­ника и навсегда оставить у себя. Это приведет к тяже­лому заболеванию человека, и лишь опытный шаман способен вернуть двойника в тело... Кстати, — про­должал Тордоор — для выхода и входа двойник ис­пользует ноздри, поэтому если спящему человеку по­ложить уголек на кончик носа, то это напугает двой­ника и пока человек не проснется (а уголек не свалится) — душа не покинет тело...

Последние слова почти рассмешили меня: подума­лось о том, как же счастливы и беззаботны жители Ал­тая, если не просыпаются даже от головешки на носу. Эх, наша жизнь — фобия.

Кто-то из парней громко засмеялся, но Тордоор быстро одернул его:

— В священных местах нужно соблюдать особые правила: не смеяться и не шуметь, оставлять духам еду, брызгать аракой[5] и никогда не расслабляться.

Завтра, например, мы войдем в те места, где просто не может быть других людей. Поэтому не дай бог по­встречать человека, особенно красивую девушку. Это явно будет один из злых духов, решивших воспрепят­ствовать нам. Нужно будет попытаться всеми способа­ми прогнать его подальше...

Красивая девчонка после такого напряженного пути совсем бы не помешала нашей ночевке... — про­ворковал мне на ухо друг Паша, словно опять подслу­шав мои мысли.

Еще когда мы впервые увидели с перевала таинствен­ное семигорье, то долго рассматривали в бинокли его очертания. Ведь, кроме пары фотографий в Интерне­те, до сих пор не существует ни каких-либо достовер­ных топографических карт «нутра» этого горного узла, ни описаний возможного подъема на его вершины.

«Каким же маршрутом можно попытаться взойти на периметр горного кольца, чтобы затем выйти к подъему на центральную вершину?» — думали мы.

Осмотр со стороны настораживал тогда даже самых опытных альпинистов из нашей экспедиции. Наруж­ные склоны горного ожерелья сверкали сплошным панцирем вечных ледников. Корки снега, которая об­легчала бы преодоление трещин, не было совсем, и сплошные извилистые пасти последних угрожающе темнели во всех возможных направлениях подъема.

Мы были в растерянности, ведь ошибка в определе­нии маршрута восхождения сведет на нет все наши усилия. Тордоор безо всякого бинокля долго смотрел на сакральные горы, привычно бормоча что-то себе под нос, а затем сказал:

Это — Дом, а значит, войти в него можно только с юга.

После чего молча направил своего коня вниз с пе­ревала. Нам ничего другого не оставалось, как прекра­тить дискуссии и последовать за ним, хотя южная сто­рона семигорья ничем вроде бы и не отличалась от остальных.

Лишь теперь, когда на седьмой день пути мы при­близились к Табын-Богдо-Ола, когда из сверкающей точки он вырос перед нами огромным массивом не­приступных бело-голубых четырехтысячников, мне вспомнились те слова шамана. Лишь теперь стало вид­но, что с южной стороны массива, куда мы и направ­лялись, непреодолимое кольцо гор имеет небольшой разрыв.

Через него из сердца семигорья, со склонов его цен­тральной вершины, наружу выползает огромный, шершавый от трещин язык древнего ледника. Он рас­тянулся по черному массиву плато, теряя свое могучее тело сотнями быстрых ручьев и покрываясь бурой пы­лью, пока не превратился в морену из тысяч огромных камней, высящуюся почти отвесной стеной и испуска­ющую пронизывающий холод.

Но у нас нет выбора: лишь по этой морене, а затем и по леднику можно войти в горное кольцо Табына.

Мы стали разбивать лагерь у края морены и капи­тально утепляться.

У меня появилось тревожное ощущение того, что вокруг что-то происходит. Какой-то негромкий, но резкий и свистящий звук внезапно пронесся за моей спиной. Подумав, что это сокол-сапсан, которых тут летает немало, я не отреагировал. Однако спустя ко­роткое время такой же звук раздался у меня над голо­вой, за ним — еще один и еще... Солнце только что се­ло за горизонт, но холодный воздух делал сумерки аб­солютно прозрачными. Я оторвался от дел, поднял голову и увидел нечто, заставившее меня оцепенеть. Со всех направлений, по всем долинам плато, через распадки между скалами всех гор священного семигорья, снизу вверх быстро тянулись какие-то полосы очень плотного светлого тумана. Очень странного ту­мана. Он образовывался буквально из ничего перед самым массивом Табына и не спускался, как положе­но, в низины, а тянулся вверх до самого гребня горно­го кольца и, перевалив за его зубчатые края, исчезал внутри. Приглядевшись внимательней, я понял, что эти полосы имеют странный для тумана вид. Они не сплошные, а состоят из отдельных, хотя и нечетких белесых образований с колеблющимися контурами. И еще казалось, что они сами источают какой-то блед­ный свет...

— Они собираются на свое камлание, — вздрогнул и от голоса Тодоора. — И нашу судьбу тоже сегодня решат.

Впервые за поход всем стало страшно. Страшно не чи собственную жизнь. Страшно от осознания того, насколько человеческое тело ничтожно и беспомощно перед могущественным и неизвестным нам Миром ду­ховных стихий.

Как можно было нам обратиться сейчас к этим си­лам? Только молитвенной просьбой о дозволении прикоснуться, просьбой о помощи и содействии.

И все мы молились... Молились до тех пор, пока по­следние клочья «тумана» не исчезли в кратере семиго­рья. Темнота сгустившейся ночи скоро окутала все во­круг, но прекрасный и загадочный Табын продолжал сверкать мистическим голубоватым огнем, заворажи­вающим взгляд и восхищающим душу. И тогда Тордо­ор снова приступил к какому-то обряду, гадая на буси­нах своих четок, называемых алтайцами эрих. Закрыв глаза, он долго перебирал бусины, а затем резко, слов­но по чьей-то указке останавливался, зажав одну из бусин пальцами. Подсчитав количество бусин от нее до кисточки четок, он недовольно крутил головой и начинал все сначала. Многократно повторив данный ритуал, он огорченно сказал, что местные духи не бла­говолят задуманному нами. Чуть поразмыслив, он по­дошел к арчмаку[6] с провизией, вынул одну из двух оставшихся у нас бутылок водки и откупорил ее. Наши парни недоуменно уставились на старика, еще не до­гадываясь, какая потеря их сейчас ожидает. Но я дога­дался, что шаман, видимо, решил провести обряд сэр- жим, чтобы попытаться задобрить духов. Налив не­много водки в ритуальную чашу, он осторожно поджег ее и, раскачиваясь над бегающими всполохами сине­ватого пламени, начал бормотать молитвы, призывая на помощь своих духов-помощников. Водка поти­хоньку прогорала, но старик снова и снова подливал ее в чашку.

Побросав свои дела, наши парни столпились вокруг шамана, не отрывая глаз от уменьшающегося уровня в бутылке, но все же опасаясь подать хоть один возглас возмущения. А я понял: лучшего доказательства не­пререкаемости авторитета Тордоора в их глазах уже не требуется.

— Тоорэг\ — громко выкрикнул шаман, закончив обряд.

Затем он выплеснул остатки водки из бутылки в сторону морены, под тихий стон участников экспеди­ции, и начал повторное гадание. Теперь он использо­вал небольшие камешки обычной речной гальки, при­несенные из родных мест. То растаскивая их в сторо­ны, то сдвигая в кучки, он многократно пытался «прочесть» в образовывающихся фигурах наши шансы на удачное восхождение, но, увы, ответ, судя по его реакции, все время выпадал отрицательный.

Взяв в руки бубен и ритуальный посох, он молча ушел во мглу высокогорной ночи, явно направляясь к скрипящему телу ледника.

Нет ни водки, ни шамана, загадочная чужая жизнь рядом плюс жуткий холод — настроение у всех сразу упало. «Что ждет нас в этих мистических горах? Допу­стят ли духи к алтайским тайнам? Все ли вернемся до­мой?» — мысленно спрашивали мы себя, лежа в палат­ках.

Проснулись рано и стали подгонять снаряжение. Хотя до рассвета было еще далеко, но это было при­вычным временем для восхождений. Пришел и Тор­доор, молчаливый и донельзя усталый после ночного камлания. Глядя на наши сборы, сухо сказал:

— Идите... Никто не погибнет сегодня, но удача ждет лишь тех из вас, кто общался ранее с горными ду­хами священного Кайласа...

Я вздрогнул: лишь двое из нас бывали на священ­ной горе Тибета и их имена знали все. Однако никто не проронил ни слова, и в шесть часов утра к таин­ственному Табыну вышли все семеро участников экс­педиции.

Преодоление огромных валунов морены отобрало у нас полтора часа, и, когда мы вступили на язык ледни­ка, солнце уже во всю силу освещало его предатель­ские трещины. Мы стали в три связки, причем я и Па­ша, с которым мы когда-то совершали кору[7] вокруг священного Кайласа, не сговариваясь, связались вдво­ем и пошли первыми. Трещины были жуткие, но дело привычное, погода безветренная, ясная и довольно те­плая, поэтому мы хоть и медленно, но продвигались вверх...

Однако когда вошли в своеобразную «дверь», то есть в ущелье, рассекающее горное кольцо, то внезап­но очутились в сплошной пелене плотного тумана, на­глухо запирающей его. Ноль видимости впереди, ноль видимости под ногами. Ни один нормальный альпи­нист не пойдет по леднику в таких условиях. Огляну­лись назад, но и там не видно ничего, даже идущих следом связок приятелей. Проверили приборы — не работают ни рация, ни спутниковый навигатор.

Успокоились насколько можно и, ощупывая лед­ник шестами, осторожно двинулись вперед, надеясь, что выше тумана не будет. Через десяток минут едва не улетели в трещину и окончательно остановились, чув­ствуя полную беспомощность и безысходность. Это была явная ловушка природы, и она сработала, сведя все наши шансы к нулю.

Какой-то ступор овладел рассудком, и мы молча сидели, спина к спине, чувствуя, как сырой холод по­тихоньку становится хозяином наших тел, и ждали, сами не зная чего. Дремота тянула вниз веки и убаю­кивала разум, отчего на душе постепенно становилось все спокойнее и безразличнее...

Внезапно что-то толкнулось в мое сознание. Я с трудом приоткрыл глаза и вдруг различил в тумане, неподалеку от себя, неясную фигуру какого-то стари­ка в длинной белой шубе, с белой же бородой и посо­хом в руках. Он приветливо улыбался и манил меня за собой. С трудом поднявшись, я растолкал полусонно­го, ничего не понимающего напарника, и мы пошли дальше вверх, следом за стариком, даже не глядя под ноги.

Через короткое время зона тумана закончилась так же внезапно, как и появилась. Мы стояли в лучах яр­кого солнца, на огромном леднике, лежащем в середи­не горного кольца Табын-Богдо-Ола, а в километре перед нами высилась сверкающая шапка его централь­ной вершины. Пятерых наших товарищей нигде видно не было, молчали и их рации...

Подробности подъема на главную вершину могут заинтересовать лишь альпинистов, поэтому я не буду о них рассказывать. Вершина эта, высотой 4104 м, пред­ставляет собой большой купол, покрытый сплошной, толстой и полупрозрачной шапкой звенящего «буты­лочного» льда.

Она расположена практически в самом центре гор­ного кольца-узла, состоящего еще из шести вершин от 3500 до 3800 м. От наружных стен горного ожерелья в разные стороны отходят мощные гряды трех скали­стых хребтов. Они-то и являются как географически­ми, так и государственными границами сопредельных стран.

Мы с Пашей почти одновременно поняли, что ве­личественная картина строения горного узла Табын- Богдо-Ола почти в точности напоминает нам другой горный узел планеты — священный Кайлас в окруже­нии своих скал-лепестков. Да и само плато Укок не раз уже навевало нам воспоминания о Тибете. Те же высо­когорные и угрюмые мрачные просторы, те же могиль­ники и чортены. Та же историческая судьба. Та же ми­стика вокруг.

Что это? Еще одно «чрево» нашей живой планеты? Опять загадка...

Вроде бы цель достигнута: стоим на вершине свя­щенного Табына.

Но где же ответы на все наши вопросы? Где отгадки алтайских тайн? Желанный «ключ» под ногами, но где дверь, за которой хранится истина?

Кое-что стало проясняться. Стоя на вершине, я по­нял, почему тогда, на перевале, Тордоор назвал свя­щенное семигорье словом Дом.

Ну конечно же! Ведь передо мной гигантское при­родное обрядовое пространство! Горное ожерелье — это священное-кольцо, или Круг Силы на юге его, как положено, располагается «Дверь»; шесть вершин — это толгожины (стражники-онгоны).

Да! Здесь все как принято у шаманов.

Так вот, оказывается, откуда они переняли законы построения обрядового пространства, позволяющего

проникать в иные миры! Сама матушка-Земля научи­ла их!

Но ведь самым священным местом Круга Силы яв­ляется его центр, олицетворяющий Гол. Значит, мы с Пашей сейчас, в своей физической реальности, стоим на том месте, где в реальности духовной растет Тургэ — символическое Мировое древо, соединяющее своими корнями, стволом и ветками Нижний, Средний и Верхний духовные миры!

Но как проникнуть в иную реальность? Как вос­пользоваться мистическим Древом, чтобы путеше­ствовать среди загадочных миров в поисках тайны «принцессы Кадын»? Кто здесь хозяин? Какие силы камлают в обрядовом пространстве, созданном самой планетой?

Все наши надежды теперь связывались только с мо­гуществом Тордоора, и мы поспешили в лагерь.

К закату мы успели спуститься вниз. К счастью, все участники экспедиции были живы. Их связки двигались в тумане по леднику пять часов и вдруг снова вышли за пределы горного кольца. Гора выгнала их из своего чрева. «Дойдет лишь тот, кто позван», — вспом­нились мне слова Николая Рериха.

Выслушав рассказ о белом старике, спасшем меня и Пашу, Тордоор сказал:

— Вам помог Алтай-ээзи. Это дух — хозяин Алтая, глава над всеми его духами. Он всегда благосклонен к

людям, если те живут по законам природы. И только его покровительство спасло вас от западни охранни- ков-толгожинов.

Пятеро неудачников долго уговаривали шамана провести более мощный обряд и испросить-таки для них доступ на вершину Табына. За плечами у них был опыт восхождений на многие семитысячники плане­ты, и провал на нынешней «вершинке» их всерьез обо­злил.

Тордоор проснулся, молча постоял рядом с нами и стал выкладывать дрова для костра. Никогда не поль­зуясь спичками, он достал кресало, кремень и стал вы­секать искры на мягкий трут из пушистой травки. Трут занялся, и старик стал размахивать им, призывая жи­вой огонь в гости к усталым путникам.

Костер радостно затрещал, словно радуясь привоз­ным дровам. Он щедро обдавал нас волнами приятно­го тепла, снимая тяжесть с тела и груз с души.

Эхма, была бы жизней тьма! — воскликнул кто-то.

Будет. Но и в этой еще не все потеряно, — про­бурчал Тордоор.

Мы насторожились: что он имеет в виду? Присни­лось ему что-то?

Надо всем вам принять участие в обряде камла- н и я вместе со мной. Может быть, тогда и получите, допуск к горе и ее тайной жизни. Я не знаю, чем все

это может закончиться, но это ваш единственный шанс...

Никто не возразил ни слова, и шаман стал готовить­ся к обряду. Он надел свой костюм-упсиэ и притушил костер. Разместив нас вокруг тлеющих углей, он бро­сил на них несколько веток припасенного можжевель­ника, устроив дымокур. По примеру шамана мы гнали священный дым ладонями к своему лицу, макушке, груди, словно купаясь в нем. Окуривая тело, каждый трижды повернулся вокруг себя, глубоко вдыхая горь­коватый запах. Слегка закружилась голова, мы стояли, будто покачиваясь в волнах приятного дурмана...

Велев всем сесть, Тордоор достал свою трубку и на­бил ее какой-то травой из кисета черной овчины. Он раскурил трубку и пустил ее по кругу, сказав, чтобы каждый из нас сделал из нее по нескольку затяжек. Дым был сладковатым и хорошо мне знакомым. Cannabis sativa (коноплю) издревле используют шама­ны в разных частях света.

Все видимое вокруг словно поплыло перед глазами под легкий звон невидимых колокольчиков. Хотелось встать и выйти из своего, мешающего двигаться тела. На счастливых лицах товарищей я читал радостное возбуждение и готовность к действию. Мы встали и, взяв друг друга за руки, повели круговой танец-хоровод вокруг костра...

А шаман уже плясал на его мерцающих в ночи углях, наращивая темп ударов по бубну и птичьим клекотом выбрасывая из горла какие-то странные призывные слова-звуки:

Э-o...o...o... Ху-лы...ы...ы... За-а...а...а...

То хрипом, то шепотом, то утробным кряхтением, то звенящим криком он будто пел кому-то свою пес­ню, на только ему одному понятном языке. Подняв бубен над головой, шаман все быстрее орудовал коло­тушкой, а потом завертелся в полном неистовстве. Шнурки и веревочки на его одеянии, разлетевшись в стороны, превратили фигуру в фантастический, полу­прозрачный темный волчок, грохочущий и вопящий в дыму костра, разбрасывающий огненные искры углей под наши ноги.

Все быстрее мчались и мы вокруг него, уже не чув­ствуя под собой твердой опоры и не ощущая уже ниче­го: ни времени, ни пространства, ни самой жизни те­ла. Исчезло все, кроме вечного движения...

Сейчас! Сейчас мы раскрутим внутреннюю энер­гию священного круга, и она вольется в гол шамана! Сейчас его конь-ветер понесет исступленного седока в путешествие по невидимым мирам!

Сейчас!.. Сейчас!.. Сейчас!..

Хурай!.. Хурай!.. Хурай!..

Волчок тела шамана вдруг засветился мерцающим голубоватым светом, превращаясь в какое-то верете­нообразное облако. Вверх и вниз от него тянулась свер­кающая ось. По ней от отца-Неба и от матушки-Земли к сердцу кама* полились потоки таинственной боже­ственной силы. И там, где они встретились, вдруг вспыхнул красный огонек. Он разгорался все ярче и ярче, вырастая в размерах, и наконец вспыхнул ярким неземным пламенем, обдавшим светом и наш хоровод.

Внезапно из этого таинственного огня вдруг воз­никло огромное и величественное дерево. Его девять могучих ветвей простирались в невидимую бесконеч­ность, а вершина терялась в поднебесье.

Оглушительный грохот бубна прервался на самом звенящем крике шамана, и все мы рухнули наземь в полнейшем изнеможении...

Падая в туманное забытье, я еще видел, как двой­ник шамана все выше и выше взбирается по веткам вселенского Древа, исчезая в пространстве миров и моем сознании...

— Вставай! Нам пора идти! — тряс меня за плечо Тор­доор.

Я с трудом осознавал действительность, слыша, как от теребит и других членов экспедиции. Непонятно, как долго длилось камлание, но сейчас была глубокая ночь, а шаман поднял всех и велел собираться.

— Я вернулся за вами. Точнее, мы все вместе бу­дем там следующей ночью, а потому нужно успеть засветло подняться на вершины Табына. Вам, — ска­зал он ребятам, — разрешили подняться только на вершины священного кольца. Мы же с ним, — и он указал на меня, — проведем шаманское путешествие в поисках души той, кого называют принцессой Ка­дын, с центральной горы... Но вы все будете участво­вать и в этом камлании. И каждый увидит и почув­ствует то, к чему открыта его душа. Не бойтесь за­мерзнуть в ночных горах. Опасайтесь быть там слепыми и глухими, ибо эта ночь будет пиком вашей жизни... И ради нее каждый из вас должен будет со­вершить невозможное. Опасность чрезвычайная, но не думайте о смерти. В жизни человека бывают ми­нуты, которые стоят всего остального его пути. Эти минуты ждут вас!

То, что мы должны были сделать, выходило за гра­ни разумного. Нужно было снова по морене и леднику войти в горное кольцо, а затем разделиться. Мы с Тордоором поднимемся на Табын, а шестеро моих това­рищей должны в одиночку засветло подняться на каж­дую из остальных вершин семигорья.

И как только скроется солнце, мы начнем священ­ный обряд допуска. Каждый, находясь на своей вер­шине, должен будет медитировать, играя на варгане. Все остальное произойдет так, как должно произойти. Тордоор подарил нехитрый инструмент каждому из нас, и мы пошли...

Я не чувствовал ни трудностей подъема, ни холода. Озноб возбуждения непрестанно бил тело до самой вершины, напрочь отметая все чувства. К закату мы были на месте и стали готовиться к обряду. Тордоор разложил жертвенные подношения из еды и напитков, разжег под камнями курильницы. Последние лучи солнца уходили, забирая с собой остатки тепла, и я с трудом представлял себе наши шансы выжить в усло­виях ледяного мрака высокогорной ночи, хотя пока и было до странности безветренно.

«Успели ли товарищи подняться на свои вершины? Каково им там, в одиночку-то?» — думалось мне.

И вдруг, словно отвечая на мои мысли, с одной из вершин запел варган.

И тут же за ним — второй, третий, четвертый... Ми­нута, и уже со всех шести вершин зазвучали призыв­ные звуки волшебных инструментов! Это было каким-то чудом! Ведь каждого исполнителя отделяло от нас расстояние от одного до трех километров, а голоса ти­хих варганов звучали так ясно, что можно было выде­лить из фантастического оркестра каждый из них! Да и какие это были звуки! Никогда в своей жизни я не слышал ничего подобного!

Но кто и когда научил ребят такому мастерству? Ведь они прежде и в руках не держали шаманского ин­струмента?

Это кай-ээзи пришли к ним на помощь, — сказал Тордоор. — Хороший знак для всех нас. Мы допущены и приняты под защиту. Пора начинать обряд.

Голоса наших с ним варганов вплелись в тягучую сеть мелодии, раскинувшуюся над священным семигорьем. Она словно тянулась от его кольца к центру магического пространства, откуда уходила в беспре­дельную высь...

Я уже видел этот мерцающий поток призывных ви­браций и не сводил с него зачарованных глаз. Скоро он стал переливаться искрящимся золотым сиянием, превращаясь в огромный полупрозрачный столб не­земного света. Поток этот шел уже сверху вниз по на­шей музыкальной канве, словно вселенский отклик нашему зову.

Небесный сияющий столб вдруг стремительно за­кружился и стал разворачиваться в огромную воронку, почти касающуюся своей золоченой вершиной ледя­ной шапки Табына. Скоро вращение замедлилось, и перед моим изумленным взором предстала невообра­зимая золотая гора. Ее бескрайнее основание терялось и безбрежных просторах небесного свода, а вершина была совсем близко от нас. Более того, она медленно опускалась вниз, навстречу вершине Табына, и совсем скоро они соединились...

Огненная вспышка озарила все вокруг, заставив ме­ня закрыть глаза. А когда они открылись, я не узнал ничего, что было прежде вокруг. Это был совсем иной, поразительно невероятный мир. Сияющий неземной с нет вдруг превратил ночь в ослепительный день. В его лучах блистали ледяные шапки всех шести вершин священного горного ожерелья. А на каждой из них ве­личественно восседали огромные, полупрозрачные фигуры богов Верхнего мира. Я поочередно узнавал в них сыновей великого Ульгеня.