Андроник (Трубачев), игумен, Флоренский П.В. Павел Александрович Фло­ренский // Лит. газета. 1988. 30 сент.

мости»⁵. Экзистенция как существование — конечна. Но созна­ние собственной смертности и несовершенства вынуждает чело­века стремиться к вечному, к чему-то имеющему надвременное значение. И потому ощущение неустранимой конечности стано­вится источником подлинной духовности в критические моменты жизни, а «пограничные» или «предельные» ситуации, когда чело­век оказывается перед трагическим выбором, выступают как время подлинного бытия, когда трансценденция к самобытной самости неизбежна и органична, а способность жить и любить с постоянным сознанием хрупкости того, что любишь, придает особую чистоту и одухотворенность переживаниям и поступкам. Отсюда уверенность философа в экзистенциальной готовности личности к подвигу отказа и самопожертвования. Отсюда его на­дежда на стоическое сопротивление людей неизбежным историче­ским обстоятельствам, противоречащим изначальной духовности человека, его стремлению к вечным, безусловным ценностям.

Работы К. Ясперса, М. Хайдеггера (1889—1976), М. Бубера (1878-1965), Н. Бердяева (1874-1948), Л. Шестова (1886-1938) положили основание философии экзистенциализма. Централь­ным пунктом новой парадигмы стало представление, что это у человека есть потребность в вечном и безусловном, а мир всему такому чужд. Безусловное есть только в самом человеке. Человек стремится трансцендировать за пределы своей конечности. Экзи­стенции, таким образом, свойственны одновременно и конеч­ность, и стремление выйти за собственные пределы, а человек живет в предчувствии двоякой угрозы. Во-первых, это, по терми­нологии Хайдеггера, «житейский страх», то есть опасность поте­рять жизнь или жизненные блага. Во-вторых — «онтологический страх», то есть боязнь не найти своего призвания, того предназ­начения, которому стоило бы посвятить свою жизнь. Переформу­лируя описанные выше психоаналитические построения, можно сказать, что человек испытывает два в равной степени безуслов­ных влечения: влечение к жизни и влечение к смыслу. В отличие от человека мир и даже человеческая история лишены какого бы то ни было влечения к смыслу или целеполагания. Мир — это «универсальное не то» (Сартр) или даже «ничто» (Хайдегтер).

Однако бессмысленность внешнего мира делает еще значи­мее присущую человеку жажду смысла, стремление к трансценди-рованию, которое (согласно экзистенциальной концепции) ока­зывается важнее и сильнее влечения к жизни. Именно это преоб­ладание духовности обусловливает абсолютную свободу человека безотносительно к внешним обстоятельствам и событиям. В каж-

s Jaspers К. Philosophie. Bd I—III. S. 40.

дый момент своей жизни, осознавая это или нет, человек делает ЭЫбор, исходя из своей экзистенции, ради самоосуществления. Стараясь избежать ответственности и оправдать свое поведение, человек может ссылаться хоть на Божественный промысел, хоть на объективные закономерности, хоть на принуждающие обстоя­тельства, хоть на инстинкты, хоть вообще впасть в беспамятство, отключая собственное сознание. Однако это лишь уловки, лишь попытки скрыть полную вменяемость и свободу воли, абсолют­ирую произвольность поведения.

к Экзистенциализм сам был попыткой разрешения предельной Мировоззренческой коллизии: как выжить и не потерять челове-*|еского облика в неантропоморфном и бессмысленном мире, ${огда уже невозможно опереться на прежние парадигмы. Но йфежде всего это был ответ на концепции гедонизма и иррацио­нализма психоаналитического толка.

Если для иррационалиста человек прежде всего биологиче-юе существо, чуждое морали, духовность которого лишь вынуж­денная мимикрия, обманный маневр под давлением реальности, поведение полностью детерминировано обстоятельствами и ин-шктами, то для экзистенциалиста человек — существо с имма-нтной духовностью и потребностью в трансценденции, а пове-ние его абсолютно свободно и не обусловлено ничем, кроме емления к самоосуществлению и реализации некоего смысла, олучается, что человек ищет смысл не потому, что мир разумно юен, а потому, что иначе жить и выжить невозможно. И тем [ым гуманизм возрождается как апология разумности и спра-(ивости, исходящих от самого человека. Но это не повтор [нципов Ренессанса. Во времена Высокого Возрождения пре­сным и справедливым представлялся мир Божий, и человек 1ал себя венцом мироустройства. Теперь средоточием гума-'стических ценностей предстает не богоустроенный мир и не раведливый закон, а только сам человек, его специфическая ожденная потребность смысла. И нигде в мире гуманистиче-ie принципы реально не существуют, кроме как в природе са­го человека, ищущего смысл своего существования.

Фактически концепция экзистенциализма была недоказуемой

'сиомой, чем-то вроде беспредметной веры. Тем более что мно-

экзистенциалисты отчаянно боролись с любыми попытками

•ективировать трансцендентное в чем-либо внеличностном:

ге, разумности мира, справедливости нации и т.д., рассматри-

это как величайший соблазн человеческого существования,

'темняющий явный трагизм бытия, инспирирующий ослабление

" знания вплоть до потери дееспособности.

И это было все, что гуманистическая культура могла про­тивопоставить иррационализму массовых идеологий, гедонизму драйв-мышления, тотальному террору и тотальной пропаганде се­редины XX в. Но так ли уж мало это было?

Экзистенциализм не предложил никаких доказательств и ни­каких гарантий истинности субъективно открываемых смыслов. Но ученые адепты тоталитаризма учуяли смертельную опасность. Даже словарные определения зазвучали как проклятия: «Эк­зистенциализм — крайне реакционная форма субъективного иде­ализма в современной буржуазной философии и литературе (в особенности немецкой и французской); стремится подорвать доверие к науке, доказать бесцельность нравственности и бес­плодность революционной борьбы; одно из средств отравления общественного сознания идеологами империализма»⁶. И надо сказать, что предчувствия их не обманули. Тоталитарные идеоло­гии, как коса на камень, наталкивались на подвижническое сопротивление отдельных лиц и целых народов. Расцвет экзи­стенциализма пришелся на годы Второй мировой войны. Чем не­отвратимее становились угрозы человеческим ценностям, тем шире проявлялись необъяснимая стойкость и высокие порывы духа. В оккупированной Франции посреди полной растерянности тех, кто уповал на «исторический разум», «прогресс», «жизнелю­бие», экзистенциализм открыл источники мужества и нравствен­ной твердости, стал, по сути, боевой доктриной антифашистского Сопротивления. В момент национального унижения своей стра­ны знаменитый писатель, ставший военным летчиком «Сражаю­щейся Франции», Антуан де Сент-Экзюпери (1900—1944) писал в 1941 г.: «Война для нас означала разгром. Но разве должна была Франция ради того, чтобы избавить себя от поражения, не при­нимать боя? Не думаю. И Франция интуитивно пришла к тому же решению: никакие увещевания не заставили ее уклониться от боя. Дух в нашей стране взял верх над разумом»⁷. Этот героиче­ский опыт философски осмыслили и ввели в мировую культуру тоже участники движения Сопротивления и теоретики экзистен­циализма знаменитый писатель Жан-Поль Сартр (1905—1980) и лауреат Нобелевской премии по литературе Альбер Камю (1913-1960).

Но не значит ли это, что экзистенциальное поведение умест­но только в «пограничной ситуации», а во всех остальных случаях жизни действует не человек Ясперса, а человек Фрейда? Ответ на этот вопрос дали психологи страны, географически удаленной от

⁶ Словарь иностранных слов. М., 1953. С. 795.

⁷ Сент-Экзюпери А. Военный летчик // Соч. М., 1964. С. 363.

Щ европейских эпицентров трагического стоицизма. В США идеи экзистенциализма дали мощный импульс жизнерадостной уве­ренности в перспективах духовного самосовершенствования че­ловека.

Исследования Гордона Олпорта (1897—1967) подтвердили значимость для личности позитивных ценностей современной для него культуры: самоутверждения, деловитости, энергичности и т.п. Психолог установил, что принцип «редукции напряжения», рекомендуемый психоанализом и бихевиоризмом, не достоверен при диагностике всех мотивов поведения человека в норме. Па­циенты, жаждущие лишь снять напряжение, явно патологичны. В отличие от них здоровые люди, стремясь к самоутверждению, поддерживают и стимулируют напряжение, а не избегают его. Согласно Олпорту, состояние человека определяется не столько его прошлым (детские травмы, ранние неудачи и т.п.), сколько К его представлениями о реально предстоящем будущем. Он определил как главный импульс развития личности глубинную потребность в «самореализации» (важнейший и самый характер-| ный термин концепции Г. Олпорта). И это был значительный

шаг в развитии идей новой психологии.: Самый, пожалуй, популярный американский психотерапевт

Kfp^JPojuKeEfi (1902—1987) исходил из того, что любая личность £ ' в самой себе содержит необходимые условия совершенствования ■, и в принципе самодостаточна. В условиях психологической безо-I паснбсти (когда нет давления и манипуляции) человек может сам |* найти достойный путь самореализации, оптимально используя \ собственный психический ресурс. Отсюда мысль, что общение [' должно быть индирективным (то есть не директивным, не внуша-I ющим, не назидательным) и личностно-ориентированным (то есть I создающим условия для свободного самораскрытия человека, са-I мопознания и самокоррекции). В таком случае психолог ничего | не указывает и ничего не предлагает. Он целиком ориентирован I на прояснение личностного смысла самого клиента. Все выводы, I: если они возникают, делает сам клиент. Важно только создать | условия для свободного самораскрытия личности. Но такой стиль общения доступен далеко не каждому коммуникатору. К. Роджерс г;, считал, что индирективный подход требует, чтобы психологу были свойственны три непременные качества:

• безоценочное приятие личности клиента (он должен исхо--; • дить из ценности и уникальности любого человека, важности

всех его проблем и переживаний, о которых заходит речь); 1 • способность к децентрации и эмпатии (децентрация — это умение стать в позицию другого человека, взглянуть на вещи под его углом зрения, отрешаясь от общепринятых мнений и

личных предпочтений, эмпатия — способность проникаться настроением другого человека, ощутить его эмоциональное состояние); • аутентичность, способность оставаться самим собой, сохра­нять подлинность своей натуры, не поступаясь своими прин­ципами ни из желания закрепить контакт, ни из жалости или каких-либо других чувств и обстоятельств (аутентичность — подлинность, достоверность, спонтанность, безыскусствен­ность, самообусловленность).

Сформулированные К. Роджерсом требования к психотера­певту приобрели общекоммуникативное значение, поскольку ин-директивный подход нашел применение в самых разных сферах общения вплоть до педагогики и mass-media. Повышенный кре­дит доверия к личности, ее нравственным основаниям и возмож­ностям совершенствования повсеместно оправдывал себя. Но определение новой психологии все не складывалось, пока Абра­хам Маслоу (1907—1986) не предложил термин «гуманистическая психология» в противовес психоанализу и бихевиоризму. И хотя понятие гуманизма само по себе не было новым и звучало неско­лько тавтологично (ведь психология и есть наука о человеке), на­звание оказалось точным в том смысле, что экзистенциализм воз­родил веру в человека, в его способность к самоопределению и самодетерминации. Оно сразу закрепилось и объединило практи­чески всех, даже тех, кто, сохраняя приверженность психоанализу и бихевиоризму, пытался объединить их с новым экзистенциаль­ным подходом к личности.

Сам А. Маслоу, до того работавший в русле бихевиоризма, посвятивший докторскую диссертацию исследованию доминант­ного поведения обезьян, выдвинул собственную концепцию лич­ности, которая вызвала значительный резонанс в науке и нашла широкое применение в практике педагогики, mass-media, PR и рекламе. Он не отрицал наличия у человека инстинктивных вле­чений и базовых потребностей. Более того, он в соответствии с экзистенциальной идеей «предназначения» считал, что все основ­ные потребности человека, включая потребность в самореализа­ции, являются врожденными, фактически инстинктоидными. Но он утверждал, что система потребностей человека имеет иерархи­ческую структуру, что есть потребности первого уровня, второго уровня и т.д. И каждый следующий уровень является более слож­ным и более одухотворенным. Причем более высокий уровень потребностей задействуется только при условии, что нижележа­щие потребности удовлетворены. Было в этом что-то вроде свое­образной дани прежним биологическим приоритетам Маслоу, но построенная им иерархическая модель личности была представ­лена очень наглядно как пятиуровневая пирамида взаимообуслов-

Ж денных потребностей, определяющих суть человеческого сущест-•'; ' вования:

1. Физиологические потребности (голод, жажда, секс, защита от холода и т.п.).

2. Потребность в безопасности (здоровье, свобода, организация, закон и порядок, предсказуемость событий и т.п.).

3. Потребность в принадлежности и любви (причастность к группе, нации, социуму, дружба, эмоциональная поддержка окружающих, семейные связи и т.п.).

4. Потребность в уважении и самоуважении (авторитет, власть, компетенция, успех и т.п.).

; 5. Потребность в самоактуализации (стремление к реализации своих потенциальных способностей и ресурсов, переживание духовных ценностей и т.п.).

Как видно, первому уровню соответствуют фрейдовские основные влечения, второму — «базовая тревога», подробно рас-

f смотренная неофрейдистами Карен Хорни (1885—1952) и Гарри

ft Салливаном (1892—1949) как основной побудитель поведения,

_; - третьему и четвертому — адлеровское «стремление к социуму» и

«влечение к власти», и только пятый отражает экзистенциальную

суть личности — стремление жить в согласии с высшими ценно-

I стями, такими как истина, добро, красота, совершенство, просто-fa и другие категории, выступающие как предельные или бытий­ные основания жизни. Они сами выступают как метапотребности самоактуализирующейся личности — центрального понятия гума-

к мистической психологии.

f Как показали конкретные исследования А. Маслоу, его уче-

V ииков и последователей, средний человек удовлетворяет свои по­требности лишь до определенной степени: физиологические — до 85%; в безопасности и защите — до 70%; в принадлежности и в

I любви — до 50%; в признании и уважении — до 40%; в самоакту­ализации — только до 10%. Градация весьма показательная. Мо­жет быть, поэтому А. Маслоу избрал предметом исследования личность самоактуализирующуюся, людей, вся жизнь которых определяется стремлением к удовлетворению метапотребностей. «Если вы выбираете для тщательного изучения прекрасных,

| здоровых, сильных, творческих, добродетельных, проницательных людей — тип, который я выделил, у вас появляется иной взгляд

(^: на человечество, — писал А. Маслоу. — Вы задаетесь вопросом, насколько величественным может быть человек, чем может стать человеческое существо?»⁸ Он изучал ключевые моменты биогра-

i 8 Здесь и далее высказывания А. Маслоу приводятся по: Maslow A. Self-actua-

; ', Uzing and Beyond // Challenges of Humanistic Psychology. N.Y., 1967.

фий выдающихся исторических деятелей, проводил глубинные интервью и тестирование современников, добившихся выдаю­щихся успехов в науке, искусстве или бизнесе, чтобы составить психологический портрет самоактуализирующейся личности. Можно бы сострить, что если психоанализ Фрейда был «психоло­гией невротика», то Маслоу задумал выстроить «психологию эли­ты». Да, в сущности так оно и было на самом деле. Портрет получился убедительный. Такому человеку свойственны заме­чательные качества: независимость суждений, нонконформизм (способность не поддаваться, противостоять общему мнению), умение сделать выбор, доверие к себе, стремление к совершенст­ву, чувство сострадания и вообще любовь к людям, отказ от ил­люзий, склонность к вершинным переживаниям чувств... Причем самоактуализация рассматривается не как конечное состояние, а как процесс реализации своих внутренних возможностей, стрем­ление сделать все настолько хорошо, насколько сам можешь, не из чувства конкуренции и не чтобы «лучше всех», а просто по по­требности самосовершенствования. Гуманистическая психология — это концепция становления личности. По Маслоу, человек не статичен. И творческая жилка преобладает в нем. Самоактуализа­ция доступна и жизненно необходима каждому человеку, с лю­бым набором способностей. Но не каждый достигает самоактуа­лизации. И это само по себе небезопасно. Если метапотребности (то есть стремление человека жить в соответствии с высшими ценностями) подавляются или фрустрируются, самоактуализация становится невозможной. Возникает особый тип душевных забо­леваний, которые Маслоу называл метапатологиями. В принципе это совпадает с представлениями В. Франкла о нусогенных неврозах и экзистенциальном вакууме. Но Маслоу уточнил харак­терные симптомы метапатологии, комбинации которых выявляют синдром психического недуга:

• недоверие, скепсис;

• цинизм;

• ненависть, враждебность;

• гнев, непризнание законов;

• эгоизм, неспособность к великодушию и альтруизму;

• нетерпеливость;

• бесцветность, вульгарность, отсутствие вкуса;

• утрата индивидуальности, дезинтеграция чувства Я;

• безнадежность, нежелание чего-либо добиваться;

• перекладывание ответственности на других;

• мрачность, депрессия;

• бессмысленность, утрата смысла жизни.

Появление этих симптомов часто означает фрустрацию спо­собности к самоактуализации и прежде всего затруднение творче­ства. Но снять проблемы удается, раскрыв человеку, что у него есть собственные метапотребности, чего многие даже не подозре­вают, безуспешно пытаясь найти облегчение в удовольствиях, от­дыхе, лекарствах, приключениях. Но помочь в этом случае может только работа самоактуализации. «Найти самого себя, — пишет А.Маслоу, — раскрыть, что ты собой представляешь, что для-тебя хорошо, а что плохо, какова цель твоей жизни — все это требует разоблачения собственной психопатологии. Для этого нужно вы­явить свои защиты и после этого найти в себе смелость преодо­леть их». Вот он, ключ к пониманию динамики психической жиз­ни: человек способен отбрасывать иллюзии и преодолевать за­щитные механизмы, мешающие ему воочию видеть и ясно понимать происходящее в мире и в нем самом. Это касается и «вытеснения», и «проекции», и всех других защитных механизмов психики, описанных Фрейдом или раскрытых уже после него. Так, Маслоу установил, что та самая деритуализация реальности, которую и бихевиоризм и психоанализ считали чуть ли не глав­ным способом осознания подлинного значения явлений, событий и ценностей, на самом деле тоже представляет собою защитный механизм: «Молодые люди часто не верят в ценности и доброде­тели. Они чувствуют себя обманутыми или сбитыми с толку в жизни... Они не желают слушать ни одного взрослого, особенно если этот человек употребляет те же слова, которые они слышали от своих отцов, которые часто говорили о том, что надо быть че­стным и смелым, а в жизни поступали прямо противоположным образом. Они привыкли рассматривать человека только в его конкретности и не видят в нем то, чем он мог бы быть, не видят его в свете его символических ценностей. Наши дети, например, лишили таинственности секс, " деритуализировали его". Секс — это ничто; это естественное влечение, и они сделали его настоль­ко естественным, что он часто теряет свои поэтические качества, т.е. фактически теряет все».

Выходит, что прагматическая деритуализация мира, благода­ря которой возрастает эффективность практических действий, и гедонистическая десакрализация жизни, благодаря которой обо­стряются все переживания, сами по себе затрудняют трансцен­дентальные движения души и в конечном счете снижают адап­тивные возможности психики. Однако гуманистическая психоло­гия не только установила побочные негативные эффекты данных защитных механизмов, но и определила, каким образом можно снять их отрицательное воздействие. Так сформировалось новое понятие — «реритуализация».

«Реритуализация, — писал А. Маслоу, — означает желание вновь увидеть человека " под знаком вечности", как говорил Спи­ноза, желание иметь возможность увидеть святое, вечное, симво­лическое. Это значит видеть Женщину, даже когда мы имеем дело с обыкновенной женщиной. Другой пример. Человек идет в медицинское училище и там анатомирует мозг. Обязательно что-то теряется, если студент при этом не испытывает определен­ного благоговения и, отвлекаясь от " цельного восприятия", рас­сматривает мозг лишь как конкретную вещь. Человек, которому доступна реритуализация, видит мозг так же, как священную вещь, видит его символическую ценность, его возвышенные ка­чества».

Для самоактуализирующейся личности, определяющей смысл жизни, реритуализация, или воссоздание ценностей, становится стержневым элементом творчества и стойкости. Маслоу, как и Роджерс, был уверен, что в человеке заложены внутренние воз­можности для позитивного роста и совершенствования. Как и Франкл, Маслоу полагал, что стремление к смыслу является кон­ституирующим началом человеческой природы. Но в отличие от Франкла Маслоу сделал ставку на самоактуализацию человека в его активной деятельности.

Гуманисгическая.,, парадигма, мышленда прежде всего укрепи­лась в психологии. Практически все основные направления психо­терапии: гештальт-психология, психодрама, арт-терапия, телес­но-ориентированная терапия и даже современный психоанализ — своей главной целью ставят формирование духовно зрелой, незави­симой и ответственной личности, связывая с этим и способность к самовыражению, и креативность, и адаптивность, и решение любых частных проблем. Широкое применение нашли такие подходы и в практической организации массовых коммуникаций, в журналисти­ке, PR, рекламе. К сожалению, не обошлось и без злоупотребле­ний достижениями гуманистической психологии. И если гово­рить о развитии умственной сферы, то можно сказать, что вместе с экзистенциализмом получили дальнейшее развитие тенденции к индивидуализации и сепарации личности от социума и коллек­тивного сознания. Но проблема эмансипации со стадии инфан­тильного негативизма и тотального отрицания перешла на сте­пень осознанного нонконформизма и твердого сопротивления массовизации и унификации. Борьба за переустройство мира и богоборчество переросли в духовное самоопределение, высшей формой которого стала верность себе, собственным идеалам в любых обстоятельствах. Истина приобрела индивидуальный, оче­видно субъективный характер как смысл жизни, который у каж­дого свой. Человек ощутил право выбирать или создавать свои

Г

ценности, не примыкая ни к какой группе и не сверяясь ни с кем. Жить в соответствии со своими идеалами оказалось важнее, чем доказывать их правоту и убеждать в этом других.

Но экзистенциализм не старался утешить человека тем, что трансцендентное объективно существует, да он и не смог бы, не противореча себе, указать нетленные ценности, которых обязате­льно придерживаться, хотя, возможно, каждый ученый считал, что знает таковые. Иначе экзистенциализм превратился бы в ре­лигию, идеологию или инструкцию. А человек уже перестал быть ребенком. И, как взрослому, ему следует осмысливать собствен­ную ответственность за ценности, которые он выбирает, и дейст­вия, которые намерен предпринять. Конечно, не претендуя на религиозное откровение, экзистенциализм тем не менее санкцио­нировал ценности. Но не через табу (сакральное и пралогиче-ское), а через индивидуальный смысл (психическое и осознавае­мое). При этом психическое (смысл) выступало как источник сакрального. Трансцендентность была помещена в самом челове­ке как исходное условие существования и основная потребность Личности, то есть имманентное свойство психики.

Но не зря сказано: «Во многой мудрости много печали» (Эк­клезиаст. 1. 18). Современный человек может прочувствовать ду­ховную автономию и абсолютную свободу, но вместе с этим при­ходит ощущение космического одиночества, неизбывной личной (Ответственности и невозможности найти опору нигде, кроме как It себе самом. Вариантов вроде бы много. Ни одна из парадигм мышления, сложившихся в процессе исторического развития, не ^трачена. Можно вновь обратиться к Богу или уверовать в идею, можно слиться с массой или сделать ставку на собственный успех, можно последовать за вождем или погрузиться в удоволь­ствия, можно пробовать все по очереди или изобретать невообра­зимые комбинации. Но отказ от самотрансценденции в любом ГСлучае обернется потерей свободы и новой, еще худшей зависи­мостью, ибо отчаяние и самообман связывают крепче, чем грубая ' Шла и суровые наказания. В пограничных ситуациях это стано­вилось самоочевидным и в прежние времена. Однако прогресс Проявляется еще и в том, что все больше становится тех, кто жи-jfljfer в понимании этого постоянно, в любой, даже самой спокой­ной ситуации. Им последовательное продвижение к смыслу соб­ственного существования необходимо для психического здоровья ilM ощущения радости бытия. А овладение в той или иной степени Эффектами самотрансценденции способно настолько расширить Личностные возможности, что может поднять их выше не только ценной конкурентной борьбы, но и разного рода форс-ма-орных обстоятельств. Когда А. Маслоу изучал жизнь замечате­льных людей, добившихся выдающихся успехов в науке, искусст-

1 201

ве или бизнесе, и составлял психологический портрет самоактуа­лизирующейся личности, он не только воссоздал психологию духовной элиты, но и описал приемлемую для современного че­ловека психотехнику жизни достойной и счастливой, величест­венной, как выразился сам психолог.

Но принципиально важно остановить внимание вот на каком моменте. А. Маслоу подчеркивал: «Самоактуализация — это не только конечное состояние, но также процесс актуализации сво­их возможностей... это труд ради того, чтобы сделать хорошо то, что человек собирается сделать». Если использовать старинные высокие понятия типа «жизнь в истине» или «жизнь во лжи», то самоактуализация — это жизнь в смысле, по мере его осознава-ния, а значит, строго говоря, тоже коммуникативный процесс. Здесь, однако, нужна особого рода информация, рассчитанная на удовлетворение метапотребностей личности, на осмысление реальных обстоятельств в свете высших целей и ценностей бытия. Фундаментальные точки отсчета общеизвестны благодаря резо­нансу в культуре специальных каналов типа религии или морали. Но экзистенциальный выбор совершается во глубине души, и споспешествовать ему извне можно только представляя тексты, проясняющие бытийный смысл актуальных событий.

Получается, что по мере исчерпания или перерождения воз­можностей духовной консолидации на основе парадигм магии, рационализма, позитивизма или драйв-мышления современное общество все острее нуждается в трансцендирующей массовой коммуникации. И все важнее для современного человека стано­вится постоянный приток сообщений, которые сумбур политики и суету обыденности подают в свете бытийных ценностей и вы­соких представлений. Их не могут заменить суррогаты типа воз­вышенно-идейных «моралите» или чувственно-базовых «натю-рэль». Здесь нужен текст смысловыявляющий, соответствующий гуманистической парадигме мышления. И это совершенно осо­бый тип сообщения.

Начнем с того, что гуманистическая парадигма мышления, определяя принципиально новые формы коллективной проработ­ки информации, задает и принципиально новую интегральную единицу общения. Все познается в сравнении. Коммуникативная мощь мифемы определяется категоричностью импульсов табу, на­гнетаемых строгими обрядами. Идеологема черпает свою убежда­ющую силу в непререкаемом авторитете Учения, исходные поло­жения которого считаются истинными априорно. Влияние конст­рукта держится на доверии эксперту и поддержке общественного мнения. Привлекательность инстигата — в компенсации влече­ний индивидуального бессознательного, подкрепляемой массо-видными психотехниками шоу-бизнеса. В той или иной степени

gcejyro элементы направленного коммуникативного воздействия, прбуждающёгодёйствовать извне заданным образом. Все они так или иначе" задействуют бессознательные механизмы психики в жизненно важный момент принятия решения. И все опираются _на те или иные системы социального регулирования массового поведения. Ибо все они складывались для того, чтобы люди мог­ли сообща делать то, чего не смог бы одиночка, но без чего не выжила бы община и закоснело бы общество. А для этого кол­лективное стремилось превалировать в психике индивида. Отсю­да как продолжение имманентных коммуникативных достоинств потенциальная манипулятивность и мифем, и идеологем, и кон­структов, и йнстйгатбв.

А в гуманистической парадигме мышления личность предста­ет как~йечто- самодостаточное; способное к преодолению любых пр^блём~нТ основе собственных сил и возможностей. Помешать можеТТольКо информационное давление или манипуляция. Вот почему общение должно стать индирективным, без какого-либо внушения, убеждения или соблазна. Никакого нажима извне. То­лько пролистывание ракурсов объекта. Только варьирование то­чек зрения. И только для выявления смысла событий, который по-своему будет понимать каждый реципиент. Кредо гуманисти­ческой коммуникации прозвучало бы примерно так: «Нам более всего важны сами люди, и мы готовы предоставить всю инфор­мацию, чтобы они могли сделать выбор исходя из своих экзи­стенциальных потребностей».

Импульс самотрансценденции возникает в психике спонтанно, но не случайно, а как реакция на вызов действительности или на такой журналистский текст, в котором реальные события подве­дены к грани окончательного выбора, когда остается только воз­можность сделать переход «за пределы» или отказаться от перехо­да. В этом и состоит выявление смысла в гуманистической ком­муникации. Квинтэссенция смысловыявляющего текста — мо­мент, в котором в одну фокусирующую точку сходится все, что неЬбходапйо йГ достаточно для восприятия факта или мнения в с1ётТГ¥ ыш[йх ценностей бытия и принятия свободного, но уже бёс7то^ротного1^Щ№ия. Интегральная единица гуманистическо­го общения может быть оббзначенав связисэтим'как трансцен- зус~(пёрёШс за пределы опыта, в иные сферы бытия), то есть своего^jgoflaтрамплин, с которого мысль может взлететь, а может рухнуть (от лат, transcensus: 1. подъем, восхождение... 2. переход, измЖёТяиеДаё meliora — к лучшему])⁹.

⁹ См., напр.: Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. 3-е изд. М., 1986. С. 780.

Следует подчеркнуть, что мистики в «трансцензусе» не боль­ше, чем в «конструкте». Это категория психотехническая, в том смысле, что представляет собой технологически фиксируемый в тексте реальный знак (стимул), значение которого провоцирует активность (реакции) базальных психических механизмов лично­сти, ее сознания и поведения. Зачастую журналист делает это осознанно и даже преднамеренно подчеркивает литературный прием. Так, Игорь Клямкин, публицист первых лет перестройки, рассказывал, как сначала задумал красивый образный заголовок «Над пропастью во лжи», рассчитывая, что ассоциации с попу­лярным романом Д. Селинджера затронут глубинные струны лю­дей, придав политическому тексту лирический оттенок, но потом решил не затемнять смысл метафорой и свою самую знаменитую статью назвал «Почему трудно говорить правду?»¹⁰ Выбор много­значительный. В зависимости от типологической структуры тек­ста словосочетание «над пропастью во лжи» может выстроиться как мифема или как идеологема. Но и в том и в другом случае оно останется обобщением на уровне социума в целом, характе­ризующим состояние всего общества, когда требуются государст­венные преобразования и массовые действия, то есть апелляцией к идеологии и коллективному бессознательному. Автор же, как видно, стремился перевести разговор в личностный план, пока­зать смысл подвижничества и пагубность слабости применитель­но к судьбе отдельного человека и к жизни в философическом значении слова. Рече-мыслительной единицей смысловыявляю-щего текста становится не символ и не лозунг, а обозначение са­мой сути того, о чем идет речь и чему читатель вправе найти соб­ственное применение. Это не команда и не призыв. Это — свиде­тельство трансцензуса. Так в нотной грамоте значок «диез», ничего не добавляя к мелодии, на полтона повышает звучание ноты...

Текстообразующая роль трансцензус-выражения «Почему трудно говорить правду?» в том, что оно, возмущая лучшие чувст­ва, связанные со святостью права и чести «говорить правду», вы­зывает желание досконально разобраться в аргументах автора и оскорбительных для человеческого достоинства фактах в предчув­ствии момента экзистенциального выбора. И данный пример весьма характерен. Психологическая основа понятия «трансцен­зус» вообще определяется способностью человеческого сознания в пограничной ситуации стремительно, в сущности одномомент­но, переосмыслять внешние события и внутренние приоритеты, соответственно, как бы в аварийном режиме, меняя формы пове-

¹⁰ См.: Клямкин И. Трудный спуск с зияющих высот. М, 1990.

дения. В старину это называлось «проникшись решимостью и I опоясавшись мужеством». Не следует напрямую связывать при­зывы пропагандистов и подвиги героев. Но стоит учитывать, что смысловыявляющий текст раскрывает анализируемую ситуацию icaK пограничную, чтобы, высвобождая аварийный потенциал психики, разблокировать глубинные механизмы самотрансцен-денции личности. Или, в ином порядке, разблокируя глубинные механизмы самотрансценденции личности, высвободить аварий­ный потенциал психики. Но и в том и в другом варианте комму­никативная функция трансцензуса реализуется как интеллектуа­льное проникновение в суть вещей и событий («Ага-пережива-ние» в сфере мысли), за которым — миг самоактуализации или пренебрежения ею.

Трансцензус — ключевой момент произведения. Он должен; быть подготовлен всем строем текста, поддержан всеми его выра-J зительными средствами, соотнесен с высшими ценностями циви-S лизации. Но, строго говоря, трансцензус может возникнуть в тек- { сте любого типа как спонтанный аспект отображения реальной пограничной ситуации или как побочный эффект вдохновения * автора. И, возникнув, трансцензус любой текст превращает в Смысловыявляющий. Принципиальное отличие в том, что для гу-' манистической парадигмы мышления трансцензус является ин-. тегральнои единицей общения, сознательным требованием стиля ' и творческим приемом, задающим тип текста. (Смысловыявляющий потенциал текста определяется не по

формально-содержательным параметрам — они могут быть сколь угодно разнообразны, — а по коммуникативным принципам I структурирования произведения и духовным интенциям, запечат-f ленным в его словесно-образной ткани. В этом случае удается | описать вполне выполнимые для профессионала условия воссоз-I далия трансцензуса в журналистском тексте. I p—Btr-ттервъгх, Следует отказываться от всякого информационно-I го давления, от любых манипулятивных приемов, от авторитет-I ных оценок, морализаторства и «менторского тона». | Во-вторых, нужно искренне принимать свою аудиторию, no-

il «имать и уважать ее интересы, потребности и стремления людей, у не навязывая им ни своих целей, ни своих комплексов. | В-третьих, требуется освещать ситуацию в разных ракурсах с

f перебором всех имеющихся точек зрения, считая основной зада-| чей уточнение перспектив и расширение поля собственного вы- ':.' бора личности.

г В-четвертых, важно проникнуться верой в жизнестойкость '',. людей, в их способность самостоятельно решать свои проблемы,

ни при каких обстоятельствах не допуская сомнений типа: «Что можно сделать в этой стране, с этим народом?».

В-пятых, необходимо добавлять новую информацию к объек­тивно складывающейся картине, чтобы выявить еще не познан­ные или скрываемые кем-то пружины ситуации, проводя, если нужно, авторские исследования, в том числе психологические.

В-шестых, строго сохранять аутентичность собственной лич­ности, не признавая чуждых ценностей и не заискивая как перед «властью», так и перед «народом».

В-седьмых, сообщение вообще нужно выстраивать в стиле публичной, но вместе с тем глубоко личной проработки всех об­стоятельств журналистом, который выбирает путь как бы для себя, но на глазах у читателя.

В-восьмых, все, что будет сказано, изображено и описано, должно звучать, выглядеть и объясняться с предельной естествен­ностью.

Восьмое условие самое сложное, потому что, как подчерки­вал Альбер Камю, «естественность — это категория, трудная для понимания»¹¹. Тем более для воссоздания. Но это непременное условие, иначе возникает опасность подменить высокий смысл красивыми словами. Угроза самая реальная. Глубоко прав был Ромен Роллан, говоря: «Конечно, красивые слова побуждают по­ступать красиво. Но если нет силы поступать красиво, то краси­вые слова побуждают ко лжи» (1933). Ценность естественности не только в том, что удается без патетики размышлять о самом пате­тическом. Еще важнее, что удается выявить патетический смысл в самих естественных вещах, чувствах и событиях. Благодаря это­му смысловыявляющий текст обретает полную универсальность. Он может касаться любых, а не только возвышенных тем и пред­метов и вполне конструктивно решать любые, а не только пре­дельные проблемы. А гуманистическая парадигма мышления де­монстрирует свою «действительность и мощь» не только в погра­ничных ситуациях, но и в обыденной жизни. И все чаще при планировании редакционных кампаний журналисты выбирают как самый практичный именно смысловыявляющий подход.

В городе Магнитогорске начало перестройки ознаменовалось серьезным социально-экологическим кризисом. Построенный для обслуживания крупнейшего металлургического комбината го­род был настолько загазован выбросами чугунолитейных и стале­плавильных печей, что, почувствовав послабление прописного режима, жители стали разъезжаться в экологически благополуч­ные регионы, и для промышленного гиганта отток кадров стал

f Камю А. Миф о Сизифе. Сочинения. М., 1989. С. 398. 206

вопросом сокращения производства. Прежние административ­но-командные и вербовочно-призывные методы более не дейст­вовали. Местные средства массовой информации тоже обеспоко­ились, поскольку было понятно, что сокращение производства на металлургическом комбинате приведет к финансовой катастрофе города. Можно было сделать ставку на мифологические тексты (Ваши отцы и деды построили этот замечательный завод, здесь их могилы, здесь ваша малая родина и т.п.). Можно было сосредото­читься на убеждающих публикациях (Стоит только модернизиро­вать производство и экология улучшится, а при сокращении про­изводства не будет денег на модернизацию и т.д.). Можно было обратиться к прагматическим интересам (Комбинат обеспечит приток товаров, разовьет сеть услуг, зарплата будет повышена и т.п.). Можно было сосредоточиться на гедонистических ожида­ниях (Будут проведены праздники города и комбината, станут постоянно приглашать столичных артистов, расширят сферу до­суга и развлечений и т.п.). Но сразу же стало ясно, что на все эти ухищрения читатель вряд ли даже обратит внимание. И тогда было решено вводить рубрику: «Земля за чертой Магнитогорска». Направленность ее определяли публикации о тех, кто уехал в другие места и устроился там счастливо или неудачно. Цель — подчеркнуть возможность свободного выбора местопребывания в стране и продемонстрировать, что ответственность за это падает на самого выбирающего. Основное внимание уделялось фактоло­гической информации о положении дел в других регионах, вклю­чая цены на жилье и основные продукты, коэффициент зарпла­ты, уровень безработицы, состояние окружающей среды, полити­ческие прогнозы и перспективы. И все это в честном сопоставлении с условиями Магнитогорска. Рядом размещались сообщения о выпуске новой продукции в бывших оборонных це­хах, внедрении новых технологий, природоохранных программах, гастролях заезжих звезд и т.п. Не для того, чтобы кого-то отгово­рить или сагитировать, а для предоставления информации насто­лько полной, насколько это возможно, чтобы каждый делал вы­бор сам, но в ясном знании и под собственную ответственность. Внешне все продолжалось по-прежнему. Кто-то уезжал, кто-то оставался, кто-то возвращался. Но характер разговоров об этом переменился. Не стало ажиотажа, пресеклось модное поветрие.

«Вечерний Котлас», частная газета провинциального города в Архангельской области, перед выборами в Государственную Думу (1999) отказалась зарегистрироваться в качестве официального канала, предоставляющего свои страницы для агитационных вы­ступлений любых партий и кандидатов. «С какой стати, — объяс­няла читателям свою позицию редакция, — частная газета, со-

зданная издателем на свой страх и риск, на свои кровные, дол­жна публиковать измышления политиканов, которые, придя к власти, газету закроют. Мы не намерены публиковать агитацион­ные материалы на газетной площади, оплаченной читателями. Закон позволяет кандидатам выступать не только в периодиче­ских изданиях, но и в листовках. Их Вам и принесут наши рас­пространители газеты»¹². Позиция беспрецедентная. Газета по­шла на конфликт с местными администраторами и политиками, избирательной комиссией и особо активными читателями. Более того, она отказалась от возможности подзаработать на «заказных» публикациях и расширить тиражи, освещая межпартийные скан­далы (а это важные статьи дохода для всех редакций в пору все­общей борьбы за электорат). При этом газета вовсе не собиралась помалкивать. И в последний день избирательной кампании на ее страницах вышли материалы, которые не призывали голосовать ни за одного из кандидатов, ни за одну из партий, но давали не­лицеприятную информацию обо всех, начиная от старинных коммунистов: «КПРФ как она есть...» — до новоявленного «Мед­ведя»: «Министр в чрезвычайной ситуации...» В том же номере публиковался и обзор предвыборной телепублицистики с конк­ретными примерами предвзятой и навязчивой пропаганды, чтобы вызвать здоровое недоверие к профессиональной политической журналистике¹³.

Хотя в масштабах страны не существенно, как в итоге прого­лосовали жители Котласа, принципиально важно, что они имели независимый информационный канал, противостоявший «гряз­ным избирательным технологиям». До сих пор «беспартийность» журналистики считается теоретически невозможной и экономи­чески провальной. Притом все понимают, что без этого журнали­стика не сможет быть ни независимой, ни общественно полез­ной. Журналисты «Вечернего Котласа» создали убедительный прецедент, что эмансипация газеты от «грязных избирательных технологий» не только практически осуществима, но даже эконо­мически выгодна, потому что, пробудив дух солидарности в про­двинутой аудитории, привела к увеличению тиража издания и расширению притока рекламы.

Аудитория всегда по достоинству оценивает, если журнали­сты не только апеллируют к самотрансценденции читателя, но и сами ведут себя как самоактуализирующиеся личности. При этом с полным презрением относится к заказной патетике, которую, как шило в мешке, все равно не удается утаить. И тогда вся ко-