Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Тоны сердца






 

Медицинская школа словно превратилась в далекое иностранное государство, в котором до Шамана иногда доходили внушающие страх слухи о войне, нависшей над Соединенными Штатами. Он узнал о Мирной конференции в Вашингтоне, округ Колумбия, на которой присутствовал сто тридцать один делегат от двадцати одного штата. Но утром того дня, когда Мирная конференция начала свою работу в столице, в Монтгомери, штат Алабама, был созван Временный конгресс конфедеративных штатов Америки. Несколько дней спустя Конфедерация проголосовала за отделение от Соединенных Штатов, и на всех опустилось гнетущее понимание того, что никакого мира не будет.

Однако Шаману все еще удавалось уделять проблемам общенационального характера минимальное внимание. Он вел свою собственную войну за выживание. К счастью, он был хорошим студентом. Он засиживался за книгами до глубокой ночи, пока строчки не начинали расплываться у него перед глазами, и чаще всего умудрялся находить несколько свободных часов для чтения перед завтраком. Занятия проводились с понедельника по субботу, с десяти до часу и с двух до пяти. Часто лекцию читали перед или во время одного из шести разнообразных практических занятий, которые и дали медицинской школе ее название: по вторникам после обеда – болезни груди; вечером в четверг – женские болезни; по утрам в субботу – проведение хирургических операций; днем в субботу – лечебное дело. По воскресеньям, после обеда, студенты постигали особенности работы штатных врачей в палатах.

В шестую субботу пребывания Шамана в школе доктор Мейгс читал лекцию о стетоскопе. Мейгс учился во Франции, у докторов, учившихся, в свою очередь, у изобретателя данного инструмента. Он рассказал студентам, что однажды в 1816 году врач по имени Рене Лаэннек, не желая прикладывать ухо к груди смущенной пациентки с пышным бюстом, скатал лист бумаги и привязал к получившейся трубке веревку. Когда Лаэннек приставил к груди пациентки один конец трубки, а второй – к собственному уху, то с удивлением отметил, что данный метод не только не ухудшил слышимость, а наоборот, усилил звуки.

Мейгс добавил, что до недавнего времени стетоскопы представляли собой простые деревянные трубки, к которым нужно было прикладывать одно ухо. Сам же он пользовался более современной модификацией инструмента: в нем трубка была изготовлена из тканого шелка, присоединенного к наушникам из слоновой кости, которые следовало вставлять в оба уха. Во время практики, начавшейся сразу после лекции, доктор Мейгс использовал эбеновый стетоскоп со вторым выходом и еще одной трубкой: таким образом, и профессор, и студент могли одновременно слушать звуки в груди пациента. Каждому студенту дали возможность послушать, но, когда наступила очередь Шамана, он заявил профессору, что это совершенно бесполезно.

– Я все равно не в состоянии ничего услышать.

Доктор Мейгс поджал губы.

– Вы должны, по крайней мере, попробовать. – Он в подробностях показал Шаману, как следует прикладывать инструмент к уху. Но Шаман только головой покачал.

– Очень жаль, – вздохнул профессор Мейгс.

 

По клинической практике нужно было сдавать экзамен. Каждый студент должен был выслушать пациента, используя стетоскоп, и сделать сообщение. Шаману сразу стало ясно, что экзамен он не сдаст.

Холодным утром он поплотнее запахнул пальто, надел перчатки, замотал шею шарфом и пошел прочь от школы. На углу мальчишка продавал газеты, где сообщалось об инаугурации Линкольна. Шаман спустился к набережной и побрел вдоль причалов, погрузившись в мысли.

Когда он вернулся, то зашел в больницу и прогулялся по палатам, изучая санитаров и медсестер. Большинство были мужчинами, и многие из них сильно пили; на работу же им удалось устроиться только потому, что к младшему персоналу не предъявляли особых требований. Он внимательно наблюдал за теми, кто показался ему трезвым и умным, и наконец решил, что мужчина по имени Джим Галлек подойдет для его цели. Он дождался, пока санитар принес охапку дров и свалил ее на полу возле пузатой печи, а затем подошел к нему. «Я хочу сделать вам одно предложение, мистер Галлек».

 

В день экзамена в клинику пришли оба профессора: и доктор Мак-Гован, и доктор Бервин, из-за чего нервозность Шамана усилилась. Доктор Мейгс провел перекличку. Имя Шамана стояло третьим в списке, после Алларда и Бронсона. Израилю Алларду сказочно повезло: ему досталась молодая пациентка, потянувшая спину, тоны ее сердца были сильными, нормальными и ничем не осложненными. Кларку Бронсону поручили осмотреть астматика преклонных лет. Кларк, запинаясь, описал характер хрипов в груди пациента. Мейгсу пришлось задать ему несколько наводящих вопросов, чтобы получить нужную информацию, но, очевидно, он был вполне удовлетворен ответом.

– Мистер Коул!

Очевидно, он ожидал, что Шаман откажется сдавать экзамен. Но Шаман выступил вперед и взял монофонический деревянный стетоскоп. Он посмотрел на Джима Галлека. Санитар встал и подошел к нему. Пациент был юношей лет шестнадцати, дюжего телосложения, и жаловался на порез руки, который он получил во время работы в плотницкой мастерской. Галлек приставил один конец стетоскопа к груди мальчика, а к другому концу приложился ухом. Шаман прижал пальцы к запястью пациента и почувствовал удары пульса.

– Сердце у пациента бьется нормально и ровно. С частотой семьдесят восемь ударов в минуту, – сказал он наконец. Затем вопросительно посмотрел на санитара – тот еле заметно покачал головой. – Хрипов нет, – добавил Шаман.

– К чему весь этот… театр? – удивился доктор Мейгс. – Что здесь делает Джим Галлек?

– Мистер Галлек заменяет мне уши, сэр, – ответил Шаман; к сожалению, он увидел глупые ухмылки на лицах некоторых студентов.

Но доктор Мейгс не улыбался.

– Я понял. Уши, значит. Вы собираетесь жениться на мистере Галлеке, мистер Коул? И будете таскать его с собой, куда бы вам ни пришлось поехать, чтобы лечить больных? Всю оставшуюся жизнь?

– Нет, сэр.

– Значит, попросите кого-нибудь другого заменить вам уши?

– Возможно, время от времени.

– А если вы как врач случайно увидите, что человек нуждается в вашей помощи, но рядом не будет никого – только вы и пациент?

– Я могу узнать сердечный ритм из пульса. – Шаман приложил два пальца к сонной артерии на горле пациента. – И сделать вывод: нормальный он, учащенный или слабый. – Он раскрыл ладонь и положил ее на грудь мальчику. – Я могу проверить частоту дыхания. И осмотреть кожу, и прикоснуться к ней, чтобы выяснить, какая она: горячая или холодная, влажная или сухая. Я могу осмотреть глаза. Если пациент не спит, я могу поговорить с ним, и даже если он находится без сознания, я могу проверить консистенцию его слюны, и посмотреть цвет его мочи и уловить ее запах, и даже попробовать ее на вкус, если нужно. – Увидев лицо профессора, он ответил на вопрос прежде, чем доктор Мейгс успел задать его: – Но я никогда не смогу услышать хрипы в груди.

– Не сможете.

– Хрипы для меня не станут симптомами заболевания. Если я замечу раннюю стадию крупозного дыхания, я буду знать, что, если бы я мог их услышать, хрипы в его груди, несомненно, имели бы трескучий характер. Если у моего пациента наступит вторая стадия крупозного дыхания, то я буду знать, что хрипы у него в груди – пузырчатые. Если он болен астмой или у него инфекция бронхиол, то я буду знать, что хрипы у него свистящие. Но я не буду в состоянии получить подтверждение этого знания. – Он сделал паузу и посмотрел в глаза доктору Мейгсу. – Я ничего не могу сделать со своей глухотой. Природа отняла у меня ценный диагностический инструмент, но у меня есть другие инструменты. И в чрезвычайной ситуации я бы заботился о своем пациенте, используя свои глаза, и нос, и рот, и пальцы, и мозг.

Шаман не дал уважительного ответа, который понравился бы доктору Мейгсу в устах студента-первокурсника, и на его лице отразилось раздражение. Неожиданно к нему подошел доктор Мак-Гован и, наклонившись, что-то сказал на ухо.

Доктор Мейгс оглянулся на Шамана.

– Мы решили поймать вас на слове и дать вам пациента, которому вы должны поставить диагноз, не используя стетоскоп. Я готов пойти на это, если вы согласны.

Шаман кивнул, но у него засосало под ложечкой.

Профессор привел их в соседнюю палату и остановился перед кроватью, в ногах которой была табличка с именем пациента. Звали его Артур Герреншо.

– Можете осмотреть этого пациента, мистер Коул.

По глазам Артура Герреншо Шаман сразу же понял, что тот серьезно болен.

Он убрал простыню и одеяло и поднял рубашку больного. Тело пациента казалось чрезвычайно жирным, но, когда Шаман положил руку на толстую плоть мистера Герреншо, он словно прикоснулся к поднявшемуся тесту. От шеи, на которой вздулись и пульсировали вены, и до самых потерявших форму лодыжек вздутые ткани были покрыты какой-то жидкостью. Пытаясь сделать вдох, он приподнимался в постели.

– Как ваше самочувствие, мистер Герреншо?

Ему пришлось переспросить, на этот раз громче, прежде чем пациент ответил, слегка покачав головой.

– Сколько вам лет, сэр?

– Мне… пять… два. – После каждого слога он отчаянно хватал ртом воздух, как человек, пробежавший длинную дистанцию.

– У вас что-то болит, мистер Герреншо? Сэр! У вас что-то болит?

– О… – выдавил он и положил руку на грудину. Шаману показалось, что пациент пытается приподняться.

– Вы хотите сесть? – Он помог ему сесть и подпер его спину подушками. Мистер Герреншо обильно потел, но его почему-то бил озноб. Единственным источником тепла в палате был толстый черный дымоход, шедший от дровяной печи и деливший потолок пополам, и Шаман укрыл плечи мистера Герреншо одеялом. Затем достал из кармана часы. Когда он проверял пульс мистера Герреншо, ему показалось, что секундная стрелка замедлила свой ход. Пульс был слабым, нитевидным и невероятно учащенным, стучал, словно лапки зверька, отчаянно улепетывающего от хищника. Шаман не успевал считать удары сердца. Зверек замедлил бег, замер, сделал несколько медленных скачков. Снова понесся вперед.

Именно в этот момент доктор Мейгс воспользовался бы стетоскопом. Профессор сообщил бы о шумах в легких человека, тонущего в собственных соках.

Шаман обхватил руки мистера Герреншо ладонями. Услышав то, что они ему сообщили, похолодел и опечалился. Он отвернулся и, сам того не осознавая, коснулся покатого плеча пациента.

Все вернулись в ординаторскую, чтобы Шаман мог сделать доклад.

– Я не знаю, что заставило жидкость собраться в его тканях. Чтобы понять это, у меня не хватает практического опыта. Но пульс пациента слабый и нитевидный, скачущий. У него отказывает сердце: оно бьется с частотой сто девяносто два удара в минуту, когда начинается тахикардия. – Он смотрел на Мейгса. – За последние несколько лет я помог своему отцу провести вскрытие двух мужчин и женщины, умерших от сердечной недостаточности. В каждом случае небольшой участок сердечной стенки был мертвым. Ткань выглядела горелой, словно к ней прикоснулись тлеющим углем.

– Что бы вы предприняли?

– Я бы держал его в тепле. Дал бы ему снотворное. Он умрет через несколько часов, так что нужно просто уменьшить его боль. – Он сразу понял, что сказал слишком много, но сказанного не воротишь.

Мейгс набросился на него:

– Откуда вы знаете, что он умрет?

– Я это почувствовал, – тихо ответил Шаман.

– Что? Говорите же, мистер Коул, мы вас слушаем.

– Я это почувствовал, сэр.

– У вас не хватает опыта, чтобы разобраться в жидкостях организма, но вы в состоянии почувствовать нависшую смерть! – едко заметил профессор и обвел взглядом класс. – Я хочу, чтобы вы извлекли урок из этого случая, господа. До тех пор, пока в пациенте остается жизнь, мы никогда – никогда! – не приговариваем его к смерти. Мы изо всех сил пытаемся даровать ему возможность жить дальше, пока он действительно не умрет. Вы понимаете это, мистер Коул?

– Да, сэр, – с несчастным видом ответил Шаман.

– Тогда можете садиться.

 

Он угостил Джима Галлека ужином в салуне на берегу реки, где они съели вареную говядину с капустой и выпили каждый по три кружки горького темного пива. Это не был триумфальный обед. Оба были недовольны тем, что произошло, и сошлись во мнении, что Мейгс – сущее наказание. Им больше не о чем было разговаривать. Когда они поели, Шаман поблагодарил Галлека и заплатил ему за помощь. Санитар вернулся домой к жене и четырем детям на несколько долларов менее бедным, чем утром, когда уходил на работу.

Шаман остался в салуне и выпил еще пива. Он не позволял себе беспокоиться о том, как выпитый алкоголь повлияет на дар. Он не думал, что сможет еще долго оставаться в положении, когда дар будет играть большую роль в его жизни.

Возвращаясь в общежитие, он шел осторожно, сконцентрировав внимание на том, чтобы удержаться на ногах. Как только он добрался до своей комнаты, то залез в койку, не раздеваясь. Утром он узнал о еще одной серьезной причине для того, чтобы не употреблять горячительных напитков: у него болела голова, словно наказывая за вчерашнее. У него ушло много времени на то, чтобы умыться и переодеться, и он медленно двигался на завтрак, когда в больничную столовую быстро вошел другой первокурсник, по имени Роджерс.

– Доктор Мак-Гован просил передать, что вы должны немедленно явиться к нему в лабораторию.

Когда он пришел в прозекторскую – комнату с низким потолком, расположенную в подвале, – там находились доктор Бервин и доктор Мак-Гован. На столе лежало тело Артура Герреншо.

– Вы заставили себя ждать, – раздраженно заявил доктор Мак-Гован, словно Шаман опоздал на запланированную встречу.

– Да, сэр, – выдавил он из себя, не зная, что еще сказать.

– Не желаете начать? – спросил его доктор Мак-Гован.

Шаман еще никогда не вскрывал труп человека, но он достаточно часто видел, как это делал его отец, и потому кивнул. Доктор Мак-Гован вручил ему скальпель. Сделав первый разрез, Шаман почувствовал на себе пристальные взгляды двух докторов. Доктор Мак-Гован воспользовался щипцами и, раскрыв грудину, склонился над сердцем, затем сунул в открывшуюся полость руку и немного приподнял сердце, чтобы и доктор Бервин, и Шаман увидели кругловатое повреждение, словно от ожога, на стенке сердечной мышцы мистера Герреншо.

– Вам следует кое-что знать, – сказал доктор Бервин Шаману. – Иногда недостаточность происходит внутри сердца, и на сердечной стенке его не видно.

Шаман кивнул, показывая, что он понял.

Мак-Гован повернулся к доктору Бервину и что-то сказал ему, а доктор Бервин рассмеялся. Доктор Мак-Гован посмотрел на Шамана. Лицо у него походило на кусок дубленой кожи, покрытой глубокими бороздами, и Шаман впервые увидел, как оно осветилось улыбкой.

– Я сказал ему: «Пойдите найдите мне еще таких глухих студентов», – объяснил доктор Мак-Гован.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.