Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Политика. Ровный, покрытый высокой травой участок земли к югу от фермы Джея Гайгера был куплен у правительства шведским иммигрантом по имени Август Лунд






 

Ровный, покрытый высокой травой участок земли к югу от фермы Джея Гайгера был куплен у правительства шведским иммигрантом по имени Август Лунд. Лунд целых три года поднимал целину, но весной четвертого года его молодая жена заболела холерой и вскоре умерла, и ее потеря отравила для него это место и погрузила его в уныние. Джей купил у него корову, а Роб Джей – упряжь и кое-какие инструменты; они оба переплатили, потому что знали, как отчаянно Лунд хотел уехать. Он вернулся в Швецию, и в течение двух сезонов его участок с недавно поднятой целиной уныло лежал под небом прерии, словно брошенная женщина, изо всех сил пытающаяся снова стать такой, какой была когда-то. Затем участок был продан каким-то брокером в Спрингфилде, и несколько месяцев спустя на ферме появился караван из двух фургонов, где сидели один мужчина и пять женщин – они собирались поселиться на этой земле.

Если бы они оказались сутенером и проститутками, и тогда бы вызвали куда меньше волнения в Холден-Кроссинге. Но это был священник с монахинями римско-католического ордена Святого Франциска Ассизского, и по всему округу Рок-Айленд моментально разнеслась весть о том, что они прибыли, чтобы открыть приходскую школу и обратить невинных детей в папизм. Холден-Кроссингу были нужны и школа, и церковь. Любой проект, скорее всего, годами оставался бы на стадии обсуждения, но прибытие францисканцев вызвало лихорадочную деятельность. После серии «социальных вечеров» в гостиных был создан строительный комитет, призванный собирать средства на строительство церкви.

– Они просто не могут договориться, словно поссорившиеся дети. Одни хотят простую бревенчатую хижину, потому что это недорого. Другие хотят, чтобы у церкви был деревянный каркас, или кирпичный, или каменный, – возмущалась Сара. Лично ей понравился вариант с каменной постройкой, с колокольней, шпилем и окнами из цветного стекла – как в настоящей церкви. Споры не утихали все лето, осень и зиму, но к марту, осознав тот факт, что горожанам также придется платить за возведение здания школы, строительный комитет выбрал простую деревянную церковь, стены в которой следует обшить обычными стругаными, а не специальными обшивочными досками, и побелить. Разница в мнениях по поводу архитектурных особенностей строения блекла рядом с жаркими дебатами относительно присоединения к какой-то конкретной конфессии. В Холден-Кроссинге проживало больше баптистов, чем представителей любой другой группы, и решение приняло большинство. Комитет связался с конгрегацией Первой баптистской церкви Рок-Айленда, которая помогла и советом, и небольшими наличными средствами, на первое время, чтобы помочь новой дочерней церкви встать на ноги.

Объявили о сборе денег, и Ник Холден поразил всех самым большим взносом – целых пятьсот долларов.

– Ему понадобится нечто большее, чем благотворительность, чтобы все-таки пробраться в Конгресс, – сказал Роб Джей Гайгеру, – ведь Хьюм хорошо потрудился, и номинация от Демократической партии уже у него в кармане.

Вскоре его предположение подтвердилось, поскольку разнеслись слухи, что Холден порвал с демократами. Кое-кто считал, что Ник станет искать поддержки у либералов, но вместо этого он объявил себя членом Американской партии.

– Американская партия? Никогда не слышал, – заметил Джей.

Роб просветил его на сей счет, припомнив антиирландские проповеди и статьи, с которыми он сталкивался повсюду, когда жил в Бостоне.

– Это партия, которая прославляет родившихся здесь белых американцев и поддерживает притеснение католиков и иностранцев.

– Ник играет на любых страстях и страхах, которые только может найти, – вздохнул Джей. – Как-то вечером, стоя на крыльце магазина, он предупреждал народ об опасной, хотя и небольшой группе сауков во главе с Маквой, словно они – банда Черного Ястреба. Кое-кого ему даже удалось обработать. Заявил, что, если мы не будем начеку, то произойдет кровопролитие: всем фермерам перережут горло. – Он поморщился. – Ох уж этот Ник. Настоящий политик.

 

* * *

 

Однажды Робу Джею пришло письмо от его брата, Герберта, который остался в Шотландии. Это был ответ на письмо, посланное Робом за восемь месяцев до этого, где он описывал свою семью, практику, ферму. В письме он нарисовал реалистичную картину жизни в Холден-Кроссинге и попросил Герберта рассказать ему, как живут те, кого он любил в родной стране. В письме брата содержалась ужасная, хоть и вполне ожидаемая новость, поскольку, когда Роб сбежал из Шотландии, он знал, что матери осталось жить недолго. Она умерла спустя три месяца после его отъезда, писал Герберт, и ее похоронили рядом с их отцом на болотистом «новом дворе» церкви в Килмарноке. Брат отца, Рэйналд, умер на следующий год.

Герберт писал, что увеличил поголовье овец и построил новый сарай, используя камень, добытый у подножия утеса. Он упоминал об этом вскользь: ему явно было приятно сообщить Робу, что дела на ферме идут отлично, но он старательно избегал даже намека на свое процветание. Роб понял: Герберт опасается, что брат вернется в Шотландию, ведь у Роба Джея, как у старшего сына, – неотъемлемое право на землю. Накануне отъезда из Шотландии он ошеломил Герберта, который страстно любил разводить овец, подписав документы на аренду земли с правом перехода ее по окончании срока младшему брату.

Герберт написал, что женился на Алисе Брум. Отцом ее был Джон Брум, судья на выставке овец в Килмарноке; его жена, Эльза, происходила из рода Мак-Ларкин. Роб очень смутно помнил Алису Брум, худую девочку с мышиными волосами, которая, неуверенно улыбаясь, прикрывала рот ладонью, чтобы спрятать слишком длинные зубы. У них с Гербертом уже родилось три дочери. Но Алиса снова забеременела, и на сей раз Герберт надеялся на сына, поскольку овечья ферма росла и ему нужен был помощник.

«Теперь, когда политическая ситуация успокоилась, не собираешься ли ты вернуться домой?»

Роб почувствовал напряженность вопроса по тому, каким неразборчивым стал почерк Герберта, почувствовал его стыд, и липкий пот, и дурное предчувствие. Он сразу же сел писать ответное письмо, чтобы рассеять страхи брата. Он написал, что не вернется в Шотландию – разве что приедет туда ненадолго, в гости, если будет здоров, благополучен в финансовом плане и отойдет от дел. Он передал привет невестке и племянницам и похвалил Герберта за достигнутые успехи; очевидно, добавил он, что семейная ферма Коулов попала в надежные руки.

Закончив писать, он пошел прогуляться вдоль реки, до кучи камней, отмечающей границы его участка и участка Джея. Он знал, что не уедет отсюда. Иллинойс пленил его, несмотря на снежные бури, разрушительные торнадо и колоссальную разницу температур летом и зимой. А возможно, именно благодаря всему вышеперечисленному и многому другому.

На этой ферме Коулов земля была куда лучше, чем в Килмарноке: плодородный слой глубже, воды больше, трава сочнее. Он уже даже чувствовал ответственность за свою ферму. Он впитал ее запахи и звуки, полюбил жаркие, с кисловатым ароматом, летние утра, когда под порывами ветра начинали шелестеть высокие травы, и суровые, ледяные объятия зимы со снежными заносами. Это была его земля, только его.

Несколько дней спустя, заехав в Рок-Айленд, чтобы посетить заседание Медицинского общества, он заскочил в здание суда и заполнил документ, объявляя о своем желании получить гражданство.

Роджер Мюррей, секретарь суда, быстро пробежал заявление глазами.

– Вы же знаете, доктор, вам придется подождать три года, прежде чем вы сможете стать гражданином.

Роб Джей кивнул.

– Я подожду. Я никуда не уеду, – сказал он.

 

* * *

 

Чем больше пил Том Беккерман, тем более неравномерно распределялась медицинская практика в Холден-Кроссинге, тем больше оказывался груз, ложившийся на плечи Роба Джея, который проклинал алкоголизм Беккермана и мечтал о том, чтобы в город приехал третий врач. Стив Хьюм и Билли Роджерс ухудшали и без того тяжелую ситуацию, рассказывая всем о том, что доктор Коул оказался единственным медиком, предупредившим «Самуила» Синглтона о том, насколько серьезна его болезнь. Если бы только «Самуил» послушал Коула, говорили они, возможно, сегодня он был бы рядом с нами. Легенда о способностях Роба Джея ширилась, и к нему обращались все новые и новые пациенты.

Он отчаянно старался выкроить время на общение с Сарой и мальчиками. Шаман поражал его; сын напоминал ему растение, которое замедлило рост и оказалось на грани гибели, но затем неожиданно стало расцветать прямо на глазах и выбрасывать яркие зеленые побеги. Он действительно развивался у них на глазах. Сара, Алекс, сауки, Олден – все, кто жил на земле Коула и старательно и с искренней заботой учил мальчика читать по губам – испытали громадное облегчение, когда его молчание наконец ушло в прошлое. Как только мальчик начал говорить, то принялся болтать без умолку. За год до наступления глухоты он научился читать, и теперь они старались давать ему как можно больше книг.

Сара учила своих сыновей чему могла, но она закончила только сельскую школу с шестью классами и понимала, что знания ее весьма ограниченны. Роб Джей преподавал им латынь и арифметику. Алекс учился хорошо: он был умным и много занимался. Но скоростью обучения его поразил именно Шаман. Роб испытывал почти физическую боль, когда замечал природный ум мальчика.

– Я знаю, он стал бы превосходным врачом, – с сожалением сказал он Джею одним жарким днем, когда они сидели на теневой стороне дома Гайгера и пили местный прохладительный напиток. Он признался Джею, что в каждом Коуле живет надежда на то, что его сын вырастет и станет врачом.

Джей сочувственно кивнул.

– Ну, у тебя же есть Алекс. Наверное, он тоже подойдет.

Роб Джей покачал головой.

– Хуже не придумаешь: Шаман, который никогда не станет врачом, потому что ничего не слышит, очень любит ходить со мной на вызовы. Алекс, который может стать кем угодно, когда вырастет, предпочитает ходить тенью за Олденом Кимбелом по ферме. Он с большим удовольствием наблюдает, как наш работник забивает в землю стояки для забора или кастрирует слишком агрессивного ягненка, но совсем не интересуется тем, что делаю я.

Джей усмехнулся.

– А ты бы в их возрасте вел себя иначе? Ну, возможно, братья займутся сельским хозяйством вместе. Они оба славные мальчишки.

В доме Лилиан играла фортепианный концерт № 23 Моцарта. Она очень серьезно относилась к работе пальцев и мучила себя, повторяя одну и ту же фразу до тех пор, пока та не начинала звучать именно так, как должна; но когда она была удовлетворена результатом и позволяла нотам быстро сменять одна другую, получалась великолепная музыка. Далекий переезд ничуть не испортил звучание фортепиано Бэбкока, но на одной из ножек появилась длинная, неглубокая царапина неизвестного происхождения, нарушив совершенство лакированного грецкого ореха. Увидев ее, Лилиан заплакала, однако ее муж заявил, что никогда не станет замазывать царапину: «Пусть наши внуки знают, каким было наше путешествие сюда».

 

Первая церковь Холден-Кроссинга была открыта ближе к концу июня, так что неудивительно, что празднование по этому поводу плавно переросло в празднование Дня независимости США, четвертого июля. На открытии выступили как действующий конгрессмен Стивен Хьюм, так и претендент на его место Ник Холден. Робу Джею показалось, что Хьюм чувствует себя вполне уверенно и расслабленно, в то время как Ник походил на бегуна, понимающего, что безнадежно отстал.

В воскресенье после праздника первый странствующий священник (а в ближайшие недели ожидался приезд еще нескольких проповедников) провел воскресную службу. Сара призналась Робу Джею, что нервничает. Он догадался, что она вспомнила баптистского проповедника, выступавшего во время Великого пробуждения, который призывал адский огонь на женщин, родивших детей вне брака. Она предпочла бы более кроткого пастыря, такого как мистер Артур Джонсон, методистский священник, который обвенчал их с Робом, но выбирать священника будет вся конгрегация. Итак, на протяжении всего лета в Холден-Кроссинг приезжали самые разнообразные проповедники. Роб посетил службу несколько раз, в основном чтобы поддержать жену. Обычно он предпочитал держаться в стороне.

В августе на двери магазина прикрепили отпечатанную рекламку, где объявлялось о визите некоего Элвуда Р. Паттерсона, который намеревался в субботу, 2 сентября, в семь пополудни прочитать в церкви лекцию на тему «Поток, угрожающий Христианскому миру», а затем – провести службу и прочитать проповедь в воскресенье утром.

В субботу утром в медицинском пункте Роба Джея появился незнакомец. Он терпеливо сидел в маленькой комнате, которая служила приемной, в то время как Роб обрабатывал средний палец правой руки Чарли Гаскинса, угодивший между бревнами. Двадцатилетний Чарли, сын владельца магазина, был лесорубом. Хоть он и страдал от боли и злился сам на себя за неосмотрительность, которая привела к несчастному случаю, но тем не менее пребывал во вполне благодушном настроении и был не прочь поболтать.

– Так как, док? Это помешает мне жениться?

– Со временем вы сможете пользоваться этим пальцем так же, как и прежде, – сухо ответил Роб. – Вы потеряете ноготь, но он снова отрастет. А теперь идите. И возвращайтесь через три дня, чтобы я мог поменять вам повязку.

Все еще улыбаясь, он пригласил сидевшего в приемной мужчину. Вошедший представился Элвудом Паттерсоном. Роб припомнил текст объявления и понял, что это странствующий проповедник. Перед ним стоял мужчина лет сорока, толстоватый, но с хорошей осанкой, широким высокомерным красным лицом, длинными темными волосами и маленькими, но заметными синими венами на носу и щеках.

Мистер Паттерсон сказал, что страдает от фурункулов. Когда он снял одежду с верхней части тела, Роб Джей увидел на его коже пигментированные пятна здоровых участков кожи, усеянные десятками открытых ран, гнойничковыми высыпаниями, свежими и засохшими язвочками и мягкими липкими новообразованиями.

Он сочувственно посмотрел на посетителя.

– Вы знаете, что серьезно больны?

– Мне говорят, что это сифилис. В салуне мне сказали, что вы – необычный врач. Я решил обратиться к вам, не сможете ли вы чем-нибудь помочь.

Три года назад одна проститутка в Спрингфилде обслужила его по-французски, а впоследствии у него за яичками появилась твердая язва и какая-то выпуклость, объяснил он Робу.

– Я вернулся, чтобы всем рассказать про нее. Больше она никого таким подарочком не наградит! – возмущенно воскликнул Паттерсон.

Несколько месяцев спустя у него неожиданно резко поднялась температура, а тело покрылось рыжими язвами, к которым добавились сильные боли в суставах и головные боли. Все симптомы прошли сами собой, и он решил, что все в порядке, но затем появились новые язвы и шишки.

Роб написал на бланке имя пациента, а рядом с ним – «последняя стадия сифилиса».

– Откуда вы приехали, сэр?

– Из Чикаго.

Но пациент достаточно долго колебался, и Роб Джей заподозрил, что он солгал. Впрочем, это не имело значения.

– Никакого лечения не существует, мистер Паттерсон.

– Ага… И что теперь со мной будет?

Скрывать подобную информацию не стоит.

– Если инфекция перекинется на сердце, вы умрете. Если же она пойдет в ваш мозг, то вы сойдете с ума. Если болезнь затронет ваши кости или суставы, вы станете инвалидом. Но часто не происходит ничего из вышеперечисленных ужасов. Иногда симптомы просто пропадают и не возвращаются. Все, что вам остается, – это надеяться и верить, что вы входите в число счастливчиков.

Паттерсон поморщился.

– До сих пор язвы были не видны, когда я одет. Вы можете дать мне какое-нибудь средство, чтобы они не появились на лице и шее? Я веду общественную жизнь.

– Я могу продать вам один бальзам. Но не знаю, поможет ли он при таких язвах, – мягко сказал Роб, и мистер Паттерсон кивнул и потянулся за рубашкой.

 

На следующее утро, едва рассвело, к Робу верхом на муле приехал мальчик, босой и в рваных штанах, и сказал: «Пожалуйста, сэр, мамочке очень плохо, можете поехать со мной?» Звали мальчика Малкольм Говард, он был старшим сыном в семье, которая только несколько месяцев назад переехала из Луизианы и обосновалась в пойменной долине, в шести милях от фермы Роба, вниз по реке. Роб оседлал Вики и последовал за мальчиком на муле по грунтовой дороге, пока они не добрались до хижины, лишь немногим лучше курятника, который привалился к ее стене. Внутри он обнаружил Молли Говард, ее мужа, Джулиана, а также все их потомство. Они обступили кровать больной. Женщина сильно страдала от малярии. Роб определил, что состояние ее не критично. Несколько слов ободрения и хорошая доза хинина успокоили как саму пациентку, так и членов ее семьи.

Джулиан Говард даже не попытался расплатиться с врачом, да Роб Джей и не требовал платы, видя, в какой бедности живет эта семья. Говард последовал за врачом наружу и завел с ним разговор о последнем действии их сенатора, Стивена А. Дугласа, который недавно успешно протолкнул в конгресс закон Канзаса – Небраски, который утверждал образование двух новых территорий на Западе. Билль Дугласа призывал дать возможность территориальным законодательным органам самостоятельно решать, следует ли разрешать на их землях рабство, и по этой причине общественное мнение на Севере резко выступало против этого законопроекта.

– Эти чертовы северяне, что они знают о неграх? Кое-кто из нас, фермеров, собирается создать небольшую организацию, чтобы Иллинойс пошевелился и дал человеку возможность иметь рабов. Может, хотите присоединиться к нам? Эти темнокожие просто созданы для того, чтобы обрабатывать землю белых. Я вижу, у вас тут у всех есть парочка краснокожих, которые работают на ферме.

– Это сауки, и они не рабы. Они работают за деньги. Лично я рабство не поддерживаю.

Они переглянулись. Говард покраснел от злости, но промолчал. Несомненно, он не поставил этого нахального докторишку на место лишь потому, что Роб не стал брать с него деньги за свои услуги. Со своей стороны, Роб воспользовался возможностью и отвернулся.

Он оставил им немного хинина и сразу же отправился домой, но когда добрался туда, то увидел, что его ждет перепуганный Гус Шрёдер. Альма убирала в стойле и случайно оказалась между стеной и большим пегим быком, которым они так гордились. Бык боднул ее и сбил с ног. Как раз в этот момент в сарай зашел Гус. «И это проклятое шиффотное стоит и не тфиккается! Так и стоял нат ней, опустиф рока, пока я фсял филы и напал на нефо, чтопы он ушел. Она коворит, что не сильно постратала, но ты ше снаешь Альму!»

Итак, снова не успев позавтракать, Роб пошел к Шрёдерам. Альма оказалась цела, только побледнела и дрожала. Она вздрогнула, когда он нажал на пятое и шестое ребро на ее левом боку. Нужно было наложить ей повязку. Он знал, что ее смущала необходимость раздеваться перед ним, поэтому он попросил Гуса присмотреть за его лошадью, чтобы тот не стал свидетелем ее унижения. Он попросил ее поддержать обвисшие груди с синими венами. Накладывая повязку, старался как можно меньше касаться белого полного тела и на протяжении всей процедуры вел неспешную беседу об овцах и пшенице, о своей жене и детях. Когда он закончил бинтовать ее ребра, она нашла в себе силы улыбнуться ему и пошла на кухню, чтобы вскипятить воду, после чего они втроем посидели за столом и выпили кофе.

Гус сообщил ему, что субботняя «лекция» Элвуда Паттерсона оказалась плохо замаскированной агитацией за Ника Холдена и Американскую партию.

– Люди считают, что это Ник организовал его приезд.

«Поток, угрожающий Христианскому миру», по мнению Паттерсона, – это иммиграция католиков в Соединенные Штаты.

Шрёдеры в то утро впервые пропустили церковную службу; и Альма, и Гус воспитывались в лютеранстве, но им вполне хватило выступления Паттерсона во время лекции. Он заявил, что люди иностранного происхождения – а это означало Шрёдеры – воруют хлеб у американских рабочих. Он призвал изменить период ожидания получения гражданства с трех лет до двадцати одного года.

Роб Джей поморщился.

– Я не хотел бы ждать так долго, – признался он. Но в то воскресенье у всех было полно работы, и он поблагодарил Альму за кофе и продолжил свой путь. Ему нужно было проехать пять миль вверх по реке к ферме Джона Эша Гилберта, чей пожилой тесть, Флетчер Вайт, подхватил сильную простуду. Вайту было восемьдесят три года, и он был стреляный воробей; у него уже случались проблемы с бронхами, и Роб Джей не сомневался, что они вернутся. Он велел дочери Флетчера, Сьюзи, вливать старику в горло горячее питье и постоянно кипятить чайник, чтобы Флетчер дышал над паром. Возможно, Роб Джей навещал его чаще, чем необходимо, но он особенно ценил пожилых пациентов, потому что их было немного. Первопроходцами обычно становились дюжие молодые люди, и они оставляли стариков дома, когда ехали на Запад. Старики, решающиеся на этот путь, встречались редко.

Он отметил, что состояние Флетчера значительно улучшилось. Сьюзи Гилберт поставила перед ним на стол жареного перепела и картофельные оладьи. Когда Роб поел, она попросила его заглянуть в дом ее ближайших соседей, Бейкеров: у одного из сыновей был нарыв на пальце ноги, и его следовало вскрыть. Роб нашел Донни Бейкера, девятнадцатилетнего парня, в ужасном состоянии: он страдал от лихорадки и сильной боли из-за жуткой инфекции. Половина подошвы правой ноги у парня почернела. Роб ампутировал ему два пальца, вскрыл ступню и вставил тампон, но он сильно сомневался, что ступню удастся сохранить; а кроме того, ему не раз доводилось сталкиваться с ситуациями, когда подобную инфекцию не останавливала даже ампутация ступни.

День клонился к закату. Роб повернул домой и уже преодолел половину пути, когда услышал, как кто-то громко зовет его. Он натянул поводья, завидев Морта Лондона, догоняющего его на крупном гнедом мерине.

– Шериф?

– Доктор, я. .. – Морт снял шляпу и раздраженно отогнал надоедливую муху. Он вздохнул. – Вот ведь черт! Боюсь, нам нужен коронер.

Роб Джей тоже был не в лучшем настроении. Картофельные оладьи Сьюзи Гилберт камнем лежали у него в желудке. Если бы Кэлвин Бейкер вызвал его неделей ранее, он, возможно, вылечил бы больной палец его сына Донни без особых трудностей. Теперь же перед ним маячила серьезная проблема, а возможно, и трагедия. Он спросил себя, сколько его пациентов находятся в опасности, не сообщая ему, и решил постараться заглянуть, по крайней мере, к трем из них до наступления сумерек.

– Вызовите лучше Беккермана, – посоветовал он. – У меня сегодня просто куча дел.

Шериф мял в руках шляпу.

– Гм. Думаю, вы предпочтете провести вскрытие лично, доктор Коул.

– Это один из моих пациентов? – Он начал перебирать возможные варианты.

– Это та женщина-саук.

Роб Джей недоуменно смотрел на него.

– Индианка, которая работает на вас, – объяснил Лондон.

 

Арест

 

Он мысленно пожелал, чтобы это была Луна. Не то чтобы Луна до такой степени не имела для него значения, что он не любил и не ценил ее – просто на него работали только две женщины из племени сауков, и… если это не Луна, то… об альтернативе страшно было даже подумать.

Но Морт Лондон продолжал:

– Та, которая помогает вам лечить. Ее ударили чем-то острым… – И добавил: – Много раз. Сначала ее избили. Сорвали с нее одежду. Думаю, ее изнасиловали.

Несколько минут они ехали в молчании.

– Может, с ней такое не один человек сотворил. Там черт знает сколько отпечатков копыт, в том месте, где ее нашли, – продолжал шериф. Затем он умолк, и они просто ехали вперед.

Когда они добрались до фермы, Макву уже перенесли в сарай. Снаружи, между амбулаторией и сараем, собралась группка людей: Сара, Алекс, Шаман, Джей Гайгер, Луна и Идет Поет, их дети. Индейцы не оплакивали утрату вслух, но их глаза выдавали горе и отчаяние, понимание того, что жизнь несправедлива. Сара тихонько плакала, и Роб Джей подошел к ней и поцеловал.

Джей Гайгер отвел его подальше от остальных.

– Это я нашел ее. – Он мотнул головой, словно отгоняя насекомое. – Лилиан велела мне отвезти Саре варенье из персиков. Первое, что я заметил, – Шамана, спящего под деревом.

Это известие потрясло Роба Джея.

– Шаман был там? Он видел Макву?

– Нет, не видел. Сара говорит, что Маква забрала его утром, чтобы собрать травы в лесу у реки – она иногда так делала. Когда он устал, она просто позволила ему вздремнуть в тени, где попрохладнее. А ты ведь знаешь, что никакой шум, крики или еще что-нибудь его не разбудят. Я догадался, что он пошел туда не в одиночку, и потому оставил его спать дальше, а сам проехал немного вперед, к поляне. И я нашел ее… На нее страшно было смотреть, Роб. Мне потребовались несколько минут, чтобы взять себя в руки. Я вернулся и разбудил мальчика. Но он ничего не видел. Я привез его сюда, а затем отправился за Лондоном.

– Похоже, тебе суждено возвращать моих мальчишек домой.

Джей подозрительно посмотрел на него.

– Ты как? В порядке?

Роб кивнул.

Джей, в отличие от него, был бледным и несчастным. Он поморщился.

– Думаю, тебе тут еще нужно поработать, но сауки хотят обмыть ее и похоронить.

– Не подпускай никого какое-то время, – велел ему Роб Джей, вошел в сарай и закрыл за собой дверь.

 

Ее накрыли простыней. Вряд ли ее сюда принесли Джей или кто-то из сауков. Более вероятно, что это сделали помощники Лондона, потому что они небрежно бросили тело на прозекторский стол, на бок, словно неодушевленный предмет небольшой ценности, бревно или мертвую индианку. Когда он отбросил простыню, то увидел затылок, голую спину, ягодицы и ноги.

Судя по синюшности, в момент смерти она лежала на спине: ее спина и сплющенные ягодицы побагровели от скопившейся под кожей капиллярной крови. Но в поврежденной ягодичной борозде он заметил красную корку и высохшее белое пятно, окрасившееся в алый цвет в том месте, где оно смешалось с кровью.

Он осторожно перевернул ее обратно на спину.

На щеках у нее были царапины, оставленные веточками, когда ее лицо прижали к травяному покрову.

Роб Джей с большой нежностью относился к женском заду. Его жена обнаружила это довольно быстро. Сара любила предлагать себя ему, прижавшись лицом к подушке, расплющив грудь о простыню, раздвинув стройные, изящно выгнутые ноги, выставляя напоказ расщелину, так что грушевидные белые и розовые мениски соблазнительно раскачивались над золотистым руном. Неудобное положение, но иногда она вставала в него, потому что его сексуальное возбуждение подстегивало ее собственную страсть. Роб Джей считал коитус формой любви, а не просто проводником деторождения, и потому не считал, что священным сосудом сексуальности может служить одно-единственное отверстие. Но как врач он заметил, что анальный сфинктер может потерять эластичность, если входить туда слишком грубо, и потому, занимаясь любовью с Сарой, он осуществлял лишь те действия, которые не причинят ей вреда. Но кто-то совершенно не стал в этом плане заботиться о Макве.

Из-за постоянной работы у нее было тело женщины лет на десять моложе предполагаемого возраста. Много лет назад они с Маквой едва сумели совладать с физической привлекательностью друг друга и всегда держались настороже. Но были времена, когда он думал о ее теле, воображал, каково это – заниматься с ней любовью. Теперь смерть начала свое разрушительное действие. Ее живот раздулся, грудь стала плоской из-за распада ткани. Мышцы уже начинали каменеть, и Роб выпрямил ее ноги в коленях, пока это еще было возможно. Ее лобковые волосы походили на черную проволочную мочалку, залитую кровью. Возможно, ей повезло, что она умерла: потому что заниматься врачеванием уже не смогла бы.

«Ублюдки! Грязные ублюдки!»

Он вытер глаза и внезапно понял, что люди снаружи услышат его крик и что они знают: кроме него и трупа здесь никого нет. Верхняя часть ее тела была покрыта синяками и ранами, а нижняя губа превратилась в месиво – возможно, вследствие удара кулаком.

На полу рядом с прозекторским столом находились улики, собранные шерифом: ее порванное и запачканное кровью платье (старое платье в полоску, которое отдала ей Сара); корзина, более чем наполовину наполненная мятой, кресс-салатом и какими-то листьями, как он решил – черешни; и один мокасин из оленьей кожи. Только один? Он поискал другой, но не нашел его. Ее квадратные коричневые ступни были босые – грубые, натруженные ступни; второй палец левой ноги деформировался из-за старого перелома. Он часто видел ее босиком и задумывался о том, как именно она сломала этот палец, но вслух своего вопроса так и не задал.

Он посмотрел на ее лицо и увидел старого доброго друга. Глаза у нее были открыты, но стекловидное тело из-за отсутствия давления высохло, и они оказались самой мертвой ее частью. Он быстро закрыл их и придавил веки мелкими монетками, но все равно не избавился от ощущения, что она смотрит на него. После смерти ее нос словно стал более выдающимся, более уродливым. С возрастом она не хорошела, конечно, но в ее лице читалось большое достоинство. Он вздрогнул и крепко сцепил ладони, как ребенок во время молитвы.

«Мне очень жаль, Маква-иква». Ему и в голову не приходило, что она может его услышать, но, заговорив с ней, он немного успокоился. Роб взял перо, чернила и бумагу и скопировал похожие на руны знаки, выдавленные у нее на груди, чувствуя, что это важно. Он не знал, поймет ли их кто-нибудь. Она не воспитала себе преемника – хранителя духа сауков, считая, что впереди у нее еще много лет. Он подозревал, что она надеялась обрести подходящего ученика среди детей Луны и Идет Поет.

Он быстро набросал на бумаге ее лицо – такое, каким оно когда-то было.

С ней произошло что-то ужасное – но и с ним тоже. Помимо кошмаров о том, как «студент-медик-палач» поднимает отрубленную голову его друга Эндрю Герульда из Ланарка, ему снились кошмары и об этой смерти.

Он не совсем понимал, откуда берется дружба, точно так же как и не знал, как возникает любовь, но каким-то образом они с этой индианкой стали настоящими друзьями. И смерть ее была для него серьезной потерей. Если бы те, кто совершил это, попали ему в руки, он бы забыл свою клятву об отказе от насилия и раздавил бы их, словно жуков.

Наваждение прошло. Он взял цветной платок и обвязал нос и рот, чтобы не чувствовать запаха. Скальпелем он сделал быстрые разрезы, открывая ее тело в форме U – от плеча к плечу, а затем провел лезвием прямую вертикальную линию посередине ее груди, опускаясь до самого пупка, разделяя тело на три равные части, образуя бескровный Y. Пальцы его ничего не чувствовали и повиновались разуму неуклюже; хорошо, что резал он не живого пациента. Пока он не отогнул три кожных лоскута, зловещее тело перед ним было Маквой. Но когда он потянулся за реберными ножницами, чтобы открыть грудину, то заставил себя перейти на новый уровень сознания, вытолкнуть из мыслей все, кроме конкретных задач, и попал в знакомую колею и начал делать то, что нужно было сделать.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.