Урок анатомии

Он почти сразу увидел существенный недостаток системы, используемой поликлиникой: имена на бланках, которые он получал каждое утро, вовсе не принадлежали самым больным людям в окрестностях Форт-хилл. План заботы о здоровье граждан был несправедлив и недемократичен: бланки распределялись среди богатых меценатов поликлиники, которые раздавали их, кому хотели, чаще всего – собственным слугам, как награду. Нередко Роб Джей заходил в очередную квартиру, чтобы лечить ее обитателя от легкого недомогания, в то время как дальше по коридору находилось жилье безработного бедняка, умирающего из-за отсутствия медицинской помощи. Клятва, которую он дал, когда стал врачом, запрещала ему отказывать в лечении тяжело больному пациенту; однако, если он хотел сохранить рабочее место, то должен был возвращать бланки в офис в большом количестве и докладывать о том, что вылечил пациентов, чьи имена стояли на бумаге.

Однажды вечером, после занятий в медицинской школе, он поднял этот вопрос в беседе с доктором Холмсом.

– Когда я служил в поликлинике, то брал чистые бланки у друзей семей, которые жертвовали деньги, – сказал профессор. – Я снова возьму у них бланки и отдам их вам.

Роб Джей поблагодарил его за предложение, хотя настроение у него не улучшилось: он понимал, что не сможет собрать достаточное количество чистых бланков, чтобы вылечить всех нуждающихся пациентов в Восьмом районе. Для этого потребовалась бы целая армия врачей.

Часто случалось так, что самая отрадная часть дня у него начиналась поздно вечером, когда он возвращался на Спринг-стрит и проводил несколько минут с Мэг Холланд, украдкой поглощая припрятанные ею остатки еды. У него также вошло в привычку делать ей небольшие подношения: полный карман жареных каштанов, кусочек кленового сахара, несколько желтых яблок. Ирландка в свою очередь рассказывала ему местные сплетни: как мистер Стэнли Финч (второй этаж, прямо) хвастал – хвастал! – что влюбил в себя девчонку в Гарднере и бросил ее беременной; что миссис Бартон может быть как очень милой дамой, так и настоящей сукой, и предугадать ее настроение невозможно; что батрак, Лемюэль Раскин, живший в соседней с Робом Джеем комнате, любитель заложить за воротник.

Спустя неделю со дня их знакомства Мэгги подчеркнуто небрежно упомянула, что, стоит Лему получить полпинты бренди, он выпивает все за один присест и моментально засыпает беспробудным сном.

На следующий же вечер Роб Джей преподнес в подарок Лемюэлю бренди. Ожидание оказалось долгим, и он уже не раз успел подумать, что повел себя как дурак, а девчонка просто трепала языком. Старый дом по ночам наполняли звуки: скрип половиц, гортанный храп Лема, таинственные потрескивания в деревянной обшивке. Наконец с той стороны двери раздался еле различимый звук, лишь отдаленно напоминающий стук, и, когда Роб открыл дверь, в его берлогу проскользнула Маргарет Холланд, принеся с собой слабый запах женственности и помоев. Она прошептала, что ночь будет прохладной, и протянула ему предлог своего визита – протертое до дыр дополнительное одеяло.

Не прошло и трех недель после вскрытия трупа юноши, как Медицинская школа Тремонта получила еще одно бесценное сокровище – тело молодой женщины, которая умерла в тюрьме от горячки после рождения ребенка. Тем вечером доктор Холмс задержался в Массачусетской городской больнице, и лекцию читал доктор Дэвид Сторер из роддома. Но не успел Роб Джей приступить к вскрытию, как доктор Сторер настоял на том, чтобы тщательнейшим образом осмотреть руки своего ассистента.

– У вас есть заусенцы или трещины на коже?

– Нет, сэр, – немного обиженно ответил он, не понимая такого интереса к своим рукам.

Когда урок анатомии закончился, Сторер велел студентам перейти в другую часть комнаты, где собирался продемонстрировать им, как следует проводить внутренний осмотр беременных пациенток или страдающих заболеваниями по женской части.

– Вы можете столкнуться с такой ситуацией: скромные жительницы Новой Англии стараются уклониться от подобного осмотра, – сказал он. – Но именно вы должны завоевать доверие пациентки и помочь ей.

С доктором Сторером пришла крупная женщина на последнем сроке беременности – возможно, проститутка, которую специально наняли в качестве наглядного пособия. Профессор Холмс появился, когда Роб Джей мыл и приводил в порядок анатомический стол. Когда он закончил, то решил присоединиться к студентам, осматривавшим женщину, но доктор Холмс неожиданно разволновался и преградил ему путь.

– Нет-нет! – воскликнул профессор. – Тщательно вымойтесь и уходите. Немедленно, доктор Коул! Идите в «Эссекскую таверну» и ждите меня там, а я пока соберу необходимые заметки и документы.

Роб был озадачен и раздражен, но приказу подчинился. Таверна находилась сразу за углом школы. Он заказал пиво, потому что сильно нервничал, хотя ему и пришло в голову, что его, возможно, уволят с должности ассистента профессора, а потому деньгами разбрасываться не стоит. Он успел выпить лишь половину содержимого кружки, когда в помещение вошел второкурсник по имени Гарри Лумис: он нес два блокнота и несколько оттисков медицинских статей.

– Это вам от поэта.

– От кого?

– Разве вы не знаете? Он известный бостонский поэт. Когда Диккенс гостил в Америке, именно Оливера Уэнделла Холмса попросили написать приветственное стихотворение. Но не волнуйтесь, врач он куда лучший, чем поэт. Потрясающий лектор, не так ли? – Лумис быстро подал знак принести и ему кружку пива. – Хотя у него есть пунктик по поводу мытья рук. Он считает, что грязь вызывает инфекцию в ранах!

Лумис также принес записку, небрежно набросанную на оборотной стороне старого счета за настойку опия из аптеки «Викс и Поттер»: «Доктор Коул, прочитайте это прежде, чем возвращаться в медшколу Тремонта завтра вечером. Обязательно, я наст. Вс. ваш, Холмс». Он начал читать почти сразу, как вернулся к себе в комнату в заведении миссис Бартон: сперва несколько обиженно, но чем дальше, тем с большим интересом. Факты были изложены Холмсом в статье, опубликованной в «Ежеквартальном медицинском журнале Новой Англии», а также в аннотации, вышедшей в «Американском журнале медицинских наук». Поначалу информация в них была знакомой Робу Джею, потому что все то же самое он знал из опыта работы в Шотландии: у значительной части рожениц неожиданно поднималась высокая температура, которая быстро сменялась общим заражением крови, после чего наступала смерть.

Но помимо того в статье доктора Холмса утверждалось, что некий врач по имени Уитни из города Ньютон, штат Массачусетс, которому ассистировали два студента-медика, провел вскрытие женщины, умершей от родильной горячки. У доктора Уитни был заусенец на пальце, а у одного из студентов-медиков – маленький свежий шрам от ожога на руке. Ни один из них не считал эти повреждения чем-то большим, чем мелкой неприятностью, но уже через несколько дней рука у врача начала пощипывать. В районе локтя появилось красное пятно размером с горошину, и от него к заусенцу тянулась тонкая красная линия. Рука неожиданно опухла и стала вдвое больше нормального размера, у врача быстро поднялась очень высокая температура, начались приступы неконтролируемой рвоты. Тем временем у студента с обожженной рукой тоже началась лихорадка, и за несколько дней его состояние значительно ухудшилось. Кожа у него приобрела багровый оттенок, живот вздулся, и вскоре он умер. Доктор Уитни оказался на волоске от смерти, но постепенно ему становилось лучше, и в конце концов он выздоровел. Второй студент-медик, на руках у которого не было никаких повреждений во время вскрытия трупа, ничем серьезным так и не заболел.

Этот случай получил огласку, и бостонские врачи подробно обсуждали очевидную связь между открытыми ранами и заболеванием родильной горячкой, но к конкретным выводам не пришли. Однако несколько месяцев спустя один врач в городе Линн осматривал больную родильной горячкой, имея на руках открытые раны, и буквально в считаные дни умер от обширной инфекции. Во время заседания «Бостонского общества усовершенствования медицины» был поднят интересный вопрос: что бы произошло, не будь у покойного врача на руках открытых ран? Даже если бы он не заразился, разве он не стал бы переносчиком инфицирующего вещества, распространяя болезнь всякий раз, когда ему доводилось касаться ран другого пациента или истерзанной матки роженицы?

Оливер Уэнделл Холмс так и не смог выбросить этот вопрос из головы. В течение многих недель он изучал данное явление: посещал библиотеки, просматривал собственные записи и просил разрешения заглянуть в истории болезни у тех врачей, которые принимали роды. Как человек, пытающийся сложить головоломку, он собрал внушительную коллекцию свидетельств, охватывающую целое столетие врачебной практики на двух континентах. Интересующие его случаи появлялись спорадически и оставались незамеченными в медицинской литературе. И лишь когда он стал выделять и объединять их, они, подкрепляя друг друга, сложились в общую ужасающую и неопровержимую картину: родильную горячку вызывали врачи, медсестры, акушерки и обслуживающий персонал больниц – все они после контакта с инфицированными больными осматривали здоровых до того момента женщин и обрекали их на смерть от горячки.

Родильная горячка – мор, вызванный медиками, писал Холмс. И как только врач поймет это, следующий случай заражения женщины уже следует считать преступлением – убийством.

Роб прочитал материалы дважды и в ошеломлении вытянулся на кровати.

Ему очень хотелось найти в себе силы поднять автора на смех, но как истории болезни, проанализированные Холмсом, так и статистика казались безупречными с точки зрения человека непредубежденного. Но каким образом этому лекарю-коротышке из Нового Света удалось узнать больше, чем сэру Вильяму Фергюсону? Время от времени Роб помогал сэру Вильяму проводить вскрытия трупов пациенток, умерших от родильной горячки. Сразу после вскрытия они шли осматривать беременных женщин. И теперь он заставил себя вспомнить тех женщин, которые умерли после такого осмотра. Похоже, эти провинциалы способны сказать новое слово в медицине!

Он встал, чтобы подкрутить фитиль лампы и еще немного почитать материал, но в дверь поскреблись и в комнату проскользнула Маргарет Холланд. Она стеснялась раздеваться при нем, однако в крошечной комнатушке не было места для того, чтобы уединиться, и, кроме того, он уже тоже раздевался. Она аккуратно сложила одежду и сняла крестик. Ее тело было полным, но не рыхлым. Роб растер вмятины, которые корсет оставил на ее плоти, и уже перешел к более нежным ласкам, как вдруг замер, пораженный внезапной ужасной мыслью.

Оставив ее лежать в кровати, он встал и налил воду в умывальник. Пока девушка смотрела на него так, словно он потерял остатки рассудка, намылил и тщательно вымыл руки. Снова. Снова. И снова. Затем вытер их, вернулся в кровать и возобновил любовную игру. Маргарет Холланд, не в силах больше сдерживаться, захихикала.

– Вы самый странный молодой джентльмен, которого я знаю, – прошептала она ему на ухо.