Глава 2. Начало

Промозглый воздух был до отвращения пакостным и мерзким. Мелкий дождь — самая противная морось, которая только может быть на свете — неразличимыми человеческому глазу водяными осколками впивался в одежду, в обувь, в ничем не прикрытые участки тела, норовил соскользнуть и за шиворот, но это, к счастью, у него не выходило.

Раньше, три года назад, Карина ненавидела такую погоду и говорила, что дождь должен быть таким, чтобы ради него можно было зонтик открыть, либо дождя уж тогда совсем быть не должно, а моросящий дождь — редкостная природная гадость. Но сейчас синеглазой девушке было абсолютно всё равно: гроза, морось, несусветная жара, снегопад, вулканический пепел, цунами. Ей всё равно, как сказал врач, в лучшем случае, остался месяц на этой бренной земле, поэтому нужно молча принять этот факт, а не жаловаться на погоду, и так минуты безвозвратно исчезают.

Карина шла медленным, но уверенным шагом, и спокойно смотрела вперёд. Вот только спокойствие это было какое-то недоброе. Так смотрит человек, который обдумывает что-то нехорошее, а уверенность в шагах только говорит о том, что это «что-то» уж точно произойдёт. На лице была явно обозначена отрешённость от внешнего мира — он просто не волновал Карину. Наверное, именно поэтому девушка не обращала внимания на мерзкую погоду.

Глафира молча шла рядом, на полшага позади Карины, словно пугливая мышка, которая боится выскочить вперёд перед кошкой. Кареглазая попыталась предложить Карине зонтик, но та лишь слегка качнула головой, даже не удостоив девушку ответом. Глафира не обижалась на такое поведение девушки. Она считала, что синеглазая просто отходит после шока, который старается не показывать. Всё-таки не каждый день ты просыпаешься и узнаёшь, что проспал три года, тебя все бросили, а жить осталось немногим более четырёх недель.

— Пришли. Вот мой подъезд, — робко сказала Глафира.

Обычное кирпичное здание в пять этажей. Такие строили в 60–80 гг. прошлого столетия. Несмотря на старость, очень часто квартирки в таких домах были, хоть и маленькие, зато очень уютные и тёплые. Карине же выбирать не приходилось: либо улица, где девушка вряд ли бы смогла продержаться месяц, либо квартирка, где тебе накормят, напоят и спать уложат.

Они оказались в однокомнатной квартире, где явно сошлись в бесконечной борьбе прошлый и настоящий века: одна часть комнаты была заставлена старыми вещами, с которыми уже успело наиграться время, а другая — новыми.

Комнатка просто дышала чистотой. Все вещи лежали до того аккуратно, что Карина невольно поморщилась: она всегда любила лёгкий беспорядок. Взяв в руки статуэтку, стоявшую на старом телевизоре, синеглазая покрутила её в руках, оглянулась кругом и произнесла:

— Видимо, не так давно одна живёшь.

— Да… а как ты?..

— Вещи хранят воспоминания, — мутно ответила девушка и поставила статуэтку на место. — На самом деле то, что ты живёшь одна, и так ясно. Слишком много вещей из прошлого. С мамой жила? — безразлично поинтересовалась Карина, подходя к стенке, на которой были прибиты несколько книжных полок.

— С бабушкой, — тихо отозвалась Глафира и, сглотнув, ещё тише добавила: — Она умерла пару месяцев назад.

— Ясно, — всё таким же безучастным голосом ответила Карина.

Глафира неуверенно переминалась с ноги на ногу. В мыслях она корила себя за свою нерешительность, ведь так часто, на протяжении трёх лет, она в деталях продумывала их первую встречу с Кариной, их первый разговор. Но всё с самого начала пошло не так, как ей это представлялось. Не таким радужным было всё, что ли.

Почувствовав неловкое молчание, синеглазая оторвалась от созерцания корешков книг и повернулась к девушке. В глазах Карины не было злобы или какой-либо угрозы, но по какой-то странной причине они источали душащий холод. Холод, который бывает в предвечернем тёмном сине-сером тумане. Побоявшись утонуть в нём, Глафира поспешно оторвала взгляд. Синеглазая в первый раз за день улыбнулась не только губами, но и уголками глаз.

Как же меняет человека искренняя улыбка. Весь холод, который невидимыми змеями источали сине-серые глаза, отодвинулся на задний план, уступая место едва заметной благодарности. И когда Глафира всё также нерешительно подняла взгляд на девушку, внутри у неё что-то болезненно сжалось от этой улыбки.

Карина протянула:

— Спасибо тебе. Взяла под своё крыло меня, считай, что бродягу без определённого места жительства. Да что там без определённого, — усмехнулась девушка, — вообще без места жительства.

— Как же без жительства? — поспешно отозвалась Глафира, цепляясь за то, что она теперь хоть что-то может говорить. Когда что-то задевало её до глубины души: поступки людей, их слова или что-то другое — она всегда подавала голос и порой говорила такие вещи, которые в обычных обстоятельствах не могла бы произнести, а дрожащий голос со временем приобретал минутную храбрость. — Ты же у меня будешь! Вот тебе и определённое место жительства! Так что не говори глупости!

— Тиши, тише, — примирительно подняла руки Карина. — Хорошо, только не кричи. Могу я душ принять? Я, конечно, понимаю, что за мной ухаживали, несмотря на то, что я была немногим больше хладного трупа, но всё-таки мне как-то самой хочется помыться.

Лицо Глафиры залил такой густой румянец, что, наверное, дотронься до её щеки кто-нибудь пальцем, как вмиг бы обжёгся. Карина вздёрнула бровь, не понимая, чем была вызвана столь бурная реакция на её небольшую просьбу, но потом сообразила, что, видимо, она и была тем самым человеком, который и помогал ей «мыться», пока синеглазая лежала в коме.

— Хочешь помочь?

Коварная усмешка Карины только усугубила дело: румянец, который уже постепенно начал сходить, вновь вернулся на круглое личико Глафиры, глаза испуганно заметались, разбрасывая многочисленные взгляды по полу, а рот приоткрывался в рваном темпе. Испугавшись, как бы у мышки не случился инфаркт миокарда от такого предложения, синеглазая примирительно положила руку ей на плечо и, шумно выдохнув, произнесла:

— Ладно, сама разберусь, если ты не против. Не против же?

— Н-не против. Нет, не против… да…

— Ванная…

— Там, чуть дальше по коридору. Полотенце бери любое… и вообще бери всё, что тебе понадобится, — не отрывая взгляда от пола, пролепетала девушка.

— Хорошо, — Карина убрала руку и пошла в сторону ванной комнаты, но потом остановилась на половине пути, обернулась и, позвав Глафиру, добавила: — Не становись мёдом, иначе тебя съедят мухи.

И с этими словами девушка удалилась в ванную.

***

— Мышка умеет вкусно готовить, — доедая остатки того, что было на тарелке, произнесла Карина.

Ее мокрые чёрные пряди были разбросаны по плечам, и в том месте, где они соприкасались с белой футболкой, расползались сероватые пятна. Майка намокла, но синеглазой, казалось, этот факт был глубоко параллелен. Сейчас её занимала больше еда, нежели внешний вид.

Отодвинув пустую тарелку, Карина удовлетворённо улыбнулась и, откинувшись на спинку стула, вперила свой взгляд в Глафиру. Та сияла как начищенный до блеска медный таз — ещё бы девушке не быть такой довольной, ведь её стряпня пришлась по вкусу Туману!

— Ну-с?

— Да? — отозвалась Глафира.

— Я тебя очень внимательно слушаю.

— А… рассказать, что было… — Глафира тотчас же поникла.

— Да, хотелось бы узнать, что случилось вообще, — протянула Кара и взяла стакан с соком. — О, апельсиновый. Обожаю… Последнее, что я помню: ночь, улица. Ха-х, фонарь, аптека, блин, — усмехнулась девушка, вспоминая стихотворение Блока. — И свет, ослепительный. Вернее, два источника света. Судя по всему, это были фары машины…

— Тебя сбил грузовик, — тихо отозвалась девушка. — Это чудо, что ты…

— Чудо, что он меня не переехал! — хмыкнула Карина. — Жесть…

— Ты была в частном секторе, а там много овражков всяких, прудов… В общем, ты отлетела в один из этих прудов. Всего точно не знаю. Мне Михаил Викторович, наш главврач, толком ничего не рассказал. Поэтому в деталях я не смогу тебе передать всё то, что было.

— Передавай, как есть, чего уж там, — пожала плечами Кара.

— Грузовик-то свернул в сторону, попытался тебя объехать, но мужчина, который сидел за рулём, был подвыпивший, поэтому, если бы не пруд, то тебя бы точно… — Глафира сглотнула, — переехало бы. В общем, грузовик неудачно влетел в одно из ограждений. Хозяин участка выбежал, чтобы узнать, в чём дело и вызвал милицию… но это неважно. Тебя заметили только через час.

— Эм, — Карина мотнула головой, словно она что-то упустила. — А я там не утопла, не? В пруду же валялась.

— Наполовину в пруду. Верхняя часть туловища на земле лежала.

— Оторванная, что ли? — недобро хохотнула девушка.

— Ну, нет, то есть… — мышка сразу же запуталась.

Карина допила сок и, видя, что Глафира вот-вот опять собьётся с мысли, потеряется, а в результате упадет в обморок, с невозмутимым видом произнесла:

— Глафира… я тебе нравлюсь, что ли?

— Я? Мне? Что…

— Да не пугайся ты так. В этом нет ничего предосудительного. Просто я прошу тебя: соберись и поведай мне мою же историю. А потом и об этом поговорим, — произнесла Кара.

Что синеглазая имела в виду под словом «это», Глафира не поняла, но и понимать пока не очень хотела. Всё-таки щёки могли рано или поздно не выдержать зашкаливающей температуры румянца и лопнуть в итоге. В общем, собравшись с мыслями, девушка продолжила:

— Тебя совершенно случайно обнаружил хозяин, который нервными шагами исходил весь свой участок. Подошёл к пруду, присмотрелся, а там девушка без сознания… Потом тебя привезли в больницу. Признаков жизни ты не подавала, но все приборы показывали, что ты жива. Попытались «разбудить», ничего не вышло… Боялись, что какие-то проблемы будут с центральной нервной системой, но на удивление всех всё было в порядке, только сердце твоё шалило отчего-то, да и головой ты очень сильно ударилась, из-за чего все эти боли…

— Знаю. Дальше, — властным голосом произнесла девушка.

— В общем, ты впала в кому. Это не заболевание, а, скажем так, достаточно продолжительный сон, хотя на самом деле это состояние не имеет ничего общего со сном. Человек не реагирует ни на звуки, ни на прикосновения, ни на голос…

— Но я… — начала Кара. — Я слышала вас.

Девушка хотела ещё добавить «я чувствовала твои губы своей рукой», но поняла, что вовремя осеклась, так как, кто знает, как бы прореагировала Глафира на такое заявление.

— Ты тогда уже почти вышла из комы. Вернее, вышла, но просто слабость накатила… Человек, когда выходит из комы, пребывает в состоянии бодрствования только несколько часов, а потом опять отключается. Дальше уже может «просыпаться» и на более продолжительное время. В общем, у тебя была серьёзная травма головы, поэтому мозговая деятельность была далеко не в норме. Но с тобой вышел особый случай. У тебя нет никаких патологий, которые были ожидаемы.

— А есть те, которые были не ожидаемы? — усмехнувшись, спросила Кара. Она и так знала ответ на свой вопрос.

— Да…

— Ладно, что там дальше?

— К тебе приходили друзья. Из университета, наверное… но…

— Говори, как есть. Ничего не приукрашивай. Я хочу знать правду, — на последнем слове Карина сделала особое ударение, словно холодом пригвоздила его к воздуху, и теперь оно висело прямо над головой у притихшей на мгновение девушки.

— Но они ходили недолго. Приходила твоя мать. Тоже недолго… да и то, раза два, наверное…

— Небось, говорила что-то типа: «Когда ж она уже помрёт?» — оскалилась девушка.

— Б-было такое…

— Дальше, — нетерпеливо произнесла Кара, впиваясь взглядом в девушку.

По виду синеглазой было заметно, что она жаждет услышать продолжение. Впрочем, она и вступительную часть пропустила бы мимо ушей, так как её интересовал только один человек, о котором Глафира ещё не сказала ни слова. Сине-серые глаза пронзали насквозь всё существо девушки, худое лицо, чёрные подсохшие волосы и острый взгляд придавали оттенок ледяной хищности.

Карина ждала.

— Заходил ещё парень…

Глаза Кары на миг загорелись тысячами сине-серых огоньков, но тотчас и угасли, словно сломленные и покорённые.

— Его звали Арсений. Он и платил. Целый год ходил, сидел возле тебя часами. Первый месяц и вовсе вылезал только для того, чтобы в уборную сходить да поесть. Ночевал в больнице. А потом всё пошло на спад. Он стал приходить всё реже и реже, а потом и деньги перестал присылать. Но потом появился… — Глафира запнулась, будто бы думая, стоит ли говорить Карине что-то или лучше умолчать, — аноним. Он два года присылал деньги, пока они у него не закончились.

— Откуда вы знали, что у него они закончились? — подозрительно спросила девушка. — Вдруг он просто не захотел помогать?

— Знали, — резко и твёрдо сказала Глафира. — А потом ты очнулась. Всё.

Карина никак не прореагировала на этот неожиданный выпад со стороны кареглазой, лишь продолжала сверлить девушку взглядом, словно изучая её.

— Врач сказал, у него есть девушка?

Глафира сразу же поняла, что речь зашла опять об Арсении. Стараясь говорить как можно мягче — хотя девушке и стараться-то не надо было, в её голосе почти всегда сквозила нотка мягкости и теплоты, пусть и немного пугливой, — кареглазая произнесла:

— Вроде как да…

— Клялся, что и в ненависти, и в любви, и в горе, и вообще до смерти будет рядом… Что же, — произнесла Карина, не отводя взгляда от Глафиры, но и словно не к ней обращаясь, — да будет так.

— Карина… — неуверенно начала Глафира.

— Можно просто Кара. Думаю, такое сокращение мне сейчас подходит как нельзя кстати, — арктическим голосом отозвалась Карина.

— А я тебя Туманом про себя прозвала… сначала просто так, а потом, когда увидела… твои глаза, поняла, что так и есть… Боже, и зачем я это говорю. Прости, пожалуйста.

— Туман, значит, — задумчиво протянула девушка. — Вот и не буду думать над фамилией, если спросят.

— Так ведь в паспорте же другая…

— А я что, буду каждому свой паспорт показывать? — хмыкнула Карина.

— Нет, я…

— Так вот. Теперь хотелось бы мне от тебя услышать, какую же роль в этом всём сыграла именно ты. Чем я обязана таким вниманием?

— Ну, просто… ты была такая одинокая… Ну, то есть, ты лежала в коме, но… — путаясь в словах и не зная, что именно стоит сказать девушке, прошептала Глафира. — Я захотела помочь, а тут ты… и одна. А ещё такая… — Глафира вновь густо покраснела, — красивая…

— Наполовину труп в странной тряпочке… м-да, писаная красавица просто, — протянула девушка.

Кареглазая замолчала и не знала, что сказать дальше.

Кара поднялась со стула и произнесла:

— Спасибо, что приютила. Я буду спать на полу. И ещё… — девушка специально сделала небольшую паузу, а затем голосом, не терпящим возражений, произнесла: — Нахлебником быть я не хочу. Никогда не доставляло радости сидеть у кого-нибудь на шее. Если ты не возражаешь, я возьму у тебя завтра деньги, куплю себе одежду хотя бы, приведу себя в порядок. Не хочу, чтобы меня кто-то узнал. Потом поищу временную работу, на которой за день платят, а не за месяц. Так верну тебе долг. Потом мне нужно будет отлучиться кое-куда, выяснить, так сказать, где живёт одна особа, которой мне придётся устроить сладкую жизнь, — сквозь зубы процедила девушка.

— Да, конечно, — Глафира уже поняла, что спорить с Карой бесполезно.

Несмотря на то, что синеглазая нравилась девушке, всё-таки чуть-чуть, где-то на уровне подсознания, Глафира немного побаивалась этой холодной враждебности к внешнему миру её новой сожительницы. Ледяной взгляд, который приковывал к месту, властный и сильный голос, уверенная походка — казалось, не так должен вести себя человек, которому остался месяц. Глафира всегда думала, что такие люди либо постепенно ломаются, либо наоборот, стараются радоваться каждому мгновению. Если бы Кара услышала мысли девушки, она произнесла бы: «Не может сломаться то, что уже сломалось». Также девушка опасалась, как бы Карина не натворила глупостей, ведь, судя по всему, она хочет устроить «сладкую» жизнь своему бывшему парню, отыгрываясь на его ни в чём не повинной новой девушке.

***

— Ты куда? — сонно спросила Глафира.

Девушка целую ночь не могла заснуть, а под утро организм просто не выдержал, поэтому кареглазой всё-таки удалось свалиться в дрёму. Именно из-за того, что Глафира спала совсем некрепко, она и проснулась достаточно быстро, стоило Карине просто подняться и натянуть на себя джинсы.

— В парикмахерскую, потом за одеждой, потом искать работу, потом воплощать в жизнь коварные планы. Доброе утро, — отозвалась девушка, пытаясь найти майку. — Куда делась майка?

— А ты разве не в ней с… пала… — чувствуя, что скоро румянец и Глафира станут единым целом, девушка поспешно отвернулась, уткнулась носом в подушку и на всякий случай зажмурила глаза.

— Жарко же, — отрезала девушка. — А тебе бы самоконтроль не помешал. Вон как реагируешь на полуголое женское тело. Или тебя так только я завожу? — хищно осклабилась девушка. — О, а вот и майка.

— Неправда! — глухо раздалось из-под одеяла.

— Хозяин — барин, — пожала плечами синеглазая. — Так и быть, у меня сегодня хорошее настроение, так что с меня завтрак. Готовлю я, конечно, не так вкусно, как ты, да и три года практики не было. Но как-то отблагодарить мне тебя всё-таки нужно. Что будешь?

— Чай… и мне хватит! — смущённо и поспешно отозвалась кареглазая.

Глафире не хотелось напрягать Карину, поэтому она решила ограничиться чаем. Однако синеглазую просто так провести не удалось: желудок раздался характерным урчанием и возопил о том, что он жаждет есть. Сделав вид, что она ничего не слышала, Кара произнесла:

— Значит, сварю макароны.

Впрочем, макароны получились очень даже вкусными, так что Глафира посчитала, что девушка попросту прибеднялась, когда говорила, что она готовить не умеет. Кареглазой было всё равно, что искусство готовить не ограничивается макаронами, но ей так хотелось видеть в Карине только положительное, что она и не подумала о том, что есть что-то на этом свете вкуснее макарон. Когда посуда была уже вымыта, постели убраны, Кара стала собираться уходить. Так как Глафира была в душе, а ждать, пока она оттуда выйдет, у Карины не было никакого желания, она коротко постучала в дверь и сказала, что уходит.

— Деньги на тумбочке в шкатулке! — стараясь перекричать шум воды, крикнула кареглазая.

Карина подошла к шкатулке, поверхность которой была испещрена прихотливыми узорами, открыла её и уже собиралась взять немного денег, как заметила на дне шкатулки какие-то бумаги, по цвету явно отличающиеся от денег. Это оказались лотерейные билеты, причём, судя по пачке, Глафира не раз и не два участвовала в лотерее.

— Хм… — протянула Карина и положила билеты на место. — Лотерея, выходит… Ладно, потом спрошу.

— Нашла? — крик из ванной.

— Да! — проходя мимо двери ванной комнаты, ответила Карина, а затем добавила: — Я уже ухожу. Ключи взяла. К сожалению, я не знаю, во сколько буду, так что…

«И зачем я вообще всё это говорю ей?» — вдруг пронеслось в мыслях у девушки.

— Ладно… Пока, — и с этими словами Карина натянула на ноги старые кроссовки, накинула поверх белой майки кофту, которую ей подобрала Глафира. Размеры у девушек не совпадали, и кареглазой пришлось переворошить всю антресоль, чтобы найти хоть что-нибудь, что подошло бы синеглазой, — и вышла из квартиры.

***

— Катька… пс, — шёпотом окликнули светловолосую девушку. — Катька… Кать… Катя, набалдашник твой за ногу и об стену! Проснись, говорю! Пара через две минуты закончится.

— Сашка… — сонно пролепетала девушка, поднимая голову и пытаясь разлепить глаза.

Смысл слов подруги, сидящей рядом и пытающейся разбудить Катю, стал ясен только через несколько секунд. Глаза вмиг явили миру свой заспанный взор. Резко повернувшись к довольно ухмыляющейся Саше, Катя быстро затараторила:

— Как? Это я-то заснула? А почему я заснула? ТЫ! Ты почему меня не разбудила? Ты же знаешь, что нельзя спать на парах! Боже… это ж теперь целую лекцию переписывать! А что, если бы он проверял конспекты, как это делал в прошлый раз? У нас же следующая пара — это практическая с ним! Боже, что же делать… Может, взять у кого-нибудь конспект? Как думаешь, кто-нибудь с потока отдаст мне тетрадку на одну пару?

— Боже, тише, тише… — затыкая уши, произнесла Саша, опасливо косясь на подругу.

Девушка уже давно поняла, что её одногруппница может кого угодно завалить ворохом вопросов, задавить словами или просто всего-навсего расплющить своим любопытством и бесконечным потоком звуков/букв/слов/словосочетаний/фраз.

Светло-серые глаза Кати метались по аудитории в поисках кого-нибудь, кто смог бы одолжить свой конспект лекций на одну пару. Из-за ее постоянного поворачивания головы светлые волосы, достающие до лопаток, каруселью летали по воздуху, нагоняли ветер и вообще били по лицу Сашу. Саша в это время пыталась успокоить свою подругу и сказать ей, что сегодня не пятница и что она перепутала расписание, а это последняя пара, так что смело можно топать домой, она отдаст свой конспект Кате, и вообще все будут счастливы.

Серые глаза вмиг перестали стрелять взглядами по аудитории и впились с надеждой в изумрудные глаза Саши. Девушка, тряхнув головой, постаралась убрать за ухо отросшую красную чёлку, которая загораживала ей вид. Однако, увидев, как на неё смотрит её подруга — испытующе и вопрошающе одновременно, — она вернула чёлку на место.

— Не смотри на меня так. Дам я тебе конспект, угомонись.

— Спасибочки! — с радостной улыбкой сероглазая кинулась обнимать свою подругу.

Лекция ещё не закончилась, поэтому крик благодарственной души услышала вся аудитория и шумно повернула свои головы в сторону обнимающихся девушек. Преподаватель замолчал, скрестив на груди руки, причмокнул и стал наблюдать за девушками. Катя ничего не замечала. Её наивную душу переполнял детский искренний восторг и самая настоящая благодарность, поэтому ничего вокруг для неё временно не существовало. Саша попыталась вырваться из неожиданно крепких объятий подруги, у которой обнимашки были равны смертоносной хватке. Катя была небольшого роста, хрупкого телосложения, но откуда девушка брала силы, никто не знал. Также тщетно было пытаться объяснить сероглазой, что на них пялится весь поток. Но поток-то ладно, а вот преподаватель…

— Девушки на галёрке, — раздался приторно-сахарный голос преподавателя, — останьтесь после пары на две минуты и покажите мне свои конспекты.

Объятия тотчас же ослабели, и Саша, пытаясь восполнить нехватку кислорода, стала поспешно вдыхать. Катя сидела с такой миной, будто на её глазах только что совершили самое жестокое преступление века. Весь энтузиазм быстро угас, а в глазах появилась покорность судьбе.

— Сидишь с таким видом, будто тебя скоро на плаху поведут, — буркнула Саша.

— Тебе легко говорить! Ты не спала и писала лекцию!

— Госспаде! — возвела руки к небу красноволосая. — Да одолжи конспект у рядом сидящего.

Катя попыталась надуться и разозлиться на подругу, но у неё ничего не вышло. Как ни крути, а всё-таки Саша была права. На всякий случай стрельнув в подругу уничтожающим взглядом, она повернулась к рядом сидящему парню и, вертя в руках ручку, произнесла:

— Слушай, ты лекцию писал?

— Держи, чего уж там, потом отдашь, — басом протянул парень и отдал тетрадку девушке.

— Спасибо, Серёжа-а-а-а! — вторые обнимашки.

И вновь во второй раз весь поток оглянулся на галёрку. Во второй раз преподаватель причмокнул, сложил на груди руки и довольно произнёс:

— А конспект юноши я попрошу вернуть ему обратно.

Катя совсем уже поникла и с видом прокажённого, молча, положила общую тетрадку на место.

***

— Вот чем ты думала? — хмыкнул парень, вытирая большим пальцем одинокую слезинку, скатившуюся по щеке у Кати.

Высокий статный юноша с копной рыжих волос был добрых метр девяносто, поэтому нагибаться и вытирать слезинки у своей подруги ему было тяжко, так что этим занялась Саша. Однако красноволосая не особо заботилась о том, что у девушки на лице есть косметика, поэтому просто прошлась по лицу Кати ладонью, размазав при этом всю штукатурку.

— Эм… — виновато протянула Саша и почесала затылок. — У тебя тут чуть-чуть тушь размазалась… ну… и не только тушь… Да и выглядишь ты теперь страшнее смерти… — в сторону брякнула Саша.

У Кати задрожала нижняя губа, так что красноволосой пришлось спешно брать назад свои слова и добровольно ими давиться. Она быстро обняла свою подругу и просверлила Серёжу взглядом. Тот попытался понять, в чём же он виноват, что на него так смотрят, но ничего не вышло. Обняв сразу обеих девушек на прощание, парень отправился домой, оставив подруг в гордом одиночестве.

— За тобой Арсений заедет?

— Он на пару минут заскочит, отдаст мне мой мобильный. Ну, ты же знаешь, я так обрадовалась, когда мне позвонила мама и сказала, что скоро приедет, прыгала от счастья по комнате и уронила телефон… — Катя приуныла, вспоминая тот эпичный момент. — О, а вот и он! Арсюша!

И с этими криками и непонятными простому человеку сокращениями имени Арсений, сероглазая бросилась сквозь толпу студентов — которые, к слову, шарахались от Кати, как от чего-то страшного и смертоносного. Всё-таки чёрные разводы на лице — очень страшная вещь, — и кинулась к своему парню с очередной порцией сильных обнимашек.

— Что с тобой? — в ужасе спросил парень, глядя на счастливое лицо Кати.

Черноволосый парень недоверчиво посмотрел на девушку, будто бы проверяя, его ли это девушка. Чёрные брови подозрительно сошлись на переносице, а карие глаза испытующе посмотрели в серые. Но парень не выдержал и, в конце концов, рассмеялся. Потом, оторвав девушку от земли, стиснул её в объятиях и стал крутить вокруг себя.

— А-а-а-а! Пусти! Пусти меня! Арсений! А-а-а-а! — звонкий голос мигом разрушил бы барабанные перепонки парня, но кареглазый к таким выкрикам привык.

Некоторые люди, проходящие мимо странноватой парочки — на самом деле странного в Арсении ничего не было, зато в Кате было хоть отбавляй, — подозрительно на них косились. Всё-таки различие в возрасте было явно на лицо. Жёсткие черты лица Арсения исчертила щетина, а небольшие морщинки на лице говорили о том, что парень уже давно окончил университет. Всё-таки ему было двадцать семь лет — на два года больше, чем Карине.

Катя же была сущим восемнадцатилетним ребёнком. Прямые светлые волосы, спускающиеся чуть ниже плеч, и стрижка лесенкой только подчёркивали милую наивность красивого лица. Серые глаза попросту сияли необъятной радостью по поводу хотя бы самого незначительного события: кто-то подержал дверь в метро, нашлась запасная ручка и т. д. Плавно очерченные скулы и прямой нос только подчёркивали миловидную внешность девушки. Что касалось характера, то можно было отметить одну особенность: у девушки скакало настроение так, как не скачут мустанги в диких прериях. Но было изумительно, что при всей гиперчувствительности к окружающему миру, Катя практически никогда не испытывала агрессивные эмоции.

— Тх, что за… — сквозь зубы процедила Карина, издалека наблюдая за тем, как светлым метеором несётся к Арсению девушка.

Сидя на длинной лавочке в тени дерева между парочкой студентов, Кара могла выделяться. Девушка уже сходила куда хотела, поэтому была уже и подстрижена, и одета во всё новое. Родная мама не узнала бы девушку, увидев: волосы были укорочены и пряди по бокам были выкрашены в кремовый цвет. Рваная стрижка придавала оттенок дерзости и без того далеко не наивному виду девушки. Чёрные рваные на коленках джинсы, рубашка в клетку да кожаная куртка позволяли девушке сойти за старшекурсницу. Не то, чтобы Карина выглядела старой, просто после её выхода из комы ей можно было бы дать и все тридцать. Туман уже шла на поправку, так что впалые ранее щёки уже были вполне себе нормальными и приобретали постепенно более или менее приличный цвет.