Места силы и исцеления. От Камчатки до Тибета

Александр Редько

Странствия шамана.

Места силы и исцеления. От Камчатки до Тибета

УДК 113/119 ББК 26.8 РЗЗ

Редько, А.

РЗЗ Странствия шамана. Места силы и исцеления. От Камчатки до Тибета / А. Редько. — М.: РИПОЛ классик, 2009. - 480 с.: ил.

ISBN 978-5-386-01753-8

Из этой книги вы узнаете о загадочных и таинственных местах Земли, в которых посчастливилось побывать автору — дальневосточному шаману Александру Редько. Наполненные силой курганы хранителей Алтая на плато Укок, загадочные кавказские дольмены и пески африканской Шамбалы откро­ют новые маршруты для искателей необычных и таинственных мест нашей планеты. Контакты шамана с обитателями других измерений, живущих в отдаленных и труднопроходимых ме­стах Земли, помощь древних божеств и мудрых лам - обо всем этом и многом другом вы узнаете из первых рук, от шамана- путешественника.

ISBN 978-5-386-01753-8

УДК 113/119 ББК 26.8

© ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2009

ГЛАВА 1 ПО ОЧАРОВАННОЙ РУСИ

Премного богата земля русская! У нас самая боль­шая территория, больше всех нефти и газа, огром­ные запасы пресной воды и столько пахотных зе­мель, что можно вдоволь накормить все население земное...

Где же находятся все эти богатства? И в чем секрет загадочной души русской?

А лежат эти богатства в самых глухих местах нашей великой родины. Здесь, на территориях, больших, чем все страны Европы, вместе взятые, хранятся наши за­пасы: земля, вода, лес... Именно отсюда произрастают корни нашей богатейшей и древнейшей истории, о которой мы до сих пор так мало знаем...

Именно люди наших далеких окраин определяют истинное лицо русского человека и его знаменитый славянский характер.

Огромная у нас страна! В три раза больше Америки, однако людей — в два раза меньше. И работаем мы не спеша, и деньги у нас не самое главное...

Хорошо это или плохо? Может, оттого и сохрани­лись наши богатства — пахотные земли, чистые воды, леса зеленые да недра богатые, — что не спешим их тратить себе на потребу. Может, все дело не в лени русского мужика, а в вековой мудрости предков, забо­тящихся не только о себе, но и о потомках?

Отдыхай, земля русская! Не на год тебя бережем, а на многие-многие века!

Ты и есть те самые «закрома родины», которыми гордимся. Вот только уберечь бы тебя от врагов. Нет, войной не возьмут! Кишка тонка против русского му­жика! У нас каждый хилый, когда прижмет, Ильей Муромцем становится!

А вот подлостью да коварством всегда пытались одолеть. Да и тут нам вера исстари помогала. Какой дорогой ни поедешь по Руси, обязательно к тому или иному храму приедешь. Разные те храмы, да и дороги к ним у каждого свои.

Но важнее другие пути. Важнее те, невидимые гла­зом пути-дороги, что ведут каждого в собственный храм — Храм Души.

Мир храму твоему, русский человек!

А сколько мифов да легенд родилось по землям на­шим! Чудеса-то какие происходят порой!

Едем по полю. Навигатор показывает, что мы на главной улице поселка. Но в чем дело? Вокруг абсо­лютно никаких признаков жилья, как минимум, за по­следние сто лет! Выходим из машин и столбенеем: слышны голоса людей, лай собак, а вот и колокол цер­ковный ударил... Значит, эта деревня есть! Но почему же мы ее не видим? Опять волшебство да ведовство какое-то...

Тут же вспоминаются легенды о невидимом граде Китеже, Синь-камне, Хозяйке Медной горы и других чудесах на зачарованных землях российских.

— Ау! Заколдованная Русь! Приоткрой нам свои тайны!

Помните: в каждом мифе есть зер­нышко истины, которое снова может стать нашим хлебом насущным.

Станислав Ежи Леи,

Неповторимо прекрасен каждый уголок нашей огром­ной страны. Но есть в ней места, в которых, единожды побывав, словно оставляешь частичку своего сердца. И эта частица тоскует и болит, взывая к тебе. И ты ежечасно рвешься навстречу, а соединившись — успо­каиваешься в блаженстве тихой радости...

«А как же диковинные заморские края?» — спроси­те вы.

Отдыхают рядом с нами, уж поверьте мне. Наша ро­дина — во много раз более других богата на удивитель­ные земли. И одна из таких «жемчужин» — древний Алтай...

Эта неповторимая чудесная страна раскинула свои могучие крылья в самом сердце Азии. Дивно разно­образие ее природы: остроконечные пики гор и искря­щиеся вечностью ледники, порожистые бурные реки и тихо спящие голубые озера, пахнущие разнотравьем степи и изнывающие от жажды каменистые пустыни, вековые кедровые рощи и бескрайние океаны дрему­чей тайги. Все краски, запахи, движения и звуки на­шей живой матушки-планеты будто собраны здесь бо­жественной рукой в сияющий узел силы и красоты — могучий «Алтай-хан».

Россия, Казахстан, Монголия и Китай делят этот благодатнейший край между собой, а он как бы и не замечает этого, живя своей величавой, независимой и загадочной жизнью.

«А скрыты ли удивительные тайны в этих краях?» — спро­сит пытливый читатель.

Да сколько угодно! Множество тайн, таких же вели­ких, как эти горы, скрывает в себе «жемчужина Азии». Без устали поются о них песенные легенды у ночных костров мудрых сказителей-/сяй*/ей. Несчетно количе­ство их мифов-куучындар, донесенных из далеких времен. Правда давно уже стала походить на сказку, но не перестала быть истиной...

Мы многократно бывали в этих местах. Не только для того, чтобы насмотреться, наглотаться, надышать­ся животворящей природой; нам нестерпимо хотелось заглянуть за покровы многочисленных алтайских тайн.

Было дело, не найдя загадочной Шамбалы на ми­стических просторах Тибета и в таинственных гима­лайских ущельях, мы, по заветам Николая Рериха, ис­ходили сказочный Алтай, чтобы поискать священную страну и на этой земле.

Однако поиски тайной обители Великих Учителей и тех мест на Катуни, где, по древнему пророчеству, произойдет последняя для человечества война Добра со Злом, не дали результатов. Страна Белого Бурхана тогда не захотела открывать нам эту тайну...

Позже мы узнали, что профессор Алтайского уни­верситета И. Иванов обнаружил в районе высокогор­ного плато Укок огромные загадочные рисунки-гео- глифы, напоминающие известные изображения на плато Наска в Перу.

Расположены те места в районе дальней Аргамжин- ской погранзаставы, в зоне труднейших перевалов. Наши джипы буксовали там три дня! Заснять общую панораму можно было лишь с вертолета, но кто же даст на это разрешение?..

А общего с перуанскими рисунками было много: те же прямые линии, гигантские кубы, трапеции, окружности, нанесенные на площади в десятки ква­дратных километров. Однако вблизи эти линии ока­зались более значительными, чем в пустыне Наска, каналами. Глубина их достигала полутора метров! И такого многообразия рисунков животных, как в Перу, здесь не было. На Алтайском каменном плато неизвестные художники выдолбили лишь гигантские фигуры мифологических грифонов, словно прилетев­ших сюда с фресок Древниего Египта и Ассирии. Кстати, известно, что там они охраняли сокровищни­цы с золотом.

«Так не таинственное ли золото скифов они тут охраняют? Ведь не можем же мы признать те четыре десятка золотых изделий, найденных на Алтае в начале XVIII века и подарен­ных Екатерине Никитой Демидовым, золотым запасом огром­ного скифского государства?»

Согласен с вами. Геродот сообщал, что с 626 г. до н. э., когда скифы начали свой поход на запад, они словно ураган пронеслись через Месопотамию, Си­рию, Палестину и Восточный Египет. Целых 28 лет они господствовали на этих землях, вывозя к себе их сокровища. А потом были войны с Персией за Сред­нюю Азию, покорение степной Маньчжурии, Монго­лии, Синдзяна... И отовсюду собиралось золото...

«И где же были спрятаны все эти необъятные сокро­вища?»

Кайчи поют в своих сказаниях, что золото скифов лежит где-то здесь — в самом сердце Алтайских гор. Но пока никто его так и не нашел.

«Кстати, а зачем было долбить на плато такие глубокие каналы?»

Пауль Косок, американский исследователь древ­нейших цивилизаций, считает, что они заполнялись особой жидкостью-люминофором, которая светилась в темноте, словно посадочные огни аэродрома. За три экспедиции мы досконально изучили плато Укок и мо­жем сказать, что это идеальное место ддя посадки кос­мических кораблей. Более того, в песнях одного из ал­тайских кайчи мы услышали о «железных колесницах», на которых спускались сюда «огненные сыны неба».

«Не те ли это богоподобные существа, о которых расска­зывает индийская „Бхагавадгита"? И не о них ли говорят ле­генды инков о пернатом змее Кецалькоатле и прилетавших на нем божественных бородатых людях?»

Очень может быть...

«Опять нераскрытая тайна?»

Да, но с ней нам повезло больше. В урочище Калбак-Таш наша экспедиция обнаружила наскаль­ные рисунки-петроглифы. Тут в каменном веке явно находилась стоянка первобытного человека. Множе­ственные изображения животных, птиц и сцен охоты украшали скалистые выступы.

Но подобных петроглифов нам встречалось немало в Алтайских горах. А тут, на одном из камней, мы наш­ли поистине уникальные изображения — несколько ракет с характерными рисунками работающих реак­тивных двигателей. Вокруг них — необычные челове­ческие фигуры со странными большими надголовни- ками. Дальше — больше: изображения таких же «лю­дей» были обнаружены совсем в другом месте. Их нашли в древних курганах у села Каракол, выбитыми на стенах каменных погребальных саркофагов. К со­жалению, эти могильники давным-давно разграбле­ны, и теперь невозможно даже предположить, кто был в них захоронен: местные или пришельцы...

Курганы местных народов изучались нами неодно­кратно. Не являясь профессиональными археологами, мы в своих путешествиях всегда шли по следам специ­алистов, расширяя знания изучением их находок. Од­нако мы видели, как много тайн остаются нераскры­тыми, и потому очень хотели когда-нибудь сами при­открыть хоть одну из них. И наши молитвы в конце концов были услышаны. Мы узнали самую главную тайну Алтая! Тайну всех тайн!

Не иронизируйте. Все это не так просто, как кажет­ся. Эта тайна никогда не являлась запретной для чело­вечества. Через многие тысячелетия она была проне­сена в умах и душах посвященных хранителей, откры­ваясь лишь немногим — тем, кто упорно подбирался к ее священному ключу и верил в удачу. Мы стали одни­ми из них.

Началась вся эта история с того дня, когда мы узна­ли, что на Алтае, в самом труднодоступном и запрет­ном районе высокогорного плато Укок, на высоте 2000 м, экспедиция Новосибирского института архео­логии РАН обнаружила сотни непотревоженных по­гребальных курганов. В раскопе одного из них в 1993 г. была обнаружена мумия «алтайской принцессы». Прекрасная 25-летняя женщина европейской внеш­ности и высокого роста была одета в тончайшие одеж­ды из белого шелка, украшенные золотом и драгоцен­ными камнями. У нее было ритуальное оружие и жре­ческий скипетр. Бледная кожа ее рук от плеч и до запястий была покрыта изумительной голубой татуи­ровкой в виде фигур фантастических зверей и птиц. Ее саркофаг, покрытый золотой фольгой, в точности напоминал саркофаги египетских фараонов. Почти на треть он был занят великолепной прической-париком принцессы, сделанным из конского волоса, войлока, шерсти, кожи и украшенным многочисленными фи­гурками из резной кости и жемчуга. Захоронение, ко­торому более 5000 лет, прекрасно сохранилось благо­даря вечной мерзлоте плато Укок.

Местное население, смущаясь явно неазиатской внешностью женщины, тут же назвало ее принцессой - Кадын — праматерью рода человеческого. Находку перевезли в Новосибирск и поместили в специальную камеру. А потом начались странные неприятности: па­деж скота, эпидемии различных заболеваний, стихий­ные бедствия. В последующие годы в Кош-Агачском районе произошло более 1000 подземных толчков си­лой до трех баллов и более 350 землетрясений еще большей силы. Некоторые из поселков были полно­стью разрушены; имелись многочисленные жертвы.

Все это вызвало серьезные волнения среди местно­го населения, связавшего катаклизмы природы с тем, что археологи, потревожив древнее захоронение, вы­звали недовольство горных духов. Ученые, в страхе за свои жизни, едва успели покинуть плато. Но народ требовал возвращения «принцессы Кадын» в свою мо­гилу. Администрация республики даже была вынужде­на обсуждать этот вопрос на федеральном уровне. Бы­ло принято решение вернуть мумию в Горно-Алтайск. Для жителей построили новые поселки вместо разру­шенных, и волнения прекратились. Да и природные катаклизмы вроде бы приутихли...

Обещанного три года ждут. Вот и «принцесса» до сих пор находится в музее Сибирской академии наук. Места же те государство объявило «зоной покоя», не

только прекратив там археологические раскопки, но и вообще запретив любые посещения.

А на Алтае родилась красивая легенда, которую по­ют седоголовые кайчи, греясь у огня под бездонным многозвездным небом. В ней говорится о стародавних временах, когда Алтай представлял собой ровную и бескрайнюю, выжженную солнцем степь. Ни рек, ни озер, ни гор, ни лесов не было видно до самого края неба, лишь волны ковыля бежали по этой бесконеч­ной равнине. И кочевал по ней великий хан Алтай со своим народом. И была у него красавица дочь — Ка- дын. Гордой и неприступной считали ее богатые князья-женихи: каждому отказала она наотрез. А все потому, что тайно любила она простого пастуха по имени Бий.

Но прознал об этом хан-отец. Прекрасную Кадын заточили в темницу, а несчастного Бия увезли далеко на северо-восток и замуровали в глубоких подземных пещерах.

Много друзей было у возлюбленных. Верные бога­тыри освободили принцессу из оков, а могучие шама­ны раскололи своды пещер и выпустили Бия. Моло­дые бросились бежать на север — туда, где заканчива­лась степь и начиналась непроходимая тайга. Долго скакали их быстрые кони... Но погоня была все ближе. И когда воины хана уже были готовы схватить бегле­цов, влюбленные спешились, обнялись и преврати­лись в бурную реку. След, по которому бежала из тем­ницы принцесса, стал рекой Кадын, а по следу пастуха побежала река Бия.

Хан-Алтай окаменел от горя. Окаменела тотчас и вся его ставка, все войско. Там, где раньше была голая степь, возникла горная страна Алтай...

Много лет прошло с тех пор. Река Кадын теперь зо­вется Катунью. Течет она с Белухи — горы, в которую превратился жестокий отец, а затем сливается с Бией и далеко на севере образует великую сибирскую реку Обь...

Окаменевшая же ставка хана Алтая зовется нынче горным узлом Табын-Богдо-Ола, который связывает воедино все горные хребты Алтая.

А мой рассказ о его мистической жизни еще впе­реди...

Нет, конечно. Ведь алтайские сказители-кайчи — не простые рассказчики. Кай — это особый способ ис­полнения, называемый этнографами горловым пени­ем. Местные же шаманы говорят, что это следствие до­говора певца с кай-ээзи. Так зовется дух — хозяин кая. Это он говорит устами сказителя, и в его словах много истины, понять которую может далеко не каждый...

Пока оставлю и этот вопрос без ответа.

Своим нутром язычника я всегда чувствовал, что есть ключ, который объединит между собой все алтай­ские тайны. Я догадывался, что ключ к многим загад­кам Алтая скрывается на высокогорном и труднодо­ступном плато Укок, в его сердце — священном семи- горье Табын-Богдо-Ола.

Местные жители всегда считали Укок краем света, лежащим в преддверии небесного свода. Он недосту­пен человеческому взору, потому что это область вла­дения могущественных духов. Рискнуть отправиться на огромное каменное блюдце, лежащее на высоте 2500 м, совершенно дикое и безлюдное, — значит на­влечь на себя их гнев и немедленную кару.

А на самом юге плато Укок, этого алтайского Тибе­та, к небу вздымается мощнейший горно-ледниковый узел, равного которому по величию и красоте нет во всем мире! Истинное чудо природы — Табын-Богдо- Ола («Семь священных гор») — каменное ожерелье, лежащее на плато. Его сияющее вечными льдами кольцо занимает площадь 160 кв. км, а вершины со­ставляющих его гор поднимаются к небу почти на 4500 м.

От белоснежных шатров поднебесного ожерелья, словно гигантские растяжки, отходят могучие камен­ные хребты, разделяющие между собой Россию, Ки­тай, Монголию и Казахстан. Границы этих стран схо­дятся на Табын-Богдо-Ола, и этот уникальный факт новее не случаен...

Всему свое время. А пока — слушайте дальше...

Узнав, что заветный ключ нужно искать в священ­ных горах, мы решили во что бы то ни стало попасть туда. Но как это сделать? Мало того что надо было найти местного проводника, бывавшего в том районе, и уговорить его повести нас на плато, особенно после тревожных событий, связанных с «принцессой Ка­дын», — нужно было еще и невольно нарушить госу­дарственные границы нескольких стран!

А более всего мы всерьез опасались нарушения ду­ховных рубежей этого сакрального пространства. Не будучи приглашенными, мы могли не только ничего не узнать и духовно «не увидеть», но и вообще не вер­нуться обратно.

В конце концов мы решились и получили разреше­ние на въезд в погранзону и поселок Джазатор. Для начала нам и этого было достаточно. Решив, что даль­ше будет видно, как поступить, мы отправились на юг Алтая...

Знаменитый Чуйский тракт пролегает по древним путям кочевников, странствовавших между террито­риями нынешних России и Монголии. Теперь это от­личная автодорога, бегущая через весь Алтай по совер­шенно сказочным местам. Большая ее часть проходит долинами стремительной Катуни и бурной Чуй, мно­гократно перебегая с одного берега на другой. Отвес­ные скалы, кедровые рощи, пенные пороги, бирюзо­вые озера, древние курганы — красота неописуемая! Душа наслаждается и ликует!

От Кош-Агача уходим на пыльную грунтовку бес­крайней и унылой Чуйской степи, скрашиваемой лишь дальней панорамой ледяных шапок Южно-Чуйского хребта. Больше ничего «вертикального» вокруг нет, как ни крути головой. Жутковато и тоскливо...

Наконец мы у цели. Позади два дня, 860 км пути, пограничные посты и вся прежняя жизнь, которую многие наивно называют цивилизованной.

Поселок Джазатор — это несколько десятков не­взрачных домов алтайцев и дымных юрт казахов, раз­бросанных по небольшой котловине, окруженной ле­систыми холмами предгорья. Лошадей, овец и яков на его улочках бродит значительно больше, чем людей, и нам не сразу удалось найти себе подходящее приста­нище. Приятели уселись у дымного очага казахской юрты, а меня какое-то невнятное желание потянуло бродить по улочкам. Солнце уже скрылось за одной из сопок, но на быстро темнеющем небе еще светилась огромная разноцветная радуга. Дождь только что за­кончился, и от земли струились вверх дрожащие пото­ки теплого влажного воздуха. Они проникали под одежду и мягко щекотали кожу...

В одном из дворов горел большой костер и сновали людские тени. Я подошел ближе и понял, куда тянул меня дух провидения: здесь готовились к шаманскому обряду.

Согласно поверьям алтайцев, на сороковой день после смерти необходимо провести камлание по очи­щению дома от вредоносных духов. Камлают Ульге- ню — верховному божеству в шаманизме. Этот обряд могут провести шаманы третьей ступени посвящения (шэрээтэ боо), которых теперь немного в алтайской глубинке. Но родственники умершего сумели где-то разыскать такого шамана, и теперь он готовился к об­ряду.

Я назвал ему свое духовное имя, показал личный сахыус (сумочку с оберегами), и после выполнения ри­туала арюулга мне было разрешено участвовать в кам­лании.

После обряда мы сидели в летней юрте вокруг ко­стра на войлочном коврt-сырмаке, ели бараний дьер- гем[1] и вели неспешный разговор. Я рассказал о завет­ной цели нашей экспедиции и попросил у старика со­вета. Он отвечал, что все трудности в Кош-Агачском районе начались оттого, что растревоженная раскоп­ками душа-сульде принцессы Кадын губительно воз­действовала на умственное состояние местных жите­лей. Все окрестные шаманы камлали о ее умиротворе­нии несколько лет, и теперь она почти успокоилась...

Я попросил его проводить нас на плато Укок к свя­щенным горам, а он в ответ спросил, знаю ли я, чем является Табын-Богдо-Ола.

— спросите вы.

Шаман объяснил мне, что известная всем шаманам и невидимая взору людей Золотая гора (Алтын-туу), на которой в золотом дворце живет Ульгень и которая возвышается на девятом небе, свисает с него пример­но на расстояние до человеческого колена. Это место на земле называется «Неприкасаемые к солнцу и ме­сяцу золотые ворота».

Так вот, священное семигорье — Табын-Богдо- Ола — и есть эти ворота между всеми тремя мирами Мироздания...

Попасть туда по своему желанию нельзя — духи гор не пустят посторонних.

Поэтому я просил старика камлать этой ночью хо­зяевам миров — Ульгеню и Эрлику, чтобы они позво­лили нам пройти, чтобы разрешили узнать ответы на мучившие нас вопросы.

Старый шаман обещал камлать, и я всю оставшу­юся ночь не спал, призывая духов своих собственных онгонов[2] прийти ему на помощь.

Утром я получил ответ. Шаман сказал, что знает, где нужно искать. Теперь об этом узнаю и я. Узнаю разгадки и других тайн Алтая. Узнаю из первых уст, чтобы затем рассказать обо всем тем, кто верит лишь в видимый мир. Таково решение демиургов. Старому шаману велено сопровождать меня на всем пути к ис­тине: и на физическом, и на духовном...

Везение здесь ни при чем. В этой жизни ничего слу­чайного не бывает. Да и путь предстоял нам далеко не простой. Нас ждали семидневный конный переход по высокогорной дикой пустыне, а затем альпинистские подъемы по ледникам священного семигорья. Нас ждали духовные испытания в мистических странстви­ях по фантастическим бесплотным мирам Вселенной... А главное, нас ждали тайны, — ждали, готовые нена­долго приоткрыться. И от всего этого слегка кружи­лась голова и сладко щемило сердце.

Постоянно совершенствуясь в пре­красных мистериях, человек только в них становится поистине совершенным.

Платон, «Федр», в пер. Кори, 1, 328

Старика, случайно встреченного в Джазаторе, звали Тордоор, и он был одним из старейших шаманов Ал­тая. С таким могущественным спутником можно было отправляться в любую точку и этого и того света.

Ранним августовским утром наша кавалькада вы­ступила из Джазатора на юго-восток. Кроме семи чле­нов экспедиции и Тордоора в нее входили два конюха и 13 лошадей, нанятых нами у алтайских пастухов. Нам предстояло сделать пять дневных переходов до плато Укок и два — по нему, до священного семиго- рья. В среднем это ежедневно составляло 20—25 км пути по сложному горному рельефу.

Лесистые склоны закончились уже через сутки, на вы­соте 1500 метров.

Потянулись скалистые распадки, усеянные боль­шими острыми обломками камней, а затем пошло волнистое плоскогорье, покрытое сухой и пожухлой осокой. В редких долинах горных рек встречались за­росли низких кустов жимолости. Ягода слегка горчи­ла, но была неимоверно душистой. Впрочем, росла она на таких заболоченных участках, что наши кони пред­усмотрительно их обходили: болото, оно и в горах су­лит массу неприятностей. А вот до конского щавеля, горного лука, маральего и золотого корня далеко хо­дить не надо было, и первые три дня мы с удовольстви­ем пополняли ими свою «потребительскую корзину». Туда же отправлялся и хариус, отчаянно хватавший даже голые крючки наших примитивных удочек.

Днем на прогретых камнях резвились горностаи, гоняясь за жирными сусликами и распугивая суетли­вых каменок-плясуний. Стрекотала огромная черная саранча, напоминающая в полете боевые вертолеты из американских боевиков. Проносились тени бесчис­ленных ястребов-стервятников, неутомимо бороздя­щих высокое синее небо. Плотный сухой воздух хоть и иссушал ноздри, но был так напоен запахами высоко­горных лугов, что казался нам божественным некта­ром.

Алтай большой и разный. Кто-то загорает на Ниж­ней Катуни, а кто-то в это же время отмораживает но­ги на ледниках Белухи...

Плато Укок — одно из самых суровых мест Алтая. Даже в августе здесь часты морозные ночи. Снега в этих краях почти не бывает, и потому морозы с ветром лютуют крепко...

Тенты палаток покрывались инеем и замерзали на­столько, что нам с трудом удавалось расстегивать по утрам замки-молнии. Лишь конюхам было все нипо­чем: они спали на земле, подложив под головы седла и завернувшись в шубы. Эти алтайские тулупы обраба­тывают животной печенью, а затем промывают молоч­ной сывороткой. Они не только предохраняют от лю­бого мороза, но и не намокают под проливным до­ждем.

Тордоор не спал ни с нами в палатках, ни с конюха­ми под открытым небом. Каждый вечер он куда-то уходил из лагеря, возвращаясь лишь с рассветом. И во­обще, мы замечали его присутствие только тогда, ког­да он подавал голос. А зря он ничего не говорил, нена­вязчиво, но упорно уча нас бережному общению с природой.

Помню, когда наш приятель, с целью дезинфекции, сунул лезвие ножа в костер, он немедленно отодвинул его руку и сердито произнес:

— Твой поступок оскорбляет дух хозяина огня От- Эне и может вызвать его гнев...

По древним языческим поверьям, человеку нельзя никоим образом осквернять огонь: перешагивать че­рез него, наступать на угли и золу, лить в очаг воду и сжигать мусор. Даже дрова в костер нужно класть очень осторожно, чтобы не причинить боли От-Эне. Ведь человек, оскверняющий огонь, сам становится поганым.

Напротив, необходимо регулярно «угощать» огонь кусочками своей пищи и молиться, чтобы он не лишил нас своей заботы в этом суровом мире.

В другой раз Тордоор остановил одного из нас, кто собирался срубить молодое деревце для кострового кола, и пояснил, что деревья — это священные симво­лы связи земли и неба. Они все живые: могут дышать, разговаривать, мыслить, радоваться и плакать, пони­мать язык людей. В случае острой необходимости, ког­да человек вынужден загубить жизнь дерева, ему нуж­но обязательно испросить на то разрешения духа дерева, иначе он будет наказан по закону кармы. Даже траву нельзя вырывать с корнем, так как это волосы живой Земли и духи, ее хозяева, обязательно покарают обидчика.

Тут мне нужно пояснить, что не только шаманы, но и все коренные народы Алтая считают, что и у самой Земли, и у каждого объекта природы — горы, реки, камня, дерева, птицы, зверя и т. д., — а также у ее яв­лений — дождя, грома, ветра — есть свой дух-хозяин. Этот дух-двойник объекта или явления имеет удиви­тельное свойство материализовываться при желании в любой видимый человеком образ. Получается, что все существующее вокруг нас — это сплошные духи! Они могут быть добрыми по отношению к людям либо злы­ми. Все зависит от того, насколько человек почитает их и оберегает окружающую его природу. Это одна из самых притягательных сторон шаманизма.

Немудрено, что на каждом перевале Тордоор вы­кладывал из камней обоо.

Эти пирамидки олицетворяют Мировую гору — символ единения трех миров мироздания, — а также связи времени и пространства. Поэтому они обладают удивительной шаманской силой. Через обоо человек может обращаться к духам, поэтому в пирамидки ча­сто втыкают ветки, к которым привязывают пучки конских волос или лоскутки ткани с одежды, материа­лизуя, таким образом, те или иные свои желания. К обоо делаются подношения местным духам (кусоч­ками пищи и опрыскиванием камней чаем, молоком или водкой), чтобы оградить себя от невзгод и напа­стей в пути.

Наш Тордоор окуривал обоо из своей трубки-канза и оставлял подле них щепотки табака для духов — хо­зяев местных гор, рек, перевалов, озер и всех прочих объектов природы, называемых алтайцами ээзи.

Конечно, духи не могут отведать человеческой еды и питья, но зато могут насладится их видом. Они на­питают эти подношения духовной силой, которая пе­рейдет к тому, кто их затем отведает.

«Но не все же участники вашей экспедиции являлись язычниками по своим религиозным убеждениям. Как они воспринимали мировоззрение Тордоора и верили в его ми­стические возможности?»

Да, вы абсолютно правы. Не все в нашей экспеди­ции всерьез верили в силы Тордоора до тех пор, пока он не вынужден был кое-кого проучить.

Как-то двое дежурных, вместо того чтобы готовить ужин, ушли далеко из лагеря ловить хариуса. Стоял чудный тихий вечер, и ребята, по-видимому, забыли о своих обязанностях.

Мы насухо перекусили и прилегли у костра. Старик же вынул из котомки какой-то камень, намочил его в реке, сел лицом в ту сторону, куда ушли рыбаки, и стал что-то тихо бормотать камню, раскачиваясь взад- вперед. То, что затем произошло, иначе как чудом не назовешь. На наших глазах в той стороне неба быстро сгустилась туча, из которой хлынул такой ливень, что через полчаса наши насквозь промокшие дежурные, стуча зубами, прибежали в лагерь и быстро принялись кашеварить...

Позже старик показал мне этот «камень», называ­емый у шаманов дьяда-таш. Его находят во внутрен­ностях мертвых лошадей, и собственно камнем это округлое образование не является. В медицине это на­зывается «безоар», то есть тугой комок из проглочен­ных волос, неперевариваемой клетчатки и прочих, случайно проглоченных предметов, крепко сцементи­рованных между собой желудочной слизью.

Как это образование помогло Тордоору вызвать дождь — никто не смог даже и предположить. Но по­сле этого случая авторитет шамана настолько вырос, что все мы стали безусловно доверять любым его сло­вам, даже тем, которые казались уж совсем невероят­ными.

Так, на четвертый день мы подошли к стене- перевалу плато Укок и стали лагерем у крутых скал. Совсем рядом виднелась большая пещера, и мы реши­ли было ночевать в ней, не ставя палаток. Однако Тор- доор стал категорически возражать, говоря, что в пе­щере могут жить алмысы. И объяснил затем, что это оборотни с собачьими головами и хвостами, пожира­ющие мясо, в том числе своих же сородичей. Они мо­гут перевоплощаться в людей и различных животных, чтобы заманить к себе, а затем растерзать несчастного путника.

Не знаю, кто из нас в это поверил, но единодушно и без обсуждений все разбили свои палатки подальше от мрачной пещеры. А наши лошади вообще ушли на вы­пас за соседний хребет.

Наконец на пятый день наши усталые кони преодо­лели последний перевал, выбрались на плато Укок и тотчас встали как вкопанные. Я пока еще не был на Луне, но думаю, что первые впечатления от увиденно­го там и тут будут мало чем отличаться...

Безжизненная, мрачная, бескрайняя поверхность из темного щебня и песка унылыми волнистыми линия­ми тянется во все стороны горизонта. Колючий ветер, посвистывая, закручивает пыльные смерчи, непрерыв­но тянущиеся куда-то, один за другим, словно на ги­гантском конвейере. Солнце в зените, но ощущения как при его затмении: свет не отражается от предметов, да и теней также нет. Слух улавливает какие-то всхли­пы, стоны и вздохи, словно мечущиеся в окружающем пространстве. Так холодно, жутко и тоскливо, что не­вольно хочется повернуть назад. Это место наверняка создано не для людей, и нас тут явно не ждали...

— Конец обитаемого мира — так зовут у нас эти ме­ста, — произнес Тордоор. — В этих пространствах дей­ствуют совсем иные законы, и каждый из нас себе уже не принадлежит...

Стало совсем жутковато, но тут мой взор вдруг за­цепился за сверкающую белоснежную жемчужину, сияющую впереди, будто на самом краю этого огром­ного, дикого, черного поля. Кажется, что солнце все­ми своими лучами освещает лишь ее одну и она купа­ется в этом свете, отражая его обратно в небеса. Это и есть священное семигорье Табын-Богдо-Ола — завет­ная цель нашей экспедиции. Она словно маяк звала нас к себе, и на душе сразу стало легче и спокойней. Но до нее еще два дня нелегкого пути по мистическому, полному загадок плато. И главная из них — таинствен­ная усыпальница «принцессы Кадын»...

Некогда непрерывная линия государственной гра­ницы, проходящая здесь, теперь находится в плачев­ном состоянии: покосившиеся и заваленные столбы с остатками ржавой колючей проволоки уже явно нико­го не смогут удержать. Да здесь и нет никого, и быть не может. Времена шпионов с копытами на ботинках давно закончились, и ни одна из четырех стран, гра­ничащих между собой, застав тут не держит. Да и бо­ятся погранцы сюда ходить. Еще при СССР трижды посылались наряды, чтобы установить полосатый столб с гербом на центральной вершине Табын-Богдо- Ола. Ни один человек тогда не вернулся обратно. При­рода сама охраняет границы дозволенного людям...

Пересекаем линию границы и вступаем в «зону по­коя Укок». Так смежные государства назвали эти ме­ста, запретив тут любые перемещения людей. В пер- вую очередь это было сделано ради сохранности мно­гочисленных курганных захоронений, возраст которых достигает нескольких тысячелетий. Такого древней­шего сохранившегося некрополя нет больше нигде в мире. И никто пока даже не догадывается, чьи тела тут покоятся!

Первые захоронения на плато Укок явились нашему взору, когда до подножия непрестанно сияющего впе­реди священного семигорья оставалось не более двад­цати километров. Это были типичные тюркские воин­ские захоронения, со всеми своими, хорошо сохранив­шимися атрибутами.

«Но что это? Почему эти могильники располагают­ся таким необычным образом? Что это за построения выполнены из них?» — спрашивали мы друг друга.

Ряды этих захоронений тянулись несколькими «волнами» или огромными полукольцами, обращен­ными в сторону мистических вершин Табын-Богдо- Ола. Многие сотни овальных насыпей из камней, по­крытых пятнами красно-бурой ржавчины, невольно напоминали гигантские капли крови на аспидно- ссрой поверхности плато...

Судя по тому, что количество вертикальных балба- лов[3] за каждой из могил составляло по нескольку де­сятков, можно было считать, что здесь лежат самые великие и знатные тюркские воины.

Ветры, гуляющие над каменистым плато, веками сдували культурный слой. Могильные ямы наверняка долбились неглубоко, да и сами насыпи были невысо­кими. А потому невольно думалось, что рыжие пят­на — это проступившая через камни кровь самих по­гребенных...

Воздушное марево колебало очертания могильни­ков, будто шевеля их изнутри. Было жутко даже днем. Лошади тихо ржали и нервно дрожали крупами...

Под дикий свист колючего ветра, в полном молча­нии наша кавалькада напряженно пересекала все волны-линии построений мертвого войска.

Кто спит вечным сном под этими кровавыми кам­нями? Что заставило этих смелых и отважных воинов упокоиться в таких неуютных последних пристани­щах, вдали от поселений соплеменников? Почему и после смерти они словно выстроились своими моги­лами в развернутом боевом порядке, будто не сумев преодолеть какой-то невидимый заслон? Куда и зачем шли они и что их навсегда остановило?

Я думал над этими вопросами и не сразу заметил, что Тордоора волнует совсем другое. Он будто всма­тривался и вслушивался в пространство, лежащее впе­реди, за последней цепью тюркских могильников, ти­хо бормоча и раскачиваясь в седле. В отличие от нас, шаман явно видел в пустоте что-то такое, что его встревожило...

Как только последний всадник нашей кавалькады вышел из пояса захоронений, шаман спешился, сел на землю, разложил вокруг себя самые главные онгоны своих духов и стал проводить ритуальный обряд. Сна­чала он достал мешочек с солью и, высыпав ее в чашу- ночой, принялся что-то долго в нее наговаривать, по­мешивая соль длинным кристаллом кварцита. Затем, подойдя к ближайшей могиле, наковырял кристаллом немного грунта с нее и стал тщательно перемешивать его с солью. После этого, неожиданно для нас, стал быстро вертеться на месте. Он сделал три оборота по три раза и во время каждой паузы широко и резко раз­брасывал щепотки соли в сторону пути, по которому мы направлялись, будто отгоняя кого-то с дороги.

Затем он снова сел и скрипучим низким горловым каем затянул песнь-молитву...

Мы все завороженно смотрели на шаманский ри­туал Тордоора, догадываясь, что он связан не только с судьбой экспедиции, но и с самими нашими жиз­нями...

Я старался услышать его слова, но понял лишь, что он камлает Дъее-Хану — духу — покровителю дороги, живущему там, где небо упирается в землю и где стоит гора, вершина которой достигает дома Бая-Ульгеня. Гордоор просил Великого Духа, чтобы его бело- зол отисто-рыжий конь с луновидными рогами ПО­явился перед нами и провел за собой страждущих пут­ников через неприступную преграду духовного воин­ства...

Внезапно шаман вскочил на ноги, сел в седло и, не говоря ни слова, быстро двинулся вперед. Я хотел мах­нуть рукой приятелям, но команды не потребовалось: наши лошади тут же пошли сами, одна за другой, след в след.

Мы проехали не более пяти километров, как лошади снова заволновались, отказываясь повиноваться ко­манде «Чу» (вперед). Их напряжение нарастало, и Тордоор велел спешиться...

— Сейчас мы пойдем к курганам, священным не только для Алтая, но и для всех людей, — сказал он.

Среди них находится и тот, в котором спала «прин­цесса Кадын». В тех местах нельзя разговаривать, так как душп-сульдэ лежащих там избранных берегут по­кой своих тел, но мы сами опознаем курган принцессы по раскопу. Великая Сила охраняет теперь эти места, и Тордоор не уверен, что каждый из нас сможет пере­жить воздействие ее проверки. Кто сомневается в себе, должен остаться с лошадьми.

Кроме конюхов-казахов, вслед за стариком пошли все, понимая, что это лишь начало тех испытаний ду­ха, что ожидают нас в этих сакральных местах. Не знаю, отчего мне так трудно дышалось, пока мы шли вперед за шаманом: то ли волнение перехватывало горло, то ли что другое... Я напряженно всматривался вперед, надеясь увидеть высокие, как в Пазырыке, курганы, но видел лишь бескрайнее серое плато и сверкающие впереди вершины Табына...

Через час томительного пути мы вдруг увидели огромный участок понижения в поверхности плато. Он напоминал многокилометровую кальдеру древне­го вулкана или гигантскую плоскую воронку со сгла­женными временем краями. На дне ее тянулась це­почка из нескольких десятков невысоких, круглых каменистых курганов. Их линия имела строгое на­правление «север — юг» и, таким образом, словно стрелка компаса указывала на священные вершины семигорья.

Мы долго стояли на краю кальдеры, не в силах сде­лать шаг вниз. Нет, страха не было; просто в голове неотвязно стучала одна мысль: «Нельзя!»

Первым пошел Тордоор. Он был уже внизу, а нас всех еще что-то крепко держало на месте. И вдруг пе­редо мной будто зажегся зеленый сигнал светофора, будто распахнулся незримый турникет.

«Можно!» — вдруг понял я и шагнул вперед ватны­ми ногами, понимая, что только что прошел чью-то гаи нственную проверку.

Следом, один за другим, сошли вниз и другие участ- ники нашей экспедиции.

Шаман уже стоял у крайнего, южного кургана, ко­торый был раскопан.

Мы поняли, что это и есть усыпальница «принцес­сы Алтая». Фактически кургана не было. Была выдол­бленная в породе каменная яма диаметром до десяти метров. В ней проглядывали остатки бревенчатой по­гребальной камеры, куски льда, какая-то рухлядь. Почему-то стало стыдно...

Из статей археологов я знал, что пол саркофага был выстлан черным войлоком, покрытым странными письменами-аппликациями из золота. «Принцесса» лежала головой на подушке, на боку, в позе спящего человека, держа в руке ритуальное серебряное зерка­ло. Тело ее было укрыто меховым одеялом, расшитым золотыми нитями. Вокруг находилось множество культовых предметов: разнообразные деревянные и костяные идолы, резные фигурки зверей и птиц, сосу­ды с кореньями растений, жреческий скипетр и риту­альные ножи. Я уже писал и об уникальной татуиров­ке, покрывающей тело «принцессы», символы кото­рой до сих пор никем не разгаданы...

Невольно подумалось, что люди еще легко отдела­лись, растревожив священный курган. А ведь он са­мый крайний среди многих других.

— А кто лежит там, в следующих могильниках, бли­же и ближе к таинственному семигорью? — вдруг уга­дал мои мысли Паша. — И почему линия, выстроен­ная из десятков курганов, указывает концом на свя­щенное семигорье Табын-Богдо-Ола? Кто может объяснить?

Тордоор все молчит. На все наши вопросы и о захо­ронениях тюрков-кезеров, и о странностях «скиф­ских» курганов он так и не дает конкретных ответов, говоря, что все узнаем сами, когда придет время.

Ну что ж, завтра последний переход к главной цели. Возвращаемся к лошадям, обходим стороной кальдеру- некрополь и разбиваем лагерь.

Сон не идет в голову. Сидим у тлеющего аргала[4] и рассматриваем звездное небо. Тордоор рассказывает нам, что Млечный Путь (Кардын Дъолы) — это небес­ная дорога, по которой Бог ездит на своей колесни­це; Большая Медведица {Дъети-каан) — это семеро братьев охотников, наказанных за то, что хотели украсть дочь небесного царя; Полярная звезда (Ал­тын Казык) — это небесный кол, к которому бога­тырь Канджигей привязывает своего коня на вы- стойку.

Внезапно я заметил какие-то странные огоньки, блуждающие по плато.

Шаман насторожился, долго наблюдал за ними.

— Видимо, не только мы интересуемся сейчас прин­цессой Кадын, — тихо произнес он. — Эти огоньки — духовные двойники людей, которые отделились от тел во время сна и путешествуют самостоятельно в тех ме­стах, о которых часто думает их «хозяин». Это очень опасно для него. Ведь дух плато может поймать двой­ника и навсегда оставить у себя. Это приведет к тяже­лому заболеванию человека, и лишь опытный шаман способен вернуть двойника в тело... Кстати, — про­должал Тордоор — для выхода и входа двойник ис­пользует ноздри, поэтому если спящему человеку по­ложить уголек на кончик носа, то это напугает двой­ника и пока человек не проснется (а уголек не свалится) — душа не покинет тело...

Последние слова почти рассмешили меня: подума­лось о том, как же счастливы и беззаботны жители Ал­тая, если не просыпаются даже от головешки на носу. Эх, наша жизнь — фобия.

Кто-то из парней громко засмеялся, но Тордоор быстро одернул его:

— В священных местах нужно соблюдать особые правила: не смеяться и не шуметь, оставлять духам еду, брызгать аракой[5] и никогда не расслабляться.

Завтра, например, мы войдем в те места, где просто не может быть других людей. Поэтому не дай бог по­встречать человека, особенно красивую девушку. Это явно будет один из злых духов, решивших воспрепят­ствовать нам. Нужно будет попытаться всеми способа­ми прогнать его подальше...

Красивая девчонка после такого напряженного пути совсем бы не помешала нашей ночевке... — про­ворковал мне на ухо друг Паша, словно опять подслу­шав мои мысли.

Еще когда мы впервые увидели с перевала таинствен­ное семигорье, то долго рассматривали в бинокли его очертания. Ведь, кроме пары фотографий в Интерне­те, до сих пор не существует ни каких-либо достовер­ных топографических карт «нутра» этого горного узла, ни описаний возможного подъема на его вершины.

«Каким же маршрутом можно попытаться взойти на периметр горного кольца, чтобы затем выйти к подъему на центральную вершину?» — думали мы.

Осмотр со стороны настораживал тогда даже самых опытных альпинистов из нашей экспедиции. Наруж­ные склоны горного ожерелья сверкали сплошным панцирем вечных ледников. Корки снега, которая об­легчала бы преодоление трещин, не было совсем, и сплошные извилистые пасти последних угрожающе темнели во всех возможных направлениях подъема.

Мы были в растерянности, ведь ошибка в определе­нии маршрута восхождения сведет на нет все наши усилия. Тордоор безо всякого бинокля долго смотрел на сакральные горы, привычно бормоча что-то себе под нос, а затем сказал:

Это — Дом, а значит, войти в него можно только с юга.

После чего молча направил своего коня вниз с пе­ревала. Нам ничего другого не оставалось, как прекра­тить дискуссии и последовать за ним, хотя южная сто­рона семигорья ничем вроде бы и не отличалась от остальных.

Лишь теперь, когда на седьмой день пути мы при­близились к Табын-Богдо-Ола, когда из сверкающей точки он вырос перед нами огромным массивом не­приступных бело-голубых четырехтысячников, мне вспомнились те слова шамана. Лишь теперь стало вид­но, что с южной стороны массива, куда мы и направ­лялись, непреодолимое кольцо гор имеет небольшой разрыв.

Через него из сердца семигорья, со склонов его цен­тральной вершины, наружу выползает огромный, шершавый от трещин язык древнего ледника. Он рас­тянулся по черному массиву плато, теряя свое могучее тело сотнями быстрых ручьев и покрываясь бурой пы­лью, пока не превратился в морену из тысяч огромных камней, высящуюся почти отвесной стеной и испуска­ющую пронизывающий холод.

Но у нас нет выбора: лишь по этой морене, а затем и по леднику можно войти в горное кольцо Табына.

Мы стали разбивать лагерь у края морены и капи­тально утепляться.

У меня появилось тревожное ощущение того, что вокруг что-то происходит. Какой-то негромкий, но резкий и свистящий звук внезапно пронесся за моей спиной. Подумав, что это сокол-сапсан, которых тут летает немало, я не отреагировал. Однако спустя ко­роткое время такой же звук раздался у меня над голо­вой, за ним — еще один и еще... Солнце только что се­ло за горизонт, но холодный воздух делал сумерки аб­солютно прозрачными. Я оторвался от дел, поднял голову и увидел нечто, заставившее меня оцепенеть. Со всех направлений, по всем долинам плато, через распадки между скалами всех гор священного семигорья, снизу вверх быстро тянулись какие-то полосы очень плотного светлого тумана. Очень странного ту­мана. Он образовывался буквально из ничего перед самым массивом Табына и не спускался, как положе­но, в низины, а тянулся вверх до самого гребня горно­го кольца и, перевалив за его зубчатые края, исчезал внутри. Приглядевшись внимательней, я понял, что эти полосы имеют странный для тумана вид. Они не сплошные, а состоят из отдельных, хотя и нечетких белесых образований с колеблющимися контурами. И еще казалось, что они сами источают какой-то блед­ный свет...

— Они собираются на свое камлание, — вздрогнул и от голоса Тодоора. — И нашу судьбу тоже сегодня решат.

Впервые за поход всем стало страшно. Страшно не чи собственную жизнь. Страшно от осознания того, насколько человеческое тело ничтожно и беспомощно перед могущественным и неизвестным нам Миром ду­ховных стихий.

Как можно было нам обратиться сейчас к этим си­лам? Только молитвенной просьбой о дозволении прикоснуться, просьбой о помощи и содействии.

И все мы молились... Молились до тех пор, пока по­следние клочья «тумана» не исчезли в кратере семиго­рья. Темнота сгустившейся ночи скоро окутала все во­круг, но прекрасный и загадочный Табын продолжал сверкать мистическим голубоватым огнем, заворажи­вающим взгляд и восхищающим душу. И тогда Тордо­ор снова приступил к какому-то обряду, гадая на буси­нах своих четок, называемых алтайцами эрих. Закрыв глаза, он долго перебирал бусины, а затем резко, слов­но по чьей-то указке останавливался, зажав одну из бусин пальцами. Подсчитав количество бусин от нее до кисточки четок, он недовольно крутил головой и начинал все сначала. Многократно повторив данный ритуал, он огорченно сказал, что местные духи не бла­говолят задуманному нами. Чуть поразмыслив, он по­дошел к арчмаку[6] с провизией, вынул одну из двух оставшихся у нас бутылок водки и откупорил ее. Наши парни недоуменно уставились на старика, еще не до­гадываясь, какая потеря их сейчас ожидает. Но я дога­дался, что шаман, видимо, решил провести обряд сэр- жим, чтобы попытаться задобрить духов. Налив не­много водки в ритуальную чашу, он осторожно поджег ее и, раскачиваясь над бегающими всполохами сине­ватого пламени, начал бормотать молитвы, призывая на помощь своих духов-помощников. Водка поти­хоньку прогорала, но старик снова и снова подливал ее в чашку.

Побросав свои дела, наши парни столпились вокруг шамана, не отрывая глаз от уменьшающегося уровня в бутылке, но все же опасаясь подать хоть один возглас возмущения. А я понял: лучшего доказательства не­пререкаемости авторитета Тордоора в их глазах уже не требуется.

— Тоорэг\ — громко выкрикнул шаман, закончив обряд.

Затем он выплеснул остатки водки из бутылки в сторону морены, под тихий стон участников экспеди­ции, и начал повторное гадание. Теперь он использо­вал небольшие камешки обычной речной гальки, при­несенные из родных мест. То растаскивая их в сторо­ны, то сдвигая в кучки, он многократно пытался «прочесть» в образовывающихся фигурах наши шансы на удачное восхождение, но, увы, ответ, судя по его реакции, все время выпадал отрицательный.

Взяв в руки бубен и ритуальный посох, он молча ушел во мглу высокогорной ночи, явно направляясь к скрипящему телу ледника.

Нет ни водки, ни шамана, загадочная чужая жизнь рядом плюс жуткий холод — настроение у всех сразу упало. «Что ждет нас в этих мистических горах? Допу­стят ли духи к алтайским тайнам? Все ли вернемся до­мой?» — мысленно спрашивали мы себя, лежа в палат­ках.

Проснулись рано и стали подгонять снаряжение. Хотя до рассвета было еще далеко, но это было при­вычным временем для восхождений. Пришел и Тор­доор, молчаливый и донельзя усталый после ночного камлания. Глядя на наши сборы, сухо сказал:

— Идите... Никто не погибнет сегодня, но удача ждет лишь тех из вас, кто общался ранее с горными ду­хами священного Кайласа...

Я вздрогнул: лишь двое из нас бывали на священ­ной горе Тибета и их имена знали все. Однако никто не проронил ни слова, и в шесть часов утра к таин­ственному Табыну вышли все семеро участников экс­педиции.

Преодоление огромных валунов морены отобрало у нас полтора часа, и, когда мы вступили на язык ледни­ка, солнце уже во всю силу освещало его предатель­ские трещины. Мы стали в три связки, причем я и Па­ша, с которым мы когда-то совершали кору[7] вокруг священного Кайласа, не сговариваясь, связались вдво­ем и пошли первыми. Трещины были жуткие, но дело привычное, погода безветренная, ясная и довольно те­плая, поэтому мы хоть и медленно, но продвигались вверх...

Однако когда вошли в своеобразную «дверь», то есть в ущелье, рассекающее горное кольцо, то внезап­но очутились в сплошной пелене плотного тумана, на­глухо запирающей его. Ноль видимости впереди, ноль видимости под ногами. Ни один нормальный альпи­нист не пойдет по леднику в таких условиях. Огляну­лись назад, но и там не видно ничего, даже идущих следом связок приятелей. Проверили приборы — не работают ни рация, ни спутниковый навигатор.

Успокоились насколько можно и, ощупывая лед­ник шестами, осторожно двинулись вперед, надеясь, что выше тумана не будет. Через десяток минут едва не улетели в трещину и окончательно остановились, чув­ствуя полную беспомощность и безысходность. Это была явная ловушка природы, и она сработала, сведя все наши шансы к нулю.

Какой-то ступор овладел рассудком, и мы молча сидели, спина к спине, чувствуя, как сырой холод по­тихоньку становится хозяином наших тел, и ждали, сами не зная чего. Дремота тянула вниз веки и убаю­кивала разум, отчего на душе постепенно становилось все спокойнее и безразличнее...

Внезапно что-то толкнулось в мое сознание. Я с трудом приоткрыл глаза и вдруг различил в тумане, неподалеку от себя, неясную фигуру какого-то стари­ка в длинной белой шубе, с белой же бородой и посо­хом в руках. Он приветливо улыбался и манил меня за собой. С трудом поднявшись, я растолкал полусонно­го, ничего не понимающего напарника, и мы пошли дальше вверх, следом за стариком, даже не глядя под ноги.

Через короткое время зона тумана закончилась так же внезапно, как и появилась. Мы стояли в лучах яр­кого солнца, на огромном леднике, лежащем в середи­не горного кольца Табын-Богдо-Ола, а в километре перед нами высилась сверкающая шапка его централь­ной вершины. Пятерых наших товарищей нигде видно не было, молчали и их рации...

Подробности подъема на главную вершину могут заинтересовать лишь альпинистов, поэтому я не буду о них рассказывать. Вершина эта, высотой 4104 м, пред­ставляет собой большой купол, покрытый сплошной, толстой и полупрозрачной шапкой звенящего «буты­лочного» льда.

Она расположена практически в самом центре гор­ного кольца-узла, состоящего еще из шести вершин от 3500 до 3800 м. От наружных стен горного ожерелья в разные стороны отходят мощные гряды трех скали­стых хребтов. Они-то и являются как географически­ми, так и государственными границами сопредельных стран.

Мы с Пашей почти одновременно поняли, что ве­личественная картина строения горного узла Табын- Богдо-Ола почти в точности напоминает нам другой горный узел планеты — священный Кайлас в окруже­нии своих скал-лепестков. Да и само плато Укок не раз уже навевало нам воспоминания о Тибете. Те же высо­когорные и угрюмые мрачные просторы, те же могиль­ники и чортены. Та же историческая судьба. Та же ми­стика вокруг.

Что это? Еще одно «чрево» нашей живой планеты? Опять загадка...

Вроде бы цель достигнута: стоим на вершине свя­щенного Табына.

Но где же ответы на все наши вопросы? Где отгадки алтайских тайн? Желанный «ключ» под ногами, но где дверь, за которой хранится истина?

Кое-что стало проясняться. Стоя на вершине, я по­нял, почему тогда, на перевале, Тордоор назвал свя­щенное семигорье словом Дом.

Ну конечно же! Ведь передо мной гигантское при­родное обрядовое пространство! Горное ожерелье — это священное-кольцо, или Круг Силы на юге его, как положено, располагается «Дверь»; шесть вершин — это толгожины (стражники-онгоны).

Да! Здесь все как принято у шаманов.

Так вот, оказывается, откуда они переняли законы построения обрядового пространства, позволяющего

проникать в иные миры! Сама матушка-Земля научи­ла их!

Но ведь самым священным местом Круга Силы яв­ляется его центр, олицетворяющий Гол. Значит, мы с Пашей сейчас, в своей физической реальности, стоим на том месте, где в реальности духовной растет Тургэ — символическое Мировое древо, соединяющее своими корнями, стволом и ветками Нижний, Средний и Верхний духовные миры!

Но как проникнуть в иную реальность? Как вос­пользоваться мистическим Древом, чтобы путеше­ствовать среди загадочных миров в поисках тайны «принцессы Кадын»? Кто здесь хозяин? Какие силы камлают в обрядовом пространстве, созданном самой планетой?

Все наши надежды теперь связывались только с мо­гуществом Тордоора, и мы поспешили в лагерь.

К закату мы успели спуститься вниз. К счастью, все участники экспедиции были живы. Их связки двигались в тумане по леднику пять часов и вдруг снова вышли за пределы горного кольца. Гора выгнала их из своего чрева. «Дойдет лишь тот, кто позван», — вспом­нились мне слова Николая Рериха.

Выслушав рассказ о белом старике, спасшем меня и Пашу, Тордоор сказал:

— Вам помог Алтай-ээзи. Это дух — хозяин Алтая, глава над всеми его духами. Он всегда благосклонен к

людям, если те живут по законам природы. И только его покровительство спасло вас от западни охранни- ков-толгожинов.

Пятеро неудачников долго уговаривали шамана провести более мощный обряд и испросить-таки для них доступ на вершину Табына. За плечами у них был опыт восхождений на многие семитысячники плане­ты, и провал на нынешней «вершинке» их всерьез обо­злил.

Тордоор проснулся, молча постоял рядом с нами и стал выкладывать дрова для костра. Никогда не поль­зуясь спичками, он достал кресало, кремень и стал вы­секать искры на мягкий трут из пушистой травки. Трут занялся, и старик стал размахивать им, призывая жи­вой огонь в гости к усталым путникам.

Костер радостно затрещал, словно радуясь привоз­ным дровам. Он щедро обдавал нас волнами приятно­го тепла, снимая тяжесть с тела и груз с души.

Эхма, была бы жизней тьма! — воскликнул кто-то.

Будет. Но и в этой еще не все потеряно, — про­бурчал Тордоор.

Мы насторожились: что он имеет в виду? Присни­лось ему что-то?

Надо всем вам принять участие в обряде камла- н и я вместе со мной. Может быть, тогда и получите, допуск к горе и ее тайной жизни. Я не знаю, чем все

это может закончиться, но это ваш единственный шанс...

Никто не возразил ни слова, и шаман стал готовить­ся к обряду. Он надел свой костюм-упсиэ и притушил костер. Разместив нас вокруг тлеющих углей, он бро­сил на них несколько веток припасенного можжевель­ника, устроив дымокур. По примеру шамана мы гнали священный дым ладонями к своему лицу, макушке, груди, словно купаясь в нем. Окуривая тело, каждый трижды повернулся вокруг себя, глубоко вдыхая горь­коватый запах. Слегка закружилась голова, мы стояли, будто покачиваясь в волнах приятного дурмана...

Велев всем сесть, Тордоор достал свою трубку и на­бил ее какой-то травой из кисета черной овчины. Он раскурил трубку и пустил ее по кругу, сказав, чтобы каждый из нас сделал из нее по нескольку затяжек. Дым был сладковатым и хорошо мне знакомым. Cannabis sativa (коноплю) издревле используют шама­ны в разных частях света.

Все видимое вокруг словно поплыло перед глазами под легкий звон невидимых колокольчиков. Хотелось встать и выйти из своего, мешающего двигаться тела. На счастливых лицах товарищей я читал радостное возбуждение и готовность к действию. Мы встали и, взяв друг друга за руки, повели круговой танец-хоровод вокруг костра...

А шаман уже плясал на его мерцающих в ночи углях, наращивая темп ударов по бубну и птичьим клекотом выбрасывая из горла какие-то странные призывные слова-звуки:

Э-o...o...o... Ху-лы...ы...ы... За-а...а...а...

То хрипом, то шепотом, то утробным кряхтением, то звенящим криком он будто пел кому-то свою пес­ню, на только ему одному понятном языке. Подняв бубен над головой, шаман все быстрее орудовал коло­тушкой, а потом завертелся в полном неистовстве. Шнурки и веревочки на его одеянии, разлетевшись в стороны, превратили фигуру в фантастический, полу­прозрачный темный волчок, грохочущий и вопящий в дыму костра, разбрасывающий огненные искры углей под наши ноги.

Все быстрее мчались и мы вокруг него, уже не чув­ствуя под собой твердой опоры и не ощущая уже ниче­го: ни времени, ни пространства, ни самой жизни те­ла. Исчезло все, кроме вечного движения...

Сейчас! Сейчас мы раскрутим внутреннюю энер­гию священного круга, и она вольется в гол шамана! Сейчас его конь-ветер понесет исступленного седока в путешествие по невидимым мирам!

Сейчас!.. Сейчас!.. Сейчас!..

Хурай!.. Хурай!.. Хурай!..

Волчок тела шамана вдруг засветился мерцающим голубоватым светом, превращаясь в какое-то верете­нообразное облако. Вверх и вниз от него тянулась свер­кающая ось. По ней от отца-Неба и от матушки-Земли к сердцу кама* полились потоки таинственной боже­ственной силы. И там, где они встретились, вдруг вспыхнул красный огонек. Он разгорался все ярче и ярче, вырастая в размерах, и наконец вспыхнул ярким неземным пламенем, обдавшим светом и наш хоровод.

Внезапно из этого таинственного огня вдруг воз­никло огромное и величественное дерево. Его девять могучих ветвей простирались в невидимую бесконеч­ность, а вершина терялась в поднебесье.

Оглушительный грохот бубна прервался на самом звенящем крике шамана, и все мы рухнули наземь в полнейшем изнеможении...

Падая в туманное забытье, я еще видел, как двой­ник шамана все выше и выше взбирается по веткам вселенского Древа, исчезая в пространстве миров и моем сознании...

— Вставай! Нам пора идти! — тряс меня за плечо Тор­доор.

Я с трудом осознавал действительность, слыша, как от теребит и других членов экспедиции. Непонятно, как долго длилось камлание, но сейчас была глубокая ночь, а шаман поднял всех и велел собираться.

— Я вернулся за вами. Точнее, мы все вместе бу­дем там следующей ночью, а потому нужно успеть засветло подняться на вершины Табына. Вам, — ска­зал он ребятам, — разрешили подняться только на вершины священного кольца. Мы же с ним, — и он указал на меня, — проведем шаманское путешествие в поисках души той, кого называют принцессой Ка­дын, с центральной горы... Но вы все будете участво­вать и в этом камлании. И каждый увидит и почув­ствует то, к чему открыта его душа. Не бойтесь за­мерзнуть в ночных горах. Опасайтесь быть там слепыми и глухими, ибо эта ночь будет пиком вашей жизни... И ради нее каждый из вас должен будет со­вершить невозможное. Опасность чрезвычайная, но не думайте о смерти. В жизни человека бывают ми­нуты, которые стоят всего остального его пути. Эти минуты ждут вас!

То, что мы должны были сделать, выходило за гра­ни разумного. Нужно было снова по морене и леднику войти в горное кольцо, а затем разделиться. Мы с Тордоором поднимемся на Табын, а шестеро моих това­рищей должны в одиночку засветло подняться на каж­дую из остальных вершин семигорья.

И как только скроется солнце, мы начнем священ­ный обряд допуска. Каждый, находясь на своей вер­шине, должен будет медитировать, играя на варгане. Все остальное произойдет так, как должно произойти. Тордоор подарил нехитрый инструмент каждому из нас, и мы пошли...

Я не чувствовал ни трудностей подъема, ни холода. Озноб возбуждения непрестанно бил тело до самой вершины, напрочь отметая все чувства. К закату мы были на месте и стали готовиться к обряду. Тордоор разложил жертвенные подношения из еды и напитков, разжег под камнями курильницы. Последние лучи солнца уходили, забирая с собой остатки тепла, и я с трудом представлял себе наши шансы выжить в усло­виях ледяного мрака высокогорной ночи, хотя пока и было до странности безветренно.

«Успели ли товарищи подняться на свои вершины? Каково им там, в одиночку-то?» — думалось мне.

И вдруг, словно отвечая на мои мысли, с одной из вершин запел варган.

И тут же за ним — второй, третий, четвертый... Ми­нута, и уже со всех шести вершин зазвучали призыв­ные звуки волшебных инструментов! Это было каким-то чудом! Ведь каждого исполнителя отделяло от нас расстояние от одного до трех километров, а голоса ти­хих варганов звучали так ясно, что можно было выде­лить из фантастического оркестра каждый из них! Да и какие это были звуки! Никогда в своей жизни я не слышал ничего подобного!

Но кто и когда научил ребят такому мастерству? Ведь они прежде и в руках не держали шаманского ин­струмента?

Это кай-ээзи пришли к ним на помощь, — сказал Тордоор. — Хороший знак для всех нас. Мы допущены и приняты под защиту. Пора начинать обряд.

Голоса наших с ним варганов вплелись в тягучую сеть мелодии, раскинувшуюся над священным семигорьем. Она словно тянулась от его кольца к центру магического пространства, откуда уходила в беспре­дельную высь...

Я уже видел этот мерцающий поток призывных ви­браций и не сводил с него зачарованных глаз. Скоро он стал переливаться искрящимся золотым сиянием, превращаясь в огромный полупрозрачный столб не­земного света. Поток этот шел уже сверху вниз по на­шей музыкальной канве, словно вселенский отклик нашему зову.

Небесный сияющий столб вдруг стремительно за­кружился и стал разворачиваться в огромную воронку, почти касающуюся своей золоченой вершиной ледя­ной шапки Табына. Скоро вращение замедлилось, и перед моим изумленным взором предстала невообра­зимая золотая гора. Ее бескрайнее основание терялось и безбрежных просторах небесного свода, а вершина была совсем близко от нас. Более того, она медленно опускалась вниз, навстречу вершине Табына, и совсем скоро они соединились...

Огненная вспышка озарила все вокруг, заставив ме­ня закрыть глаза. А когда они открылись, я не узнал ничего, что было прежде вокруг. Это был совсем иной, поразительно невероятный мир. Сияющий неземной с нет вдруг превратил ночь в ослепительный день. В его лучах блистали ледяные шапки всех шести вершин священного горного ожерелья. А на каждой из них ве­личественно восседали огромные, полупрозрачные фигуры богов Верхнего мира. Я поочередно узнавал в них сыновей великого Ульгеня.

Вот сидит могучий Каршит, умеющий творить лю­дей и скот, двигать солнце и луну, дробить на куски крепчайшие скалы. На соседней вершине высится фи­гура главного управителя людских судеб, отважного богатыря Майдере. Это он сотворил из камыша и гли­ны первую женщину на земле.