Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Соборование
На Покров рубили капусту. Привезли, как всегда, от огородникаПал-Ермолаича много крепкой, крупной капусты, горой свалили у погребов.Привезли огромное " корыто" - долгий ящик, сбитый из толстых досок, - кочнейпо сотне рубит, сечек в двадцать. Запахло крепким капустным духом. Пришлибанщицы и молодцы из бань, нарядные все, как в праздник. Веселая работа. Но в эту осень не было веселья: очень уж плох хозяин. Говорит чутьслышно и нетвердо, и уже не различает солнышка. Анна Ивановна раздвигалазанавески, впускала солнышко, а он и к окнам не поглядел. Горкин мне пошептал: - Уж и духовную подписал папашенька, ручкой его водили. Все знают, что нет никакой надежды: отходит. У нас и слез не осталось, выплакались. Все без дела бродим, жмемся по углам. А к ночи всем делаетсястрашно: тут она где-то, близко. Последние дни спим вместе, на полу, вгостиной, чтобы быть ближе к отцу при последнем его дыхании. И вот, как рубили капусту, он очнулся от дремоты и позвалколокольчиком. Подошла Анна Ивановна. - Это что, стучат... дом рубят? Она сказала: - Капусту готовят-рубят, веселую капустку. Бывало, и вы, голубчик, снами брались, сечкой поиграть... кочерыжками швырялись. Он, словно, удивился: - Уж и лето прошло... и не видал. - А потом, погодя, сказал: - И жизньпрошла... не видал. И задремал. А потом, опять слышит Анна Ивановна колокольчик. - Поглядеть, Аннушка... кочерыжечки... Анна Ивановна прибежала к корыту: - Сергей Иваныч... кочерыжечки хочет, скорей давайте!. Выбрали парочку сахарных, к сердечку. Понесла на золотенькой тарелкеПоля: не сама вызвалась, а ей закричали: - Тебе, Полюшка, нести!.. все тебя отличал Сергей Иваныч! Заробела Поля, а потом покрестилась и понесла за Анной Ивановной. Когдавернулась, сказала горестно: - Сменился с лица-то как Сергей Иваныч... се-день-кий стал. По голосуменя признал... нащупал кочерыжечку, понюхал, а сил-то и нет, хрупнуть. Она надвинула на глаза платок, золотенький, как желтяк, и стала рубитькапусту. Антон Кудрявый под руку ее толконул. - Крепше-солоней будет!.. - и засмеялся. Никто словечка не проронил, только Полугариха сказала: - Шути, дурак... нашел время!.. Уж после Анна Ивановна сказывала: Поля заплакала в капустку, пожалела.Она была молоденькая вдова-солдатка, мужа на воине убили. И вот, плакала онав капустку... - А кому он не ндравился, папашенька-то! дурным только... ан-гелчистый. На другой день Покрова отца соборовали. Горкин говорил, какое великоедело - особороваться, омыться " банею водною-воглагольною", святым елеем. - Устрашаются эти, потому - чистая душенька... покаялась-приобщилась иособоровалвсь. Седьмь раз Апостола вычитывают, и седьмь Евангелие, и седьмьраз помазуют болящего. А помазки из хлопчатки чистой и накручены на стручцы.Господне творение, стручец-то. А соборовать надо, покуда болящий в себе еще.Уж не видит папашенька, а позвать - отзывается. Вот и особоруется в чассветлый. Приехали родные, - полна и зала, и гостиная. Понабралось разногонароду, из всех дверей смотрят головы, никому до них дела нет. Какой-то вкабинет забрался, за стол уселся. Застала его Маша, а он пальцами вертиттолько, - глухонемой, лавошников племянник, дурашливый. И пропал у нас лисийсалоп двоюродной тетки, так она ахала. Горкин велел Гришке ворота припереть, незнаемых не пускать. Мне суют яблочки, пряники, орешки, чтобы я не плакал. Да я и не плачу, уж не моту. Ничего мне не хочется, и есть не хочется. Никто у нас необедает, не ужинает, а так, всухомятку, да вот чайку. Анна Ивановна отведетменя в детскую, очистит печеное яичко, даст молочка... И все жалеет: " болезные-вы-болезные..." Стали приходить батюшки: о. Виктор, еще от Иван-Воина, старичок, отПетра и Павла, с Якиманки, от Троицы-Шаболовки, Успения в Казачьей... ещеоткуда-то, меленький, в синих очках. И псаломщики с облачениями. Сели взале, дожидают о. благочинного, от Спаса в Наливках. О. Виктор Горкинадопросил: - Ну, всевед, все присноровил? а седьмь помазков не забыл из лучинкивыстрогать?.. Ничего не забыл Панкратыч; и свечи, и пшеничку, и красного вина взапивалочке, и росного ладану достал, и хлопковой ватки на помазки; и впомазки не лучинки, а по древлему благочестию: седьмь стручецбобовых-сухоньких, из чистого платочка вынул, береженых от той поры, какпрабабушку Устинью соборовали. Прибыл о. благочинный Николай Копьев, важный, строгий. Батюшки егобоятся, все подымаются навстречу. Он оглядывает все строго. - Протодьякона опять нет? Намылю ему голову. - И глядит на о. Виктора.- Осведомили - с благочинным будет? - Предуведомлял, о. Николай, да его загодя в город на венчаниепригласили, на Апостола... на рысаке обещали срочно сюда доставить. Говорят от окна: - Как раз и подкатил, рысак весь в мыле! Все смотрят, и о. благочинный. Огромный вороной мотает головой, летятво все стороны клочья пены, а протодьякон стоит на мостовой и любуется.Благочинный стукнул кулаком в раму, стекла задребезжали. Протодьякон увидалблагочинного и побежал во двор, но ему ничего не было. Благочинный махнулрукой и сказал: - Что с тебя, баловника, взять. На " Баловнике" домчали? - На " Баловнике", о. Николай. Летел на молнии, в пять минут через всюМоскву! Горкин после сказал, что благочинный сам любит рысаков, и " Баловника" знает, - вся Москва его знает за призы. - Папашеньку тоже вся Москва знает. Узнали купцы, что протодьякон насоборование спешит, вот и домчали на призовом. Гости повеселели, и батюшки. И я тоже чуть повеселел, страшного будтонет, выздоровеет папашеиька с соборования. Благочинный погладил меня поголове и погрозился протодьякону: - Голосок-то посдержи, баловник. Бабушка у Паленовых с твоего рыку душуБогу отдала за елеосвящением... и Апостола не довозгласил, а из нее и духвон! И опять все повеселели, будто приехали на именины в гости. И стол сзакусками в зале, и чайный стол с печеньем и вареньем, - батюшкамподкрепиться, служение-то будет долгое. Горкин велел мне упомнить: будетпротодьякон возглашать - " и воздвигнет его Господь! ". Может, выздоровеетпапашенька, воздвигнет его Господь!... Батюшки облачились в ризы и пошли в спальню. Родным говорят - душно вспальне, отворят двери в гостиную, - " в дверях помолитесь". Тетя Люба ведетнас в спальню и усаживает на матушкину постель. Занавески раздвинуты, видно, как запотели окна. Ширмы отставлены. Отец лежит в высоких подушках, глазаего закрыты, лицо желтое, как лимон. Перед правым кивотом, на середине спальни, поставлен стол, накрытыйпарадной скатертью. На столе - фаянсовая миска с пшеницей, а кругом воткнутыв пшеницу седьмь стручец бобовых, обернутых хлопковой ваткой. Этимипомазками будут помазывать святым елеем. На пшенице стоит чашечка с елеем изапивалочка с кагорчиком. Горкин, в великопраздничном казакинчике, кладет настол стопу восковых свечей. Перед столом становится благочинный, а кругом остальные батюшки.Благочинный возжигает свечи от лампадки и раздает батюшкам; потом влагает вруку отцу и велит Анне Ивановне следить. Горкин раздает свечки нам и всем. Вдверях гостиной движутся огоньки. Начинается освящение елея. Служат неторопливо, благолепно. Отец очень слаб, трудно даже сидеть вподушках. Все время поправляют подушки и придерживают в руке свечку то АннаИвановна, то матушка. Протодьякон возглашает: " о еже, благословитися, елеусему... Господу по-ма-а-лимся!.." Благочинный говорит ему тихо, но всеслышно: " потише, потише". Дрожит дребезжаньем в стеклах. Кашин в дверяхчего-то подмигивает дяде Егору и показывает глазом на протодьякона. А тотвозглашает еще громчей. Благочинный оглядывается на него и говорит ужегромко, строго: " потише, говорю... не в соборе". Протодьякон все возглашает, закатывая глаза: "...по-ма-а-лимся!.." Благочинный начинает читать молитву, держа над елеем книжку, батюшки повторяют за ним негромко. Отец дремлет, закрыв глаза. Протодьякон берет толстую книгу и начинает читать, все громче, громче. И я узнаю " самое важное", что говорил мне Горкин: - "...и воздви-гнет его... Го-спо-о-дь!.." В спальне жарко, трудно дышать от ладана: в комнате синий дым. По окнамтекут струйки, - на дворе, говорят, морозит. Мне видно, как блестит у отцана лбу от пота. Анна Ивановна отирает ему платочком, едва касаясь. Такое уней лицо, будто вот-вот заплачет. Я чувствую, что и у меня такое жескосившееся лицо. Отцу трудно дышать, по сорочке видно: она шевелится, открывается полоска тела и знакомый золотой крестик, в голубой эмали.Великим Постом мы были в бане, и отец сказал, видя, что я рассматриваю егокрестик: " нравится тебе? ну, я тебе его откажу". Я уже понимал, что этозначит, но мне не было страшно, будто никогда этого не будет. Благочинный начинает читать Евангелие. Я это учил недавно: омилосердном Самарянине. И думал тогда: вот так бы сделал папашенька иГоркин, если пойдем к Троице и встретим на дороге избитого разбойниками.Слушаю благочинного и опять думаю про то же. Открываю глаза... Начинается самое важное. Протодьякон громко возглашает. Благочинный берет из миски стручец, обмакивает в святой елей и подходит к отцу. Анна Ивановна взбивает забольным подушки. Благочинный помазует лоб, ноздри, щеки, уста... раскрываетсорочку, помазует грудь, потом ладони... И когда делает стручцем крестики, молится... - да исцелит Господь болящего Сергия и да простит ему всепрегрешения его. Протодьякон опять читает Апостола. А после Апостола старенький батюшкачитает Евангелие и помазует вторым стручцем. Потом протодьякон стал опятьвозглашать Апостола... Потом о. Виктор читает из Евангелия, как Исус Христосдал ученикам Своим власть изгонять бесов и исцелять немощных... Труднодышать от духоты. Анна Ивановна отирает лицо отцу одеколоном, слышен запах" лесной воды". Матушку уводят, тетя Люба держит руку отца со свечкой. Абатюшки все читают... Мне душно, кружится голова... роняю свечку, онакатится по коврику под кровать... кидаются за ней... а я гляжу на свечку вруке отца... с нее капает на сорочку. Кашин глядит на свою свечку и колупает оплыв. Он у нас не бывал с тогодня, как обидел папашеньку, но дядя Егор каждый день заходит. Горкин поведалмне, как папашенька слезно просил его обещать перед образом Спасителя, чтоне обидит сирот. И он перекрестился, что обижать не будет. У него" вексельки" за кирпич: отец строил бани в долг, задолжал и ему, и Кашину, иони про-цент большой дерут, могут разорить нас. Узнал и еще: совсем мынебогаты, трудами папашеньки только и живем, а папашенька - дядя Егор надворе кричал, - " не деляга, народишко балует". А Горкин говорит - " совесть упапашеньки, сам не допьет - не доест, а рабочего человека не обидит, чужаякопеечка ему руки жгет". Трудами-заботами дедушкины дела поправил, -" разорили дедушку на подряде чиновники, взятку не дал он им! " - новые банивыстроил на кредит, и теперь, если не разорят нас " ироды", бани и будутвывозить. Протодьякон в седьмой раз возглашает Апостола. Батюшка в синих очкахпрочитывает седьмое Евангелие и в последний раз помазует св. елеем. Всестручцы вынуты из пшеницы... - конец сейчас?.. Благочинный спрашивает у матушки: " может ли болящий подняться - принятьвозложение Руки Христовой? " Тетя Люба в ужасе поднимает руки: - Что вы, батюшка!.. он и в подушках едва сидит!.. Тогда все батюшки обступают болящего. Благочинный берет св.Евангелие... И я подумал - " когда же перестанут?..". После сказал я Горкину.Он побранил меня: - Стра-мник!.. про священное так!.. а?.. - " пере-ста-нут"!.. а?! просвятое Евангелие!.. Нет, благочинный больше не читал. Он раскрыл св. Евангелие, перевернулего и возложил святыми словами на голову болящему. Другие батюшки, все, помогали ему держать. Благочинный возглашал " великую молитву". Горкин сказал мне после: - Великая то молитва, и сколь же, косатик, ласкова!.. В этой молитве читается: " Не грешную руку мою полагаю на главу болящего, но Твою Руку, котораяво Святом Евангелии... и прошу молитвенно: " Сам кающегося раба Твоего приимичеловеколюбием... и прости прегрешения его и исцели болезнь..." Отец приложился ко св. Евангелию и слабым шепотком повторил, чтоговорил ему благочинный: " Простите... меня... грешного..." Соборование окончилось. После соборования приехал Клин и дал сонного. Спальню проветрили. Вней, от духоты, лампадочки потухли. В зале тетя Люба потчует батюшек. Остались только близкие родные.Матушку увели. Мы сидим в уголку. К нам подходит Кашин, гладит меня поголове, не велит плакать и дает гривенничек. Я зажимаю гривенничек и ещебольше плачу. Он говорит - " ничего, крестничек... проживем". Я хватаю егобольшую руку в жилах и не могу ничего сказать. Батюшки утешают нас.Благочинный говорит: - На сирот каждое сердце умягчается. Кашин берет меня за руку, манит сестриц и Колю и ведет к закусочномустолу. - Не ели, чай, ничего, галчата... ешьте. Вот, икорки возьми, колбаски... Ничего, как-нибудь проживем. Бог даст. Мы не хотим есть. Но батюшки велят, а протодьякон накладывает нам натарелочки всего. Хрипит: " ешьте, мальцы, без никаких! " - и от этоголаскового хрипа мы больше плачем. Он запускает руку в глубокий карман, шариттам и подает мне... большую, всю в кружевцах, - я знаю! - " свадебную" конфетину! Потом опять запускает - и дает всем по такой же наряднойконфетине, - со свадьбы?.. Все начинают закусывать вместе с нами. Дядя Егор распоряжается " захозяина". Наливает мадерцы-икемчику. Протодьякон сам наливает себе " большуюпротодьяконову". Пьют за здоровье папашеньки. Мы жуем, падают слезы назакуску. Все на нас смотрят и жалеют. Говорят - воздыхают: - Вот она, жизнь-то человеческая!.. " яко трава..." Благочинный говорит протодьякону: - На свадьбу пировать?.. - Настаивали, о. благочинный, слово взяли. Не отмахнешься, - " трынка спротодьяконом - молодым на счастье", говорят. Люди-то больно хороши, о.благочинный. " Баловника" прислать сулились... за вечерним столом многолетиевозглашать, отказать нельзя... - И слезы, и радование... - говорит благочинный. - Вот оно - " житейскоепопечение". А вы, голубчики, - говорит он нам, - не сокрушайтесь, а запапашеньку молитесь... берите его за пример... редкостной доброты человек!.. Все родные разъехались. А Кашин все сидит, курит. Анна Ивановна уводитменя спать. Начинаю задремывать - и слышу: кто-то поглаживает меня. А это Горкин, уже ночной, в рубахе, присел ко мне на постельку. - Намаялся ты, сердешный. Что ж, воля Божия, косатик... плохопапашеньке. Господь испытание посылает и все мы должны принимать кротко ипокорно. Про Иова многострадального читал намедни... - все ему воротилось. - А папашенька может воротиться? - Угодно будет Господу - и свидимся. Не плачь, милок... А ты послушь, чего я те скажу-то... А вот. Крестный-то твой, заходил к папашеньке... доночи дожидался, как проснется. И гордый, а вот, досидел, умягчил и егоГосподь. Сидел у него, за руку его держал. Узнал, ведь, его папашенька! назвал - " Лексапдра Данилыч". У-знал. По-хорошему простились.По-православному. Только двое их и видали... простились-то как они... АннаИвановна... да еще... Он перекрестился, задумался... - А кто еще... видал? - А кто все видит... Господь, косатик. Анна Ивановна поведала мне, заширмой она сидела, подремывала будто. Хорошо, говорит, простились. Ласковотак, пошептались... - Пошептались?.. а чего? - Не слыхала она, а будто, говорит, пошептались. Заплакал папашенька...и Кашин заплакал будто.
Данная страница нарушает авторские права?