Глава 5. Справедливости ради, скажу: и в писательском доме тоже однажды у меня случилась «катастрофа»

Справедливости ради, скажу: и в писательском доме тоже однажды у меня случилась «катастрофа». Да-да, так всегда. Лежишь, балдеешь и никогда не знаешь, что с тобой случится через пять-десять минут. Не зря говорят, что затишье бывает перед бурей.

А беда подкралась незаметно. Теперь, если меня отправят из поводырей на пенсию, попрошусь спасателем в МЧС. Ну, может, не спасателем, а инструктором - буду юных щенков консультировать и натаскивать. Вы даже представить не можете, что со мной приключилось в тот день. И смех, и грех.

Лежу себе, размышляю. Вдруг слышу, наша Кисуля где-то кричит. Да-да, именно кричит, потому как мяукает она совершенно иначе. Люди, конечно, могут и не отличить мяуканье от кошачьего крика, но я в этих звуках разбираюсь хорошо. Если вы, например, слышите вой собаки, знайте, что это может быть и криком. Главное – внимательно прислушаться. Так вот. Прислушался – чую, что-то случилось невероятное.

- Помогите, - вопит наша Кисуля, - помогите, люди! Снимите меня! Мяу-мяууу! Мяу-мяууу!

Ничего себе! Я резко приподнялся, выглянул в окно, смотрю, эта дурочка залезла на самую верхушку дерева, вцепилась в тонюсенькую ветку и качается. Я чуть в обморок не упал - если она оттуда навернётся, костей не соберёт. Хоть и говорят, что кошки умеют планировать, но какой из нашей Кисули дельтаплан? Ой-ой-ой! Нужно спасать сумасшедшую кошку.

«Как тебя туда занесло? Чего ты там забыла?», - мысленно вскрикнул я.

А женщины и ухом не ведут. Понимаю, они просто не слышат. Что делать в таких случаях? Я забросил лапы на подоконник и гавкнул во всё горло. Наша гостья от испуга едва со стула не свалилась.

- Трисон! – воскликнула Анна Игоревна. – Ты чего? На улицу хочешь?

- Ав-ав! – отвечаю, немного понизив голос, а сам пялюсь в окно.

- Успокойся, дружок, - ласково говорит Аннушка, - сейчас мы закончим с Викусей разговор и пойдём погуляем, потерпи немножко.

«Да какие уж тут гулянки, миленькая Анна Игоревна, прислушайся, как твоя Кисуля верещит на дереве. Вставайте, вставайте! Гав-гав! Срочно идёмте во двор!»

Видя, что женщины никак не реагируют, я взвыл волком:

- У-у-у-у-у-у-у!

- Господи Боже мой, - ахнула моя подопечная.

- Он что-то на улице увидел, - тревожно произнесла Вика и подошла к окну.

«Открывай, открывай, скорее, - мысленно умоляю я гостью, - сейчас вы поймёте, чего я тут растявкался!»

И что вы думаете? Нет, я ничего не имею против кошек. Не надо меня обзывать котоненавистником. Но, честное слово, иногда они бывают такими дурами! Извините, но эта… эта… Кис-с-с-суля неожиданно умолкла. Скажите, есть ли мозги у этих кошек? Вика открыла окно, я как дурак лезу на подоконник, а наша верхолазка словно в рот воды набрала – молчит и всё тут.

«Да что же это такое творится! Кисулечка, родненькая, да мяукни же ты, наконец, пока окно открыто! Почему ты в самый ответственный момент замолчала? Вот глупое животное!»

Мольбы мои Кисуля, разумеется, не услышала. А, может, просто онемела от страха. Вика посмотрела в окошко и снова наглухо затворила его. И тут наша акробатша снова завопила. Наверное, это и есть закон подлости, о котором так часто говорят люди. Мне ничего не оставалось делать, как начать скулить и метаться между дверью и окном. В конце концов, женщины поняли, что всё это неспроста.

- Пойдём, выйдем на улицу, - предложила Аннушка и добавила: - Вик, позови Костю.

Выскочив во двор, я метнулся к дереву и принялся громко лаять.

- Е-моё! – вскрикнул Константин Александрович, подняв голову вверх и увидев на макушке дерева Кисулю. – Вот это фокус!

- Что такое? – испуганно спросила Аннушка. – Что случилось?

- Спокойно, Аня, спокойно, - дрожащим голосом произнесла Вика, - кошка забралась на дерево, на самую верхушку, а слезть не может.

- Наша Кисуля?

- А то чья же? – сплюнул Константин Александрович. – И чего её туда занесло…

- Вон оно что, – выдохнула Анна Игоревна. – Опасно? Достать-то её можно?

- Попробуем, - ответил мужчина и скомандовал: - так, дамы, стойте здесь, сейчас я лестницу принесу. А ты Трисон, помолчи, не гавкай, не пугай её, а то свалится.

«Да теперь-то мне зачем гавкать? - фыркнул я. – Вы и сами всё видите. Тут теперь не до гавканья».

Константин Александрович вернулся с лестницей, приставил её к стволу и попытался на неё взобраться, да не тут-то было. Ствол дерева оказался слишком тонок.

- Мда, - хозяин почесал затылок, - как же быть? Так-так-так…

Он снова куда-то убежал. Через минуту приволок простынь и предложил женщинам соорудить из неё что-то наподобие ручного батута.

- Стойте здесь, никуда не отходите, - командовал «спасатель», - я попробую сейчас стряхнуть её.

- Ой, - вскрикнула Аннушка, - я боюсь.

- Не бойся, дорогая, - махнул рукой, Константин Александрович, словно Аннушка могла видеть его жест. – Стойте на месте и не двигайтесь. Держите покрепче простынь.

Константин Александрович принялся потихоньку трясти дерево, Вика вцепилась в уголки простыни и зажмурила глаза. Кисуля, почувствовав деревотрясение, впилась когтями в ветку и завизжала, словно ей хвост отрывают.

- Боже мой, - шепчет Анна Игоревна и спрашивает у подруги: - Ну что там, Викусь?

Женщина открыла глаза и, взглянув на «циркачку», так же шёпотом отвечает:

- Пока ничего, она боится.

Последующие десять минут не принесли никакого результата. Константин Александрович вспотел, но Кисулю так и не стряхнул – крепкая «груша» нам досталась. Я стоял в стороне и молча наблюдал за происходящим.

«Интересно, зачем она туда полезла? – думал я. – Наверняка, за какой-то птичкой. Видел, как она уже не раз изображала из себя охотницу. Крадётся по газону к воробьям, влипнет в траву, ушки прижмёт, дескать, взгляните на меня, я не кошка, а рысь пятнистая. Умора просто! Но птицы всё время оставляли её в дураках. Решила, наверное, на дереве их достать. Вот дурочка! Видимо, увлеклась, воробьи улетели, а доморощенная рысь осталась на макушке. А теперь орёт на всю ивановскую.»

Тут подоспела ещё одна помощница. Маша. Увидев на макушке Кисулю, Маша сразу расплакалась.

- Это ещё что такое? – нахмурился папа. – Чего ты плачешь?

- Папа, а кто её туда затащил? – спросила Маша, вытирая кулаком глаза.

- Ветром занесло, - рассмеялся отец.

- Торнадо? – вытаращила мокрые глаза девочка.

- Ага, тайфун, - закивал отец и добавил: - вместе с цунами.

- Папа, я серьёзно спрашиваю! – топнула ножкой Маша. – А тебе всё шуточки.

- Мари, - папа подошёл к дочери и взял её за руку, - я предлагаю тебе покинуть смотровую площадку. Иди в дом.

- Почему я должна идти в дом, когда здесь вся семья собралась? – возмущённо воскликнула девочка.

- Хорошо, - согласился отец, - тогда не реви. Договорились?

- Да я не реву, папочка! Как ты не понимаешь, слёзы ведь иногда сами появляются.

- Так всё, стой молча. Я, кажется, придумал кое-что…

- Молчу-молчу, - согласилась Маша и шёпотом спросила: - А вы спасёте Кисулю?

- Спасём-спасём! – нарочито бодро ответил отец и, нахмурив брови, добавил: - Только умоляю тебя, Мария, постой молча.

- Рыба! – воскликнула Маша, явно пародируя маму. Я слышал несколько раз такой возглас из уст Анны Игоревны.

Повисла какая-то нехорошая пауза. Предчувствие меня не подвело.

- Ну что, Трисон? – неожиданно обратился ко мне Константин Александрович. – Наверное, придётся тебе лезть на это дерево…

«Вот это что-то новенькое для меня! Извините, товарищи, но я собака-поводырь. В цирке не работал, по лестницам вовек не лазал, на спасателя меня не учили. Что вы от меня хотите?»

- Справишься? – спрашивает хозяин.

«Даже не знаю, что ответить. А если я сам оттуда загужу? Что будете делать? Нет-нет, я не отказываюсь. Просто размышляю. За свою подопечную я и жизнь готов отдать. Буду защищать её до последнего дыхания. Но как-то не хочется погибнуть из-за какой-то глупой кошки. Может, пожалеете меня?»

- Давай, дорогой, - предлагает Константин Александрович и подводит меня к лестнице, - аккуратненько взбирайся, попробуй снять эту идиотку.

Что делать? Так уж я приучен – команды человека выполнять. Тут не поспоришь. Да и не могу я прослыть трусом. Это ж какой потом позор! Скажут: вот тебе и отважный лабрадор – на лестницу испугался залезть. Нет, надо, так надо. Прощайте, если что! Жутко, но породу свою не подведу, не опорочу! Вздохнул я тяжело и полез на эту треклятую лестницу. Не стану кривить душой. Страшно было до ужаса. Лезу, дерево качается, Кисуля орёт. Скажу вам по секрету: у самого лапы дрожат, сердце куда-то в хвост перебралось, язык вывалился, в горле пересохло.

«Всё, - думаю, - вот и пришёл мой конец, отправили меня на верную гибель».

Преодолев на лестнице несколько делений, я мельком взглянул вниз – дыхание перехватило. У меня таких высот даже в школе не было. Да и кому там в голову могло взбрести, что я, работая поводырём у слепого человека, буду лазать по лестницам.

«Ну, - думаю, - Кисуля, если всё обойдётся, задам я тебе трёпку, когда хозяев не будет дома. Я тебе устрою и цирк, и дельтаплан – будешь у меня лётать по дому, как угорелая…»

Я даже не заметил, как добрался до середины лестницы. Ещё два-три пролёта, и можно будет ухватить эту дурёху за загривок. Но тут самое главное – самому бы не свалиться. Внизу под нами растянутая простынь, но она кажется такой далёкой и крошечной, что попасть в неё просто невозможно.

- Давай-давай, Трисончик, - подбадривает меня хозяин, - давай, дорогой, ещё чуть-чуть.

«Да даю-даю, - мысленно рявкаю я, а из пасти вырывается только жалобное поскуливание, - нашли спасателя…»

Поравнявшись с мордой Кисули, я тихо произнёс:

- У тебя мозги есть? Ты зачем сюда забралась?

- Мяу-мяу, - пищит Кисуля, а сама вся дрожит.

Я потянулся к ней, чтобы ухватить её за спину. И вдруг эта неблагодарное создание природы начало на меня шипеть:

- Ш-ш-ш-ш! Не трогай меня!

- А как я тебя отсюда сниму, не трогая? - спрашиваю уже возмущённо. – Ты в своём уме?

- Ш-ш-ш-ш! – повторила Кисуля.

А снизу мне кричат:

- Хватай её, Трисон, хватай!

- Попробуй только прикоснись ко мне, - угрожает Кисуля, - я тебе всю морду поцарапаю.

«Ну, что ты будешь с ней делать, - я чуть не плачу. – И кто тебя послал на мою собачью голову…»

Меня это стало злить.

- Знаешь, что дорогуша, - рычу я. – Если ты сейчас не бросишь эту ветку, я её отломаю, и мы вместе рухнем вниз. Будь что будет.

- Трисончик, мяф-мяф, - взмолилась Кисуля, - я боюсь! Я боюсь!

- А ты думаешь, я не боюсь, - отвечаю грозно. – Но что-то ведь нужно делать. Ты тут жить собралась, на этом дереве? Ну-ка отцепись от ветки, прыгай на меня и крепко держись.

- Не могу! Мя-а-а-а-ав! Не могу, мне страшно!

В этот момент лестница дёрнулась и повернулась вокруг хлипкого ствола. Не помню что произошло, но я рефлекторно вцепился в ветку зубами, на которой сидела Кисуля. Ветка громко треснула, и я почувствовал себя космонавтом в невесомости – мы летели вниз. Неожиданно всё моё тело пронзила страшная боль. Я сначала подумал, что мне оторвало лапу – так было нестерпимо больно, что у меня в глазах всё потемнело. Пришёл я в себя, только в доме. Оказывается, я перед самым приземлением на рукотворный батут угодил лапой в рогатину, в которой и застряла моя несчастная лапа.

Приехавший ветеринар наложил мне на лапу какие-то деревяшки, туго обмотал бинтом, сделал болючий-преболючий укол и приказал, чтобы я не двигался. Юморист. Какие тут движения? Уснул мгновенно.

Проснулся от чего-то тёплого. Открываю глаза – не поверите: сидит это чудо рядом со мной и умывает мне лицо. Мурлычет на весь дом, словно у неё праздник какой. Ничего не стал говорить, закрыл глаза и продолжил дремать. Сквозь сон только расслышал:

- Муррррр, прррости, дрррруг! Спасибо тебе, Тррррисончик.

- Ух, подлиза, - проворчал я и снова уснул.