В середине XVIII в.

Еще на рубеже 1920-1930-х гг. Н.Ф.Яковлев писал: " Со второй половины XVII века начинается миграция ингушских племен из нагорной полосы на теперешнюю чеченскую плоскость, причем одними из наиболее ранних выходцев на плоскость из всех вайнахов следует считать карабулаков или арштхойцев, полукочевников-скотоводов. Эта эмиграция вытеснила гребенских казаков с места их первоначального поселения по реке Сунже – за Терек. Многочисленные нагорные племена, вновь перемещаясь на плоскость, подпали под влияние соседних плоскостных культур (русской, кабардинской, ногайской, кумыцкой и калмыцкой) и дали в результате новую культурную область с новыми центрами…" [260] Однако, и спустя полвека, специалисты, подводя итоги изучения местных древностей, в том числе и оставленных кабардинцами, констатировали: " Не очень ясны причины отхода адыгских племен с берегов Сунжи к пределам Центрального Кавказа" [261].

Последнее заявление не совсем объективно, т.к. " причины", если и не очевидны, то достаточно прозрачны. Но общая " расплывчатость" исторической картины налицо.

Она в существенной степени объясняется невыразительностью с точки зрения исследуемых вопросов многочисленного и весьма выразительного корпуса письменных источников первой половины XVIII в., которые разнообразно освещают общую ситуацию в Малой Кабарде и кабардино-русские взаимосвязи, но не уделяют никакого внимания соседям-вайнахам и особенностям их отношений с адыгами[262].

Теряют свою информативность археологические памятники. Прежде всего потому, что с рубежа XVII-XVIII вв. кабардинцы отказались от погребальной курганной традиции, и в бассейне р. Сунжа не зафиксировано ни одного подкурганного захоронения XVIII в. Под влиянием активно распространявшегося мусульманства со стороны Османской Порты, Крымского ханства и северодагестанских княжеств и " обществ" в Малой Кабарде повсеместно утвердился новый обряд погребения: грунтовые могилы, отмеченные на поверхности деревянными, а затем каменными стелами (" чуртами"). Некоторые из них несли на себе арабоязычные поминальные надписи, и они могли бы сыграть роль незаменимого хронолого-ситуационного источника, как показали исследования Л.И.Лаврова на более западных территориях[263].

Однако в процессе массовой колонизации вайнахами-ингушами плоскостных земель побережья Сунжи и ее притоков таковые кладбища были стерты с лица земли отчасти по причине конфессиональных различий и противоречий[264], но более всего как аргументы установления полного господства нового состава населения на месте прежнего кабардинского обитания.

Раньше всего этот пагубный процесс коснулся предгорных равнин, но в дальнейшем (уже в недавнее время) не избежали его и северо-западные районы Терско-Сунженского междуречья, куда и отступала часть адыгов, теряя свою власть над землями, примыкавшими к лесистым Черным горам. Так, свидетельства старожилов, недавно собранные и проанализированные С.Б.Бурковым, показали, что окончательная ликвидация кабардинских кладбищ в широкой округе селения Пседах произошла " после 1957 г.", т.е. после возвращения вайнахов из мест сталинской их депортации в 1944 г.[265]

Довольно выразительны приведенные в предыдущем параграфе топонимические данные, но и они, к сожалению, не поддаются четкой хронологической градации.

Тем большее, принципиально важное значение приобретают картографические материалы. Именно они позволяют наметить ответ на вопрос о внутренних малокабардинских перемещениях вплоть до середины XVIII в.

Е.И.Крупнов опубликовал фрагмент карты первой трети XVIII в., выполненной грузинским историком и географом Вахушти Багратиони и обработанной на русском языке М.Джанашвили, спустя полтора столетия[266]. Территория Малой Кабарды здесь не детализирована. Но обращает на себя внимание плотная концентрация горновайнахских этнических групп (" глигви", " дзурдзуки", " кисти" – собирательные их обозначения) вдоль Скалистого хребта, на линии лесистых предгорий в ущельях рек Армхи, Асса и Фортанга.

Близкая по содержанию картина присутствует и на упоминавшейся выше " Карте реки Терека и части Малой Кабарды и Грузии", чертеж которой датирован 27 января 1733 г.[267] " Владения части Малой Кабарды" плотно обозначены в северном Придарьялье, между течением рек Терек и Сунжа, причем крупнейшее кабардинское селение – " кабак Алемурзино", помещено на правом берегу Сунжи, рядом с предгорьями. В непосредственной близости к нему изображены " река Чарех (Джерах, совр. Армхи, - С.Ш.), на которой стоит 40 деревень" и " река Балсу (совр. Фортанга, - С.Ш.), на которой 100 деревень". Тем самым фиксируется чрезвычайная густота вайнахских поселений (пусть и небольших, как обычно в горах), скопившихся в направлении выхода на плоскость, занятую кабардинцами.

Создается впечатление, что уже назрели условия для прорыва избыточного горного населения на благодатные равнины. Оно, между прочим, подтверждается и обстоятельной " Картой средневековых памятников на территории Ингушетии" до конца XVII в., выполненной Е.И.Крупновым[268]. Однако необходимый момент еще не настал. Больше того, вскоре наблюдается энергичная волна перемещения кабардинцев к югу, вплотную к горам.

Это событие становится бесспорным в свете анализа " Карты большой и малой Кабарды", составленной в 1744 г. геодезистом Степаном Чичаговым и снабженной им подробным " Табелем большой и малой Кабарды деревням и знатным местам" [269]. Из 48 малокабардинских селений 12 уже названных выше (см. с. 80) сосредоточены на правом берегу р. Сунжа и на ее притоках Назрани и Эндерипсу. Подобное скопление у подошвы Черных гор особенно многозначительно, если считаться с наблюдением Н.Г.Волковой о том, что " правые небольшие притоки Терека (Курп, Кескем, Асокай, Пседах, Куян), а также р. Кумбелей, судя по карте 1744 г., не были заселены" [270]. Впрочем, эти места обозначены как " владения малой Кабарды", вероятно, временно опустевшие.

Резонно предполагать, что данное очередное расширение территории Малой Кабарды в южном направлении, в сторону ингушских ущелий и в места концентрации кабардинского населения в XVI-XVII вв. было вызвано осознанием увеличившейся опасности колонизационной экспансии горцев, попыткой " перекрыть дорогу" их выходу на плоскость.

Нисколько не преумаляя этот фактор, вряд ли можно считать его единственным, а может быть и решающим.

Уже в челобитной Муцала Сунчалеевича Черкасского 1643 г. о переводе его кабаков на р. Сунжу " в крепкие места" называлась основная причина: " от своих исконных внешних недругов", т.е. владельцев Шолоховой, Мударовой и Анзоровой Кабарды. На истечении первой трети XVIII в., как известно " кабардинский вопрос получил особую остроту" в свете резкого усиления османско-крымской агрессии на Северный Кавказ[271]. В 1732 г. утверждение в Кабарде верховного княжения А.Кайтукина произошло с помощью внушительной военной силы крымцев. В 1734 г. крупный османский отряд пересек с запада на восток от Прикубанья до нижнего течения Сунжи обе Кабарды, производя немыслимые грабежи и разрушения, будучи разгромлен российскими войсками лишь у Ханкальского ущелья (в районе современного г. Грозного). В 1735 г. султан распорядился вновь двинуть крымскую конницу в Кабарду, что, собственно, и " положило начало русско-турецкой войне 1736-1739 гг.", завершившейся подписанием Белградского мирного трактата, провозгласившего Кабарду " вольной" [272].

Специалисты по этому поводу отмечают: " Нейтрализация Кабарды не отвечала ни государственным интересам России, ни потребностям самого кабардинского народа. " Вольная" Кабарда по-прежнему оставалась беззащитной перед лицом крымско-турецкой агрессии. Только увлеченные междоусобными распрями князья могли быть довольны создавшимся положением. Они получили свободу безнаказанно совершать грабительские набеги друг на друга, разоряя все, что только можно" [273].

Владения самой слабой теперь в Малой Кабарде княжеской фамилии Черкасских лежали в бассейне р. Сунжа прямо по трассе вышеперечисленных походов Порты и Крыма. В конкретных условиях они не могли рассчитывать на действенную помощь России. Поэтому выглядит вполне естественным и мотивированным перенос их селений к природно труднодоступным предгорьям, в сторону от постоянных и опасных угроз на равнине. Эту ситуацию и отразила, скорее всего, карта 1744 г.

На дальнейшую судьбу сунженских поселений кабардинцев проливает свет рапорт кизлярского коменданта И.Л.Фрауендорфа от 23 декабря 1753 г. в Коллегию иностранных дел. Он был связан с проведением геодезической съемки местности между Тереком и устьем Курпа. Сообщая отдельные сведения о появлении здесь ранее отсутствовавших поселений кабардинцев И.Л.Фрауендорф сообщает: " А на оной части Малой Кабарды черкесы жительствуют некоторые" [274]. Н.Г.Волкова вряд ли ошибается, считая, что тут оседала " группа кабардинцев передвинувшихся с Сунжи незадолго до 1753 г." [275] И вот в этом-то случае причина перемещения, вероятнее всего, была связана с нарастанием натиска тех вайнахов, которые искали и находили способы обретения вожделенной плоскости. Такую трактовку подтверждают, прежде всего, свидетельства вайнахского фольклора и российских путешественников, вскоре побывавших здесь.

Среди многочисленных вайнахских (преимущественно ингушских) исторических преданий, сюжеты и герои которых будут рассмотрены в следующей главе, назовем пока лишь два: " Нясар и Козаш" и " Как орстхойцы страну отвоевали", как наиболее яркие иллюстрации характера и способа решения пограничного конфликта в пользу " горных людей" [276]. Они начинают " мирно и свободно жить" на равнине, а " черкесы" удаляются " на север", к Тереку и его прибрежным хребтам. И хронологически последующие кабардино-вайнахские конфликты, отражающие ситуацию второй половины XVIII в. и далее (см., например, чеченские " илли" " О князе Мусосте и о Сурхо, сыне Ады, живших у берегов Терека", " О князе Кахарме кабардинском" и др.) имеют в вайнахском фольклоре иные географию и содержательный смысл[277].

Однако к берегам Терека и его правым притокам ушли, вероятно, не все " сунженские кабардинцы". Нуждается в особом исследовании актуальный вопрос оседания части " черкесов" в крупных чеченских плоскостных селениях (таких как Герменчук, Шали, Брагуны и др.) ниже по р. Сунжа и ее правым притокам. В некоторых чеченских обществах оказались к середине XVIII в. востребованы властные функции отдельных представителей княжеских фамилий Малой Кабарды, чаще всего связанных своими корнями с обитателями исследуемого ареала недавнего расселения " черкесов" [278]. Но сам этот район на несколько десятилетий опустел.

Н.Г.Волкова проанализировала данные, сообщаемые Гюльденштедтом и Штедером в 1770-начале 1780-х гг.: " Оба путешественника описывают значительные поселения малокабардинцев по р. Пседах и особенно по р. Камбилеевке. " В двух верстах от деревни Кургокиной, первого малокабардинского поселения, - пишет Гюльденштедт, - на р. Пседах находилась деревня Кайтукина. По реке Кумбелею располагался дискрит Гиляксан". Карта 1744 г. и данные документа 1753 г. не фиксируют в названных Гюльденштедтом районах, т.е. по Камбилеевке и Пседаху, поселений Малой Кабарды. Однако те же источники отмечают 12 кабардинских селений по Сунже, не известные уже Гюльденштедту и, видимо, к этому времени не существовавшие. Таким образом, судя по этим данным, малокабардинские поселения по Камбилеевке и Пседаху могли возникнуть не ранее начала 60-х годов XVIII в." [279]

Добавим, что И.А. Гюльденштедт, найдя басейн Сунжи необитаемым, лично присутствовал на торжественной церемонии подписания соглашения о вечном подданстве России, скрепленного 24 старшинами всех основных ингушских обществ, собравшимися в Тарской долине – придарьяльском участке равнин, ранее всего осваиваемом горноингушскими переселенцами. Среди участников процедуры путешественник особо выделяет " округа Вапи, Ангушт, Галга, Карабулак". О них он пишет: " Прежде находились подвластными сильным своим соседям, кабардинским и ногайским князьям, которым и платят дань… Но через посредство кизлярского коменданта полковника Неймича променяли ныне эту малозначащую защиту и обременительное покровительство на Российское подданство..." [280] Эта информация хорошо согласуется с содержанием карты " второй половины XVIII в.", прокомментированным выше (см. с. 80).

Еще более конкретен в своих свидетельствах российский офицер Л.Штедер, проследовавший вдоль р. Сунжа в 1781 г. Так, на правом берегу реки напротив мавзолея Борга-Каш им были отмечены следы ранее существовавших здесь " кабардинских жилищ". Такие же остатки недавних поселений виднелись на крутых берегах ручья Эндерипс, где на карте 1744 г. еще были обозначены семь кабардинских " деревень", в том числе два по имени Андаров (Эндери). Остатки еще одного малокабардинского поселения (" надгробные памятники, абрикосы и другие плодовые деревья от прежних садов и т.п.") упомянул Л.Штедер на южной стороне р. Назранки, что также согласуется с данными карты 1744 г., упоминающей кабардинское " село Насран". В этом контексте путешественник прямо утверждает, что осматриваемые им места – " прекраснейшие долины и плодородные холмы" – " в 100 верст длиной и 60 верст шириной уже несколько десятилетий не заселены" и отмечает, что кабардинцы удалились отсюда (из-за острого конфликта с соседями) на равнину между Сунжей и Камбилеевкой, а затем (" из-за нападений и многочисленности стад" ушли еще далее на северо-запад, достигнув " северного гребня гор", т.е. Терского хребта. По мнению Л.Штедера, все эти события охватывали последние 50 лет до его появления тут. Это веское подтверждение того, что запустение изучаемого нами микрорегиона в бассейне Сунжи связано именно с серединой XVIII в.[281], тогда как ингуши основали свое первое крупное селение в урочище Назрань, вероятнее всего, именно в начале 1780-х гг.[282]