Меня это устраивает, доктор Уилберн. Он – жертва и свидетель, а не подозреваемый. Мы ему ничего плохого делать не собираемся.

Не уверена, что моя речь убедила доктора, но он отступил, пропуская нас в палату.

Дольф нависал надо мной, как несокрушимая сила. Можно было понять, почему врач решил, что мы собираемся выколачивать показания из его пациента. Дольф, даже если бы хотел, не смог бы выглядеть безобидным. А он и не хочет.

Нага лежал на кровати, весь увешанный трубками и проводами. На нем уже нарастала новая кожа. Она лежала неровными болезненными пятнами, но нарастала. Вид был по-прежнему такой, будто его сварили заживо, но были заметны и улучшения.

Глаза его обратились ко мне – он очень медленно поворачивал голову в нашу сторону.

Мистер Джавад, сержанта Сторра вы помните. Он привел кое-кого, кто хочет с вами поговорить.

Женщина... – сказал он. Голос был тих, будто ему больно говорить. Он осторожно сглотнул слюну и попробовал снова: – Женщина в реке.

Я вышла вперед.

Да, это я была в реке.

Помогла мне.

Попыталась.

Вперед шагнул Дольф.

Мистер Джавад, вы можете нам сказать, кто это с вами сделал?

Ведьмы, – ответил он.

Вы сказали “ведьмы”? – переспросил Дольф.

Да.

Дольф обернулся ко мне. Ему не надо было просить – это была моя область.

Джавад, вы знаете этих ведьм? Их имена?

Он снова сделал глотательное движение, но у него не было слюны.

Нет.

Где они это с вами сделали?

Он закрыл глаза.

Вы знаете, где вы были, когда с вас... сняли кожу?

Меня опоили.

Кто вас опоил?

Женщина... Глаза...

Какие глаза?

Океан. – Чтобы услышать это слово, мне пришлось наклониться к нему. Он терял голос.

И вдруг он широко раскрыл глаза.

Глаза, океан.

У него вырвался из горла грудной звук, будто он подавлял вопль.

Подошел доктор и проверил ему пульс, касаясь разорванной плоти как можно бережнее. Но даже эти прикосновения заставили нагу корчиться от боли.

Доктор нажал кнопку рядом с кроватью.

Мистеру Джаваду пора вводить лекарство. Принесите его.

Нет, – сказал Джавад, хватая меня за руку. Он ахнул от боли, но не отпустил. Кожа его ощущалась, как сырое мясо. – Не первый.

Не первый? Я не поняла.

Другие.

Они сделали то же самое с другими?

Да. Остановить.

Остановлю. Обещаю вам.

Он снова обмяк, но не мог лежать неподвижно – ему было слишком больно. От движений было еще больнее, но не дергаться от боли он не мог.

Вошла сестра в розовом халате и сделала ему укол – прямо в трубку капельницы. Через секунду ему стало легче, глаза затрепетали и закрылись. Он заснул, и какой-то ком растаял у меня в груди. Такую боль трудно выдержать, даже если только смотришь.

Когда он проснется, надо будет снова давать ему седативы. Я никогда не видел, чтобы у кого-нибудь так заживали раны. Но то, что раны заживляются, еще не значит, что они не болят.