Поцелуй Иуды

По словам К. Каутского, «Поцелуй Иуды» – сюжет, придуманный евангелистами и невозможный в действительности» [1, с. 18]. Между тем данный образ получил широкое освещение не только в библейских контекстах, но и во многих литературных произведениях. Интересно также, что, например, в традициях сицилийской мафии «поцелуй босса означает, что целуемому осталось жить очень недолго» [2, с. 766]. По восточному обычаю «при встрече друзья-мужчины приветствуют друг друга поцелуем в щеку» [3, с. 55], а К. Душенко в «Словаре современных цитат» отмечает ассоциативную связь между словосочетаниями «поцелуй Иуды» и «поцелуй смерти» [4, с. 436]. Как известно, поцелуй Иуды является одним из испытаний, выпавших на долю Иисуса Христа: Готовы ли вы погрузиться в тот ужас, который будет ужасом Моей судьбы: предательство, поцелуй Иуды, бегство апостолов, одиночество, беззаконный суд, лжесвидетельство и, наконец, осуждение на смерть, и путь на Голгофу под тяжестью креста, на котором Мне надлежит быть распяту и умереть? (митрополит Антоний (Блум). Прости им, Отче!..). Фактически Иисус Христос был предан еще до его распятия, а «братский» поцелуй Иуды послужил лишь закреплением этого предательства.

При передаче в художественном тексте кинесическое речение поцелуй Иуды отражено в различных словосочетаниях, зачастую репрезентирующих не столько невербальный коммуникативный акт, сколько его смысл, значение. Например, в одном из отрывков синоидального библейского перевода трижды употребляются лексемы со значением поцелуя: Когда Он еще говорил это, появился народ, а впереди его шел один из двенадцати, называемый Иуда, и он подошел к Иисусу, чтобы поцеловать Его. Ибо он такой им дал знак: Кого я поцелую, Тот и есть. Иисус же сказал ему: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Евангелие от Луки: синодальный перевод). Как видим, контекстуальное употребление слов поцеловать и целование передает ритуально значимые действия при помощи поцелуя. С одной стороны, поцелуй является опознавательным знаком и передается при помощи сложноподчиненного предложения (Кого я поцелую, Тот и есть), а с другой стороны, Иудин поцелуй символизирует предательство и передается при помощи словосочетания с зависимым компонентом в форме творительного падежа с инструментальным значением (целованием ли предаешь Сына Человеческого?).

Практически дословно данный фрагмент Библии воспроизводится и в одном из художественных текстов: – Так вот об Иуде. – О! Вот это очень интересно! я ведь знаю только то, что он предатель и вот говорят ещё «поцелуй Иуды». Это что же, он подал такой знак при обыске и аресте? – совершенно точно, Согласно Матфею он сказал воинам так: «Кого поцелую, тот он и есть. Возьмите его» (Ю.О. Домбровский. Факультет ненужных вещей).

Несколько иначе воссоздается предательство Христа Иудой в тексте Л.Н. Толстого: Тот, кто выдал его, уговорился с ними вперед, он им сказал: когда я поцелую, как пойду, то это он самый, и хватайте его. И тотчас же, подойдя к Иисусу, сказал: здорово, учитель, и поцеловал его (Л.Н. Толстой. Соединение и перевод четырех Евангелий). В данном случае глагол поцеловать символизирует опознавательный знак и следующее за ним действие. В тексте Л.Н. Толстого довольно точно показана двуличность Иуды: с одной стороны, сложноподчиненное предложение с придаточной времени отражает последовательность действий, необходимых для поимки Иисуса, а последовательность однородных сказуемых (сказал и поцеловал) передает значимое для обеих сторон действие. Рассмотрение поцелуя Иуды лишь как предательства отражено в тексте А.П. Чехова: Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям (А.П. Чехов. Студент).

В романе «Иуда Искариот» запечатлен сам момент поцелуя. При этом, по всей видимости, он изолирован от библейского контекста и времени и подан как эстетическое целое: Вытянувшись в сотню громко звенящих, рыдающих струн, он быстро рванулся к Иисусу и нежно поцеловал его холодную щеку. Так тихо, так нежно, с такой мучительной любовью и тоской, что, будь Иисус цветком на тоненьком стебельке, он не колыхнул бы его этим поцелуем и жемчужной росы не сронил бы с чистых лепестков (Л.Н. Андреев. Иуда Искариот). При помощи наречия нежно и парцеллированной конструкции передается моментный, недолговечный характер прикосновения. Как видим из контекста, не исключено, что уже во время поцелуя Иуда раскаивался в своем поступке.

В ряде контекстов поцелуй Иуды репрезентируется как иудин поцелуй и переосмысляется с точки зрения современных реалий. Очевидно, что словосочетания поцелуй Иуды и иудин поцелуй являются неравнозначными. Если в первом случае прослеживается явная связь с библейскими событиями либо действие героя чем-то напоминает действия Иуды, то во втором случае наблюдается лишь определенное соотнесение с библейским контекстом: – Невеста из сдобного теста, жених – на свободе псих... Регистрация, цветы, кольца, тещин иудин поцелуй, прочая фигня... Ну, пьянка, естественно, застолье как в период застоя... Свидетели наставляют в добродетели... Тамада над столами реет... (А. Иванов. Географ глобус пропил). Как видим, действие тещи на свадьбе является фальшивым и неискренним, лишенным внутренней радости и ритуально обусловленным.

Комментарий к «иудину» поцелую может быть приведен прямо в контексте: Тут господину Голядкину-старшему показалось, что вероломный друг его улыбается, что бегло и плутовски мигнул всей окружавшей их толпе, что есть что-то зловещее в лице неблагопристойного господина Голядкина-младшего, что даже он отпустил гримасу какую-то в минуту иудина своего поцелуя... В голове зазвонило у господина Голядкина, в глазах потемнело; ему показалось, что бездна, целая вереница совершенно подобных Голядкиных с шумом вламываются во все двери комнаты; но было поздно... Звонкий предательский поцелуй раздался, и... Тут случилось совсем неожиданное обстоятельство... (Ф.М. Достоевский. Двойник). Помимо определения предательский в контексте

В текстах довоенного советского времени словосочетание иудин поцелуй могло относиться к потенциальным предателям: Я старался его рассеять, но и у меня было невесело на душе... Затем он уехал в Москву. Я, конечно, провожал его на вокзал. Был и Литвинов, полезший к нему со своими иудиными поцелуями. Прощаясь со мной и отойдя немного от Литвинова, Красин, целуя меня, шепотом, тревожно спросил меня еще раз: «Так ты думаешь, не арестуют?» (Г.А. Соломон (Исецкий). Среди красных вождей). Возможное предательское значение поцелуя обозначено в последнем предложении контекста, где персонаж выражает как недоверие к «иудину» поцелую одного из героев (отойдя немного от Литвинова), так и опасение за свою безопасность («Так ты думаешь, не арестуют?»).

Аналогичное значение носит поцелуй Иуды в текстах дореволюционного времени: Пришлось пережить самое, самое отвратительное, что только может испытать революционер: Иудины поцелуи и объятия агентов, которые, пользуясь моей беспомощностью и тем, что повязка лишила меня зрения, являлись ко мне под нейтральным флагом медицины и, как голодные волки, ходили вокруг меня (Б.В. Савинков (В. Ропшин). Воспоминания террориста). Следует отметить, что агенты в данном случае в чем-то напоминают Иуду, так как, представая перед героем контекста в одном облике, они фактически действуют исключительно в своих целях и интересах.

Словосочетание иудин поцелуй может также относиться к описанию межличностных отношений: Тренев улыбнулся. Это была кривая улыбка нежности, скуки и недоверия. Он знал, что это примирение ненадолго, ему надоели эти вечные примирения. «Сначала расстроит, измучает, а потом целует... иудины поцелуи!» – подумал он. Она снизу посмотрела ему в глаза, потом взглянула на голубую ямочку на сгибе своей полной розовой руки и опять на его глаза и губы (М.П. Арцыбашев. У последней черты). Очевидно, что «иудин поцелуй» может являться обозначением переменчивого женского характера и женской «игры» во время любовных отношений. В данном контексте практически отсутствует связь с библейской историей, и «иудин» поцелуй понимается в самом широком смысле, т.е. как воплощение неискренности, нечестности, обмана.

Будучи связанным с любовными отношениями, «иудин поцелуй» может представать не элементом любовной игры, а временным притворством: Граф притворился, будто разнежился до слез, и, трепеща, чтобы его не подслушали, дал Иудин поцелуй примирения обманутой итальянке. Все, все обещал он: развестись с первою женою, признать ее, любить верно и горячо, и между тем как Бианка всему верила (влюбленное сердце так доверчиво), он вращал в голове кровавые замыслы: сжить с рук опасного свидетеля и увядшую, постылую любовницу (А.А. Бестужев-Марлинский. Вечер на кавказских водах в 1824 году).

Наконец, поцелуй Иуды участвует в создании образа «чужого» общества, что передается при помощи противопоставлений: В какой свет, в какое общество сбросил ты княгиню? Отныне в каждом поклоне будет она видеть обиду, в каждой улыбке – насмешку, в родном поцелуе – лобзанье Иудино; везде будут казаться ей качание головою, и перемигивание, и лукавый шепот; самый невинный разговор будет колоть ее шипами, самую дружескую откровенность вообразит она вызнаваньем, вся жизнь ее будет горечь сомненья, и подавленные вздохи, и слезы, снедаемые сердцем!..» (А.А. Бестужев-Марлинский. Фрегат «Надежда»).

Таким образом, словосочетания поцелуй Иуды и иудин поцелуй являются несколько разными по своей семантике: если поцелуй Иуды отсылает напрямую к библейскому контексту, то иудин поцелуй указывает лишь на определенное сходство с текстом Евангелия. Обычно в подобных случаях иудин поцелуй символизирует лицемерие. Библейский сюжет воссоздается как в религиозных, так и в художественных текстах с разной степенью полноты и выразительности.

Литература

1. Четина, Е.М. Евангельские образы, сюжеты, мотивы в художественной культуре: проблемы интерпретации / Е.М. Четина. – М., «Флинта», 1998. – 101 с.

2. Еремеев, Ф.А. Энциклопедия читателя: литературные, библейские, классические и исторические аллюзии, реминисценции, темы и сюжеты, мифологические и сказочные герои, литературные маски, персонажи и прототипы, реальные и вымышленные топонимы, краткие биографии и рекомендуемые библиографии. Т. 4 (Н-П) / Ф.А. Еремеев. – Екатеринбург, Издательство Уральского университета, 1999. – 927 с.

3. Верещагин, Е.М. Христианская книжность Древней Руси.
Серия «Литературоведение и языкознание» / Е.М. Верещагин, О.Н. Трубачев, Общество любителей российской словесности, под общ. ред. О.Н. Трубачева. – М., Наука, 1996. – 207 с.

4. Душенко, К. Словарь современных цитат: 5200 цитат и выражений ХХ и ХХI вв., их источники, авторы / К. Душенко. – М., ЭКСМО, 2006. – 830 с.