Глава 2. - Ну, Андрей Палыч, чем сегодня богаты?

Братья Лисы

- Н у, Андрей Палыч, чем сегодня богаты? - Виктор Трофимович дожевал домашний пирожок, вытер уголки губ носовым платком и взглянул на молодого милиционера безо всякого интереса.

- Опять двух алкашей обработали.

- Живы?

- Один жив, в больницу отвезли, а другой лежал головой в луже, то ли сам захлебнулся, то ли...

- Ясненько-колбасненько, мир его заблудшей душе...

- Я не понимаю, Виктор Трофимович, чего они там думают! - в голосе милиционера неожиданно зазвучали смешные капризные нотки. - Это же пятнадцать случаев за полгода! Надо что-то делать!

- Надо, - равнодушно согласился Виктор Трофимович и почесал лысину. - Пирожок хочешь? Ещё один с капустой остался. Ангелина вчера пекла...

- Да не хочу я пирожок! - молодой милиционер явно заводился. - Пусть они бомжи, пусть алкаши, но ведь - тоже люди. Граждане, в конце концов. А старушки, у которых пенсию отбирают? Закон-то для всех един!

- Чего ты от меня-то хочешь, Андрей? - рассудительно спросил Виктор Трофимович. - Я - участковый. Я сто раз сигнализировал, десять раз ориентировку давал, всё, что знал, рассказывал всем, кто спрашивал. Дела, сам знаешь, не я завожу, не я веду.

- Но ведь вы знаете, я знаю, все знают...

- И ты знаешь? Ну хорошо, тогда расскажи мне, старому, что с этим делать. Или хотя бы как сделать так, чтобы они все под суд пошли. А я потом, так и быть, следователю с опергруппой перескажу...

- Да ведь на каждый случай по десятку свидетелей!

- Чего свидетелей? Как кто-то кого-то бил? Ну и что с того? Опознать-то эту рвань наверняка всё равно никто не может. Они же в темноте все одинаковые. Да и боятся люди. Они же - стая. А у всех - жёны, дети...

- Господи, бред какой-то! Сами же первые должны быть заинтересованы, чтобы эту погань извели...

- Ты что, Андрюша, осуждаешь кого? Не знаешь, как люди живут?

- Да не жизнь это вообще, если так!

- Ну, ты молодой, попробуй в Финляндию эмигрируй. Там, рассказывают, всё как у нас, только спокойно... Выучишь финский язык, женишься на финке, нарожаешь финчат, будешь им на ночь «Калевалу»[16] читать...

- Да прекратите вы издеваться, Виктор Трофимович, без вас тошно! Неужели ничего с этими... этими... сделать нельзя?

- Отчего же нельзя? Можно. Пробуем помаленьку. Рано или поздно сделается.

- Да откуда они вообще взялись на нашу голову?!

- Кто? Лисы? Бригада их? Дак они местные, ниоткуда не взялись. Младший вообще тут родился. Ну, а то, что вокруг них, так это, сам понимаешь, по-разному. Кто из посёлков, кто - наша голытьба, а есть, говорят, и из Питера...

- А началось-то с чего? Когда?

- Началось, Андрюша, когда тебя здесь ещё не было. Ты тогда ещё в школе своей учился. Когда точно - не помню, потому что и мы не сразу въехали. Беспризорников-то у нас с начала перестройки хватает, да и прочие всякие шалили всегда. Вон, у перекрестка, где семнадцатое училище, да «тройка»[17], да техникум сельскохозяйственный, - редкое воскресенье, чтоб кому-нибудь башку не проломили или ещё чего похуже. А братья Лисы - это особая история.

- Сколько их всего-то? Я разное слышал.

- Всего их трое. Из наших клиентов - один, Старший Лис. Второй подрастает - Младший.

- А ещё кто? Средний?

- Не. Ещё есть Большой Лис.

- Запутался. Кто ж из них старший-то?

- Старший - Старший и есть. Большой Лис - больной, умственно отсталый. А Старшего ты живьём видел?

- Нет, на карточке только. Я ещё подумал, что он на зверька какого-то похож. Злобного.

- Впечатляющее зрелище, я на суде видал.

- Так суд был?!

- А ты как думал? Совсем милиция мышей не ловит? Полтора года назад. Все фигуранты - несовершеннолетние. Лисы - это вообще песня. В Питере огромная статья была, в «Комсомолке», кажется. Называлась: «Дети платят за грехи отцов».

- Ну, и чем кончилось?

- Да ничем. Какое-то количество в колонию пошло. По Старшему Лису ни одного эпизода доказать не удалось. Следствие на пупе извернулось, привязали что-то. В колонию его не взяли, сунули в больницу. Большого Лиса - в интернат. Младшего - в детдом.

- А потом?

- Потом - Старший из больницы сбежал, отрыл где-то заначку, или грабанул кого по дороге. Выкупил Большого из интерната. А Младшего они совместно из детдома попросту украли. Ну, он сам не шибко сопротивлялся, потому что братья...

- А почему - Лисы?

- Так они и вправду - Лисы. Фамилия такая - братья Лис. Немцы они по отцу. Ты не знал? А как их зовут - знаешь? Генрих, Вальтер и Иоганн. Вот так. Папаша ихний один из первых предпринимателей был в нашем Озерске. Ресторан держал, и бензоколонку на въезде, и ещё что-то. К лесу подбирался, расширяться хотел, тут что-то и застопорилось. Пересеклись интересы, то ли с питерскими бандюганами, то ли вообще с международниками[18]. Кокнули его вместе с женой, дай Бог памяти, году в девяносто втором... Убийц, ясненько-колбасненько, не нашли...

- А дети? Как же их-то?

- А они сбежали. И где-то почти год хоронились. Я так думаю, что у Старшего-то точно крыша от всего этого отъехала. Судя по его последующим действиям.

Больше всего на свете Генка ненавидел общественный транспорт. Вонючие, замасленные куртки, полузастёгнутые ширинки, шершавые пальто, пояса которых царапают щёки, огромные сумки, которые норовят поставить тебе на голову... Неужели придётся ехать?!

И ещё проблема - менты. Ментов Генка ненавидел тоже. Ещё он ненавидел алкашей, стариков и старух, бомжей, бандитов, тёток, от которых воняет духами, ухоженных, чистеньких детишек с портфельчиками и без - в общем, устав от перечисления, можно сказать, что Генка ненавидел почти весь мир. В этом жутковатом калейдоскопе Генкиной ненависти было два исключения: Валька и Ёська. Теперь вот ещё Вилли появился. Генка изо всех сил старался, чтобы об исключениях знало как можно меньше народу. Любая привязанность - это слабость, ниточка, за которую можно потянуть. Генка категорически не желал, чтобы кто-нибудь тянул его за ниточку. Генка желал дергать за ниточки сам.

Прежде, чем что-то решать, следовало отыскать Ёську, поговорить с ним. Найти Ёську просто - наверняка с новой книжкой у пруда сидит. Спрыгнув со стула, Генка распахнул дверь и на несколько секунд замер на деревянном высоком крыльце, готовясь к спуску. Справа между стволами сосен поблескивала поверхность озера, слева стояли три заколоченных корпуса, а прямо перед Генкой, метрах в пяти от крыльца, маячил скрытый под зелёной крышей умывальник с семью расположенными в ряд кранами и жестяным желобом для стока воды. Пахло водой и опавшими листьями. Генка вдохнул терпкий осенний воздух и, кряхтя, начал спускаться с крыльца.

Ёська лежал на мостках на животе и заворожённо глядел в глубину пруда. Раскрытая и придавленная палкой книга покоилась рядом. Тут же стояли две стеклянных банки, в которых копошилось что-то умеренно отвратительное.

- Ты смотри, Генка, это наверняка - водяной скорпион, - не оборачиваясь, сказал Ёська, узнав брата по шагам. - Вон там, на картинке, сравни. А это у него дыхательная трубка торчит... Мне первый раз попался. Он на гнилой лист похож, его не видно, так и в книжке сказано. Но я подстерёг, когда он пошевелился... Здорово, правда?

- Отличный водяной скорпион, - сдержанно согласился Генка. - Оторвись от них маленько, разговор есть.

- Чего, опять жрать? Я не хочу, - закапризничал Ёська и обернулся. Круглый белобрысый затылок сменился на не менее круглую и белобрысую мордашку. - Пусть Валька лопает. Так, как ты меня кормишь, только землеройки едят. Я читал...

- Не про жратву речь, слушай сюда, - тяжело уронил Генка, глядя на брата холодными как вода глазами. Ёська мигом подобрался, сел, подтянув под себя ноги.

- Вилли-новичка видел?

- Да, видел, - серьёзно кивнул Ёська.

- Как тебе?

- Мне он понравился, - от капризности не осталось и следа, Ёська тщательно подбирал слова, поглядывал на брата с нескрываемой опаской. - Он хорошо говорит, интересно.

- Его история - всё брехня, верно?

- Пожалуй, да... - Ёська ещё больше съёжился под тяжёлым Генкиным взглядом.

- «Подснежник»[19], ты думаешь? Чей? Пацан ведь совсем...

- Не «подснежник», нет! - Ёська энергично замотал круглой головой. - Он один, совсем один, никого за ним нет - я чувствую.

- Зачем тогда брешет?

- Не знаю. Может, по голове ударили? Может, хочет чего?

- Угу! - Генка удовлетворённо кивнул. - Хочет. Хочет, чтобы мы ему сестру нашли.

- Какую сестру? Где? Почему - мы?

- Третье - понятно, - Генка сплюнул в воду и замысловато выругался. - Все, даже менты, знают, как я братцев опекаю... чтоб вам всем провалиться!

- Если мы провалимся, ты, Гена, совсем озвереешь, - серьёзно сказал Ёська, глядя куда-то в сторону озера.

- Зверю жить лучше...

- Но ты - человек...

- Я - не человек! - неожиданно сорвался на крик Генка. - Давно не человек! И не был никогда! Я - урод!

- Прекрати, пожалуйста, - тихо попросил Ёська. - Если бы не ты, мы с Валькой уже пять лет как в земле гнили...

- Ладно, - Генка взмахнул рукой, мимоходом утерев глаза. - Проехали. Соль в том, что этот сучонок, этот лживый язык Вилли обещает тебя вылечить.

- Почему - меня? А тебя? А Вальку? - вскинулся Ёська. - Как - вылечить? Он что, врач, колдун? И откуда он знает? Я ему ничего не говорил...

- В том-то и дело! Если бы он про меня или про Вальку заикнулся, я бы ему язык поганый тут же на сучок насадил и на ветку намотал. Потому что про нас и так всё ясно. А про тебя он не знал. И не спрашивал ни у кого - я выяснял. Сказал: я сам вижу по каким-то там признакам. Диагностика такая. То есть: или «подснежник» с готовой информацией, или... или в этом что-то есть...

- Генка... - голубые Ёськины глаза, явно против воли мальчика, стали умоляющими и похожими на собачьи. - А чего он за это хочет-то?

- Говорит, найди мне сестру, а я тебе брата вылечу. Я сам ничего у вас не знаю, поэтому у меня не получится. Либо это всё тонкий расчёт и наглость такая, что... - Генка выругался ещё раз. - Либо... либо правда, Ёська! Такой вот расклад получается... И если ты чувствуешь, что он - один...

- Гена, давай хотя бы попробуем, а? - Ёська вскочил на ноги и сверху вниз взглянул на брата. - Но... но кто же он тогда получается, Вилли этот? Инопланетянин, что ли? Или волшебник?

- Да я сам ничего не знаю! - Генка с досадой стукнул кулаком по ладони. - И он, сучонок, молчит. Бормочет что-то такое, что, мол, сам не понимаю, как всё это вышло, но только - вот так...

- Так, может, он всё это придумал? Ну, вроде Валькиной козы. Помнишь, Валька в прошлом году рассказывал, что в лесу козочку встретил, беленькую, с рожками? Даже ты тогда поверил...

- Ну, если придумал, так я его... найду, в общем, что с ним сделать... Но видишь, в чём штука, Ёська: Вилли этот замки пальцем открывает.

- Как это?!

- Мне пацаны рассказали, я не верил, велел показать. Он показал: прикладывает палец к замку, тот через полминуты где-то открывается. Никогда в жизни такого не видел, и не слышал даже...

- Жуть, Генка! Что же делать-то будем?!

- Да я и сам не знаю, - признался Генка. - К тебе вот, видишь, советоваться пришёл. Больше-то не к кому...

- Ген, может, он сбежал откуда? Я в газете читал, есть такие секретные центры, где всяких таких собирают... Может, он как раз - такой? Может, он и тебе помочь сможет, и Вальке...

- Да это-то нам по барабану. Сбежал, не сбежал. Врёт или не врёт? - вот в чём вопрос. Может он тебя вылечить или туман гонит? С другой стороны подумать: найдём мы ему эту сестру, куда он от нас денется? Придётся обещание выполнять, иначе им с сестрой лучше на свет не рождаться - это он понимает, не дурак вроде. Значит - может?

- Гена, давай пока будем считать, что он просто волшебник, а? - попросил Ёська, и сразу стало видно, сколько ему на самом деле лет - десять, одиннадцать, не больше. - Ну, столько всего написано про чудеса - бывают же они хотя бы иногда, правда? Иначе про что писать? Редко, я понимаю, но бывают же! Хотя бы одно чудо на всю жизнь!

- Да, Ёська, наверное, так, - пробормотал Генка, закрыл глаза и с силой потёр лицо сжатыми кулаками. - Наверное, так. Лови своих скорпионов, а я буду думать, как его сестру искать.

- Ой, Генка, здорово! - обрадовался Ёська и даже подпрыгнул на вздрогнувших мостках. - Я знаю, ты что-нибудь обязательно придумаешь. Ты - самый лучший брат на свете! - завершив комплимент ослепительной улыбкой, Ёська снова растянулся на мостках и склонился над своими банками. - Смотри, смотри, Генка! - тут же завопил он. - Он трубку наружу выставил, чтобы дышать. Смотри!

- Сам смотри! - грубовато ответил Генка и потрепал брата по коротко стриженной макушке. - Пока! Волшебник... Щенок ещё... - пробормотал он себе под нос, сходя с мостков и карабкаясь по вырубленным в береге ступенькам.

В комнате было три небольших окна без подоконников. Бежевые обои с сиреневыми завитушками по углам отстали от стен, обнажив затканные паутиной доски. Прямо над застеленным газетой столом глуповато хмурилась с плаката певица Наталия Орейро[20], Валька сидел за столом, положив на газету круглые голые локти, и сыпал сахар на ломтик лимона, плавающий в поллитровой банке с чаем. Рядом лежал наполовину съеденный батон.

- Оп! Опять перевернулся! - сказал Валька, внимательно пронаблюдал, как кристаллики сахара оседают на дно банки, и зачерпнул новую ложку из треснувшей сахарницы с ядовито-синими васильками на боку. - Теперь сюда насыпать...

Генка вошёл в комнату и сел на железную кровать, аккуратно заправленную клетчатым байковым одеялом.

- Помнёшь, Гена! - укоризненно сказал Валька.

- Ничего, потом уберу, - Генка стряхнул башмаки и улёгся на кровати, подложив под спину подушку без наволочки.

- У тебя температуры нет? - внезапно забеспокоился Валька и замер с ложечкой в руке. - Если температура, надо таблетку пить. Хочешь чаю с лимоном?

- Ничего не хочу, Валька. Не дёргай меня. Мне подумать надо. Пойди лучше погуляй. Там у пруда Ёська каких-то страшилищ ловит.

- Не люблю страшилищ - боюсь! - энергично замотал головой Валька. - Ты думай, а Валька будет булочку кушать...

- Валька! - устало прикрикнул Генка. - Как надо сказать? Кто будет кушать?

- Я буду кушать булочку, - подумав, сказал Валька. Генка кивнул, прикрыл глаза и расслабил сведённые судорогой мышцы.

И тут же перед внутренним взором почему-то возникла картина, которую Генка не вспоминал уже много лет: освещённая солнцем чинара[21] посреди вымощенного известковой плиткой двора, ослепительно голубое небо над ней, белый забор. По веткам чинары скачут взад-вперёд скворцы-майны и оглушительными криками приветствуют наступившее утро. Чёрные перья, ярко-жёлтые клювы на фоне пыльной серо-зелёной листвы. Вдоль забора в тени тополей журчит арык[22]...

Всё это было так невозможно давно... Казахский город Джамбул, дом, в котором Генка родился. Огромные деревья и забор до неба. Косые взгляды отца[23], его шатающаяся походка по вечерам, слёзы матери... Маленький Генка пытается успокаивать мать, лезет к ней на колени, чтобы погладить лицо, вытереть слёзы. Но при взгляде на Генку мать почему-то начинает плакать ещё громче и отчаянней. Потом откуда-то появляется свёрток в шёлковом одеяльце, который оказывается Валькой.

Отец, трезвый и довольный. Мать, сияющая, как небо. Смотрит на свёрток с Валькой так, как никогда не смотрела на Генку.

- Вот тебе братик. Он будет играть с тобой.

Дети на улице почему-то не играют с Генкой. Только одна девочка по имени Назия позволяет ему быть её куклой. Она одевает Генку и повязывает ему банты. У Назии широкое смуглое лицо, она добрая, но от её рук и волос всегда пахнет кизяком и ещё чем-то кислым. Генка - брезгливый, у них дома всегда чисто, мама почти непрерывно моет полы и протирает тряпкой пыль. В Джамбуле очень много пыли, потому что ветер приносит её из пустыни.

Валька очень большой, спокойный, много ест и много спит. С ним совсем невозможно играть. Он даже не интересуется игрушками, как все другие младенцы. Если всунуть игрушку ему в руку, то он колотит ею по бортику кровати или себе по голове.

Приблизительно в это время Генка начинает не только видеть и слышать, но и думать. Ему семь лет, в семь лет дети идут в школу. Ему говорят: куда тебе?! Генка умеет читать по-русски и по-казахски и считать до двадцати. Он читает газету «Джамбульская правда» и детские книжки, которые покупают Вальке. Валька книжки не смотрит и не слушает, он их жуёт.

По вечерам мать и отец кричат друг на друга. Генка подслушивает за дверью, пытается разобраться. Отец говорит, что надо уезжать из Казахстана в Россию, что здесь жизни не будет. Мать вроде бы соглашается, но ехать хочет в Германию[24]. Отец возражает, что без языка да с двумя детьми-инвалидами они в Германии никому не нужны, а в России можно своё дело открыть. Мать плачет и кричит, что отец погубил её жизнь и жизнь детей, отец стучит кулаком по столу и хлебает водку прямо из бутылки...

Однажды (Генка хорошо запомнил эту ночь, потому что она случилась незадолго до отъезда) мать вбежала в комнату, когда Генка с Валькой уже заснули, подхватила под мышку сонного Вальку, за руку вытянула из кровати Генку и, что-то крича и не обращая внимания на их рёв, потащила в гостиную. В гостиной буквально швырнула мальчишек на пол, перед диваном, на котором сидел босой отец. Валька кулём лежал на полу и орал хриплым басом, Генка извернулся ещё в воздухе и приземлился на четвереньки.

- Вот! Вот смотри, что водка твоя поганая сделала! Ещё хочешь?!

- Ну Вика, ну всё! - бормотал отец, не поднимая глаз и потирая одной ступнёй о другую. - Ну ты же знаешь, что - всё. Договорились же! Ты же знаешь, даже врачи не говорят, почему...

- Врачи не говорят! Я! Я тебе говорю! Я - здоровая! Я пятерых могла бы родить, как сестрёнка моя младшая! - бесновалась мать.

- Уложи ребят, Вик, они же спать хотят! Ну что ты, в самом деле! Ну всё хорошо будет!

Генка стоял на четвереньках, молча рассматривал родителей и ревущего Вальку и думал о том, что в его жизни уже никогда и ничего не будет хорошо.

Спустя пару месяцев после ночной сцены семья Лис навсегда уехала из Джамбула. А ещё полгода спустя родился Ёська.