За что наказан М.А. Берлиоз? Композитор Берлиоз и М.А. Берлиоз

По вере вашей да будет вам.
Евангелие от Матфея, гл. 9: 29

Фантастика и реальность (традиционное для романа сочетание) соединяются в описании смерти М.А. Берлиоза, председателя МАССОЛИТа:

Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной.

Это была отрезанная голова Берлиоза

Сцена, конечно, ужасна, выписана натуралистически подробно. Но странно: эта жуткая сама по себе сцена не вызывает ощущения ужаса у читателя. Мало того, в ее ритмизованном повествовании, перечислительной интонации эпитетов (круглый темный предмет) нет никакого волнения, а содержится бесстрастное удостоверение случившегося: именно это и должно было произойти. Авторская отстраненность от несчастного Берлиоза выражена и во внешне бесстрастной, но с едва скрываемым злорадством, интонации, и в подборе негативной в данном контексте лексики: голова (!) названа " круглым темным предметом", который " запрыгал по булыжникам".

В итоговой финальной фразе процитированного описания — " Это была отрезанная голова Берлиоза", — начатой с красной строки и представляющей собой, по сути, цельный абзац с его законченностью мысли, звучит не удивление, не сочувствие, а спокойная, эпическая констатация факта, даже удовлетворение: каждое слово в ней произносится отдельно, четко, весомо.

У этого события, как мы помним, есть продолжение: из черепа Берлиоза Воланд пьет на балу кровь-вино предателя барона Мейгеля и произносит свой многозначительный диалог:

Михаил Александрович, — негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза. — Все сбылось, не правда ли? — продолжал Воланд, глядя в глаза головы. — Голова отрезана женщиной, заседание не состоялось, и живу я в вашей квартире. Это — факт. А факт — самая упрямая вещь в мире… Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна, и остроумна. Впрочем, все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по вере его. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие!

За что же так жестоко поплатился именно председатель МАССОЛИТа, а не рядовые литературные критики, поэты и писатели — члены МАССОЛИТа в романе?

Дело в том, что Берлиоз был не просто атеистом (вопрос о том, во что верить, каждый решает для себя сам, и это сугубо личный вопрос), но воинствующим теоретиком атеизма, материалистического догматизма, ответственным за помыслы и реальные поступки других, — тех, кто поступал сообразно его теории, его наставлениям. В частности, за Иванушку Бездомного, которого председатель МАССОЛИТа наставлял на " путь истинный".

Вспомним спор Берлиоза и Бездомного с Воландом о Боге, о кантовском нравственном доказательстве бытия Бога, где М. Берлиоз говорит: " Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — тоже неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством". Вместо аргументов здесь — начетнические ссылки, типично демагогические приемы полемики. Далее Иван Бездомный " совершенно неожиданно бухнул": " Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! " Но все дело в том, что " бухнул" Бездомный не неожиданно, он развил — на другом, примитивном уровне — логику своего учителя М.А. Берлиоза, мастера наклеивать ярлыки и упрощать понятия. С Берлиоза особый авторский спрос потому, что он не обычный рядовой критик, как Латунский и другие, а руководитель МАССОЛИТа, несущий моральную ответственность за тех, кто в это массовое литературное объединение входил, — за наивных Иванов Бездомных, все понимающих Латунских, Лавровичей и др. Под его руководством литература становилась школой догматизма и конъюнктуры, школой упрощенчества многообразного, сложного мира.

М.А. Берлиоз, как и профессор Ф.Ф. Преображенский в повести " Собачье сердце", стоит у истоков действий других, таких, как Шариков, и на нем лежит ответственность особая.

Участь М.А. Берлиоза трагична, но заслуженна, ибо в романе последовательно проводится евангельское " каждому будет дано по вере его" или, как в случае с М.А. Берлиозом: " каждому по неверию его".

Любопытен вопрос о прототипах М.А. Берлиоза: были ли они? Загадочна и " музыкальная" фамилия председателя МАССОЛИТа: почему Берлиоз и связана ли как-нибудь его фамилия с именем композитора Гектора Берлиоза?

Образ М.А. Берлиоза, по мнению литературоведов и историков литературы, тесно связан с литературной действительностью 1920–30-х годов. В качестве прототипов называют поэта-атеиста А. Безыменского, редактора журнала " На литературном посту" Леопольда Авербаха, причастного к драматичным судьбам многих талантливых писателей того времени.

В качестве прототипа называют также Демьяна Бедного, который напечатал в 1925 году печально знаменитую пародию на Евангелие " Новый Завет без изъяна Евангелиста Демьяна". Памфлет (издевательский и пошлый пасквиль, по сути) был написан в грубой, недостойной форме. Эта поэма была напечатана в журнале " Безбожник" (1925, № 3) и в газете " Правда" (1925, апрель–май). В журнале " Безбожник" был изображен и сам Бедный: в очках, в нимбе святого, на груди пятиконечная звезда, в руке длинное перо и с неба слетает к нему голубь. Свой " Новый Завет…" Бедный начинал словами: " Введение, которое многих приведет в обалдение…" Распятие Христа изображено следующим образом:

Вывод " Евангелия" Бедного был в духе вульгарных атеистических статей 1920-х годов:

Из-за развязности и вульгарности " Нового Завета…" Д. Бедного номера " Правды", где была напечатана поэма, были запрещены в Англии к продаже.

Необходимо сказать, что и тогда не все были согласны с Ефимом Алексеевичем Придворовым (Д. Бедным), с его грубой агиткой. Ответом Сергея Есенина¹ было " Послание к евангелисту Демьяну", в котором были строки:

В связи с фамилией Берлиоза возникают разнонаправленные ассоциации. В частности, интересными и оправданными с точки зрения художественной логики романа представляются музыкальные аллюзии². Вспомним сцену в клинике профессора Стравинского: