Азбука телевидения, или похвала переписчику». 2 страница

22.30. Пока идут клипы и репортажи, нас запускают в святая святых – эфирную студию. Вход мне и фотокору неожиданно перегораживает сурового вида страж порядка с малиновыми губами. Требует специальный пропуск. Наши пропуска для входа в «Останкино» ее не устраивают.

В студии тем временем становится жарко. В прямом смысле – огромные фонари припекают почище, чем солнце где-нибудь в Южной Сахаре. Дмитрий Дибров сидит на каком-то узком, неудобном стульчике. В эфире этого, разумеется, не видно. Камера берет его до пояса. В кадре все чистенько и цивильно. Не видно и стоящего перед ним обшарпанного столика высотой до колена с красным допотопным телефончиком (внутренняя связь). У Марины Назаровой, сидящей в метре от Диброва, стол повыше. По краям – что-то загадочное, блестящее, вроде фольги. Как нам объяснили, этот стол считается просто высшим шиком. Куда там их Голливуду – вот где «великая иллюзия»: на нашем ТВ, успешно выдающем фанерные выгородки и столики, обтянутые мятой жестью, за роскошные студийные интерьеры.

23.15. Второй час эфира. Ведущие подтягиваются в аппаратную. Спасаются от жары – а то плывет косметика, и подправлять ее не успевают. Дибров – режиссеру: «Стаc, я могу побольше потрепаться в половине – минуты две?» Марунчак дает добро. Отсчет времени в процессе эфира идет по получасовкам.

23.30. Дибров в студии уже явно нарушает свой лимит времени – говорит около трех минут. В аппаратной волнуются: все расписано по минутам. Но нет, обошлось. В 3 минуты 25 секунд Дибров монолог свой закончил. Идет рубрика «Ранние гости». Записывают ее заранее. Сегодня, например, должны были записывать «раннего гостя» Ларисы Вербицкой, эфир которой через день. «Товарища Сухова» – Анатолия Кузнецова – долго ждали, но что-то не сложилось, таможня «добро» не дала, и записи не было. У Диброва же «ранний гость» – аж пятимесячной давности. Сюжет с заведующей лабораторией дегустации завода «Кристалл».

0.10. Идет сюжет о Таджикистане. Дибров якобы напрямую связывается с корреспондентом «Доброго утра», та комментирует, отвечает на вопросы. Идет соответствующая «картинка». На самом деле этот момент заранее и довольно профессионально слеплен. Записывали его перед эфиром. Дибров говорил с журналисткой по телефону, а потом к разговору монтировали кадры присланного из Таджикистана репортажа. Делать же настоящие прямые включения из корпунктов не позволяет техника. Вернее, ее отсутствие.

Час ночи. Конец эфира. Все облегченно вздыхают. Передачу сделали. Вроде хорошую. Не благодаря, а вопреки.

После эфира ведущий и часть бригады едут домой спать. Остальные же устраиваются на ночевку. Кто на узком диванчике в редакции «Утра», кто по-братски – прямо в креслах. Имеются одеяла с подушками и пижамы в сейфе. Уснуть, правда, проблематично – ложе жесткое, да и спать-то всего-ничего – 2–3 часа. К 8.30 нужно готовить хронику следующего дня...»

Если такая жизнь вас не испугала, продолжим наш «образовательный» (САМОобразовательный, САМОвоспитательный) процесс, хотя еще немецкий писатель Адольф Кинг предупреждал: «Не следует забывать, что общество больше любит, чтобы его развлекали, а не учили». Да и «переходное» наше время выпало для этого не самое удачное, когда подлинные критерии, подлинные ценности оказались (уверен – НЕНАДОЛГО) словно оттеснены на обочину жизни вроде бы новой «посткультурой» со своей (прости, Господи) эстетикой, терминологией, кумирами и «фенечками», где художественным (еще раз прости, Господи) явлением становится «хэппенинг» некоего «художника» Кулика, который в голом виде кусает прохожих за пятки и, сидя на цепи в ухоженных городах Европы, демонстрирует «новую русскую ментальность».

А ее, в свою очередь, демонстрирует наше «новое ТВ». И все это «новое» есть не что иное, как обыкновенный старый психиатрический диагноз – шизофрения.

Ну, это скорее тема врачебного консилиума. А то, что сегодня из уст телеведущих сплошь и рядом льется «безграмотность», – это чья тема? Или жизнь такая? Без правил! Орфографических и всех прочих. А знаниям откуда взяться, если по дням и годам – галопом? Да и не нужны знания! Только обременяют. Какая разница, что было? Важно – то, что сейчас. Полуграмотность, полуобразованность – данность. Дилетантство во всех сферах – норма. И опыт – не нужен. Никчемен. Некогда Леонид Зорин, автор «Царской охоты» (пьесы, а не ресторана), опустился перед одним из актеров на колени и попросил произносить те слова, которые обозначены в роли. Точно те самые слова. Актер, разумеется, посчитал драматурга ненормальным. Однако порой просто необходимо, чтобы каждый выполнял свою работу так, как ее положено выполнять...

И даже тогда, когда всем (но не тебе самому!) станет очевидно, что ТАЛАНТА Бог не дал, и высокое слово ТВОРЧЕСТВО плохо сопрягается с тем, что ждет от тебя ИСКУССТВО (пусть и телевизионное), и ты волею трагических, с твоей точки зрения, обстоятельств занимаешь весьма скромную нишу в океане телевизионных дел, все равно ты должен выполнять свою работу так, как ее положено выполнять. А значит владеть РЕМЕСЛОМ. И нет в этом слове ни тени уничижения.

Если безмерно талантливый мастер способен сотворить кресло как произведение высокого искусства, которое будут бережно реставрировать и хранить веками, то основательно владеющий ремеслом мастеровой сработает как минимум надежный табурет, на котором будет удобно сидеть. Делать такие «табуреты» приходится кому-то и на телевидении, без всяких особых изысков «выдавая в эфир» дикторов и сводку погоды, «озвучивая» микрофонами госчиновников или выписывая пропуска участникам передачи, заказывая транспорт или выискивая очевидцев происшествия, на горбу таская декорации или... Да мало ли что еще, что никак не отнесешь к высокому творчеству, хотя и составляет большую его часть.

Вы готовы делать это и подобное, даже пробившись со временем на вершину самого высокого телевизионного искусства? Тогда такое неказистое слово, как ремесло, не должно быть для вас незнакомым. И оно, ремесло, непременно внесет свою лепту в это великое явление по имени ИСКУССТВО, делом которого во все времена была защита высших ценностей человеческого духа. А коли так, то перечень сведений (инструкций, требований, постулатов, рекомендаций, условий, ограничений и пр., вплоть до добрых советов), которым АВТОМАТИЧЕСКИ должен владеть телевизионщик, занял бы не одну сотню страниц. Правда, в зависимости от телеспециальности, и содержание этих страниц будет отличаться, сохраняя при этом некие единые для всех положения. Отличаться, меняться оно будет и «само по себе», с течением времени, под влиянием меняющихся обстоятельств, и в первую очередь – под напором семимильными шагами развивающейся техники и технологии телевидения.

Судите сами, сохранил ли свою абсолютную незыблемость короткий перечень требований, предъявляемых телевизионным экраном съемочной группе, которые сформулировал П. Гринуэй всего лишь лет 15 лет назад:

1. Экран рассчитан на крупный план.

2. Не передает глубокого черного цвета, а также оттенков красной гаммы.

3. Плохо справляется с яркими движущимися огнями на черном фоне.

4. Излишне чувствителен к мобильности камеры.

5. Не способен точно воспроизвести сложную фонограмму.

6. Сочетать насыщенность цвета с контрастом тональностей.

7. Центр композиции прочно занимает середину экрана, прочее пространство выпадает из горизонтального видоискателя.

8. Статика предпочитается движению.

9. Хорошо освещенные планы тщательно моделируются на контрастном фоне, общие планы сводятся до строжайшего минимума.

10. Вырабатывается своеобразный техносемиотический язык теледраматургии.

А теперь представьте себе, как это звучит сегодня, в эпоху «цифрового телевидения», когда телевизионными устройствами с большими экранами оборудуются центры управления космическими полетами, авиационные тренажеры, телевизионные студии, хирургические клиники и учебные заведения. Когда большой экран вдохнул новую жизнь в традиционный некогда для отечественного телевидения ТЕЛЕТЕАТР и во многих странах сначала создаются сети театрального телевидения, а потом кинозалы «цифрового кинематографа», представляющие собой те же телевизионные театры с большим экраном, расположенные в разных городах и связанные между собой телевизионными каналами связи (кабельными, радиорелейными и спутниковыми системами).

Цифровая техника стала постепенно проникать в телевидение в 70-е годы. Первыми появились цифровые корректоры временных искажений, затем – кадровые синхронизаторы, генераторы специальных эффектов, микшеры, коммутаторы. Во второй половине 80-х годов был создан первый промышленный цифровой видеомагнитофон. Предельно допустимое количество перезаписей в цифровом аппарате практически перестало ограничивать возможности создателей телевизионных программ. Носителем в первых системах цифровой видеозаписи была магнитная лента. Постепенно запись на магнитные и оптические диски стала завоевывать свое место в телевидении. Дисковые системы дороже ленточных и имеют меньшую емкость, но они обладают весьма важным преимуществом – практически мгновенным (в сравнении с ленточными системами) доступом к любому фрагменту записи. Это создает новые возможности для компоновки и монтажа.

Таким образом, появление цифровой видеотехники ознаменовало начало кардинальных изменений в технологии производства телевизионных программ. В начале 90-х годов были разработаны эффективные методы передачи цифрового телевизионного видеосигнала. Стало возможным говорить о начале полномасштабного перехода к цифровому телевидению. 1998-й стал годом начала цифрового телевизионного вещания.

Переход к цифровому представлению телевизионного видеосигнала позволил улучшить качество телевизионной передачи и создавать более надежную аппаратуру. Он также открыл путь к конвергенции телевидения и компьютерной техники. Благодаря тому что изображение оцифровано, стало возможным создание невероятно большого числа изощренных спецэффектов, невозможных в аналоговой технике. Переход к цифровой технике открыл создателям телевизионных программ совершенно новую область, в которой можно найти громадное поле для реализации творческих идей.

Нет сомнений, что цифровые технологии – это будущее телевидения. Цифровая видеозапись все сильнее теснит аналоговую. Но замена базового формата видеозаписи телекомпании – это серьезная проблема, требующая решений большого комплекса вопросов технического, экономического характера, обучения персонала и т.п. Обилие форматов и аппаратов цифровой видеозаписи, появившихся на рынке телевизионного оборудования, выгодно телекомпаниям, так как обостряющаяся конкуренция способствует совершенствованию аппаратуры и снижению цен. Но различия в технико-экономических показателях аппаратуры разных форматов – не столь явные, чтобы однозначно выбрать какой-нибудь один формат. Поэтому проблема его выбора всегда сложна. Многие форматы, появившиеся несколько лет назад (D-l, D-2, D-3, D-5, Digital Betacam), уже заняли определенные ниши в производстве ТВ-программ, но ни один из них по различным причинам не смог стать доминирующим. На роль базового формата телевизионного вещания сейчас претендуют недавно появившиеся системы: DVCPRO, Digital-S, Betacam SX. Тем не менее области их применения различны, да и форматов достаточно много. К тому же технические показатели аппаратов видеозаписи являются важными, но не решающими факторами. Деньги должны вкладываться не в отдельные устройства и даже не в оборудование, а в комплексные системы создания ТВ-программ.

...Вот так, на «деньгах» (что очень созвучно нашему рыночному времени) и заканчивается этот короткий «цифровой разговор». Впрочем, деньги – это те же цифры, так что внешне все выглядит вполне органично и созвучно понятию ЦИФРОВОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ.

И это – сегодня! А что будет завтра и тем более – послезавтра?..

Вы правы, все это означает, что даже «просто ремесло» придется постигать всегда. Здесь не бывает точки, только многоточие.

А ведь это еще не самое главное, потому что главное – ТВОРЧЕСТВО! А кто главный в творчестве? Режиссер? Оператор? Художник? Артист? Телеведущий? Звукорежиссер? Продюсер?.. (перечень далеко не окончен!) Да-да, согласен, звучит наивно, а то и хуже того. Все они главные, хотя, не лукавьте, наиболее привлекательны те из них, что на виду, так сказать, «на витрине телевидения», кого, мешая в кучу разные профессии, объединяют полуиронично звучащим ярлыком «ТВОРЦЫ». Что в принципе не соответствует действительности, ибо ни один «творец» ничего не может сделать на телевидении в одиночку, и даже не понять порой – кто на самом деле стал подлинным творцом передачи, ток-шоу или фильма. Тем не менее, еще не познавшая тайн коллективной профессии «телевизионщика», молодежь стремится, конечно, в телетворцы.

А если так, то приготовьтесь услышать или прочитать о себе такое, да еще под заголовком «Ё мое!» как зеркало культурной деградации» («Общая газета», №30, 1997).

«Совсем недавно ведущий одной из развлекательных программ познакомил миллионы телезрителей с очередной звездой, исполнившей очередной «хит» с рефреном «Ё-мое!».

Я понимаю, что с эстрады, да еще попсово-хитовой, не к чему возглашать: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли». Но ведь и «легкий жанр» должен иметь пределы «легкости», шантанно-канканные припевки и пританцовки вековой давности, подробно описанные в литературе и запечатленные в изобразительном искусстве, всегда считались малоприличными в порядочном обществе. Поэтому-то их натуральное восприятие бывало ограничено соответствующими местами, называвшимися «злачными», – борделями, например.

Позже канканы были стриптизами вкупе с «музыкой» в ритме обезьяньей случки. Признавая, что на эти изыски имеется безусловный спрос, хотелось бы узнать: почему этот выборочный спрос превратился в наглое централизованное «предложение»? Можно возразить: не хочешь – выключи телевизор. Но... взрослый может, быстро поняв «что к чему», выключить или переключить телевизор. А ребенок? А подросток?..

Канули в Лету времена, когда телезрителям страны предлагалось выбирать из меню, где посевная страда и пуск новой домны бывали гвоздями программы, и переключаться можно было на скромные «Голубые огоньки», фигурное катание или футбол. Потом мы добились свободы. Свободы или вседозволенности?..

Когда жаждут свободы, которой раньше совсем не было, забывают о необходимости чувства меры. Когда кричат о правах личности, забывают о правах общества и обязанностях перед ним и перед самим собой, перед своими детьми».

И такое:

«В тени чужой харизмы роятся люди-маски, люди-тени, у которых под респектабельной личиной тележурналиста скрывается только сытое стремление к кормилу. Кстати, ни в одной другой стране выражения «кормило власти» нет. И хотя все мы знаем, что слово это происходит от невинной «кормы» и означает всего-навсего руль, все-таки в этой ассоциации с кормом есть что-то неслучайное. Уж как хотите, а есть» («Смена», 1999).

И еще:

«В эфире – «Аншлаг». Герои любят друг друга, а главное – самих себя, уверены в собственной гениальности и в том, что происходящее в эфире интересует кого-нибудь еще кроме них. Без устали давится собственным смехом ведущая Регина Дубовицкая.

«Сегодня пошлые и завтра пошлые» завсегдатаи «Аншлага», кажется, окончательно потеряли ощущение времени. Уже обросли седыми бородами шутки, появились морщины на лицах их авторов, бессчетное количество раз сменились костюмы ведущей. Уже наизусть заучены телезрителями все «ужимки и прыжки» сатириков, юмористов и пародистов... – юморист с голосом «неопределенного пола» в сотый раз радует публику: «Что это у тебя груди прыгают?.. То место, которым садятся на стул, у тебя называется талией?»

...Исчерпан скудный арсенал режиссерских и актерских возможностей Регины, заставляющей собеседников то впасть в детство (чтобы почерпнуть из воспоминаний о нем свидетельства собственной незаурядности), то философски размышлять о будущем. Прежними остались лишь с непреходящей кокетливостью обнаженные колени госпожи Дубовицкой да смех в лучшем случае «от живота». А программа все плывет по бурным эфирным волнам, не тонет...» (Юлия Кантор, «Известия», 1999).

Ну как, готовы, стремясь к известности, ко все затмевающему «имиджу», сродниться с приговором писателя Виктора Пелевина:

«Мы живем во время, когда «имидж», отражения отрываются от оригиналов и живут самостоятельной жизнью. И каждый из них приобретает определенную суггестивно-коммерческую ценность, не соответствуя ничему в реальности».

А ведь и в самом деле: есть эмпирическая, реальная жизнь, а есть та, которую отражают СМИ (а они все-таки ОТРАЖАЮТ то, что им интересно, как они могут и как они понимают, а это не одно и то же с эмпирикой), и возникает, как ни крути, «вторая реальность», так сказать, «оСМИсленная».

Может быть, на знамени телевидения органично будет смотреться латынь с ее идиомой «qui pro quo» – «принять одно за другое»?..

Социолог Фулхинони писал, что экран подобен доктору, к которому приходит толпа на церемонию распознавания своих скрытых снов – мечтаний. Экран не более, чем сон, воссоздает реальность. В снах реальность никогда не повторяется. Наоборот, сама цель сна – освободить нас от реальности. Так может быть, телевизионное искусство соединяет две тенденции – бегство от реальности и акцентирование реальности?..

А если вас манит свет самой яркой на сегодняшнем телевизионном небосводе звезды – тележурналистики, готовы ли переступить через великий журналистский закон: «Ниже пояса не бить и не целовать», а потом услышать от телезрителя Михаила Жванецкого: «К телеведущим я отношусь настороженно: они любят всех, приветствуют всех, в восторге от всех, с кем встречаются на экране. От этого у них замыленные глаза и отсутствует сердце. В жизни с ними не поговоришь – просто нет причин».

Когда стала выходить передача «До и после полуночи», Владимира Молчанова вся страна узнала за один месяц. Теперь такого не бывает. Эфир бывает один раз в неделю, а лучше – почти каждый день. Иначе останешься без «имиджа»(?!)

А, может быть, все дело в том, что телепрограмма – бабочка-однодневка? Пропорхнула – и нет ее. И кумиры живы и любимы, пока они на экране. А ушли – и невозможно ни вспомнить, ни понять, отчего зрители с ума сходили, к экрану прилипали и готовы были полцарства отдать за секунду живого общения с ними. Эфемерное создание – ТВ. Эфемерное. Как и нечеловеческая слава ее служителей. И цепляются они за эфир, как наркоман за дозу – только не останавливаться, не дать себя забыть! Иначе – никакого тебе имиджа, известности, денег, наконец. И никаких интервью... Кстати, а как к ним вы готовы, как всегда готов десятилетиями (?!) сохраняющий свою популярность Александр Невзоров, в полном соответствии со своим имиджем эпатировавший Г. Резанова и Т. Хорошилову («Комсомольская правда», 1990):

– Есть ли у вас законы, от которых нельзя отступать?

– Обо мне ходят легенды, что я готов пойти на все ради информации. Что ж, образ разбойника-репортера мне ближе, чем образ розово-голубого героя. То, что вы сейчас называете гласностью, – та область, та земля, которая завоевывается. Земля нам абсолютно неизвестная. И первыми на разведку, на завоевание идут люди с авантюрным характером, с особым психологическим свойством натуры: им очень трудно сохранить белоснежными манжеты. И я, естественно, далек от совершенства.

– Значит, репортерство и интеллигентность – понятия несовместимые?

– Совершенно. Есть замечательная пословица: «В доме повешенного не говорят о веревке». Человек, избравший профессию репортера, именно о веревке и должен говорить в доме повешенного. О какой интеллигентности здесь вообще может идти речь? Репортерство – страшно грубая солдатская профессия.

А вот предупреждение молодым от совсем еще не старого, но уже маститого «музобозника» и бывшего директора ТВ-6 Ивана Демидова:

Для того чтобы стать настоящим профессионалом на телевидении, нужно как минимум лет десять поесть дерьма. У нас сейчас лихо все закручено, так что срок уменьшился. Когда молодые люди приходят в атмосферу ТВ – один шаг до звездной болезни, частых выпивок, вольностей жизни, наркотиков и т.д., и только получив стержень, можно стать профессионалом.

Вы и к этому готовы?.. Тогда вас, возможно, нисколько не обескуражит байка о том, как американский писатель Деннис Норден однажды удивился такому остроумному высказыванию телережиссера: «Нам не нужно, чтобы это было хорошо. Нам нужно, чтобы это было в четверг!» Что ж, для американского телережиссера (а в эту, пока никак не свойственную России, игру уже несколько лет играем и мы) телевизионное искусство испокон веков называется телебизнесом, а немеркнущая периодичность западания в душу клиента-покупателя – дело святое. Со святостью (американской) у нас пока не все и не всегда «О'кей». У нас даже министр образования Геннадий Ягодин (правда, уже бывший) обеспокоен насаждаемым нашим (а-ля американским) телевидением уровнем массовой культуры. Его беспокоит влияние на человека музыки такой степени громкости и ритмики, что она не оставляет возможности думать в этот момент: «Кайф, связанный с огромностью звучания, – это кайф освобождения от мыслей. Меня беспокоит, что люди в разных странах стали меньше читать. Каждый человек читает в своем собственном ритме: это дает ему возможность думать над прочитанным. Когда человек воспринимает события через средства массовой информации, ему навязывается ритм. Успел – не успел. Если не успел за ритмом сообщения – ухватил вершки содержания. Вкус, настоящий вкус – это не вершки, это глубины. И не хотелось бы, чтобы культура развивалась по этому пути». («Человеку разумному в XXI веке придется держать экзамен, насколько он разумен и разумен ли вообще» – «Московские новости», №44, 1998.)

Откровенно говоря, к иной культуре позволительно подбираться при наличии собственных крепких культурных тылов. И только на этой основе возможна прививка инокультурных проявлений. Я не уверен, скажем, в том, что некоторые наши молодые (да уже и не очень-то молодые) «новые русские» так уж крепко укоренены в родной культурной почве. Перед занятными манифестациями западной масс-культуры они оказываются голыми, что приводит к обезьянничанью, а не к созиданию нового культурного внутреннего пространства. И не потому, что западная культура плоха или нужно закрываться от ее проявлений. От нее никуда не денешься, если мы хотим жить в ладу с миром. Успешно встраиваться в «большой» мир можно только при условии предварительного культивирования своего мира. Как нельзя выучить иностранный язык, не обладая предварительно знанием своего родного, так нельзя вырасти в России, но, духовно оставаясь ей чуждым, с пользой питаться продуктами иных культур.

Верно и другое: как невозможно, по-видимому, совершенствоваться в познании родного языка, не изучая чужих языков, так и невозможно быть культурным по отношению к собственной среде, оставаясь вполне чуждым и отделенным от горизонтов иных культур, иных идеологий.

Если сейчас пробежаться глазами по телепрограмме, можно с трудом найти одну-две передачи, не содранные у Америки, или наши хорошие фильмы. Везде боевики, эротика и прочее и прочее. Как относятся люди, работающие на телевидении, к этому агрессивному нашествию заморской культуры?

Юрий Сенкевич:

Америка создала свою культуру, образ жизни, поэтому наша задача, видимо, каким-то образом мирно сосуществовать и сотрудничать, но с другой стороны – засилье американских игр, шоу в не слишком удачном исполнении... Это бездумное копирование – на совести тех, кто этим занимается. А что мы можем противопоставить американской продукции? Нам нечего противопоставить, а свято место пусто не бывает. И меньше всего в этом нужно обвинять американцев. Они воспитывают своих граждан в духе любви и уважения к своей стране, своему гимну, флагу... И мы должны через телевидение прививать любовь к России – ее нужно показывать. Люди, которые сейчас отвечают за образование, воспитание, пропаганду, должны об этом думать.

Лариса Кривцова:

Самое опасное в американском влиянии – это детские мультфильмы и детское ТВ, которое сейчас пропагандируется, потому что, смотря это, дети вырастают другими, с иным, нерусским мышлением. В этих мультфильмах очень много жестокости и насилия. Боюсь, что может оказаться так, что через несколько лет мы будем жить совсем не в России, а в другой стране, от которой останется одно название. А самое противное в этом – примитивизм, простая примитивная культура, где все просто, как репа, но очень скучно.

Владимир Кара-Мурза:

Это другая крайность, по сравнению с советским временем. Во всем надо знать меру, а сейчас на нашем телевидении явный перебор, но я думаю, что это болезнь роста. Тревожит то, что нет наших фильмов, а самое неприятное во всем этом – неуважение к национальной культуре. Все-таки в Америке культура молодая, ей всего 200 лет. А у нас намного старше, поэтому перенимать все американское не стоит. Не нужно заниматься самоуничижением.

Лариса Вербицкая:

Это время такое; я думаю, пройдет, как любая болезнь. Наиболее неприятно все насилие, что идет сейчас с экранов, агрессия, бесконечные боевики.

Александра Ливанская:

То, что появляется у нас на экранах, – не культура, а бизнес. Деньги делают и на американских фильмах, и на жутких мультфильмах, произведенных даже где-нибудь в Тайване или Гонконге. Берут то, что подешевле, а продают подороже. Неприятно, что телевидение превращают в казино огромного масштаба. В таком случае оно никогда не станет искусством. Больше всего мне неприятны эти игры, ток-шоу и то, как агрессивно все навязывается зрителю («Московский комсомолец», №151, 1997).

А случилась эта метаморфоза всего за какие-то десять лет! И не с телевидением, а с нашим сознанием?..

Вот как это происходило с 1989 по 1999 год.; Вначале был вопль несогласных. Это был «бунт против затхлого порядка». Революционеров было много. Но расходившаяся подпольно огромными тиражами рок-музыка, а также – программа «Взгляд» и журнал «Огонек» были, пожалуй, главными революционерами.

...Социологические подтверждения тому мы обнаруживаем в исследовании Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) «Советский человек», прослеживающем изменения в общественном сознании от 1989 до 1994 и от 1994 до 1999 года. Общественный пафос в 1989 году был потрясающим. 64% людей всерьез считали себя так или иначе ответственными за происходящие в стране события. Пафос перемен был таким, что люди хотели все изменить в масштабах государства, в чем собирались ему, государству, содействовать. В общем, 75% опрошенных по тем или иным причинам собирались реформировать страну.

Очевидно, что в начале 90-х было сделано все, чтобы потом общество скатилось в полный декаданс. И декаданс наступил. Это закономерный результат: когда все делаешь для революции, а потом вожделенные перемены заканчиваются полным ужасом и превращением демократических лидеров в обычных бюджетных воров, психика находит выход только в эгоцентризме...

Социологи засвидетельствовали уже в 1994 году значительное падение общественного пафоса и возвышение в сознании людей личных интересов над общественными и государственными. Директор ВЦИОМ Юрий Левада говорит:

– Наш соотечественник весьма ощутимо разгосударствился. Мало кто проявляет готовность жертвовать чем-либо для блага государства. Укрепились жизненные установки типа «мы ничем не обязаны государству» и «мы должны стать свободными людьми». Иными словами, возросло демонстративное отчуждение человека от государства.

И такое настроение – это полная, конечно, катастрофа для нации. Потому что у нее вообще нет иммунитета против того, что с ней делают. А это значит, что с ней можно делать все, что угодно. И в этом «делании чего угодно» именно телевидению принадлежит ведущая роль.

В «Московских новостях» в августе 1999 года Екатерина Кирсанова обратила наше внимание на американский фильм «Эд из телевизора» – рассказ о человеке, который стал телезвездой, ничего для этого не делая. Это своего рода размышление о том, как влияют друг на друга, сливаются, перетекают и становятся неразделимыми подлинная жизнь и сконструированная реальность, которую население каждый день видит по телевизору...

Некая телестудия в погоне за дешевой во всех смыслах популярностью решает непрерывно показывать в прямом эфире жизнь обыкновенного человека. После многочисленных проб найден идеальный кандидат – придурковатый клерк из конторы видеопроката (актер Мэтью Мак Конэхи). Отныне повсюду – на работу, в бар, на свидание к любимой девушке он отправляется в сопровождении телекамер, и за каждым его шагом с азартом и восторгом следит вся страна. Коллективная истерия, фан-клубы и статьи в газетах, посвященные 32-летнему большому ребенку с внешностью пьющего советского водопроводчика...

С одной стороны – как управляема эта аморфная масса! С другой стороны – какая мощная у нее власть! Эта толпа с замиранием сердца ловит брошенную телестудией наживку и следит за приключениями человека, который еще неделю назад был неинтересен даже своему отцу! Но та же толпа требует, чтобы возлюбленную героя заменили, и телестудия послушно на это идет.