Глава 13. Я ждала. Дни летели. На обеде я сидела одна, лицом к двери, не обращая внимания на темноволосого хендлера

Я ждала. Дни летели. На обеде я сидела одна, лицом к двери, не обращая внимания на темноволосого хендлера. Про руку в гипсе я всем объясняла, что это был несчастный случай. Мне верили. Правда, подозрительно поглядывали, но и только. Ведь я улыбалась и выглядела собранной и уравновешенной; будь я больна, вела бы себя иначе. Я всех обманывала.

Я проводила больше времени с родителями, молча кивая, когда они говорили о Программе или комментировали последние новости. В Лондоне всплеск самоубийств, там запустили собственную версию Программы, показавшую великолепные результаты. Значит, Америка все же придумала лечение!

Это заставило меня задуматься о будущем – какие люди будут вокруг через двадцать лет? Те, кто никогда не был подростком, потому что их воспоминания начисто стерты? Будут ли они наивными – или опустошенными?

Я напомнила себе, что с Джеймсом все будет в порядке. Он вернется прежним. Нужно в это верить.

После школы я решила пойти в Центр здоровья набрать баллов для зачета и всем доказать. Пусть убедятся, что я совершенно здорова, психически стабильна и неравнодушна к общественной жизни. А я буду ждать Джеймса. Рано или поздно он там покажется.

Центр здоровья у нас действительно в самом центре города, в бывшем помещении ассоциации молодых христиан. Кирпичное здание довольно старое, но табличка с названием яркая и жизнеутверждающая, с намеком на рай внутри. Программа гордится своими исцеленными и ростом числа добровольно обратившихся за помощью. Центр здоровья – прекрасная реклама. Приходите увидеть результаты! Посмотрите, до какой новизны вас можно отполировать!

Я остановилась у входа – мне не хотелось внутрь. Я боюсь этих здоровых людей, которые смотрят куда-то мимо меня. Но больше идти некуда. Надо быть сильной.

– Нужно зарегистрироваться, – сообщила женщина на ресепшене в холле. В просторном помещении стоял оживленный гул, будто ничто за этими стенами присутствующих не касалось и не могло испортить настроения. Стены, кстати, были ярко-голубыми и зелеными – бодрящие, энергичные цвета. Я едва не улыбнулась по-настоящему. – Мисс! – окликнула меня женщина, показав на клипборд и ручку на шнуре. – Запишитесь, чтобы получить зачетные баллы.

Написав на листке свое имя и адрес, я оглядела комнату. Некоторые лица были мне знакомы – и среди вылеченных, и среди нормальных, но никого из них я близко не знала. И тут я увидела Лейси. Сидя на диване, она резалась в видеоигру с Эваном Фрименом. В углу стоял хендлер, но не темноволосый, которого я боялась, а какой-то блондин, и молча наблюдал за Лейси.

Я хотела подойти и представиться, но что-то меня удержало. Умом я понимала, что Лейси меня не помнит; однако надеялась, что Джеймс не забудет. Если подтвердится, что Лейси меня не знает… что тогда? Я цеплялась за маловероятное предположение, за сомнительную возможность, и это единственное, что удержало меня от общения с Лейси. С каждым днем моя решимость понемногу слабеет, но я держусь ради Джеймса.

Знает ли Лейси, что Миллер мертв? Скучает ли она по нему, по всем нам в глубине души? Программа отбирает эмоции, или они остаются, только без источника?

В другой части комнаты за круглым столом компания девчонок – среди них и Кендра Филлипс – хихикали и пили диетическую колу. Я подошла к ним, поглядывая на хендлера, который, кажется, обратил на меня внимание, и присела.

Они любезно улыбнулись – ни одна из них меня не помнила – и продолжали болтать о мальчиках, одежде и прочей невообразимой чепухе, которой мне и в голову не приходило интересоваться. Но я уже стала довольно хорошей актрисой: смеялась в нужные моменты и округляла глаза, когда требовалось. Мне было очень больно, но заплакала я только в машине, когда после Центра здоровья длинной дорогой поехала за город. Некому было утирать мне слезы и говорить, что все будет хорошо.

Три недели прошли по схеме смех-плач-смех-плач. Внутри у меня все онемело, и это было неприятно, но иначе не выжить. Когда наконец сняли гипс, я с облегчением взглянула на свою бледную кожу: Джеймс мог разволноваться, увидев меня с загипсованной рукой. Надеюсь, он скоро вернется. Очень надеюсь, что он поторопится.

Дни шли медленно.

Сидя за столом, я красила ногти отвратительным розовым лаком, а девчонки трещали о Эване Фримене, у которого с Лейси роман. Я не реагировала, притворившись, что мне нет дела до обоих. В это время открылась дверь Центра здоровья – негромко звякнули колокольчики, подвешенные наверху.

Я сосредоточенно докрашивала ноготь на безымянном пальце, поглядывая на кольцо с пурпурным сердечком, и уже собиралась заняться следующим ногтем, когда вокруг вдруг стало очень тихо. Вот и все. Это пришли за мной.

Сразу обессилев, я подняла глаза, не сомневаясь, что рядом стоит хендлер и сейчас меня поведут в Программу, но от увиденного пол начал уходить у меня из-под ног. В комнате действительно были хендлеры в своих жестких белых халатах, но они пришли не одни. Между ними стоял Джеймс. Он был наголо обрит и одет в рубашку-поло с коротким рукавом. Даже со своего места я видела свежие белые следы на его предплечье. Татуировки удалили, шрамы, составлявшие фамилию Миллера, тщательно зашили.

Взгляд Джеймса с умеренным любопытством блуждал по комнате. Обычно Джеймс смотрел не так. Его взгляд даже не задержался на мне.

Вернулся. Мой Джеймс вернулся! Это единственная причина, почему я не умерла. Вот миг, ради которого я жила.

Джеймс.

Его подвели к стулу у торговых автоматов, где уже сидели двое вылеченных, играя в карты. Видимо, ему впервые после выписки позволили пообщаться – в Центре здоровья, под присмотром. Джеймс сидел, не говоря ни слова соседям за столом.

На меня хендлеры не смотрели, якобы не зная о наших отношениях. Правда не знают или не хотят привлекать ко мне внимание Джеймса? В любом случае оставалось только радоваться, что среди них нет темноволосого хендлера.

Я смотрела на своего бойфренда. Он казался меньше, будто похудел за последнее время. Мне не понравилось, что его прекрасные золотистые волосы безжалостно сбриты, но они же отрастут.

Мне мучительно хотелось дотронуться до него.

Я с бьющимся сердцем следила за его медленными движениями, дрожа от прилива адреналина. Девочки за столом заговорили тише, будто почуяв некую перемену. Я ждала удобного момента, чтобы подойти к Джеймсу. Я не позволю держать нас на расстоянии. Подойду так, чтоб он меня увидел. С ним все будет хорошо. Он выжил и вернулся. Теперь мы всегда будем вместе.

Джеймс вдруг отодвинул карты и встал, что-то негромко сказав хендлерам, вроде бы что хочет уйти. В моей груди плеснулась паника: нет, он не должен уходить сейчас!

Джеймс направился к дверям. Я вскочила, едва не уронив на пол колу. Он шел между двумя хендлерами. Надо найти способ привлечь его внимание. Если он меня увидит, то сразу вспомнит и спросит, что это я его пасу, уж не запала ли на него, и рассмеется. Он вспомнит, я знаю.

Я думала, что бы Джеймс сделал на моем месте. Он учинил бы что-нибудь безрассудное, дерзкое. Я стянула пластмассовое колечко с пурпурным сердцем и с размаху запустила через всю комнату, метя в бритый затылок. Джеймс остановился, потирая ушибленное место. Хендлеры, ничего не заметив, по-прежнему шли к двери. Кольцо, отскочив, приземлилось у стойки ресепшена.

Джеймс медленно обернулся, ища, кто в него что-то бросил. Я, не скрываясь, стояла посреди комнаты, всем видом давая понять, что это сделала я. Голубые глаза скользнули по мне, и мне показалось, что сейчас он меня узнает. Я поцеловала кончики пальцев и помахала рукой. Подождала.

Джеймс секунду смотрел на меня, потом потер затылок, будто там до сих пор болело. Затем, без улыбки, без реакции, повернулся и вышел из Центра здоровья.

Под ложечкой скрутился узел, который затягивался все туже. Я надеялась, что Джеймс вот-вот бросится назад и признает меня, но когда этого не произошло, сердце словно остановилось. Пустота, бездонная и черная, поглотила меня целиком. По щеке скатилась слеза, и я не стала ее вытирать. К чему? Зачем теперь вообще все?

Когда я наконец вздохнула, это вышло так хрипло и болезненно, что в комнате стало тихо. Все смотрели, как я нетвердыми шагами иду к кольцу на полу, такому яркому и оптимистичному на линолеумных плитках. Уголок сердечка откололся.

– Деточка… – начала женщина на ресепшене напряженным, обеспокоенным голосом. Я знала – надо взять себя в руки и ответить. Я должна ответить. Но я вышла вон, желая, чтобы этот день поскорее закончился.

Впервые Джеймс поцеловал меня у реки в тот раз, когда Брэйди изменил нам ради своей Даны. Джеймс все равно меня позвал, и я, хоть и волновалась, поехала. Уже почти три месяца мои чувства к нему изменились – я начала его замечать.

Я сидела на берегу, перебирая камушки, а Джеймс уплыл к маленькой лодочной пристани и прыгал с нее в воду, делая обратное сальто. Солнце играло на его коже. Когда он вернулся на берег, его трясло от холода.

– Согрей меня, Слоун, – шутливо попросил он, опускаясь на полотенце. С него падали капли, от тела веяло холодом.

– Ты весь мокрый, – засмеялась я, отбиваясь. Тогда Джеймс повалил меня на спину и вытер лицо подолом моей футболки.

– Теперь и ты мокрая, – заявил он. Я со смехом вытянула футболку у него из рук. Я лежала на спине, а он смотрел сверху, опираясь на локоть и улыбаясь от уха до уха. – Почти поплавала, – добавил он и встряхнул мокрыми волосами, осыпав меня капельками воды.

Я заслонилась руками. Джеймс смотрел на меня, и его улыбка таяла. Он рассматривал меня почти с любопытством. Я наморщила лоб:

– Что-нибудь не так?

– Можно тебя поцеловать?

По телу пробежала дрожь, щеки запылали. Я не знала, что ответить, поэтому молча кивнула. Джеймс снова улыбнулся, хотя заметно нервничал. Он наклонился и замер, когда его губы коснулись моих. Я ужасно боялась того, что сейчас будет. Мой первый поцелуй.

– Наверно, это большая ошибка, – пробормотал он, зарываясь пальцами в мои волосы и подхватывая ладонью под затылок.

– Знаю.

И его губы, горячие и мягкие, прижались к моим. Руки сами обняли его и притянули ближе. Джеймс целовал меня уже страстно, касаясь моего языка своим. Это было самое потрясающее ощущение в мире, вроде выхода из тела. Мы целовались целую вечность… вернее, пока солнце не начало клониться к закату.

Джеймс упал на спину, глядя в небо.

– Ну, Слоун… Вот черт побери…

Я засмеялась, трогая губы. Припухли, но в общем ничего. Только щиплет.

– А что, прикольно, – сказала я.

Джеймс повернулся и посмотрел на меня.

– Знаешь, теперь я не смогу удержаться и буду и дальше тебя целовать, – сказал он. – Всю жизнь всякий раз, как увижу тебя, буду целовать.

Я улыбнулась:

– Ну, целая жизнь – это долго. Наверняка тебе попадутся и другие губы.

Едва произнеся это, я прокляла себя. Но Джеймс только покачал головой.

– Не-е, – сказал он, снова наклоняясь надо мной. – Я хочу только эти.

Может, поэтому я сейчас приехала к реке и сидела на берегу, глядя на воду. Тогда Джеймс говорил искренне, но эта часть жизни закончилась. Он стал другим, и мои губы уже не принадлежат ему.

В тот день он меня покорил. Мне он и раньше нравился, но с того дня я перестала его избегать. Мы проводили вместе каждую минуту, которую удавалось улучить втайне от всех. До сих пор гадаю, изменилось бы что-нибудь, признайся мы Брэйди? Но здравый смысл подсказывает, что Брэйди сознательно играл роль третьего лишнего, дожидаясь, когда у нас все наладится.

Спустя две недели после смерти Брэйди Джеймс признался мне в любви и поклялся, что никогда меня не оставит и спасет нас обоих. Он обещал.

Обещал.

Родители спросили о Джеймсе. Я ответила, что он прекрасно выглядит, и улыбнулась, пошутив, что теперь он, наверное, начнет понимать математику. Получилось так фальшиво, что мать и отец встревоженно переглянулись. Я извинилась и ушла в свою комнату. Лежа на кровати, я думала, как бы так устроить, чтобы из нее не вылезать. Но что хорошего это даст? За мной придут хендлеры и увезут в Программу.

Утром я натянула джинсы и, не глядя, разные носки. Чистить зубы и причесываться я не стала. Глядя на овсянку в тарелке, я не хотела есть. Не хотела кормить это тело. Мысль умереть с голоду показалась такой приятной, что тайком от матери я вылила овсянку в раковину и ушла.

Школу я прогуляла. Невыносимо было даже думать о встрече с психотерапевтом. Опять придется слушать о «хорошей стороне» Программы, лгать о том, что я чувствую теперь, когда Джеймс вернулся. Больше не пойду в Центр здоровья. Не хочу видеть Джеймса с промытыми мозгами. Через несколько недель он начнет общаться, может, даже улыбаться кому-то. Что я буду делать, если он подарит пластмассовое кольцо с сердечком другой девушке?

Джеймс меня не узнал – ничто в его душе не шевельнулось, будто меня и не было вовсе. У нас было столько тайн, а теперь они остались только мне. Эта ноша слишком тяжела для меня.

Я остановила машину возле заброшенной фермы и вынула тетрадь записать свои мысли. Мне не с кем было поделиться. Я никому не могла довериться. Я настолько одинока, словно уже умерла, просто еще в сознании. Через сорок пять минут я написала столько, что слова начали терять свое значение.

Поцелуй, смерть, любовь, потеря… Слова налетали друг на друга. Страница была мокрой от слез. Меня охватило желание зачеркнуть написанное. Я нажимала все сильнее, описывая большие круги. Стержень прорвал все страницы и уперся в картонную обложку, но я продолжала давить, и обложка не выдержала – стержень уперся в обтянутое джинсами колено. Я с силой нажала, скуля от боли. Мне было все равно. Мне уже было все равно.

Мне хотелось умереть.