Эпилог. Дождь выстукивает по стеклу торопливую дробь, и мне кажется, что буквы на экране монитора вздрагивают в такт

1.

Дождь выстукивает по стеклу торопливую дробь, и мне кажется, что буквы на экране монитора вздрагивают в такт. Если он не прекратится сегодня, то это будет слишком даже для нашей славящейся сыростью страны. Прикрыв глаза, я чуть надавливаю на них пальцами и представляю, как мой город постепенно уходит под слой серой дождевой воды. Как исчезают под ее толщей деревья, крыши домов, и в качестве пафосного финала тонет табличка с надписью «Добро пожаловать в Лидс!»

Представилось мне все довольно ярко, но даже это не казалось катастрофой по сравнению с почти до конца заполненной текстом страницей, на которой нетерпеливо мигающий курсор не сдвигался с места уже около получаса. Нет, у меня не завис компьютер. Просто я опять не могу закончить фразу. Десятки тысяч комбинаций слов проносятся в голове, но ни одна из них не является подходящей. Потому что здесь дело вовсе не в словах и их сочетаниях. А в том, что я опять застрял. Застрял точнехонько на самой середине романа, глава сорок четвертая, страница двести тридцать первая.

Я раздраженно отодвинулся от стола и спрятал руки в широкие рукава домашнего свитера. Как же это противно… Сюжет уже ожил, герои требуют продолжения, а я не могу. Я не могу писать дальше, как будто у меня пальцы, когда я их подношу к клавиатуре, перестают двигаться. И я сижу, уставившись на этот чертов экран, как будто в нем заключается смысл жизни. Из шкафа, стоящего у противоположной стены на меня укоризненно смотрят корешки шести моих изданных романов. Довольно успешных, если учесть, сколько сейчас на литературном рынке мистических триллеров. И все они были написаны легко, кроме второго, на середине которого меня впервые и настигло то, что все писатели шутливо зовут барьером, стеной, затором, один из моих коллег это даже запором обласкал. Все мы над этим явлением так издевательски подшучиваем, потому что в глубине души до жути его боимся.

В принципе, выход у меня сейчас есть. Оставить этот застопорившийся роман в покое и попытаться внести необходимые коррективы в один из черновиков, которые у меня спрятаны про запас. О существовании этих семи недороманов не знает никто, кроме соседского мальчишки, с которым мы в последний год как-то незаметно сдружились: я, в общем-то, был не против того, чтобы кто-то слегка разбавил мое одиночество – после разрыва с моей второй по счету почти невестой оно стало близко к невыносимому; а он... Меня до сих пор удивляет, что ему, восьмилетнему школьнику, может быть интересно во мне, стремительно приближающемся к тридцатилетию, весьма необщительном и даже мрачном типе, который больше всего в жизни любит смотреть в монитор своего компьютера. Но факт остается фактом, Стив приходит ко мне несколько раз в неделю, поболтать, выпить чаю с любимым нами обоими горьким шоколадом и… прочесть еще пару десятков страниц одной из моих неотредактированных рукописей. Более того, парнишка любит задавать настолько интересные вопросы, что я их записываю, - мне кажется, ответив на них, я смогу считать любой из черновиков полноценной историей. Вот такое у нас взаимовыгодное общение, которое поначалу омрачалось только одной мелочью – привычкой Стива прибегать ко мне в футболке, а то и вовсе в майке, оставлявшей открытыми не только плечи, но вдобавок еще и полспины. Мы быстро пришли к компромиссу: если на улице тепло или жарко, он, заходя в мой дом, надевает прихваченную с собой рубашку или легкую куртку.

Мелодичный звук дверного звонка заставил меня вздрогнуть и вынырнуть из так сильно увлекших мыслей.

- И кого это, интересно, принесло? – пробормотал я, поднимаясь со стула. Широкие штанины моих любимых джинсов проходились по полу с приятным звуком, пока я шел к двери. Но сейчас в этом шорохе мне слышалось собственное беспокойство, - я сегодня никого не ждал.

***

Пепельно-золотистые локоны, небрежно рассыпанные по плечам. Серьезные, изящно подчеркнутые макияжем серые глаза. Легкая, подвижная, как у девчонки-подростка, фигурка. Всегда строгие, застегнутые до последней пуговицы блузки и непременные шпильки. Знакомьтесь, это мой литературный агент – Сьюзан Хэтчфилд.

Сегодня, как и в любой день из пяти лет нашего непрерывного общения, я смотрел, как Сьюзан грациозно проходит в мою гостиную, и жалел, что ей почти на десять лет больше, чем мне. И что у нее есть муж и сын. Впрочем… заводить отношения с собственным литературным агентом, мне все равно кажется дурным тоном.

- Томас Каулитц, ты когда должен был прислать мне продолжение «Бабочки»? – поинтересовалась Сьюзан, стягивая с рук узкие, наверняка не сохраняющие ни капли тепла перчатки. – Просто забыл или…

- Или, - со вздохом ответил я, опускаясь рядом с ней на диван. – Чай, кофе? – попытался я хотя бы отсрочить разговор на эту пренеприятную тему. Сейчас я как никогда жалел о нашей договоренности высылать ей по пять глав, как только они написаны. В нормальном состоянии меня это не напрягает. Наоборот – дает стимул работать чуть быстрее, чем, если бы я писал сразу целый роман, никому его не показывая.

- Если ты опять не можешь писать, то лучше – виски.

Я невесело засмеялся. В день, когда Сьюзан прикоснется к спиртному, наверное, даже рыба из моря от любопытства повыпрыгивает. Интересно, почему это она так забеспокоилась именно в этот раз? Когда я застопорился на середине второго романа, у нее, как у человека, получающего выгоду от моей писанины, было гораздо больше причин для переживаний; я же мог оказаться автором, который способен выдать только один роман. Почему именно сейчас она так не смешно и нервно шутит?

- Сьюзан, я справлюсь с этим. Мне просто нужно немного времени, - уверенно соврал я, глядя ей прямо в глаза. Отлично получилось, как будто у меня в кабинете на мониторе не бьется в истерике уставший от неподвижности курсор.

Сьюзан смерила меня пронзительным, как осенний ветер, взглядом и отрицательно покачала головой.

- Я так не думаю.

Не поверила. Жаль. Мне действительно сейчас не поможет ничего, кроме времени. Лекарств от писательских барьеров пока не придумали.

- Сьюзан…

- Нет, Том. Так не пойдет. Надо что-то делать, а не сидеть, сложа руки, и ждать, пока заявится муза или кто там тебе писать помогает, - она раскрыла сумочку, окидывая быстрым взглядом содержимое, ловко выудила темно-зеленый рекламный буклет и протянула его мне.

- Что это? – я с недоумением взял в руки буклет и прочел два выведенных серебряными буквами слова: «Поцелуй Дождя».

- Это отель недалеко от Сандерленда, на побережье Северного моря, - произнесла она так, как будто для меня это могло хоть что-то прояснить.

- С мягкими стенами и большими дядями в белой униформе?

- Дурак ты и не лечишься, - фыркнула Сьюзан, но тут же сделала серьезное лицо. – Это просто неплохое место для отдыха. Том… Пожалуйста, пообещай мне что ты туда поедешь.

- Но зачем? Если мне здесь не пишется, то хоть в Африку поезжай, толку не будет.

- Там – будет, - настаивала она. – Просто поверь мне, поблагодаришь потом.

Странное было у нее выражение глаз… Примерно также она смотрела на меня, когда мы познакомились. Я – бесцельно стоящий на крыльце издательства с возвращенной рукописью в руках и фразой «слишком сложный сюжет для среднестатистического читателя» в голове, она – внимательно, обеспокоенно и с нескрываемой жалостью разглядывающая меня. Сьюзан говорила, что тогда просто вышла покурить. Но я как-то не очень ей верю. Мне думается, она случайно или не очень случайно слышала мой разговор с редактором. И еще – что она прочитала мой первый роман еще до того, как предложила мне свою помощь там, у дверей выгнавшего меня издательства. У нее наверняка был доступ к рукописям. Сьюзан не из тех, кто действует вслепую или под влиянием минутных эмоций.

- Хорошо, - неожиданно для самого себя согласился я. – Я поеду туда. Поболтаюсь там с неделю, может, соблазню пару горничных, но не могу обещать, что это как-то продвинет «Огненную Бабочку».

- И не обещай. Я и так знаю, что ты оттуда вернешься с диким желанием писать дальше, - улыбнулась она. И даже в этой улыбке сквозила едва уловимая жалость и непонятная мне грусть.

***

В полной темноте руки привычно проходятся по одежде: невысокий, но полностью застегнутый ворот широкой куртки, складки которой не позволяют угадывать очертания моего тела, просторные, смахивающие на штаны рэперов джинсы. Нащупав дверную ручку, я выхожу из темной ванной. Я всегда переодеваюсь так – в единственном помещении, где нет окон и малейшего намека на свет. Только так, в полной темноте я могу не опасаться, что меня снова коснется кошмар, унесший жизни всей моей семьи.

Но это если выражаться языком художественной литературы. А вот мой психолог обрисовал бы эту неприглядную картинку гораздо проще и доходчивее – навязчивый страх, фобия. И боюсь я обнаженного тела. Не важно, своего или человека, который находится рядом со мной.

Я еще раз окинул критическим взглядом содержимое не застегнутого чемодана. Только самые необходимые вещи. Я не собираюсь жить в этом отеле долго, неделю бы, которую я пообещал Сьюз, продержаться.

Смысла в этой ее затее я по-прежнему не вижу. Поездка не принесет мне ничего, кроме множества шансов заработать обострение фобии. Продолжить книгу мне это явно не поможет. Но я поеду туда. Просто чтобы быть уверенным в том, что я сделал для преодоления барьера все, что было в моих силах, даже то, что казалось бессмысленным.

С этими мыслями я закрыл чемодан и понес его в машину. Хватит сомнений, пора освободить место для надежды.

2.

Побережье Северного моря встретило меня густым туманом и едва уловимым запахом цветущего вереска. Цветы кустарника и море прятались в молочно-белой массе, оседавшей каплями влаги на лице, зато трехэтажное, выглядевшее довольно древним здание отеля возвышалось прямо передо мной и, казалось, внимательно рассматривало меня, неизвестно зачем явившегося сюда этим осенним утром.

- Ну, что, может, обратно в город? – спросил таксист, немного опустив стекло окна.

- Н-нет, спасибо, - нерешительно ответил я и зашагал к серому, кое-где поросшему мхом, отелю, называвшемуся «Поцелуй дождя». Странно, почему он мне это предложил? Что уже были вот так приезжавшие сюда и сбегавшие от одного только мрачного вида?

Только войдя в холл, я почувствовал, как замерз. Теплый воздух так приятно окутал меня, что я на мгновение даже остановился и закрыл глаза. Надо же, а по внешнему виду этого строения и не скажешь, что внутри может быть тепло.

Женщина, стоявшая за стойкой ресепшена, была занята тем, что пыталась объяснить какой-то нервной девице с ужасно длинными светлыми волосами, что ее сейчас же переселят в двухместный номер, и беспокоиться ей, в общем-то, не о чем. Больше обслуживающего персонала поблизости не наблюдалось, и мне не оставалось ничего, кроме как поставить чемодан на пол и занять себя разглядыванием стоявшей посередине холла скульптуры. Две фигуры из темно-зеленого мрамора: одна изображала мужчину, стоящего на коленях, вторая - … кого-то вроде демона. Высокий, в длинном развевающемся на ветру плаще, волосы крупными локонами лежат на плечах, а лицо… морды горгулий Собора Парижской Богоматери отдыхают. Непонятно, зачем ставить такую мерзость прямо на входе. Чтобы слабонервных отпугивать что ли? Так тут вроде должно быть просто спокойное местечко для отдыха туристов, а не аттракцион наподобие комнаты страха…

- Сэр? Я могу вам чем-то помочь? – обратилась ко мне ресепшионистка, и я с радостью оторвался от разглядывания чудовища. Длинноволосая девушка окинула меня взглядом, в котором мелькнуло узнавание, и проследовала за мужчиной в форме, который нес два ее огромных чемодана.

- Да, для меня должен быть забронирован номер. Томас Каулитц.

- Минуточку, - она быстро набрала на клавиатуре компьютера мое имя. – Да, все верно. Номер 484, - звякнув старомодным звонком-кнопкой, который рядом с современным пластмассовым монитором выглядел слегка нелепо, она улыбнулась, обнаружив множество морщин на казавшемся поначалу довольно молодым лице. – Джон проводит вас и отнесет ваш багаж.

Как из воздуха материализовавшийся Джон тут же подхватил мой чемодан и жестом пригласил следовать за ним вверх по лестнице. Что я и сделал. Разглядеть интерьер коридоров мне толком не удалось, все светильники с изображавшими причудливые цветы плафонами работали в полсилы. То ли потому, что большинство постояльцев наверняка спало в этот ранний час, то ли у них здесь так принято. Если так, то надо приобрести привычку внимательнее смотреть под ноги, а то при таком освещении… Знакомая мелодия – смесь гармоничных звуков синтезатора, серьезно утяжеленная электрогитарами, – отвлекла меня от моих вяло текущих мыслей. Надо же, кому-то, как и мне, нравится «Zeraphine».

Уже через секунду я увидел человека, чьи музыкальные вкусы так неожиданно совпали с моими. Посмотреть было на что. Возле приоткрытого окна стоял и разговаривал по телефону высокий парень в строгом костюме, гладкий шелк длинных, черных волос обрамлял лицо с очень правильными чертами. Такое только красивым можно назвать и никак иначе. Только вместо рубашки под пиджаком у него было надето… Я быстро опустил глаза и постарался дышать глубоко и ровно. Так, только больше не смотреть туда. Надо же было какому-то сумасшедшему дизайнеру изобразить на футболке обнаженную женскую грудь… Да, дизайнер-то нормальный, конечно, в отличие от меня.

- Сэр, с вами все в порядке? – спросил Джон, уже открывший дверь моего номера.

- Да… занесите чемодан в комнату, я сейчас. Все нормально, - только все было совсем не нормально. Сердце колотилось в груди как бешенное, по спине противно сползали капли холодного пота. Я спокоен, я спокоен. Это всего лишь рисунок…

- Извините, у вас ручки или фломастера не найдется? – обратился ко мне парень, которого я только что разглядывал.

- Не знаю… Я запустил руки в глубокие карманы куртки. Без блокнота и хотя бы карандаша я из дома редко выхожу – интересные мысли и фразы любят приходить в голову без предупреждения. И сегодняшний день исключением не оказался. – Да, вот, - я протянул ему ручку, которую мне когда-то подарила Сьюзан. Пластмассовая дешевка, стилизованная под перо птицы. У Сьюз талант находить среди ширпотреба вот такие интересности.

- Спасибо, - пробормотал он и тут же принялся что-то записывать на ладони, зажав телефон между плечом и ухом. Я проводил его взглядом, благо на спине у него ничего, что могло бы меня напугать, нарисовано не было. Черноволосый перестал писать и отпер дверь соседнего номера под цифрой 483 пластиковым ключом-картой, к которому был прикреплен небольшой брелок в виде зеленой капли.

- Сэр, ваш багаж… - показался на пороге моего номера Джон.

Мысленно повторив себе не забыть забрать у соседа ручку, я протянул нашедшуюся в кармане купюру Джону и закрыл за собой дверь номера. Как-то все не хорошо началось…

***

Оказавшись в тишине и одиночестве, я подумал, что неплохо было бы поспать. Всю ночь я провел в вагоне поезда, а там у меня спать никогда не получалось. Не знаю, как кому-то стук колес может казаться убаюкивающим, заснуть в движущемся транспорте для меня – вещь совершенно нереальная. Однако все мои планы на сон были безжалостно разрушены. С полчаса я безрезультатно проворочался на мягкой и удобной постели, добросовестно считал слонов, пытался расслабиться, но… ничего не выходило. Происшествие в коридоре проехалось мне по нервам с эффективностью многотонного грузовика, и успокаиваться они теперь не желали. Я мог бы, конечно, принять снотворное, но тогда бы проспал до самого вечера и обязательно столкнулся бы с проблемой безделья в ночное время.

И потому я решительно раздвинул полог старомодной кровати и сел, болтая ногами. Да, внушительного роста кроватка, - ухмыльнулся я. Вся мебель в номере была под стать этому монстру, предназначенному для ночного отдыха. А на столе перед большим окном красовалась старинная печатная машинка. Просто предмет дополняющий интерьер или Сьюзан специально попросила поставить что-то подобное в мой номер?

За стеной вдруг раздался какой-то грохот и приглушенный голос, быстро говоривший на непонятном языке. Польский или… нет, что-то похожее, но звучащее еще более экзотично. Я вдруг понял, что именно за этой стеной находится номер парня, который увел у меня ручку. Стоит она, конечно, мизерно мало, но мне она всегда напоминает о том, как Сьюз поздравляла меня с изданием моей первой книги. Не хотелось бы попрощаться с этой вещицей.

Накинув куртку и кое-как зашнуровав кроссовки, я вышел из номера и постучался в соседний. Тишина. Наверное, он куда-то ушел. М-да, знакомства и возвращения ручки не получилось. Жаль, хотелось и того, и другого. А впрочем – можно же спуститься вниз и спросить, куда и надолго ли ушел парень из 483-го. Может, он просто в ресторан пошел завтракать, там бы мы могли и пообщаться.

***

Но сосед мой, которого, как оказалось, зовут Вильям Ференци, пошел вовсе не завтракать. Как по большому секрету мне сообщила женщина с ресепшена, он пошел прогуляться в парк. Погоду он выбрал, правда, престранную для прогулки, но причины, по которой это можно было скрывать, я не находил.

Прикинув, что поспать мне все равно не удастся, а мысль о том, чтобы написать хоть слово, мне глубоко противна, я направился в располагавшийся внутри П-образного здания отеля парк. Туман начал понемногу рассеиваться, и вместе с ним медленно таяло ощущение нереальности и непонятной опасности. Уже начавшие желтеть деревья поникли под тяжестью влаги и навевали тоску по ушедшему лету. Соленый бриз с моря и цветочный аромат сливался с пряным запахом умирающих под ногами листьев, заставляя меня поеживаться в легкой куртке.

А Вильям мне на пути все не попадался. Я уже почти потерял надежду набрести на него и подумывал о возвращении в теплый номер, когда заметил темный силуэт на скамейке. Ссутулив спину и завесив волосами лицо, он что-то не то записывал, не то зарисовывал на бумаге, прикрепленной к планшету.

- Извини, если помешал… - сказал я, поравнявшись с ним. Парень вздрогнул, посмотрел на меня, убирая за ухо волосы, и я заметил, что в руке у него как раз та ручка, из-за которой я его искал. Одет он, к моей радости, был в застегнутое на все пуговицы темное пальто – никаких провокационных футболок.

- Не страшно, - чуть заметно улыбнулся он. – Все равно собирался тебя найти и отдать, - он протянул мне ручку. – Спасибо, она мне очень помогла, - в его светло-карих глазах светилась настоящая и какая-то слишком серьезная благодарность. Как будто я ему не ручкой попользоваться дал, а сделал для него что-то гораздо более серьезное.

- Да не за что, - отмахнулся я. – Меня Том зовут, - я протянул ему руку.

- Билл, - представился он, игнорируя свое полное имя, и осторожно пожал мою ладонь своей, затянутой в черную кожаную перчатку.

- Ты рисуешь? – я попытался рассмотреть, что было изображено на листе, но увидел только штрихи, отдаленно напоминавшие лицо. Хотя мне могло и просто показаться.

- Немного и непрофессионально, - он с неожиданной агрессией смял лист, не обращая внимания на то, что кнопки, прикреплявшие его к планшету, посыпались на асфальт. – И этому рисунку уже не жить, - он бросил бумажный комок в стоявшую рядом урну и поднялся со скамейки, устраивая планшет под мышкой. – Пройдемся?

Я утвердительно кивнул, и мы побрели по окруженной какими-то невысокими деревцами аллее. Вильям рассказывал, как ему наскучила учеба в университете, и что теперь он никак не может решить, продолжать или бросить. Я слушал его, незаметно рассматривал, пытался советовать, удивлялся серьезности его мыслей, задавал вопросы, и то и дело поглядывал на силуэты деревьев, тонущие в тумане. Полностью лишенные листьев, с толстыми, светлыми ветвями, так сильно напоминающими руки, но четко не рассмотреть…

- Значит, ты устроил себе что-то вроде внеплановых каникул. А почему именно здесь? Не скучно быть одному в этой глуши?

- Ну… Я тут уже со многими познакомился, - как-то невесело проговорил он. – Иногда езжу в Сандерленд. Но… мне здесь хорошо. Здесь все какое-то особенное. Ты посмотри вокруг.

Я последовал взглядом за его ладонью, снова замечая странные деревья, и вдруг понял, что это не деревья вовсе. То, что я принял за ветки, оказалось руками. Шесть – у каждой фигуры. Стиснув плечо Вильяма, я постарался не смотреть по сторонам, не думать о том, что тела этих статуй практически обнажены…

- Том? Ты чего? – послышался откуда-то издалека голос Билла. – Ты нормально себя чувствуешь?

- Я не могу… Не могу, - попытался объяснить я, показывая на статуи, но мне не хватало воздуха. Внутри поднималась волна дрожи и слабости, казалось, что еще немного, и я просто упаду. Реальность стремительно распадалась на кусочки, я не понимал, где нахожусь. Только продолжал держаться за плечо человека, стоявшего рядом. Только ощущение грубой ткани пальто под моей ладонью. Только его голос, зовущий меня…

- Том! Том… Посмотри на меня, - почти кричал Вильям, видимо, повторяя эти слова уже далеко не в первый раз. Я с трудом поднял глаза. Так было немного легче. – Ты боишься, да? Я еще в коридоре заметил, что ты как-то странно на мою футболку среагировал.

Я кивнул. Глядя ему в глаза, я чувствовал, что страх немного отступает. Нет, не исчезает, только отходит в сторону на пару шагов, а уже не дышит мне в затылок.

- Дай мне руку и закрой глаза, - попросил Вильям. – И пойдем отсюда.

Я вцепился в его протянутую ладонь и с облегчением зажмурился. Позволил увести себя из парка, чувствуя, что мне безумно стыдно и в то же время хорошо. Люди по-разному относятся к моей фобии, чаще всего – не воспринимают всерьез и смеются. Иногда намеренно издеваются. Но вот такое участливое сочувствие я встречаю очень редко.

3.

Проснулся я только вечером. После неудачной прогулки мы с Вильямом решили не обращать внимания на стрелки часов, еще не добравшиеся до полудня, и отправились в бар отеля. Сейчас, лежа в кровати и наконец-то чувствуя, что от дорожной усталости не осталось и следа, я удивлялся тому, с какой легкостью рассказал ему историю своей жизни. И дело было вовсе не в спиртном, я совершенно точно уверен, что говорил бы с той же откровенностью, что и несколько часов назад, даже если в моем стакане была бы вода, а не виски. Просто Вильям умел слушать. Ему отчего-то показалась очень интересной история о подростке, семью которого убил забравшийся в дом маньяк. Завороженный интересом в его глазах, я рассказал даже то, что обычно опускаю – что трупы моих родителей, младшей сестры и старшего брата были обнажены, когда я их нашел; что я провел в нашем насквозь пропитанном смертью доме около часа прежде, чем сумел преодолеть сковавший меня ужас и отвращение и вызвал полицию…

Я лениво сполз с кровати и подошел к зеркалу, висевшему на противоположной стене. Отражение смотрело на меня заспанными темными глазами и приглаживало растрепавшиеся пряди коротких волос.

- Признайся, Томас, что этот парень тебе нравится, - тихо сказал я сам себе и потеребил кольцо пирсинга, украшавшее мою нижнюю губу – все, что осталось от моей нормальной юности. Сделал это в пятнадцать, получается, что это незамысловатое украшение прожило со мной два года жизни без страха. Наверное, поэтому я до сих пор с ним и не расстаюсь – чтобы помнить, каково это быть обычным человеком, не шарахающимся в ужасе от любого намека на обнаженное тело. Я снова посмотрел себе в глаза. Отрицать очевидное смысла не было. Билл действительно мне нравился, но… Даже думать о том, чтобы как-то развивать наше знакомство, я не хотел. Слишком сложно со мной, ему такая ходячая проблема, как я, в его двадцать три совершенно ни к чему.

А еще меня настораживал интерес, который Вильям открыто проявлял ко мне. Я –очень замкнутый человек, с ничем не примечательной внешностью, вечно кутающийся в просторную одежду с длинными рукавами и высокими воротниками и проводящий бОльшую часть своего времени за работой. Моих книг он, скорее всего, никогда не читал, так что это не может быть восхищением читателя. Остается только два варианта – либо его привлекает моя материальная обеспеченность, либо он здесь по просьбе Сьюзан. Но ни то, ни другое не казалось мне реальным. Деньги Вильяму не нужны, у него отец владеет сетью каких-то отелей, а он – единственный ребенок в семье. Выводы о том, что с финансами у него проблем нет, сделать не сложно. А насчет Сьюзан… Не похоже это на нее. Она скорее открыто бы познакомила нас, чем изобретать вот такие сложности. Да и потом она понятия не имеет, что меня может заинтересовать мужчина. Я ей рассказывал только про свои отношения с девушками.

Так что остается только гадать, что от меня нужно Вильяму, и почему он так легко догадался, что у меня гимнофобия. Откуда он термин-то этот знает, не понятно. Оформители театральных сцен, профессию которого он так неуверенно получает, психологию в таком объеме явно не изучают…

Вот так я и бродил по номеру, безуспешно задаваясь вопросом: почему все развивается по сюжету сопливого женского романчика – приехал на отдых, влюбился, женился (последнее опустить), пока мне на глаза не попалась печатная машинка. Тяжеловесная, древняя конструкция как магнитом притягивала мое внимание, тускло поблескивая слегка растрескавшейся надписью «Royal». И как странно, что в нее даже лист бумаги был вставлен.

Я сел за стол, на котором стояла древность, и провел пальцами по клавишам. Нет, желание продолжить «Огненную бабочку», волшебным образом не возникло. Но мне очень хотелось услышать звук, с которым будут стучать клавиши, увидеть угловатый шрифт… Я поддался этому необъяснимому желанию и напечатал первое словно, которое пришло на ум: «Дождь».

Дальше произошло то, чего со мной не случалось никогда. Я печатал слова, которые появлялись как будто из ниоткуда, и в то же время – из самой глубины моей души. Все мои романы продуманы заранее, до самой мельчайшей подробности, а история, начинавшаяся на этом белом листе, возникала спонтанно. Я думал о Вильяме, а предложения складывались в абзацы. Вспоминал его голос, а чернила вырисовывали на белом фоне бумаги образы героев. Мне было хорошо, легко, как будто с плеч сняли огромный груз, и подарили вместо него крылья.

***

От писавшегося с сумасшедшей скоростью рассказа меня оторвало чувство голода. Я успел напечатать пять страниц на жутко неудобной и оглушающе стучащей клавиатуре, прежде чем мне стало казаться, что я ничего не ел, по меньшей мере, неделю. Можно было заказать еду в номер, но… Что-то мне подсказывало, что сейчас мне лучше отвлечься от неожиданно зародившейся истории. Чтобы потом иметь возможность взглянуть на нее свежим глазом. Может, это вообще полная чушь, и я выброшу ее в мусорное ведро завтра же.

Итак, я наскоро переоделся и спустился на первый этаж, в ресторан. У Вильяма я узнал, что поблизости нет никаких заведений, где можно было бы перекусить, потому выбора у меня не было. А ехать в город, который находился в десятке километров отсюда, не благоприятствовал разбушевавшийся ветер. Наверняка, и без дождя опять не обойдется.

Свободных столиков было предостаточно, а все занятые находились возле входа. За самым ближним к двери сидела длинноволосая девушка, которую я видел утром у ресепшена. Пару секунд я посомневался, не предложить ли ей свою компанию за ужином, но она так увлеченно читала какую-то книгу, что я решил ей не мешать. Я занял дальний столик у окна, сделал заказ и стал наблюдать, как в стекло бьется желтая ветка клена, с каждым новым порывом ветра роняющая листья… Все-таки я хочу дописать то, что настучал на этой допотопной машинке. И я даже думаю, что рассказом дело не обойдется, как минимум это будет повесть.

- Простите, к вам можно присоединиться? – вежливый мужской голос отвлек меня от раздумий. Я повернул голову и увидел стоящего рядом с моим столиком мужчину лет пятидесяти пяти-шестидесяти. Он был какой-то весь грустный и растерянный. Седеющие усы уныло обвисли, пальцы нервно вертели массивное кольцо на пальце правой руки, и даже галстук, казалось, вторил его унылому настроению своим криво завязанным узлом.

- Да, конечно, если хотите, - в принципе, моей целью было отвлечься, а сидя один я так и буду думать о том, что написал. – Я случайно не занял ваш столик?

- Да, - он чуть улыбнулся, тяжело опускаясь на стул, - в общем-то, да, мы с женой уже неделю ужинаем за ним. Но сегодня это не имеет значения, она все равно из номера не выйдет, - он вздохнул и стал смотреть в окно, как и я, минуту назад.

- Вашей жене нездоровится?

- Нет. Точнее она говорит, что да, но вранье все это. Просто она чувствует себя виноватой, как мне думается.

- От чего же?

Мужчина невесело усмехнулся и внимательно всмотрелся в мое лицо, видимо, раздумывал, стоит ли со мной откровенничать.

- Мы с Хейли приехали сюда отметить годовщину свадьбы – пятнадцать лет, срок согласитесь достойный. А она… Она взяла и закрутила роман с этим… С этим мальчишкой, - мужчина явно рассердился, но и боли в его голосе было не мало. – Я даже не думал, что моя Хейли на такое способна!

- Женщины – непредсказуемые существа, - философски заметил я, потому как тоже не раз сталкивался с этим фактом. Хотя и благодаря совсем другим проблемам.

- Да уж. А она так и не признается. Говорит, что сама не понимает, что с ней такое произошло. Но я-то своими глазами видел, как они в бильярдной целовались!

- Да, Мистер Монтгомери, ваша жена мне последние несколько дней прямо прохода не давала, - раздался рядом очень знакомый голос. Я обернулся и с удивлением увидел Вильяма. Это что, с ним что ли эта Хейли завела интрижку?! Однако…

- Я тебя убью просто, если ты еще хоть слово скажешь о моей жене! – мистер Монтгомери вскочил с места, и лицо его опасно побагровело.

- Зачем что-то говорить? – Вильям неприятно улыбнулся и подошел к Монтгомери почти вплотную. – Вы ведь и сами прекрасно знаете, какая ваша Хейли – горячая штучка, - сказал он, с намеком приподняв правую бровь и касаясь изящно-длинными пальцами его плохо завязанного галстука. Будто пытаясь поправить его. А мне показалось отчего-то, что Вильям наслаждается тем, как этот мужчина постепенно теряет самообладание от злости.

- Да я тебя… – закричал Монтгомери, неожиданно замахнулся и ударил его.

Не ожидавший нападения Вильям успел только чуть увернуться в сторону, и, зацепившись за стул, полетел на пол. Еще с начала разговора на повышенных тонах стоявшие у дверей парни из службы безопасности подхватили мистера Монтгомери вывели из ресторана. А я помог Вильяму подняться на ноги. На щеке у него красовалась небольшая царапина, переходившая в более крупную на шее. Ворот белой рубашки стремительно пропитывался красными пятнами.

- Вот черт… - Вильям отодвинул воротник от царапины, - больно…

- Ты сам его раздразнил. Повезло еще, что увернуться успел. Пойдем, надо это обработать, - я повел его к двери, на ходу отказался от предложения подбежавшей официантки вызвать врача. Уж обработать пустяковую царапину я смогу и сам, шея – это еще тот предел, который я способен вынести спокойно.

***

- Так, теперь самое главное – не дергайся, а то будет еще больнее, - предостерег я Вильяма и, придерживая его за плечо, коснулся ватой, смоченной перекисью водорода края царапины. Бесцветная жидкость запенилась, растворяя кровь, Вильям даже не вздрогнул, только закусил нижнюю губу. – И как это ты докатился до романа с пожилой замужней дамой? – с насмешкой спросил я. Некрасивая ситуация в ресторане меня, честно говоря, настораживала, но делать выводы я не спешил. Тем более, что у меня был шанс получить рассказ обо всем из первых рук.

Вильям тихо рассмеялся и посмотрел на меня.

- Ну, она вовсе не пожилая – ей лет тридцать пять, может, чуть-чуть больше, - уточнил он, подмигнув мне. – Да и романа у нас никакого не было. Просто Хейли, должно быть, жутко наскучил ее зануда-муж, и она решила развлечься. Я не скажу, что я был сильно против, но и особого интереса она у меня тоже не вызывает. Теперь же приятности этого знакомства явно проигрывают в весомости последствиям. Черт… долго оно еще щипать будет?

- Я уже закончил, перекись водорода – еще не совсем, - жидкость и правда еще продолжала пениться, но процесс постепенно замедлялся. Я коснулся подбородка Вильяма и, повернув его голову чуть в сторону, подул на рану.

Краем глаза я заметил, как встрепенулись его ресницы и удивленно поднялись брови. Я осторожно залепил царапину пластырем и неожиданно оказался лицом к лицу с Вильямом. Мы смотрели друг другу в глаза с расстояния сантиметров в десять. Чувствовали тепло дыхания….

- Мистер Каулитц, ваш ужин, - громко сказали за дверью и постучали. Я разочарованно выдохнул и пошел впускать официанта.

4.

Яркое утреннее солнце расплывалось по столу и полу сочными пятнами, приятно грело мне лицо, и даже стук клавиш под моими пальцами как будто имел призвук этого чистого света. Сюжет разматывался клубком, брошенным с пологой горы – не слишком быстро, но достаточно стремительно, чтобы даже мне, придумавшему его автору, было интересно продвигаться вперед. Я печатал, почти не останавливаясь, и наслаждался ощущением того, что реальность вокруг меня не имеет никакого значения, что история, рассказываемая мной бумаге сейчас даже более настоящая, чем я сам.

Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Принесла ж кого-то нелегкая… С сожалением допечатав предложение, я встал из-за стола и открыл дверь. Девушка с очень длинными светлыми волосами. Опять она.

- Доброе утро, - она нервно улыбнулась. Идеально прямые пряди пшенично-золотистых волос, светло-серые, очень выразительные глаза. И все же она относилась к тем людям, которым не суждено быть красивыми. – Мне очень приятно вот так случайно встретить одного из своих любимых писателей… Но не пугайтесь, я не собираюсь доставать вас просьбами об автографах или еще какими глупостями… Просто, понимаете, меня вчера по ошибке заселили в ваш номер, и я, кажется, забыла здесь книгу.

- Э-э… Даже не знаю, чем вам помочь, - растерялся я. Она очень удивила меня тем, что узнала, а то, что ей нравились мои книги и вовсе звучало неожиданно. Я привык считать себя одним из тех, чьи книги покупают, чтобы убить время в поезде или самолете, и никогда после о них не вспомнить, не говоря уже о том, чтобы рассматривать фото писателя на задней стороне обложки… – Я вроде никакой книги не находил.

- Она должна быть на подоконнике, это совершенно точно, - взволнованно проговорила девушка, - кстати, меня Эйлин зовут, - она довольно бесцеремонно зашла в комнату, хотя я ее и не приглашал.

- Очень приятно, - ладно, не стану возмущаться ее манерами, пусть забирает свою книгу и уматывает отсюда поскорее.

Эйлин тем временем отдернула прозрачный тюль, занавешивавший окно, и я увидел, что на подоконнике, прислоненная к стене, действительно стоит книга. «Венера в мехах». Я поспешно отвел глаза, успев кроме ярко-красного названия только краем глаза заметить статую Венеры Милосской с небрежно накинутой меховой шкуркой на плечах. Своеобразные у Эйлин литературные вкусы, ничего не скажешь.

- Вот и она, - радостно воскликнула девушка и прижала книгу к груди, к моей превеликой радости, развернув ее обложкой к себе.

- Я рад, что ваша книга нашлась, - я попытался улыбнуться, хотя вышло наверняка жалко.

- Спасибо вам, - поблагодарила она меня неизвестно за что и подошла ко мне. Слишком близко, чтобы мне это могло быть приятно. – Я так и думала, - тихо произнесла она и, подняв руку, провела ладонью перед моим лицом. – Томас… У вас проблемы с энергетической оболочкой, - сказала она так, как будто мне это могло быть понятно.

- Эйлин… Я не поклонник всех этих выдумок про ауры, пришельцев, призраков и прочую потустороннюю чепуху, так что извините, но мне необходимо вернуться к работе.

- Представители других цивилизаций никогда не посещали нашу планету, могу вас разочаровать, - ласково улыбнулась Эйлин. – Извините, что мешаю вам работать, - сказала она и вышла в коридор. И мне оставалось только закрыть за ней дверь и вернуться в мир «Дождя».

Но только я прекрасно понимал, что это у меня не получится. Она своим приходом сбила меня с нужного настроя, найти который мне было сегодня не очень-то легко. Проснулся я в отвратительном настроении: всю ночь мне снился Вильям. Вчера он с удовольствием принял мое предложение поужинать у меня в номере, пытался со мной заигрывать. Мне нравилось, у него получалось так мягко и непринужденно меня соблазнять… Но я не поддавался. Мне стало казаться, что я для него такое же развлечение как жена этого Монтгомери. Просто способ приятно провести время, тем более что у меня, в отличие от нее, на горизонте не маячили ревнивые супруги.

Поэтому завтрак я заказал в номер – перспектива столкнуться с Вильямом меня совсем не воодушевляла – и после снова взялся за «Дождь». Надо же было прийти этой Эйлин и все испортить!

Телефон булькнул, сообщая о пришедшей смске. Я открыл сообщение и прочитал: «Как отдыхается? Как настроение?». Сьюзан.

Отвечать совсем не хотелось. Уложить ответы на ее вопросы в пару предложений я был не в силах. Кстати, именно за это я часто ненавижу смски. Я закрыл крышку телефона и не поверил своим глазам. Часы в небольшом окошке показывали 11: 00. Я встал около десяти, на душ и завтрак у меня ушло минут двадцать. Значит, часов в десять я сел за печатную машинку. И сейчас на столе ровной стопкой были сложены двадцать отпечатанных листов. Двадцать листов в час? Но я даже под диктовку с такой скоростью на этом агрегате печатать бы не смог…

По телу прошлась неприятная дрожь. Мне вдруг стало очень холодно, несмотря на щедрым потоком льющееся из окна солнце. Стараясь взять себя в руки, я открыл еще не разобранный чемодан, нашел свитер и натянул поверх рубашки. Такие механические действия меня обычно успокаивают. Но сейчас – не помогло. Совсем не помогло.

В голове крутилось: двадцать страниц, Эйлин, «Венера в мехах», энергетическая оболочка. Бессвязная чушь.

Я подошел к окну. Солнце теперь раздражало, резало глаза слишком ярким светом. Пройдясь до двери и вернувшись обратно к окну, я почувствовал, что мне просто необходимо выйти из этого номера. Две просторные смежные комнаты, а кажется, что тесная клетка…

***

Я почти выбежал из номера и быстрым шагом пошел по коридору. Легкое головокружение вынуждало меня идти медленнее, но я не поддавался, и от того едва не налетел на вышедшую из-за угла горничную. Проигнорировав лифт – слишком тесное замкнутое пространство – я насколько мог быстро, цепляясь за перила, спустился по лестнице. Быстрее. Еще быстрее. Я знал, что не убегу от воспоминаний, но каждый раз пытался это сделать.

Солнце ослепило меня, как только я выбежал из отеля. Но я не остановился. Бежал по дорожкам парка, перед глазами плясали черные пятна. Слишком много темноты. И тела. Мертвые и обнаженные. Кровь и холодная, уже остывшая кожа. А я совсем один…

- Том? – услышал я голос Вильяма и тут же натолкнулся на него. Рефлекторно выставив руки вперед, я уперся ему в грудь и затормозил. Наши лица снова, оказались слишком близко. Не помогало даже то, что я еще до сих пор не очень четко видел. – Том, что случилось? От кого ты убегаешь?

- Ни от кого, - с трудом выговорил я, сквозь сбившееся от бега дыхание. – Извини… - я отстранился, сделал шаг назад. Оказалось, что мы стоим на пороге небольшой каменной беседки.

Здесь яркий свет не слепил глаза. Приятная влажная прохлада успокаивала. Вильям… Я смотрел на него и не мог понять, как я мог так нелицеприятно о нем думать. Почему я подозреваю его в каких-то корыстных целях и не даю ему шанса? Почему так гоню от себя мысль о том, что я могу быть просто ему интересен?

- Меня опять напугали, - тихо признался я. Мне всегда было стыдно признаваться в своей фобии, тем более, если передо мной стоял мужчина. Но с Вильямом все было не так. Не стыдно, не страшно. Отчего-то казалось, что он очень хорошо меня понимает. – Эйлин. Может, знаешь ее, такая светленькая с длиннющими волосами.

- Да, - он как-то неприязненно ухмыльнулся. – И что она сделала? Явилась к тебе и устроила стриптиз?

- Да нет… Всего лишь забрала из моего номера свою книгу, обложка у нее была не очень приятная.

- У тебя что-то черное на щеке, - Вильям протянул руку и, коснувшись моего лица, посмотрел на свои пальцы. – Похоже не чернила. Ты пишешь свои книги шариковой ручкой?

- Нет… - это все, что я смог ответить.

Его прикосновение. Всего несколько секунд горячие кончики его пальцев касались моей щеки. Несколько секунд, а мне хотелось чувствовать это вечно. Я стоял сбитый с толку и удивленный. Нужно было что-то сказать. Что-то сделать. Или хотя бы просто уйти. А я мог только стоять и смотреть на Вильяма, немо прося глазами прикоснуться ко мне еще раз. И еще.

И он это сделал. Не знаю, как он понял, чего я хочу. И почему решил исполнить это мое желание. Но он просто подошел ближе и взял мое лицо в ладони. Потом провел пальцами по бровям, медленно повторяя их форму. Невесомо коснулся моих закрытых век. Прослеживал черты моего лица снова и снова. Так, как это делают слепые, пытаясь узнать, как выглядит человек…

Не знаю, сколько я простоял так, но когда открыл глаза, Вильяма рядом уже не было. Только приятно свернулось в груди спокойствие и совсем не свойственная мне умиротворенность.

5.

Я вздрогнул от противно-резкого звука, разорвавшего на мелкие кусочки мир, в котором дождь был главным героем. Секунд несколько я озирался по сторонам, пытаясь обнаружить источник раздражающего шума, а потом увидел нетерпеливо подпрыгивающий на поверхности стола мобильный телефон. Это всего лишь звонит мой сотовый, поставленный на режим вибрации… Я усмехнулся: это ж надо так увлечься тем, что происходит на бумаге, собственный телефон и то не узнаю.

- Да, Сьюз, - ответил я.

- Ну что? Как поживает один из лучших писателей Великобритании? – бодро поинтересовалась она, как будто за окном был не поздний вечер, а что-то вроде полудня. – Ты почему на мои сообщения не отвечаешь?

- А… Да, совсем вылетело из головы… - вспомнил я про так и не отвеченную смску. – Просто понимаешь, тут такая лениво-расслабленная атмосфера, что даже кнопки на телефоне нажимать неохота, - попытался выкрутиться я. Говорить о том, что я снова пишу, мне ей сейчас не хотелось. Потом. Вот вернусь домой, и мы все обсудим.

- Понятно. Ну а как дела с буковками?

- По-прежнему. Я тебя предупреждал, что это пустая трата времени, Сьюзан, - продолжал врать я. Но разочарованный вздох не пробудил во мне никаких отголосков совести. Да и, в конце концов, я ведь не знаю, получится ли что-то стоящее из этого «Дождя». Раньше я, правда, давал Сьюзан читать все без разбора, независимо от уверенности, смогу ли я это когда-то дописать…

Наш разговор не клеился. Мы болтали о пустяках, которые нам были обоим не интересны, потому как главное уже было выяснено. И я быстро, конечно, насколько позволяли приличия, распрощался со Сьюзан.

Посмотрев на часы, я понял, что про обед я благополучно забыл и для ужина время уже позднее. Но голода я и не чувствовал. Видимо, он потерялся где-то в дебрях пишущейся истории. Однако сидеть в четырех стенах мне совсем не улыбалось. Потому, недолго думая, я заказал такси до Сандерленда. Официально «Поцелуй Дождя» находился на территории этого города, но здесь скорее окраина, пустынная и казавшаяся чуть ли не необитаемой. Только небо, возвышающийся на три этажа отель, скудная прибрежная растительность и море, а позади – виднеющиеся вдали стальные громады доков. А мне хотелось побродить по настоящему городу, с его домами, машинами, людьми, и, что самое главное – с постоянным ощущением ритма жизни.

***

Для меня Сандерленд ничем не отличался от других городов Соединенного Королевства, в которых мне приходилось бывать после того, как моя жизнь стала напоминать непрерывный бег от всего, что способно вызвать страх. Серый асфальт под ногами – с восемнадцати лет это основная составляющая часть моих прогулок. Я не разрешаю себе поднимать глаза выше. Там витрины магазинов, рекламные щиты, да и люди, которые любят носить провокационную одежду. Может, кому-то это и показалось бы диким способом спасения от страха, но для меня это было не так. Я даже плюс в этом нашел: однообразная асфальтовая картинка перед глазами дает воображению возможность быть свободным. Хотя для меня главным является то, что этот способ практически не дает сбоев, и я могу не опасаться потерять сознание или впасть в истерическое состояние в общественном месте. Помню, у меня за все годы хождения по улицам вот таким образом только однажды случился неприятный инцидент: какая-то эксцентричная дама весьма преклонных лет вела на поводке маленькую собачонку, одетую в светло-зеленый комбинезон. А по бокам этой смешной тряпочки были нарисованы обнаженные девушки. Кто-то из сердобольных прохожих мне тогда даже скорую вызвал.

Но в этот раз прогулки как таковой у меня не получилось. Ноги и спина, затекшие за почти целый день, проведенный за печатной машинкой, запросили пощады буквально через полчаса. И я решил приземлиться на одну из скамеек под фонарями. Что мне в них понравилось – так это то, что они были одноместными. Такие округлые табуреточки, да еще и снизу – подсветка из мигающих разными цветами лампочек. Помню, читал в газете, что их спроектировал какой-то не в меру талантливый дизайнер, выигравший конкурс на самое оригинальное оформление городских улиц.

Заняв один из этих светящихся стульчиков, я по-настоящему почувствовал, как устал. Честно говоря, это пренеприятное чувство, когда не хочется шевелить даже пальцем, навалилось на меня еще с утра, по возвращении из парка. Я тогда списал все на нервное напряжение: как бы там ни было, а Эйлин удалось вызвать у меня почти полноценный приступ панического страха. Если бы не случайно встреченный мной Вильям, я даже боюсь предполагать, чем бы это могло закончиться.

Я вздохнул и, натянув пониже козырек кепки, задал себе вопрос, который гнал от себя с утра: какого черта я здесь делаю? Я могу снова писать? Могу. Я уже три раза напоролся на факторы, провоцирующие мою фобию? Да. Я завел приятное знакомство, которое очень вероятно закончится для меня новой душевной болью? Тоже да. Так почему бы не убраться отсюда, пока не пришлось звонить Сьюз и просить помочь доехать до дома? Потому что еще парочка случайностей с обнаженкой и я могу замкнуться в себе настолько, что регулярно-ежедневные свидания с врачами мне будут обеспечены…

- Привет.

Я испуганно выпрямился, схватившись за боковые стороны мини-скамейки, но глаза заставил себя усилием воли не поднимать. Пара остановившихся передо мной черных сапог была незнакомой, а вот чуть хрипловатый мужской голос – очень даже. Вильям. Я разрешил себе посмотреть на него. Улыбается, но лицо какое-то напряженное. И какого он тут делает, интересно мне знать.

- Извини, не хотел напугать, - сказал он, неловко засовывая руки в карманы кожаной куртки. Наверное, ему действительно жаль, что он снова напугал несчастного меня, жалкого и смешного недотепу-писателя. Да, похоже, мой утренний настрой, когда мне безумно хотелось дать шанс нашим еще толком и не начавшимся отношениям, куда-то испарился. Жаль.

- Да, ничего. Просто неожиданно получилось. Тебе тоже наскучило в отеле?

- Нет, у меня тут были кое-какие дела, - туманно ответил Вильям. – Я уже собирался обратно ехать и вдруг увидел тебя…

- Ага… Я с трудом вытащил себя из-за печатной машинки, весь день сегодня как дятел стучал, - усмехнулся я, вспоминая свои сегодняшние воистину масштабные сочинительские подвиги.

Вильям переступил с одной ноги на другую. К общению эти скамеечки не располагали – рядом не присядешь. А парень, стоявший передо мной, явно чего-то ждал. Нет, приглашать никуда я его не стану. Все сам, Вильям, все сам, если оно, конечно, тебе на самом деле надо.

- Слушай, может, пойдем где-нибудь посидим? – словно прочитав мои мысли, предложил Вильям.

Я открыл было рот, чтобы отказаться, но что-то меня остановило. То чувство, которое можно назвать «а почему бы и нет?», вдруг захватило меня полностью, не позволяя произносить слова отказа. И почему я так чувствую только тогда, когда Вильям со мной рядом?

***

Приятная блюзовая мелодия, которую играли музыканты, спрятавшиеся в глубине зала, как будто пропитывала темные стены небольшого паба. Немногочисленные посетители, сидящие почему-то исключительно у дальнего конца стойки, и что-то меланхолично протиравший бармен казались не живыми людьми, а элементами обстановки. Полумрак, молчание, пряно-соленый вкус «Кровавой Мэри». Я наблюдал за Вильямом, медленно пьющим свой коктейль, и пытался понять, почему звучащая музыка напоминает мне о дожде. И вдруг кто-то из игравших вспомнил, что неплохо было бы и запеть, и буквально через пару строк я услышал слова: «You look like rain». Я невольно улыбнулся: хорошая песня, редко текст так соответствует мелодии.

- Почему ты улыбаешься? – спросил Вильям, видимо, принявший это на свой счет.

- Просто с самого начала песни подумал, что она о дожде.

- Надо же… Наверное, это восприятие чисто творческого человека, я раз сто ее слышал, но никогда не думал об этом. Кстати, ответишь мне на неоригинальный вопрос?

- Смотря какой. Номер банковского счета не скажу, - попытался пошутить я, и Вильям рассмеялся.

- Нет, твой счет меня не интересует. Про мой можешь спрашивать смело, не думаю, что он тебе нужен. А вопрос у меня такой: почему ты пишешь? Что заставляет тебя это делать?

Вопрос действительно был неоригинальным. Мне его задают почти в каждом интервью. Не то чтобы их было много, однако устать от этой темы я уже успел основательно. Но плохо было не это. А то, что я прекрасно видел, что Вильяму это неинтересно. Спросил только для того, чтобы я мог почувствовать себя таким крутым литератором, рассуждающим о смысле искусства? Какая ужасно грубая лесть.

- Я пишу, потому, что для меня это – свобода. В мирах, которые я создаю, нет места моему необъяснимому страху. Там героев преследуют всякие мистические чудовища, колдуны, пришельцы из космоса – кто угодно. Но всех этих преследователей объединяет одно – с ними хоть и трудно, но можно бороться. Вот так.

- Довольно эгоистично, - недоверчиво посмотрел на меня Вильям. – Сомневаюсь, что я мог бы прочитать такое в каком-нибудь журнале, которому ты давал интервью…

- Да, это правда. Там я обычно вру о всякой литературной чепухе.

- Мне повезло, мало того, что сижу за одним столом с писателем, так он мне еще и правду говорит, - Вильям негромко стукнул своим стаканом о бок моего. – За правду.

Алкоголь мягко растекался по венам и обнимал сознание мягкой рукой. Мне было хорошо, но я никак не мог расслабиться. Не получалось у меня отделаться от мысли, что наша встреча смахивает хоть и на непреднамеренное, но свидание. С чего я так решил, не знаю. Должно быть потому, что Вильям смотрел на меня именно так – как не смотрят на друзей или случайных интересных собеседников.

Мы меняли темы, которые почему-то становились пустыми и неинтересными почти так же быстро и неминуемо, как широкие емкости наших стаканов. Мы пытались шутить и даже откровенничать, но это было словно фоном. Яркой китайской ширмой, расписанной красочными драконами слов, и скрывающей самое главное – взгляды и жесты. Мне было хорошо и плохо одновременно. Я наслаждался вниманием Вильяма, но не мог перестать мысленно задавать вопрос: «Чего ты от меня хочешь?» Мне так и хотелось произнести это вслух. Прямо и, наверное, бестактно. Но он ведь не жалеет меня, пуская в ход все свое очарование, приманивая сочувствием и дразня комплиментами. Почему я не могу также?

- А я хочу т-т-танцевать… От-пу-сти меня! – истерично-пьяный женский голос заставил нас обоих обернуться. Какая-то парочка, выясняла отношения прямо перед небольшим возвышением, на котором расположились музыканты. Увлеченные друг другом мы и не замечали, что рядом кто-то собирается поскандалить.

- Дженни! – крикнул мужчина, резко дернув за рукав красного плаща своей спутницы, но та вывернулась из него. Выскользнула из верхней одежды, оставаясь в одном только коротком черном платье, одна из тонких бретелек которого лопнула.

С оглушающим треском. Время как будто замедлилось, цепляясь за мой застрявший в горле вдох. Мучительно медленно ползущая по бледной коже ткань. Еще ниже…

- Не смотри, - тихий, но твердый приказ.

Я послушно отвернулся, утыкаясь взглядом в темную поверхность барной стойки. Ощущая только горячую ладонь Вильяма на своем плече. Сквозь одежду.

- Не оборачивайся, - так же тихо, но властно произнес он. Шорох купюр по полированной поверхности. Небрежно брошенное: «Кажется, мой друг немного перебрал…» Рука Вильяма, обхватившая меня за пояс и стащившая со стула. Несколько шагов вверх по слабо освещенной лестнице и влажный, прошитый мелкими каплями ночной воздух.

У входа в паб я схватился за стену и остановился. Мокрая, холодная. Приятно. Вильям обеспокоенно позвал меня, все еще продолжая поддерживать меня одной рукой:

- Том, ты как? Жив?

- Вроде да. Еще не уверен, - глубоко вдыхая холодный воздух, с трудом выговорил я. – Как ты… Как тебе это удается? – спросил я, всматриваясь в склоненное надо мной лицо Вильяма. Свет фонарей был слишком тусклым, и скорее скрывал его, чем позволял видеть четче.

- Что?

- Ты уже третий раз спасаешь меня. Как?

- Но я… Я не делаю ничего особенного, просто пытаюсь тебя отвлечь, увести от того, что пугает. Вот и все, Том, - он пожал плечами, словно пытаясь этим доказать свои слова. А я подумал: «Вот еще хотя бы одно слово, и я буду полностью уверен, что ты врешь». Собственно я и без этого чувствовал, что он мне что-то недоговаривает. Просто потому, что мои приступы рядом с ним как-то слишком быстро заканчивались. В общем-то, и не начавшись даже. Страх словно ускользал куда-то. Будто пугался Вильяма.

Вильям молчал. Смотрел на меня сочувственно, готовый в любой момент поддержать и не дать мне рухнуть на асфальт. Капли дождя мерцали в его длинных волосах, дыхание вырывалось из приоткрытых губ прозрачным паром. Холодно. И мне бы его сейчас поцеловать. Но внутри было как-то пусто, и проклятая слабость снова жадно обнимала меня, совсем как утром. И все же лучше так, чем, если бы Вильяму пришлось сейчас иметь дело с моей истерикой, которую девушка, так неожиданно оголившаяся в пабе, вполне могла вызвать.

- Давай такси что ли вызовем… - пробормотал я.

- Не надо, я на машине. Пойдем, - он попытался оторвать меня от стены, у которой я так удобно стоял. – Сможешь пройти пару метров?

- Надеюсь. Но мы вроде бы пили…

- На четырех колесах устойчивость гораздо лучше, чем на двух ногах, - засмеялся Вильям, и мы пошли на поиски его машины.

***

Темно-синяя, в мерцающих узорах отражающегося в гладко отполированной поверхности света окон и фонарей она затаилась в ближайшем проулке. Массивные, угловатые очертания кузова внушали уважение. Сияющая серебром решетка радиатора и фирменный знак «Бристоль» на капоте отдавались болью в глазах и словно бросали вызов любому, кто посмел бы назвать это творение из стали старым, а не антикварным.

- Я представлял себе твою машину несколько иначе, - удивленно проговорил я, в нерешительности остановившись перед этим огромным автомобилем, отчего-то казавшимся живым существом.

- И как же? – поинтересовался Вильям, открывая водительскую дверь.

- Не уверен насчет марки, но точно как что-то гораздо более современное… А это… Это… - я пытался подобрать хоть какие-нибудь слова, но, по всей видимости, произошедшее в пабе временно лишило меня этого дара.

- Гоняться за модой, по-моему, глупо, - Вильям толкнул изнутри пассажирскую дверь и она распахнулась передо мной. – А у этого автомобиля есть душа.

- А в тех. паспорте у нее имя Кристина случайно не записано? – улыбнулся я и с некоторой опаской сел на поскрипывающее кожей сиденье.

- Это не она, это – он, - Вильям занял место рядом со мной. – Женские имена тут не уместны, как и сюжеты ужастиков.

Вместе с неожиданно громко взревевшим мотором ожило радио, раскинув по приборной панели зеленоватые отблески. Это засветилась шкала радио, а вот заиграл смотревшийся несколько инородно в этом салоне, CD-плеер. «In your room», Zeraphine…

Не принадлежащая этим музыкантам мелодия, не уместный и здесь вопрос, который я так и не задал в пабе. Я не стану ни о чем спрашивать. Коснувшись руки Вильяма, лежавшей на рычаге переключения скоростей, я медленно провел вниз по его длинным пальцам и сжал ладонь. Сердце в груди вздрогнуло не в такт, когда он прикрыл глаза. Но его взгляд и затаившая азарт улыбка тут же обожгли меня.

- Скорость хороша только на ровном шоссе, Томас. Пристегнись, - Вильям резко тронулся с места, позволяя мне почувствовать мощь стального зверя, о котором он только что говорил с такой… любовью? Заставляя меня задохнуться от зависти к теплу, звучавшему в его голосе. Помогая понять, чего я хочу. Чтобы он хотя бы с половиной той страсти когда-нибудь говорил обо мне.

6.

Мелкие, холодные капли приятно оседали на лице. Туман почти рассеялся, но плотный слой серых туч не позволял видеть едва начавшее подниматься из-за горизонта солнце. И это было даже хорошо, потому что мои глаза, всю ночь всматривавшиеся в буквы новой истории, яркому свету бы явно не обрадовались. Я запрокинул голову и зажмурился, глубоко вдыхая полный осенней свежести воздух. Как и всегда после бессонной ночи наедине с моими героями, я чувствовал себя обманчиво прекрасно. Это такое странное состояние, когда, кажется, что ты всесилен, а буквально в следующую секунду с трудом дотаскиваешь себя до кровати, чтобы немедленно заснуть. Давно со мной такого не случалось. Не то чтобы я жаловался на отсутствие вдохновения, просто в последние года два-три писал спокойно, как правило, днем или вечером, не срываясь на вот такие ночные подвиги. Писательство постепенно становилось для меня работой, по-прежнему интересной и дарящей моей жизни недостающие краски, но все же работой. А сейчас я как будто открывал свои литературные способности заново. Словно в первый раз выстраивал сюжет, удивлялся тому, как оживают образы, и мне хотелось все большего и большего…

Высокое заграждение, сложенное из крупных камней, было будто предназначено для того, чтобы комфортно стоять у края крыши, без страха потерять равновесие и упасть. Я уперся в него локтями, глядя на мокрый асфальт внизу. Не знаю, что на меня нашло, но когда мы вчера с Вильямом вернулись в отель и разбрелись по своим номерам, я почувствовал, что от спиртного моя голова проветрилась полностью. И что если я не сяду за печатную машинку, то просто умру.

Внизу вдруг пугающе громко завыла сирена, и я, подняв глаза, увидел, как к отелю подъезжает машина скорой помощи. Два человека в зеленой форме парамедиков выскочили из нее, не дожидаясь полной остановки, и тут же скрылись в здании. Интересно, кому понадобилась медицинская помощь? Вариантов у меня не было, но возле сердца прошелся неприятный холодок. Я отмахнулся от совершенно дурацкой мысли. Глупости: Вильям - здоровый двадцатитрехлетний парень, это не к нему.

- Зря торопятся. Уже поздно, - раздался знакомый голос где-то совсем рядом.

Вцепившись в холодный камень обеими руками, я огляделся.

- Черт... И давно ты здесь?! - почти закричал я, увидев Вильяма, который сидел на еще недавно казавшемся мне таким безопасным ограждении. Всего-то метрах в двух от меня, и как я его не заметил?

- Извини, не хотел пугать. Я думал, ты меня увидел, когда вышел на крышу, - ответил он, отрешенно глядя прямо перед собой.

- Да... Ничего... - сказал я, стараясь дышать глубже. - Наверное, я просто задумался, - сделал я предположение, в которое не очень верил.

Я смотрел на Вильяма, надеясь отвлечься от испуга. И у меня появилась престранная ассоциация: он со своими черными волосами и очень бледной кожей, оттенявшейся темным пальто, смело сидит на краю крыши, как какой-то хищник, быть может, даже крылатый. И обязательно ночной. Провожает последние сумеречные черты неба, чтобы совсем скоро удалиться в тайное убежище и там переждать день… Я потер лицо руками, прогоняя это свое почти видение. Нет, все же по ночам нужно хотя бы немного спать – иначе сны начинают приходить наяву.

А люди в зеленом тем временем уже шли обратно к машине. Теперь без спешки. И с носилками, на которых лежал укрытый с головой человек. Я поморщился – только этого не хватало.

- Кто это? - спросил я Вильяма, который, по всей видимости, знал, кто умер.

- Хейли Монтгомери, - едва слышно, не отрывая глаз от носилок, ответил он. - У нее остановилось сердце. Ей было всего тридцать пять... Ее муж, с которым я случайно столкнулся в коридоре, так и повторял: «Всего тридцать пять». Ты бы видел его лицо. Для него будто весь мир прекратил свое существование.

- Мне казалось, что ты относишься к нему довольно прохладно, - сказал я осторожно.

Вильям молчал и все смотрел вниз, на труп, на мистера Монтгомери, которого вели к скорой под руки двое служащих отеля. И было в его лице что-то странное: не боль, не сочувствие, не страх. Что-то не постижимое для меня, не соотносимое со смертью.

- Ты так смотришь на них... – попытался озвучить я свои мысли. – Знаешь, если бы я описывал такую ситуацию и взгляд человека, который наблюдает за мертвым телом так, как ты сейчас… - я замолчал, потому что мысли, бродившие в моей голове, даже мне самому казались слишком странными. - Нет, это глупо, - оборвал я свои размышления вслух.

- Нет, скажи, - Вильям резко обернулся и посмотрел на меня. – Скажи, о чем сейчас подумал.

Я подошел к нему ближе, чувствуя необъяснимую неловкость: словно оказался там, где меня не должно было быть, и увидел то, что для моих глаз не предназначалось.

- Ну… Я бы описал его, то есть твой взгляд, как полный зависти. Мне это непонятно, но…

Он поднял руку, прося меня замолчать.

- Зависть, - задумчиво произнес он, вслушиваясь в каждый звук этого слова. Стараясь уловить его оттенки, застывшие в воздухе, постепенно наполнявшемся стремительно падавшими каплями воды. Каждая была чуть крупнее предыдущей, и все плотнее окутывала нас тихим, грустным дождем.

Медленно покачав головой, как человек, силящийся во что-то поверить, но не имеющий на это сил, он подался вперед, всматриваясь в мое лицо так пристально,