ГЛАВА 39. Последняя сигарета

Фраза «последняя сигарета» вселяет ужас в сердца курильщиков. Она вызывает у вас мрачные предчувствия, страх, сомнения или панику? Или как знак «Осторожно, окрашено!» вызывает протест? Может быть, даже после нашего «антипромывания мозгов» вам трудно принять мысль, что вы никогда больше не выкурите ни сигарету, ни трубку. Не беспокойтесь, это остаточное явление. Но его нужно вылечить.

В нашу клинику курильщики приходят в состоянии повышенной паники. Мы постепенно разбиваем этот страх и заменяем его уверенностью, а затем радостью при мысли о свободе. Иногда курильщики снова впадают в панику, когда дело доходит до последней сигареты. Обычно это случается с умными, рационально мыслящими людьми, которые действительно хотят бросить курить и прекрасно поняли методику. Будто им прежде не приходило в голову, что они никогда больше не будут курить. В том-то и проблема, что действительно не приходило.

Гольфисты старшего поколения с теплом вспоминают Генри Лонгхёрста [93], предшественника и учителя Питера Оллиса [94]. Я уверен, Питер согласится, что Генри был лучшим комментатором игр в гольф и автором книг об этой игре. Для гольфа характерны две смертельные болезни. Парадоксально, но чем лучше вы играете, тем более им подвержены. Одна из них так ужасна, что в кругах гольфистов считается неприличным даже упоминать о ней. О ней говорят, не употребляя названия. Я уважаю правила гольфистов и больше не буду говорить о ней; отмечу только, что она очень заразна, и если вы ее подхватите, то все ваши друзья будут обращаться с вами, как с прокаженным.

Вторая болезнь мешает наносить удары по мячу и имеет несколько названий, самые популярные — «подергивание» и «вздрагивание». Если вы когда-нибудь задумывались, почему некоторые гольфисты, грации которых могла бы позавидовать балерина, странно изгибаются перед ударом или используют необычной формы клюшки (некоторые с двухметровыми ручками, которые практически упираются в подбородок при ударе), больше не удивляйтесь: это они так пытаются избежать вздрагивания.

Подергивание обычно начинается, когда до лунки остается около полутора метров. Когда вы ударяете по мячу, подсознательно возникает спазм в правой руке, что вызывает отклонение мяча влево от лунки. Чем сильнее у вас подергивание, тем больше вероятность промахнуться с маленького расстояния. Гольфисты с хроническим подергиванием ухитряются промахиваться с тридцати сантиметров. Можно подумать, что решение простое — нужно целиться правее от лунки. Тысячи гольфистов пробовали, но нет ни одного случая, чтобы при этом проявлялось подергивание. Это может показаться странным, но если подумать, то единственная цель подсознания — заставить вас промахнуться. Зачем ему утруждаться, если вы уже запланировали промах?

Людям, далеким от игры в гольф, простительно сейчас подумать, что я ушел от темы. Уверяю вас, нет. Бен Хоган [95], соперник Джека Никласа [96]в борьбе за титул лучшего гольфиста всех времен, был вынужден прекратить игры из-за подергивания. Без сомнения, вы уже догадались, что Генри Лонгхёрст страдал от подергивания. Его проблема, как и проблема многих, подобных ему, была решена с изобретением клюшки «крокет». Как понятно из названия, ею можно бить по мячу, как в крокете. Производители утверждали, что с такой клюшкой подергивания не будет. Это было не совсем так. Во всяком случае, мне даже крокетная клюшка не мешала дергаться.

Но Генри и его последователи избежали еще одной болезни, от которой страдают многие спортсмены, которая намного хуже «неприличной» болезни и подергивания, вместе взятых. Это спортивные организации. Ими руководят преданные идее люди, которым играть теперь либо мешает возраст, либо они никогда не показывали серьезных результатов. Официальная организация гольфистов в Британии называется Royal & amp; Ancient [97]. Им неожиданно пришло в голову, что страдающие подергиванием стали получать удовольствие от воскресных игр. Они подумали: «Мы не можем этого допустить! Что будет дальше?» И как все спортивное руководство, они знали, что их главная обязанность — не допустить, чтобы спорт приносил людям удовольствие. Поэтому, по мудрости своей, они запретили крокетную клюшку. Спортсмены всего мира просто не понимают, как им повезло, что есть кому защитить их интересы.

Это происходило в те годы, когда я был молодым служащим и добирался на работу в метро в таких условиях, которые навлекли бы на Лондонский метрополитен гнев Комитета по защите животных, будь я курицей. Одним из средств пережить дорогу были замечательные статьи Генри. Его реакция на запрет была типичной. Он написал: «Мои клюшки теперь навечно заперты в чулане». Я сочувствовал ему, он был не только великолепным игроком-любителем, но и великим поклонником гольфа. В то же время я восхищался его поступком — такой жертвой ради принципов.

На следующий день мой идеал рухнул. Для меня Генри воплощал все самое лучшее в британцах. Он не только прекрасно знал и понимал гольф, у него был талант открывать вам глаза на то, что вы обязательно пропустили бы. Он мог указать на человеческие недостатки, не унижая гольфиста, о котором шла речь. У него была способность соединять одновременно силу и скромность.

Что же разрушило мою веру в него? Он написал: «Не могу описать, как радостно наконец-то бросить гольф!» Не забывайте, я тогда только увлекся игрой в гольф, был фанатом и думал, что это лучший вид спорта. Я подумал: «Генри, вы лжете. Как можно так думать об игре, которой посвятили жизнь, спустя всего один день?» Я счел его статью вариантом слов лисы из басни про зеленый виноград.

Пока я не бросил курить через почти тридцать лет, я не понимал, что это не было выражением досады. Генри просто сказал правду. Гольф — великолепная игра. Она же и самая сложная в мире. В самом начале вы делаете бесконечные, бесполезные, иногда даже унизительные удары. Вас это не беспокоит, вы и не ожидали больших достижений, вы на свежем воздухе и вымещаете все накопившееся раздражение на маленьком белом мячике, точнее, на земле вокруг него. Иногда вам удаются броски, которым позавидовал бы даже профессионал. От этого вы получаете огромное удовольствие, которое побуждает практиковаться дальше.

Вскоре вы достигаете определенного мастерства и уже можете не краснеть за свои удары. Но теперь вы ждете от себя хороших ударов. Вы перестаете им радоваться, считая их нормой, зато плохие удары вас бесят. Вы даже не заметили, как изменились сами представления об игре. Когда вы начинали, все было хорошо — плохие удары не расстраивали, а хорошие радовали. Вам было нечего терять, а приобретали вы все. Но когда приходит опыт, все меняется, вас не радуют хорошие удары, а плохие нагоняют тоску.

Не могу представить лучшего заработка, чем разъезжать по живописным и экзотическим местам, просто играя в гольф. Но игроки выступают с таким мрачным видом, будто им жмут ботинки. Кто самый мрачный? Лидер соревнований. Почему? Потому что он знает, что беда может нагрянуть в любой момент. Чем напряженнее он, тем ближе эта беда. Ему бы радоваться приятному раунду в гольф на пике карьеры. Но судя по его лицу, он идет по канату через Ниагарский водопад. Он сможет порадоваться, только когда закончит раунд. Это при условии, конечно, что он не завалит удар.

Слишком много гольфистов-любителей тоже попало в эту ловушку, только меньших размеров. Посмотрите на них. Послушайте, как они ругаются. Им не удалось бросить мяч на несколько метров, зато они ухитряются так метнуть клюшку, что им позавидовал бы олимпийский чемпион по метанию копья. Им, наверное, не приносит удовольствия ни один из десяти раундов. Но они не хотят нарушать воскресный ритуал. Они цепляются за воспоминания, как это было. Они понукают мертвую лошадь не потому, что гольф стал менее интересным, а потому что неправильно к нему относятся. Дело в том, что Генри тоже, прав он был или нет, погонял мертвую лошадь. Royal & amp; Ancient, сам того не желая, оказал ему огромную услугу. Клуб заставил его отказаться от мучительного ритуала, но только после того, как он это принял, «радость человека, бросившего гольф», снизошла на него.

Вы, должно быть, думаете, почему в самой важной главе я уделяю столько внимания этим историям? Уверяю вас, они очень важны. Не проходим ли мы через тот же ритуал всю жизнь, пока курим? Годами мы стараемся не замечать, что подыскиваем предлог, чтобы цепляться за свою опору или удовольствие. Но мы ведь не курили, пока не начали, некурящие вполне счастливы без сигарет, даже миллионы бывших курильщиков выглядят вполне довольными без них, да и что в курении такого особенного, где обещанные радость и удовольствие? До меня неожиданно дошло: