Принятие. Центром диалогического подхода является принятие

Центром диалогического подхода является принятие. Основой большинства психопатологических нарушений, не связанных с органическими повреждениями, является недостаток принятия, от которого мы все страдаем в попытках становления человеческого бытия.

Изгнанный из естественной зоны обитания [своего] вида в опасное пространство единичности, окруженный воздухом хаоса, входящего в его бытие, тайно и робко он ожидает “Да”, которое позволит ему быть и которое может прийти к нему только от другого. И так от одного человека к другому передается священный хлеб я-бытия.

Buber (1965)

Здесь есть два отличия от перлзовского определения здоровой личности, независимой от внешней поддержки. Отличие состоит в понимании того, что центром нашего существования является огромная потребность в принятии нас значимыми в нашей жизни людьми, чаще всего – нашей ближайшей семьей. Похоже, что однажды, получив это “Да”, этот “священный хлеб я-бытия” от других, мы становимся способны быть центрированными на собственном существовании, опираясь на свою почву. (Конечно, это не значит, что, получив его единожды, мы навсегда с той минуты становились уверенными в этом “Да”.) Это, конечно, происходит в нашей жизни не однажды, и мы всегда нуждаемся в подтверждении этого принятия. Оно строится, скорее, в виде сложной спирали событий, проходящей сквозь время нашей жизни, благодаря которой возникает потребность и готовность для принятия.

В литературе о развитии ребенка и “психопатологии” отмечается, что наиболее развивающий критический период наших ранних лет приходится на те моменты, когда наша семья оставляет наиболее сильные отметки на нашем существовании. Если мы ощущали принятие в раннем детстве, то мы обладаем чувством, которое Эрик Эриксон называл базовым доверием, и поздний опыт принятия может строиться на этом раннем основании. К сожалению, слишком многие из нас никогда не имели сильного ощущения изначального принятия, развивающего базовое доверие, или не смогли построить это принятие в более поздние годы, когда достигали других решающих подготовительных стадий нашего развития. Я говорю о решающих подготовительных стадиях, поскольку существует определенное время или определенные периоды нашего существования, когда мы особенно ранимы, и, следовательно, открытость, так же как и отчаянная потребность в принятии, означает для нас “онтологическую безопасность”, позволяющую происходить нашему росту.

Из-за отчаянной потребности в принятии мы часто кончаем возникновением “ложных я”. (Laing, 1965). Мы настолько отчаялись в этом принятии, что если нас не принимают такими, как мы есть, мы добиваемся этого другим методом: мы стараемся быть принятыми в том способе бытия, которого, как мы думаем, от нас ждет кто-то другой. Мы будем создавать впечатление – мы будем как бы “прикидываться”, чтобы добиться расположения. Хотя это расположение и признание ложного “я”, и личность втайне это знает. Признание ложного “я” предпочтительнее, чем отсутствие признания вовсе (May, 1969). Однако такое признание оставляет личные переживания пустыми и ложными по отношению к истинному я. К сожалению, такое признание создает замкнутый круг, в котором личность должна отчаянно искать принятия, даже подвергая себя риску отсутствия какого-либо признания вообще. Это “договор Фауста” со всеми вытекающими ужасающими последствиями.

Следовательно, сердцевиной диалогически ориентированной терапии становится потребность клиента быть принятым терапевтом.[18] Важно, что это принятие не ограничивается только терапевтическим пространством, но открывает для этого клиента возможность быть принятым и в других ситуациях. Терапевт работает прежде всего с теми блоками, которые, с одной стороны, защищают личность клиента, а с другой – предохраняют его от получения принятия, в котором он тем не менее отчаянно нуждается.

Принять другого означает приложить активное усилие для “поворота к” нему и для утверждения отдельного существования другой личности – её инаковости, её уникальности и её общечеловеческих связей со мной и с другими. Эта часть терапии всегда подразумевается, но временами она может выражаться очень явно. Каждый из нас обеспечивает себе психологическое выживание, притворяясь кем-то (или скрывая что-то), но глубоко внутри каждого из нас присутствует нечто, что вопиет об истинном признании, признании того, что мы существуем, что мы отдельны, а также того, что за нами признается право истинного человеческого существования.[19] Факт принятия означает нашу экзистенциальную взаимосвязанность. Мы можем утверждать свое существование только в определенной точке: нам, “созданиям между”, требуется принятие от других.[20]

То, что понимается здесь под принятием, значит больше, чем “одобрение”, поскольку одобрение – это только один из аспектов принятия. Точнее говоря, одобрение означает принятие этого человека и его поведения таким, каким оно является в данный момент, не требуя от него изменений. Одобрение как таковое вне межличностного экзистенциального требования от другой личности – быть не такой, как она есть. Принятие же, наоборот, на глубоком экзистенциальном уровне означает признание и утверждение существования этой личности с одновременной возможностью сказать, что его текущее поведение может быть неприемлемым. Одобрение – это только прелюдия к принятию.[21]