Присоединение – Опыт “обеих” сторон

Бубер в своих сочинениях отмечает, что терапевт, так же как и воспитатель, родитель или любой, кто хочет установить диалогичные взаимоотношения, должен практиковать то, что называется присоединением.[17] Под этим он подразумевает способность сильно качнуться, как на качелях, таким образом, чтобы как бы “залететь” на мгновение в жизнь другого и полностью ощутить себя на его месте, и для этого необходимо на время полностью утратить самого себя. Словами Бубера, это “сильное раскачивание – требующее максимального растворения самого себя – для попадания в жизнь другого” (1965). Иначе говоря, терапевту необходимо ощутить, насколько это вообще возможно для человека, что переживает клиент со своей стороны диалога. Поскольку никто не может долго поддерживать это состояние, бесценны даже мгновения такого опыта, но в самом подходе важно стремиться максимально достичь этого состояния в текущий момент и в текущей ситуации. Для терапевта такие моменты оказываются опытом отсутствия “я”. В то же время, терапевту необходимо следовать и за своими переживаниями. Таким образом, присоединение заключается в движении туда и обратно между “взглядом с той стороны” и возвращением к собственному опыту.

В качестве примера можно привести случай, произошедший в одной из моих терапевтических групп. Мужчина, участник группы, только что закончил говорить о том, что ему гораздо проще выразить гнев по отношению к женщине, чем к мужчине. Одна из женщин в группе, занимавшая в жизни высокий пост, начала говорить о том, что это состояние означает для нее. Это оживило чрезвычайно болезненные воспоминания. Вот подробная запись ее рассказа, сделанная ею самой:

“Я рассказывала о том, как была оскорблена и избита двумя мужчинами, которые провожали меня в церковь. Я не знала, как можно рассказать о насилии и ужасе, которые я перенесла. Я не могла открыто поделиться с другими моими личными переживаниями без того, чтоб снова не вспомнить эту картинку – для этого мои чувства были слишком тяжелы. Большую часть времени я ощущала неловкость, рассказывая о том, что произошло. Мне казалось, что мой рассказ полон искусственности, театральности или невротичности. Я устала от людей, старавшихся мне помочь как-то “сделать что-то с этим…”, от этого я чувствовала себя лишь более и более отделенной от них.

Вот что произошло со мной в один момент, который длился только одну секунду. Мои глаза встретились с глазами Рика, и я ощутила, что Рик немедленно отправился со мной туда, куда я всегда стеснялась допустить кого-либо. В короткий миг я приняла решение и позволила ему перейти границу, и это не ощущалось как насилие, но как разрешение. Я не до конца уверена, что именно подтолкнуло мой выбор. Просто мне показалось это совершенно естественным.

Я глубоко осознала, что не чувствую себя одинокой с Риком, и была этим удивлена. Мне было ужасно грустно, но я совсем не чувствовала паники, так как была не одна, и грусть была разделенной. И я почувствовала, что теперь меня просят рассказать о случившемся, как бы стоя на том самом месте, где это случилось, и что это радикально отличается от всех предыдущих случаев, когда я пыталась рассказывать и переживать все это.

Ко мне пришел какой-то покой и внутренняя сила, и от этого я закрыла глаза, и потом этот момент прошел. Но почему-то я знаю, что никогда не окажусь на том же самом месте снова и не буду рассказывать это все по-прежнему. И я хотела бы сознавать, кто со мной, когда я рассказываю, и не согласна больше ничего “с этим делать…”. Я хотела бы научиться рассказывать о себе так, чтоб образы становились реальными, и еще я хотела бы приносить в рассказ свою личность. Я ощутила, что поделилась с Риком целой историей, которая включает все мое “я”, а не только ту часть, которая была избита и оскорблена. И когда я рассказывала, я понимала, что та часть моего я, которая рассказывает, возможно, даже более важна, чем часть избитая и оскорбленная. И это был спасительный и исцеляющий опыт…”

Конечно, мы редко переживаем “опыт другой стороны”, и это не случайно. Этот процесс требует от личности очень сильного ощущения собственного центра, так же как и жизненной и психологической гибкости в отношении переживаний “другой стороны”, а в дальнейшем – способности устанавливать и поддерживать возвратно-поступательное движение между двумя сторонами. Каждый, кто когда-либо пытался этого достичь, должен был испытать сильный страх потери собственного “я”. А нам действительно необходимо потерять наше ригидное чувство “я” для того, чтоб установить диалог. Тем не менее, ни один терапевт, практикующий присоединение в какой-то момент терапевтической сессии, не в состоянии поддерживать это переживание час за часом, с одним человеком за другим.

Так же, как и “Я–Ты”-момент, присоединение не может быть “целью”, поскольку в противном случае потребуются специальные усилия одной из сторон для того, чтобы почувствовать другую сторону так же хорошо, как и свою, и это вызовет натянутость. Мы можем только сделать самих себя доступными и способными воспринимать, и оно придет как милость.

Один из индикаторов, свидетельствующих о том, что личность готова к окончанию терапии, состоит в том, что человек начинает часто осознавать терапевтическую ситуацию с моей стороны. Например, становится способен сделать замечание типа: “Вероятно, я был очень груб с вами в начале нашей терапии”, или “Я думаю, что никогда не видела этого с вашей точки зрения раньше”. Или же клиент становится способен делать заключения о моем здоровье или других аспектах моей жизни. Сейчас он может чувствовать “другую сторону”.