Их жизнь на войне

Многие из них были вооружены только пиками. Однако имелись в изобилии и

добрые охотничьи карабины. Браконьеры Дубравы и контрабандисты Лору --

непревзойденные стрелки. Странное это было воинство -- ужасное и отважное.

Когда прошел слух о наборе по декрету трехсоттысячного ополчения, во всех

приходах Вандеи забили в набат, всполошив шестьсот деревень. Пожар мятежа

запылал со всех концов сразу. Пуату и Анжу выступили в один и тот же день.

Добавим, что первые раскаты грозы послышались в ландах Кербадер еще 8 июля

1792 года, за месяц до 10 августа. Предшественником Ларошжаклена и Жана

Шуана был ныне забытый Алэн Ределер. Под страхом смертной казни роялисты

забирали в свои отряды всех мужчин, способных носить оружие, реквизировали

повозки, съестные припасы. В мгновение ока Сапино сформировал отряд в три

тысячи солдат, Катлино набрал десять тысяч человек, Стоффле -- двадцать

тысяч, а Шаретт стал хозяином Нуармутье. Виконт де Сепо поднял мятеж в

Верхнем Анжу, шевалье де Дьези -- в Антр-Вилэн-э-Луар, Тристан-Отшельник --

в Нижнем Мэне, цирюльник Гастон -- в городе Геменэ, а аббат Бернье -- по

всему остальному краю. Впрочем, расшевелить эту массу не составляло особого

труда. В дарохранительницу какого-нибудь присягнувшего республике

священника, по местному выражению " попа-клятвенника", сажали черного кота,

который внезапно выскакивал в самый разгар обедни. " Дьявол! Дьявол! " --

кричали крестьяне, и вся округа подымалась, как один человек. В

исповедальнях тлело пламя мятежа. Бретонское воинство было вооружено палками

длиной в пятнадцать футов, так называемыми " жердинами", и это орудие, равно

пригодное в бою и при отступлении, служило для неожиданных атак на синих и

помогало в головоломных прыжках через рвы. В разгар самых жарких схваток,

когда бретонские крестьяне с ожесточением рвались на республиканские каре,

стоило им заметить поблизости часовенку или распятие, как они тут же, на

поле боя, преклоняли колена и под свист картечи читали молитву; закончив

молиться, оставшиеся в живых вскакивали на ноги и устремлялись на врага. Они

славились умением заряжать на ходу ружья. Их можно было уверить в чем

угодно; священники показывали им своего собрата по ремеслу, которому

предварительно веревкой стягивали докрасна шею, и объявляли собравшимся:

" Смотрите, вот он воскрес после гильотинирования! " Им не был чужд дух

рыцарства: так, они с воинскими почестями похоронили Феска, республиканского

знаменосца, который был изрублен саблями, но не выпустил из рук полкового

стяга. Они были остры на язык, про республиканских священников, вступивших в

брак, они язвительно говорили: " Сначала скуфью скинул, а потом и штаны".

Поначалу они боялись пушек, а потом бросались на орудия с палками и

захватывали их. Так они забрали великолепную бронзовую пушку и назвали ее

" Миссионер"; вслед за " Миссионером" захватили старинное орудие, помнившее

еще религиозные войны, -- на нем были отлиты герб Ришелье и лик девы Марии;

эту пушку они прозвали " Мари-Жанна". Когда их выбили из Фонтенэ, они

потеряли и " Мари-Жанну", при защите которой не дрогнув полегли шестьсот

крестьян. Потом они снова захватили Фонтенэ, именно с целью отбить свою

" Мари-Жанну", и торжественно провезли ее по селениям, покрыв знаменами с

королевскими лилиями и цветочными гирляндами, причем заставляли всех

встречных женщин лобзать пушку. Но двух пушек было маловато. " Мари-Жанну"

взял себе Стоффле; тогда снедаемый завистью Катлино выступил из Пэн-ан-Мож,

атаковал Жаллэ и захватил третье орудие; Форэ атаковал Сен-Флорэн и взял

четвертое. Два других вожака, Шуп и Сен-Поль, поступили проще: дубовые

бревна обрядили под стволы пушек, понаделали чучел, долженствующих

изображать орудийную прислугу, и с этой-то артиллерией, над которой весело

потешались сами, обратили в бегство синих под Марейлем. То была их лучшая

пора. Позднее, когда Шальбо разбил наголову Ламарсоньера, крестьянские

батальоны позорно бежали, оставив на поле боя тридцать два английских

орудия. В те времена Англия выплачивала французским принцам субсидию и

посылала " определенное содержание его высочеству, -- как писал 10 мая 1794

года некий Нансиа, -- ибо господина Питта уверили, что этого требуют

приличия". Мелине в донесении от 31 марта сообщает: " Мятежники идут в бой с

криком: " Да здравствуют англичане! " Крестьяне задерживались там, где могли

пограбить. Святоши превратились в воров. И дикарь не без порока. Играя

именно на этой его слабой струнке, его приобщают к цивилизации. Пюизэ пишет

во II томе на странице 187: " Я несколько раз спасал Плелан от грабежа". И

дальше, на странице 434, он объясняет, почему обошел стороной Монфор: " Я

нарочно пошел в обход, чтобы не допустить разграбления якобинских жилищ".

Мятежники обобрали Шолле; они обчистили Шаллан. Так как им не удалось

поживиться в Гранвиле, они обрушились на Виль-Дье. Крестьян, примкнувших к

синим, они обзывали " якобинским отребьем" и уничтожали их в первую очередь.

Они любили бой, как солдаты, и обожали убийство, как разбойники. Они с

удовольствием расстреливали буржуа, этих, по их выражению, " брюхачей";

" разговелись мы", -- говорили они в таких случаях. В Фонтенэ один из

священников, кюре Барботэн, зарубил саблей старика. В Сен-Жермен-сюр-Илль

[Пюизэ, т. II, стр. 35] какой-то вандейский командир, дворянин по

происхождению, застрелил из ружья прокурора Коммуны и взял себе его часы. В

Машкуле республиканцев уничтожали систематически по тридцати человек в день

-- избиение продолжалось целых пять недель; каждая партия из тридцати

человек называлась " цепочкой". Такую цепочку ставили у края вырытой могилы

-- спиной к яме -- и расстреливали; нередко республиканцы падали в яму еще

живыми, но их засыпали землей. Впрочем, мы сами еще недавно наблюдали

подобные нравы. Жуберу, главе округа, отпилили кисти обеих рук. На синих,

попавших в плен, надевали наручники, впивавшиеся в тело и выкованные нарочно

для такой цели. Убивали республиканцев на площади при всем народе и под

звуки охотничьих рогов. Шаретт, который подписывался: " Братство; Кавалер

Шаретт" -- и повязывал голову, наподобие Марата, носовым платком, делая узел

спереди, над бровями, сжег город Порник со всеми жителями, заперев их в

домах. Правда, и Каррье не миловал вандейцев. На террор отвечали террором.

Бретонский мятежник обликом своим напоминал греческого повстанца: короткая

куртка, ружье на перевязи, гетры, широкие штаны; бретонский " молодец"

походил на клефта. Анри де Ларошжаклен, имея от роду двадцать один год,

отправился на войну с палкой в руке и парой пистолетов за поясом. Вандейская

армия насчитывала сто пятьдесят четыре дивизии. Они проводили регулярные

осады городов, в течение трех дней они держали в осаде Брессюир. Десять

тысяч крестьян в страстную пятницу бомбардировали город Сабль раскаленными

ядрами. Как-то раз они ухитрились за один день разгромить четырнадцать

республиканских лагерей между Монтинье и Курбвейлем. В Тюаре можно было

слышать следующий блистательный диалог между Ларошжакленом и каким-то парнем

-- оба стояли под стенами города: " Шарль! " -- " Здесь". -- " Подставь плечи, я

попробую взобраться". -- " Подставил". -- " Дай твое ружье". -- " Дал".

Ларошжаклен взобрался на стену, спрыгнул вниз, и мятежники овладели без

помощи осадных лестниц башнями, которые безуспешно осаждал сам Дюгесклен.

Пуля им была дороже червонца. Они плакали горючими слезами, когда вдали

скрывалась колокольня родного села. Бегство от неприятеля считалось самым

обыденным делом; в таких случаях их вожак командовал: " Башмаки долой, ружья

не бросать! " Когда нехватало зарядов, они, прочитав молитву, отправлялись

добывать порох из запасов республиканских армий; позднее д'Эльбе обращался

за порохом и пулями к англичанам. Когда синие наседали, вандейцы

перетаскивали своих раненых в высокую рожь или в заросли папоротника и по

окончании схватки уносили с собой. Военной формы у них не имелось. Одежда

постепенно приходила в ветхость. Мужики и дворяне носили первое попавшееся

тряпье, -- так Роже Мулинье щеголял в тюрбане и доломане, которые он

прихватил из театральной костюмерной в городе Флеш; шевалье де Бовилье

накидывал на плечи прокурорскую мантию, а поверх шерстяного колпака надевал

дамскую шляпку. Зато каждый носил белую перевязь и белый пояс; чины

различались по цвету бантов, Стоффле ходил с красным бантом, Ларошжаклен с

черным; Вимпфен, наполовину жирондист, впрочем ни разу не покидавший

пределов Нормандии, разгуливал с нарукавной повязкой. В рядах вандейцев были

и женщины -- например, госпожа де Лескюр, позже ставшая госпожой де

Ларошжаклен; Тереза де Мольен, любовница де Ларуари, которая сожгла список

главарей приходов; юная красавица госпожа де Ларошфуко, которая, выхватив из

ножен саблю, вместе с крестьянами пошла на штурм башни замка Пюи-Руссо, и,

наконец, знаменитая Антуанетта Адамс, прозванная " Кавалер Адамс", столь

прославившаяся своей отвагой, что, когда она попалась в руки синим, ее

расстреляли, из уважения к ее воинской доблести, стоя. Эти легендарные

времена не знали снисхождения. Иные люди превращались в бесноватых. Та же

госпожа Лескюр нарочно пускала в галоп своего коня по телам республиканцев,

павших в бою; по мертвецам -- утверждает она; возможно, и по живым, по

раненым -- скажем мы. Мужчины, случалось, изменяли общему делу, женщины --

никогда. Мадмуазель Флери из Французского театра перешла от Ларуари к

Марату, но перешла послушная велению сердца. Военачальники иной раз были

такими же грамотеями, как и их солдаты, -- например, господин Сапино, не

особенно ладивший с орфографией, писал: " На нашей стороне имеитца..."

Вандейские вожаки ненавидели друг друга; орудовавшие в болотистых низинах

орали: " Долой разбойников из горных мест! " Кавалерия у вандейцев была

малочисленная, да и сформировать кавалерийские части стоило немалого труда;

Пюизэ пишет: " Крестьянин с легкой душой отдает мне двух сыновей, но, попроси

я у него одну лошаденку, он сразу помрачнеет". Вилы, косы, старые и новые

ружья, браконьерские ножи, вертела, дубинки обыкновенные и дубинки с шипом

на конце -- вот их вооружение; кое-кто носил крест, сделанный из двух

перекрещенных человеческих костей. На врага они бросались с громкими

криками, возникали сразу отовсюду, выбегали из чащи леса, из-за холма, из-за

кучи хвороста, из-за дорожного откоса, рассыпались полукругом, убивали,

истребляли, разили и исчезали. Проходя через республиканский город, они

срубали дерево Свободы, сжигали его и плясали вокруг костра. У них были

повадки ночных хищников. Правило вандейца -- нападать внезапно. Они

проделывали по пятнадцати лье без малейшего шума, даже не примяв на пути

травинки. Вечером предводители, сойдясь на военный совет, определяли место

завтрашнего нападения на республиканские посты; вандейцы тут же заряжали

карабины, потом, пробормотав молитву, снимали деревянные сабо и длинной

вереницей шли через лес, шагая босыми ногами по вереску и мху, и из-под

шатра сплетенных ветвей не доносилось ни звука, ни слова, ни вздоха. Так в

темноте осторожно крадется кошка.

VI