Психохирургия

Менее всего психологическая помощь и психотерапияпоходят на хирургию: и способы воздействия на болезнь, и степень опасности душевных расстройств для жизни человека — всё это, как правило, несопоставимо. Однако бывают случаи, когда обстоятельства вынуждают и психотерапевта действовать столь решительно, что становится ясно: не такое уж бескровное наше занятие; приходится иногда резать по живому, без анестезии.

Эта история — в полной мере история болезни, но и в более «мягких» ситуациях возможны подобные взаимоотношения...

...Они пришли на прием вдвоем, вдвоем они и живут: мать и дочь. Отец умер, когда девочке было три года. Мать не вышла в другой раз замуж: «Решила, что должна посвятить себя дочери!» «Мы всегда вместе, — говорит мать, — вообще у нас удивительная связь, никаких тайн друг от друга». Удивляться, действительно, есть чему. Они поразительно похожи: жестикулируют, говорят, ходят совершенно одинаково, совершенно одинаково одеты и пострижены. Девушка двадцати лет выглядит вполне органично и в парусиновых башмаках на веревочной подошве, и длиннющей хламиде «экологического» цвета; коротенький бобрик ей очень и очень к лицу. Мать одета в подростковом вкусе и производит диковатое впечатление...

Первым делом она сообщает мне, что дочь ее «фактически инвалид», они обошли массу специалистов, никто не помог, и я, естественно, «последняя надежда». Многословно, сбивчиво, невероятно экспансивно она рассказывает мне, что ее дочь страдает тяжелым невротическим расстройством — фобией. Основное — страх общения с людьми; она задыхается в толпе, особенно в метро, испытывает тошноту, как только оказывается среди людей, например в университете, где она учится. Хорошо она чувствует себя только дома — да и то, если нет гостей. Приступы тревоги обычно сопровождаются неутолимым голодом — она ест и не может остановиться. А когда желудок переполняется, вызывает у себя рвоту и успокаивается. Это-то и есть основная проблема. «Подумайте! — буквально рыдает мать. — Ведь так она просто от голода помрет!»

Дочь ее сидит рядом, никаких признаков истощения и обезвоживания организма незаметно: кожа гладкая, упругая, хорошего цвета, белки глаз — чистые. Она не худая и не толстая, у нее не выпадают волосы и явно не ломаются ногти. Вид у нее разнесчастный, на мать смотрит как завороженная, согласно кивает головой: «Да, я, действительно, фактически инвалид, у меня, и правда, нет будущего...»

Интересуюсь осторожно: чем она в свои двадцать лет и будучи «фактически инвалидом» занимается? Выясняется, что учится она в университете на четвертом курсе, академического отпуска по болезни не оформляла, «хвостов» нет. Учиться ей нетрудно; да вот общение с «посторонними» мучительно. Она одинока, единственный близкий человек — мама. Личной жизни никакой, да и «как она может у меня получиться, пока я так больна! Мама права — нужно сначала вылечиться, хотя надежды мало...»

«Но почему, — спрашиваю, — вы решили, что больны неизлечимо? Ведь подобных случаев масса — и люди понемногу приспосабливаются, учатся справляться с такими, как у вас, симптомами... Да и сами симптомы вполне поддаются лечению». — «А вот мама мне говорит: она чувствует — все безнадежно, я не поправлюсь. А она не ошибается! Между нами такая связь! Если у нее что-нибудь болит, ей не нужно говорить мне об этом — я и так знаю, потому что сама тут же заболеваю...»

Да, связь, действительно, между ними очень прочная, симбиотическая. Мать держит дочь крепко, ведь она «посвятила ей жизнь», не вышла вновь замуж. Суть дела состоит здесь в том, что, испытав сильное потрясение и душевную боль, когда стала молодой вдовой, мать девочки неосознанно, быть может, не решилась на другой брак — чтобы оградить себя от возможных в будущем страданий, ведь и второй муж мог бы умереть. Она вцепилась в дочь, предалась всецело заботе о ней. Подсознательно она старалась привязать девочку к себе как можно крепче — не давать ей взрослеть, становиться самостоятельной. Ведь это неминуемо привело бы к разлуке...

Отчаянный, панический страх одиночества заставлял мать делать все, чтобы девочка нуждалась в ней постоянно, не давать ей ни малейшей свободы. В этих условиях девочка и не могла вырасти иной, чем она есть, — крайне неуверенной в себе, беспомощной, эгоцентричной, тревожной.

Однако жизнь берет свое, нужно учиться, получать профессию — словом, выходить в мир. Сохранить симбиотическую, жизненно важную для матери связь с дочерью, можно только поддерживая страхи девочки, укрепляя ее неуверенность в себе. Не случайно, реальными все эти симптомы стали именно в тот момент, когда девочка попыталась действительно вылететь из гнезда: она полгода была на стажировке — за границей и окончательно «стала инвалидом» по возвращении.

Не нужно думать, впрочем, что мать моей пациентки — злодейка, намеренно искалечившая душу дочери. Это не так; но для того чтобы помочь девочке, придется действовать очень решительно, действительно хирургически. Операция эта для матери будет очень болезненной, но пуповину, столь прочно связывающую их, необходимо, наконец, перерезать...