Вспомним на будущее

Специфически советским типом лидерства было групповое самозванство, для которого характерны захват власти, объявление себя представителями народной воли без того, чтобы этой воле дать проявиться, примитивные процедуры демонстративно-официального закрепления, постоянно контро­лируемые с помощью насилия.

Перестройка по своей сути была попыткой преодоления самозванства. Горбачевский тип лидерства оказался, так сказать, уступающим, даже попус­тительствующим.

Примером уступающего лидерства весной 1968 года был А. Дубчек в Че­хословакии. Сам по себе личность неяркая, он воспринял на свой счет со­зревшие общественные ожидания и старался им соответствовать. И когда социальные силы подводили страну к очередным изменениям, Дубчек пуб­лично принимал на себя инициативу в уже неизбежных переменах, может быть, и цепенея перед их радикальностью. «Что хорошего в том, что комму­нистам впервые удалось захватить естественное лидерство в европейской стране?» — сдерживали некоторые наблюдатели изумление и восторг на Западе.

Что же касается последнего генерального секретаря ЦК КПСС, то Горбачев, повторяю, открыл поначалу форточку, чтобы проветрить комнаты, вдохнуть свежего воздуха. И это было тогда настоящим подвигом! Но сквозь форточку ворвалась буря. Не ожидая и не желая совершаемого ею переворота, он ста­рался что было сил удерживать створки окон, затем двери — одну за другой, уступая позицию за позицией, и после исчерпания своих сил...

Гласность и первые испытания выборностью не были ничьим завоевани­ем. Внутренняя деградация системы дошла до предела, когда маневры по ее выживанию расширились до демократических проб. «Дареному коню в зубы не смотрят» — это известно. Демократия была дареная, но ослабление стра­ха подстрекало «заглянуть ей в зубы».

Именно такое «заглядывание в зубы» дареной демократии и вызвало к жизни особый тип постсоветского лидерства, не исчерпанный и до сих пор. 11осмотрим на цепь последующих событий внимательно.

На пленуме ЦК в октябре 1987 года кандидат в члены его Политбюро Кльцин позволил себе критику выше допустимого тогда градуса. «Перебрал» не так уж много. И «побит» был не так сильно, уже по-перестроечному. Покаялся. Был задвинут по службе в тень. Но в совдеповскую камеру глас­ность уже напустила слишком много кислорода, и искры от поступка-нака­зания создали постоянное свечение в, казалось бы, темном углу.

Многие могут вспомнить, как тогда партийные пропагандисты истязали вопросами секретарей райкомов на многочисленных семинарах, обливали их негодованием, откровенно издевательским смехом встречали потные попытки некогда надменных начальников партии объяснить, что же про-

Час и. II. ПАТОЛОГИИ

Гл«1Н«Н. НАГОЛО! ИИ ЛИДПЧ Т ИЛ

изошло на том пленуме, за что наказали. По городам стремительно размно­жились тексты дерзкой речи, имя автора произносили с протяжного «Е» и с придыханием.

Случилась инверсия: в новое время преследования дали обратный эффект. Но система еще работала и продолжала добивать себя. То «карманные» ра­бочие потребовали Ельцина к ответу, то герой партийных анекдотов — Ли­гачев — выбранил на весь мир, то оскандалились с махинациями при выдви­жении депутатов от Москвы... И не замечали, что с каждым нападением лишь придавали яркости ненавистному образу.

Замечательно, что наш герой ничего особенного и не делал для своей быстро растущей популярности. Враги его все делали сами. А высшим их достижением стал августовский мятеж 1991 года. Вознес...

Ельцин — инверсионный тип лидерства. Страна его не за дела, «за муки полюбила».

Такой лидер привлекает не программой, а отрицанием — возникает от противного. И ему еще только предстоит перейти в конструктив, лидировать на позитивной новизне.

Однако ельцинское лидерство было инверсионно не только по своему происхождению, но и по многим важным решениям. Например, попытка силового усмирения Чечни очень помогла сепаратистам, и не только в ней. И, заметим, новые антагонисты Ельцина — Хасбулатов и Руцкой — были его же выдвиженцами.

Некоторые примеры инверсионных решений нелепы до загадочности. В самом деле: президентский указ о роспуске оргкомитета Фронта нацио­нального спасения дал последнему такие рекламу и общественное внимание, каких ему вряд ли удалось бы добиться любым иным способом. И это притом, что указ все равно был невыполнимым как по своему содержанию, так и в связи с создавшейся обстановкой.

Но инверсионная волна катит своего избранника далее: на апрельском референдуме (1993 год) очень многие, хотя и неохотно, поддержали Ельци­на не столько из-за симпатий к нему, сколько из-за отвращения к его нена­вистникам. Дескать, те еще хуже.

Так что инверсия то бьет, то ласкает. Она — опасность, но она же и ресурс.

Присмотримся к такому ресурсу. В чем он?

Прежде всего — в величайшем авансе доверия к такому лидеру в начале восхождения. Массовые ожидания на его счет, беспредельно, конечно, завы­шенные, дали мощную энергию для старта — старта немедленного, ибо ожидания вскоре переходят в нетерпение. Такой лидер авансируется сильной харизмой. Именно с его личностью, т. е. с характером, убеждениями, обликом отождествляется надежда. Но харизма у инверсионного лидера как бы дис­танционная, заочная, выданная ему еще до близкого знакомства с его лич­ностью и действиями. Требуется ее подтвердить сильной волей, новыми идеями, темпераментом, а главное — достижениями.

В случае с Б. Н. Ельциным подтверждение шло трудно. Сказывался долгий тренинг на компартийного начальника: обычно брезгливое выражение лица, тяжелая, неповоротливая речь с очень ограниченной синонимией: на три­буне — с трудом отрывается от бумаги, в толпе — «спотыкается» в сложных фразах, подпирает их приговоркой «понимаешь»... И еще — эти его ляпы: то «лягу на рельсы», если повысятся цены, то «Черноморский флот есть и будет российским», то немцев должно быть 90% для создания их административ­ного образования, то поддержка съезда депутатов, то угроза его разогнать, и т.д. и т.п. Приходилось потом помощникам разъяснять, сглаживать, вы­правлять заносы шефа.

Главное же — нет массогеничности. Так я предлагаю называть способ­ность к контакту с избирателями, с народом. Массогеничность лидера озна­чает умение убедить электорат и в прямом обращении к нему, и особенно по телевидению.

Ведь в острые периоды истории (а наши реформы и есть такой период) регулярные выступления признанного лидера с оценкой состояния страны и ясным изложением планов жизненно необходимы людям дня ориентации в происходящем — гражданам нужны простая и четкая схема, образ, символ. А самому лидеру не так уж и важно понимать все тонкости экономического проекта.

Даже конструктивный лидер нуждается в тренинге речи и жестикуляции при общении с аудиторией, оппонентом и т. д. Так что харизма — ресурс в принципе управляемый. Его можно терять, а можно и наращивать.

Еще один ресурс — отделение лидерства от технологии. Иначе говоря, закрепление за лидером функций: объединительной, надпартийного судей­ства и представительства страны — как теперь говорят, гаранта ее целост­ности, а за экспертным штабом — правительством — функций выработки, принятия и реализации решений. Конечно, дистанцироваться от технологии управления — значит найти свою властную роль прежде всего в согласовании целей и интересов ближних групп и удержании под контролем крайних.

Управляем ли этот ресурс? Теперь уже, наверное, нет. И трудно сказать, могло ли быть иначе в условиях, когда любое решение — плохое, а решать надо.

Наконец, есть самый верный ресурс у инверсионного типа лидерства — перерастание его в конструктивный: отработанная, признанная достаточ­ным большинством программа, последовательность действий, определив­шаяся социальная база.

Но инверсионный тип лидерства, как и «уступающий», — для переходно­го периода. Развал неминуем. Тот, кого невольно привели к власти его про­тивники, был вынужден заниматься черновой и неблагодарной работой по расчистке залежей, которые противники и навалили ему. Новый виток все той же инверсии.

Есть неразлучная пара моделей понимания происходящего.

Член. II. ПАТОЛОГИИ

Г/мн.14. НАГОЛО! ИИ ЛИДПЧ [НА

11о одной нее видится как многопозиционная борьба субъектов власти, агентов влияния, их атак и контратак, а события трактуются как следствие ошибок конкретных лиц, избежать которые было бы можно, поступи лидер иначе, и т. д. Но как — «иначе»? Все мыслимые варианты тоже с большими изъянами...

Другая модель описывает происходящее как самосовершающийся про­цесс, как неизбежность. Неважно, будь это нынешние или иные участни­ки — с какими-то отличиями все было бы очень похоже. Это как тектони­ческий сдвиг: внутри его личностный выбор очень узок, ведь идет не столько лидер, сколько страна.

По второй модели получается, что инверсионный тип лидерства возник естественно после долгого самозванства и наряду с «уступающим» лидер­ством составил те два сугубо промежуточных типа, которые предшествуют лидерству конструктивному. Нигде в соцлагере, кроме СССР, самозванство не было «чистым», поскольку местные начальники в странах советского бло­ка обычно появлялись как кремлевские назначенцы. Оттого и мера инверсии у нас оказалась сильнее.

Разумеется, в логику событий как-то вмешиваются логика поступков, «хорошая» и «плохая» случайности, игра индивидуальностей. Словом, флук­туации конкретностей. Но есть сила массовых самосовершающихся процес­сов, которые заканчиваются, иссякнув и перейдя в другие.

Набор упомянутых типов лидерства в нашей истории — не закономер­ность (да и много ли законов в социуме?). Это лишь одно из объяснений происходящего.

Критическим апогеем ельцинской инверсионности стал сентябрьско-октябрьский 1993 года обмен госпереворотами между верховно-президент­ской и, условно говоря, верховно-советской сторонами.

Дело не только в борьбе двух вершин одной пирамиды (президент и парла­мент): на ближайшем съезде депутатов Ельцина бы отстранили от должности, и этот конфликт опять-таки дал бы обратный для антиельцинистов результат, ибо Руслан Борису не ровня. Пусть и малый, но перевес был все-таки у одной стороны. Хотя бы потому, что президенту подчинялись те, кто в погонах.

Главное, что антиельцинисты снова сумели своими стараниями запустить новый взлет ненавистного им лидера. Действительно, ельцинизм невозможен без врагов! Они и подставились самым удобным для удара образом.

Особенно поражает самосознание поверженных тогда: какое же надо иметь воображение о реальности, даже просто информацию о ней, чтобы с уверенностью «идти на штурм»?

Уважая К. Маркса, я думаю, что это объясняется закономерной слепотой антиисторических сил. Да, именно так. А желающих обмануться в своих амбициях, испытать на себе логику мироустройства всегда достаточно.

Что же следует из сказанного? Инверсионный тип лидерства весьма не­устойчив. Ему вообще трудно соответствовать, поскольку общественное во-

ображение авансирует его носителя многим из того, что желанно, но не­реально. Отсюда — разочарования. Харизма рассеивается по мере накопле­ния и обострения нерешенных и нерешаемых проблем, т. е. по мере того, как сквозь идеал проступает живой облик грешной плоти.

Управление страной ослабевает. Главные признаки — нехватка Порядка и нереализуемость принимаемых решений. Недееспособность власти побуж­дает к поиску альтернатив даже ее сторонников. Если как понятие «демо­кратия» состоялась только в первой ее части — «демос», то без второй — «кра-тос» — это полугосударство с зияющей пустотой власти, которая манит, буквально соблазняет разных честолюбцев заполнить ее собой. Можно было ожидать перерастания ельцинизма в конструктивное лидерство либо выхода на эту роль другого деятеля той же или близкой ориентации.

Но вопрос о соотношении лидерства и технологии все равно не снимает­ся. Чисто технологически модернизация у нас могла бы осуществиться косы-гинскими или андроповскими реформами. Пусть многостадийно, с оглядка­ми, дело все равно шло к тому же. Еще Рыжкову мы писали записки, статьи с технологиями коммерциализации прежней неэкономики. И можно ведь тогда было!

Только сильное лидерство способно было прикрыть отсутствие технологии перевода хозяйства в эффективное состояние. Политика как бы снова берет верх над экономикой. Болезненность изменений, принудительность их иног­да критичны по отношению к запасу лояльности населения. Догадки о «креп­кой руке», «передовом диктаторе», опережающем зрелость общества, зами­рают перед мыслью о масштабах требуемого для этого насилия...

Насилие, начавшись, с трудом поддается ограничениям.

Сильный лидер — это признание. Кем? Экономически активными груп­пами прежде всего (хотя они всегда в меньшинстве), затем ориентирован­ными на них все более широкими слоями населения, — словом, теми, кто способен держать инициативу или следовать ей.

Вряд ли Россия наложит на себя руки кого-то из нынешних фантазеров. Но тут в логику самосовершающегося процесса как раз и могут вмешаться личностные, позиционные флуктуации: трудно найти объединительную фигуру, разместить вокруг нее другие амбиции... Возможны и странные со­четания. Когда-то на своих кухнях мы предсказывали кого-то вроде Андро­пова, но никто из нас не ожидал после него Черненко. Зато Горбачев полно­стью восстановил тенденцию. Ельцин ее развил. Путин попридержал.

Тогда подобные перемены не были предметом общественного выбора. Теперь же надо определиться с предпочтениями.

В условиях тотальной управленческой некомпетентности, конечно, руко­водящий опыт — ценность величайшая. Но какой?

Очень важно понять и принять следующее: при всей актуальности отработ­ки технологии «решение — исполнение» в скором будущем никак не меньшее значение приобретут механизмы и навыки согласования интересов и целей.

Член. II. ПАТОЛОГИИ

Глина 4. ПАТОЛОГИИ ЛИДИЧ ТВА

Дело н том, что лидерское общество, о котором говорилось в начале гла­вы, — не судьба России, а этап в ее развитии. Постепенно оно будет превра­щаться в гражданское, где механизмы согласования составляют основу со­циального Порядка. Порядка договорного, сознательно выстроенного и соблюдаемого. Гражданское общество — это общество горизонтальных от­ношений, где власть по преимуществу есть уполномоченный посредник между самоорганизующимися группами. Разумеется, и принуждение не ис­чезает. Но осваиваются переговорные технологии; переговоры и договорен­ности становятся главным способом добывания решений.

Сегодня очевидно, что начальный элемент установления социального Порядка гражданского общества — законность. Фактически восстановление законности реальной власти будет первым социальным заказом новому ли­деру и шагом к гражданскому обществу. Так — по логике вещей.

И по той же логике вещей выходит, что сила лидера сейчас — это внут­ренняя сила государства.

Законность есть первая линия горизонтальных отношений. Она дает неза­висимость человеку и автоматизм функционированию общества, основу для общеполезного взаимодействия людей в экономике, политике, культуре.

Поэтому способность к установлению и поддержанию законности есть сейчас ведущий признак в отборе нового лидера. Коммерциализация и де­мократизация уже набрали свою инерцию и могут двигаться во многом на инстинкте, опыте людей и сообществ. Законный же Порядок, увы, только властью и производится.

И вообще, вряд ли найдется другая, столь же актуальная точка поиска взаимного согласия в обществе, чем достижение законности. Согласия в действии, конечно. Ничто так не объединит народ, как массовое движение классов, партий, наций, организаций, деятелей за законность. Именно все­общей поддержкой мер государства по установлению законности и можно достичь не согласия как такового, а согласия для дела, где меры и результаты наглядны для всех, даже и без статистики. Предложить меры и призвать к помощи — это технология интеграции в действие, конкретное дело для всех, достижение согласия.

Так что путь к гражданскому обществу — через сильное лидерство. А оно всегда личностно.

Словом, дело в России опять за личностью? Не обязательно.