Это не конец. Это начало

- Эту хуйню куда девать? – Лухан раздраженно пнул по куче старых журналов, валяющихся на полу балкона. За весь день Мин не дал ему ни присесть, ни поесть нормально, а, учитывая конкретную неспособность Лухана классифицировать предметы, определять их важность и соответственно принятому решению определять в крохотную кучку «необходимое», холмик побольше «оставить» или здоровенную, как Эверест, гору «выбросить» (с чем сам Мин, к примеру, справлялся превосходно, занято огрызаясь одной и той же фразой «сам-то как думаешь», которая, по мнению Лухана, больше звучала как «отъебись уже»), степень раздражения Лухана в данный конкретный момент достигла отметки «а-пошло-оно-все-нахуй-разбирайся-сам-раз-такой-умный». Но Мин как раз заканчивал прыгать на большом кожаном чемодане, утрамбовывая роскошной маленькой попкой стопки труселей и рубашек, оттопыривавших крышку, и поэтому мог уделить совершенно потерянному в процессе сборов Лухану немного своего царственного внимания, тем самым счастливо избегнув детонации луханевского раздражения:
- Выбрось, куда еще-то… - Мин сосредоточенно нахмурил брови и принялся оглядывать кавардак вокруг: - Слушай, а где камера? Моя зеркалка? Что-то я не помню, чтобы ее складывал.
- Ну так сам же мне сказал «положи в шкаф, на кой хрен она нам», - Лухан старательно скопировал свистящее раздражение интонации Мина, с которой была сказана фраза, и был очень доволен. Бедняжка Лухан думал, что Мина сейчас загрызет совесть – он ведь смиренно слушал это шипение весь день и даже слова не сказал. Как ни крути, Мину было за что извиняться, и Лухан не возражал бы против, например, нежного поцелуйчика с язычком и тонких ручек, обвивших его шею со всей весь день сдерживаемой страстью… Но размечтавшийся наивный Лухан услышал только:
- Разтвою разэтакую мать! Я сказал это про бритву, дурень! – и Мин убежал к шкафу, дрожащими пальцами извлекая фотоаппарат и, нежно сдувая с него пылинки, торжественно понес к чемодану. И Лухан даже не удивился, когда его труселя полетели из него вон, а на освободившееся место Мин, бережно обкладывая тканью, уложил драгоценный цифровой девайс.
«Ну пиздец, - подумал Лухан. – Как был сучонок, так и остался»
Лухан обиженно забрался на диван и обхватил руками колени – нет, он, конечно, привык, но это мудацкое отношение Мина …
- Эй, мы же хотели что-то Сехуну и Тао подарить? – Мин рассеянно оглянулся через плечо, затягивая собачку на замке чемодана. – Чего-то у меня совсем никаких идей…
Но Лухан молчал. Лухан игнорировал. Лухан картинно страдал и невъебенно обижался.
- Эй, ну ты что, обиделся? – с сюсюканьем спросил Мин. А потом наклонился, больно цапнул Лухана пальцами за подбородок, словил в чужих глазах этот потрясающий трагизм, требовавший, по мнению Мина, немалого актерского мастерства, и еще слаще произнес, но уже в утвердительном тоне: - Наш Луханечка обиделся… мудацкая наша рожа снова обижульки…
Лухан, задетый до самых глубин души, лягнулся, как строптивая кобыла, и нечаянно сбил Мина с ног. И Мин решил показать, что значит высший класс и три года в театральном кружке. Он падал, как сраженный гладиатор, стукнулся коленями о пол так, что даже сам поверил, что ему больно, потом свернулся на ламинированном полу болезненным страдающим крендельком, как ребенок-аутист, и всхлипнул, как будто его только что лишили невинности.
- Хватит паясничать, - Лухан раздраженно ткнул ногой в изогнутую рогом спину, торчащую позвонками сквозь ткань майки, но в ответ позвонки только задрожали сильнее, затряслись, зашевелились – и Лухан пал на колени рядом, осторожно переворачивая страдающее тельце за плечико, ожидая увидеть глаза, полные боли… Боли, которую он, чертов неуклюжий тупица, причинил маленькому драгоценному Мину, своей хрупкой крошке, трогательному сокровищу…
Но вместо больших, как у плененной лани, глаз с застывшими в них слезами, на него смотрели две щелки в ад и откровенно насмехались.
- Ах ты скотина, - негодованию Лухана не было предела, и он отвесил своему сокровищу увесистый тычок под ребра.
Мин начал хохотать. И что-то в этом смехе было для Лухана таким оскорбительным, что он позволил себе еще один тычок:
- Мудак! Свинья! – Лухан продолжал лупить по Мину, не замечая, как ноги в полосатых носках оказались по обе стороны его туловища, а потом его обняли бедрами за пояс и, как в какой-нибудь борьбе, кинули вниз.
Лухан приложился затылком об пол и с удивлением разглядывал нависшего над ним Мина. И то ли это за окном так быстро потемнело, то ли глаза Мина в самом деле расплылись чернотой, так что зрачок расширился, как под кайфом, но Лухан как-то сразу забыл об обиде – когда Мин нагнулся, чтобы поцеловать его.
Лухан в три секунды перехватил инициативу, притягивая Мина к себе, заелозил спиной по полу, пытаясь просунуть руки Мину под мышки, присосался к нему так, что чуть не задохнулся… Словом, снова сделал все, чтобы дать Мину понять, что его схема развода, построенная на манипулировании оленьим чувством вины, вполне себе функциональна и еще лет двадцать такой и останется.
Зато сам Мин немножко офигел, когда этот, который тут изображал оскорбленное достоинство, вдруг набросился на него, высосал весь воздух и до кучи чуть не трахнул языком. Мин с трудом освободился от явно страдающего спермотоксикозом оленя, дивясь на до слез пошлую ниточку слюны, протянувшуюся от его губ к луханевским, и удрученно констатировал факт:
- Ну ты пиздец, - глядя на Лухана сверху вниз. Чужие руки удобно пристроились на его заднице и с чувством сжимали половинки шаловливыми пальчиками, так что Мину пришлось тряхнуть головой, чтобы прогнать наваждение, и отвлечь Лухана на что-нибудь нейтральное: - Я тебя вообще-то про подарок спрашивал.
- Какой еще подарок? – промурлыкал Лухан, перемещая руку с задницы на животик и поглаживая пальчиками кружочек пупка. В его мыслях не было места никакому подарку.
- Подарок, Сехуну и Тао, - старательно пробормотал Мин, стараясь сосредоточится на проблеме… по крайней мере не той, которая выпирала из штанов Лухана.
- Это просто пиздец какой-то, - невпопад пожаловался Лухан, поглаживая изнутри бедро Мина.
- Пиздец… - рассеянно повторил Мин. Оба смотрели на внушительный бугорок, бессловесно взывающий к жалости, приподнимая ткань штанов, а потом Мин радостно хмыкнул: - Точно! – и потянул Лухана за волосы: - Вставай, похотливая скотина. Я придумал, что подарить.
- Мыло с веревкой мне подари, - пробурчал Лухан, скользя по полу в безуспешных попытках подняться.

- Это что такое? – Сехун, отмахиваясь от шумно дышащего в ухо нагнувшегося над ним Тао, растерянно смотрел на маленькую красную коробочку, на боку которой красивым почерком с завитушками было написано «ПИЗДЕЦ».
- Это подарок, - сказал Мин. И заржал, трогательно поглаживая по светлым волосам ухахатывающегося у него на плече Лухана.
Сехун в шутку как-то не въехал, но бог с ним, решил списать смех Мина и Лухана на нервы перед отъездом – с чего эти двое вдруг ни с того ни с сего собрались на пээмжэ в Китай, он так и не понял (хотя Лухан пробормотал что-то о том, что он вроде как китаец и на родине у него не много ни мало есть собственная квартира и – бонусом – толпа китайских родственников, которые горят желанием познакомиться с его «невестой», невзирая на то, что она слегка голубых кровей), но не мог не признаться себе, что будет скучать по их странным выходкам, сочным ссорам и влюбленному шипению пополам с ругательствами.
- Ну, открывай, - поторопил Тао, заглядывая ему через плечо. У Тао были свои корыстные интересы – он с чего-то вдруг решил, что можно заиметь виды на луханевскую тойоту… О, эта красотка с черной тонировкой на окнах, экстремально мощным сабвуфером и наклейкой Би Би Кинга с гитарой на заднем стекле не давала покоя его фантазиям, и он надеялся, что в красной коробочке лежат красивые маленькие ключики от машины его мечты. В конце концов, Лухан что, потащит ее с собой в Китай? А отдавать такую красоту в непутевые руки – просто грех…
- Отстань, - отмахнулся Сехун.
Тонкие пальчики Сехуна сорвали бантик и открыли крышечку…
- А почему?.. – Сехун и Тао оба смотрели на парочку круглыми, как у сов, глазками: - Почему она пустая?
- А понимаешь… - Мина при виде вытянувшихся физиономий подорвало новым приступом хохота, и он вцепился в руки беззвучно трясущегося от смеха за его спиной Лухана. – Пиздец – он такой… Всегда на пустом месте… Аха-ха-ха…
Из Лухана вырвался звук, похожий на хрюканье – они с Мином, пока привязывали к коробке бантик, и так чуть не до обморока досмеялись: Мин хохотал и, совершая над коробкой магические пассы руками, приговаривал:
- О пиздец великий и могучий, изыйди! Передаю тебя молодежи, дабы научил их мудрости, взаимопониманию и шедеврам обсценной лексики…
- Ну да, - не без скепсиса заметил Сехун, отставляя коробочку – вот уж наебали так наебали. Друзья, называется.
- М-да, - вторил Тао, почесывая черную шевелюру.
- Когда, говорите, ваш самолет? – Сехун потянулся к чайнику, нажимая на кнопку. – Посидеть-то успеем? Вы так внезапно сорвались, хоть бы предупредили пораньше…
- Завтра после обеда, - ответил Лухан, падая на табуретку и извлекая из пакета бутылку коньяка. – Еще как успеем посидеть.
- Ну вот и славно, - буркнул Тао, доставая стаканы и едва удержавшись от того, чтобы добавить «Помянем волшебную тойоту, пусть чужой гараж ей будет пухом».

- Я напился, Луханни, - весело сообщил Мин, повисая на Лухане в прихожей. – Я хочу залечь спать…
- Ну блядь, - сказал Лухан, выравнивая своего пьяницу до стоячего положения и уже не очень нежно обнимая за пояс – пьяное тело и впрямь норовило соскользнуть вниз и «залечь спать» прямо на остроносых ботинках Тао… Пьяное тело качалось и хихикало, а это значило, что Лухан опять останется без секса. – Ты как всегда вовремя, Минни.
- Ну что, обнимемся на прощанье? – всхлипнул Сехун, которого тоже конкретно развезло – он уже начинал скучать и готов был заплакать.
- Не надо было ромом после коньяка догоняться, - глубокомысленно заметил Тао, пока два пропойцы плакали друг у друга на груди и причитали.
- Зато какое шоу, - скорчил рожу Лухан, крепко обнимая Тао.
- Тао, - прохныкал Мин, повисая на высоком китайце. – А помнишь, как мы на полу спали? Когда вы с Сехуном… - Мин не договорил, глуша всхлип в чужом плече.
- Помню, Мин, помню, - тепло ответил Тао. – Мы всегда будем вас помнить. – Тао отодвинул со лба волосы Мина и добавил: - Ну, перестань. Мы же не навсегда расстаемся. Китай не так далеко.
- Близко, - улыбнулся Мин, вытирая слезы. – Совсем близко. Будем приезжать… часто.
Последнее слово повисло в тишине, и каждый подумал, что добрых намерений в нем больше, чем правды. Но какая, в сущности, разница?
- Ну, пошли, - Лухан подтолкнул Мина к двери, а потом, словно вспомнив что-то, обернулся: - Да, кстати, Тао… - на тумбочку упали блестящие ключи с большим брелком. – Присмотри за моей машиной. Документы в бардачке.
Тао улыбнулся, обнимая Сехуна и давя в себе вдруг появившееся желание заплакать тоже:
- Спасибо.
- Пока.
- Пока.

- Ну вот и все, - сказал Лухан, нажимая на отбой. – Такси будет через полчаса.
- Хорошо, - выдохнул Мин, неуютно поеживаясь – на балконе уже даже с закрытым окном было холодно. Мин поерзал на крышке старой тумбочки и вздохнул еще раз. Вздохнул, как умирающий мамонт, и Лухан резко развернулся:
- Ну давай все отменим, сдадим билеты и останемся тут? Ты же сам хотел уехать, чего вздыхаешь?
- Я и сейчас хочу… уехать, - выдавил из себя Мин. – Просто… грустно.
Мин швыркнул носом, и Лухан осуждающе уставился на него.
- Просто с этой маленькой квартиркой столько всего связано, - быстро заговорил Мин. – Мы столько раз тут ругались, мирились, балкон этот, лето…
- Понеслась, - вздохнул Лухан, отворачиваясь.
- Лето-о-ом, - слова Мина стали прерываться всхлипами и иканием, - помнишь, как мы лежали в этом кресле…
- Ага, - сказал Лухан насмешливо. – Классный был секс…
- Шкаф этот сло-о-о-ман-ный, - в ход у Мина пошел вой, когда он обреченно отставленной рукой указал куда-то в комнату.
- В бабских шмотках тоже был классный секс, - кивнул Лухан, не меняя интонации.
- Ванная… - рыдал Мин. – Как мне жалко нашу ванную. Понимаешь, она наша, общая, с этим дурацким кафелем, в ней ты и я…
- Трахались раз двадцать, - закончил Лухан.
И тут до Мина начало доходить… Он поднял на Лухана зареванные глаза и встретился с насмешливым взглядом.
- Хватит реветь, - сказал Лухан, вытирая его лицо. – Это не конец. Это начало.
- Нач-чало, - прозаикался Мин, когда его губы смяли и легко толкнули назад.
- Ты и я, снова вместе, - продолжил Лухан, сдвигая Мина к себе. – Просто уже в другой точке, на новом месте.
- Ты и я, - невменяемо повторил Мин, цепляясь пальцами за чужую рубашку на плечах и чувствуя, как его собственную быстро расстегивают проворные пальцы. Рука Лухана легла на голую грудь и погладила сосочек. – О-о… Мы не успеем, Лухан…
- А ты говори меньше, - посоветовал Лухан, выпутывая Мина из рукавов. – О боже, сладкий мой.
Лухан чувствовал, что Мину холодно – тоненькие волоски на коже встали дыбом, а бока покрылись мурашками. Гусиные лапки покрыли плечи Мина и заползли даже на грудь, на сосочек, заставив головку сжаться.
- Мин, крошка, - Лухан с наслаждением водил по холодной коже руками, слушая, как меняется дыхание Мина. Лухан нагнулся к чужой груди и поцеловал вишневого цвета маленький так любимый им кружочек… Лухан делал это раз за разом, потому что тереть языком отзывчивую темную капельку, чувствуя, как она поднимается, было до восторга кайфово – после того, как она твердела, взгляд Мина мутнел, он начинал тяжело дышать и дергать бедрами. Лухан поднял голову, отрывая губы от сосочка, посмотрел на Мина и ухмыльнулся – а потом приложил к его груди руку, позволяя растравленной горячей головке скользить внутри ладошки, щекоча твердым плотным комочком. Мин втягивал живот и вытягивался вслед за его руками, смотря невинными и полными желаниями глазами в глаза Лухана так, словно смущался того, что его тело снова предавало его. Лухан защипнул головку между средним и указательным пальцем и принялся водить туда-сюда, просто тихо сходя с ума от того, какой сосочек нежный по сравнению с остальной кожей.
- Лухан, быстрее, - промурлыкал Мин, расстегивая чужой ремень.
- Я стараюсь, солнышко, - пропыхтел Лухан в ответ, пытаясь приподнять тело этого солнышка и содрать с него одежду. Мин сцепил руки на его шее – и брюки вместе с бельем соскользнули с его ног, заставив еще раз почувствовать холод выстуженного воздуха на балконе, а голой задницей – поверхность тумбочки.
- Черт, - Лухан выругался. – А в каком чемодане…
- Под диваном посмотри, дурак, - Мин вытолкнул Лухана с балкона, и тот послушно пригнулся к полу, выдав удивленное:
- О… - под диваном, действительно, нашлось то, что он искал, и не в единственном экземпляре – бонусом к презервативу Лухан прихватил почти пустую и пыльную упаковку крема. – Стратегический запас просто для тех, кто сюда переедет, - Лухан улыбнулся и довольно щелкнул Мина по носу упаковкой.
Мин поморщился:
- У этой квартиры стремная аура…
- Меня все устраивало, - отмахнулся Лухан, притягивая Мина к себе ближе и целуя в губы.
Для абсолютного катастрофического счастья ему не хватало только стянуть брюки и прижаться к Мину голым телом. Его живот заходился от восторга и какая-то точка гулко пульсировала в боку, когда он целовал Мина, держа под ребрами, когда Мин целовал его, сцепив ручки у него на шее, а его вставший возбужденный член терся об член Мина, и Мин сам пошленько поднимался и опускался на своей тумбочке, чтобы твердая головка увереннее тыкалась в голый живот. Мин снова пустился во все тяжкие, подставлял ему вместо губ язык, приглушенно постанывал и выгибался, тесно прижимаясь к нему тем самым местом. Лухану досталась парадоксальная и роскошная шлюха, что и говорить…
- Мин, крошка, - выдохнул Лухан, вжимаясь членом в чужое тело и получая от этого разврата чистый неразбавленный кайф. – Секс с тобой прекрасен.
- М-м-м, - промычал Мин, поднимая руку Лухана к своим губам и коварно улыбаясь. – У тебя какие-то блядские предпочтения, - Мин, держа руку Лухана за ладонь, с чувством провел языком по чужим пальцам.
- О да, конечно, я один у нас извращенец, - пробормотал Лухан, ошалевший от этого действа.
- Поторапливайся, - напомнил Мин.
- Как скажешь, - согласился Лухан, дернув Мина на себя.
Лухан не особенно старался – и думал, что винить в этом надо Мина, который бесстыже раздвинул перед ним ноги, с любопытством наблюдая за попытками Лухана сделать все качественно и быстро, и одной рукой поглаживал себя, а другой плечо нагнувшегося над ним Лухана. Розовый язычок облизывал приоткрытые губки, Мин выгибал спину, играя мышцами на шее, втягивал живот и шумно выдыхал. И Лухан плавился и балдел – вот у них нихрена нет времени, а Мину не в лом устроить шикарное представление, чтобы довести его до сумасшествия. Королева всегда королева – и об этом Мин не забывал, в любых условиях трахаясь с царственной роскошью.
Лухан расправился с презервативом и присмотрелся к Мину, прикидывая, с какой бы стороны взяться… Но тому, очевидно, было слишком удобно на своей тумбочке, и он просто снова схватился руками за шею Лухана, приподнимаясь.
- Окей, - согласился Лухан. – Пусть будет неудобно.
Да ему вообще пофиг. Пока его радуют таким шикарным обращением – вздыхая, стискивая бедрами и сжимая ручки на шее – он может и вверх тормашками, и в невесомости на Луне.
- Маленькая… сволочь… - пробормотал Мин, утыкаясь носом в чужую шею. От полноты чувств он даже решил отомстить, всадив зубы в тоненькую кожу на выступающей ключице и выжав из Лухана потрясенное такой подлостью:
- Оу… - Лухан в отместку двинулся сильнее и прошептал в маленькое закрытое волосами ушко: - Правда что ли маленькая? Раньше вроде на размер не жаловался.
- Луха-а-ан, - выдохнул Мин, и Лухан подумал, что это его самая любимая часть – слушать, как Мин выстанывает его имя десятком интонаций одна другой пошлее.
- Крошка, - Лухан решил пожалеть свою нежную затраханную бедняжку и закрыл его рот своими губами, позволяя хныкать и постанывать внутрь себя, так что каждое сладострастное «Лу-луха-а-а-ан» резонировало внутри него, заставляя двигаться еще точнее и глубже… Потому что да, Лухан знал, от чего его крошка фанатеет больше всего – его крошка любит трахаться и целоваться одновременно. Чувствовать, что их тела соединены дважды, беспомощно прогибаться под отчаянными выпадами и ласкать своим языком чужой. И уж конечно полный финиш – кончать, чувствуя, как в тебя стонут каким-то слишком глухим звуком, потому что язык вообще не в своем рту, а пальцы накрепко вцеплены в чужие волосы.
Мин вцепился в Лухана мертвой хваткой, прижимаясь тесно-тесно, чтобы погасить остатки заставляющего мышцы сжиматься удовольствия и, устало упираясь лбом ему в плечо, пробормотал:
- Успели.
Телефон Лухана на тумбочке тут же тренькнул пришедшим сообщением, и Лухан хмыкнул, поглаживая пальцами нежную шейку:
- Уложились прямо в секунды. Заниматься этим опаздывая куда-то – весело. Давай в следующий раз с секундомером попробуем?
- Идиот, - буркнул Мин.

Мин дремал на плече Лухана, когда что-то разбудило его. Мин недовольно поднял голову… а потом с ужасом понял – самолет встряхнуло еще раз, сильнее, чем в первый. И без того приглушенные огни светильников вдоль рядов кресел почти потухли, и Мин повернулся к Лухану, в темноте разыскивая его руку.
Лухан смотрел в темные блестящие глаза, распахнувшиеся широко, как у игрушки, крепко стискивая пальцы Мина. Стюардесса защебетала где-то за ними, успокаивая встревоженных пассажиров – а потом вскрикнула: самолет опускался. Двигатели отчаянно гудели за бортом, но Лухан чувствовал, что огромная машина просто падает – сопротивляется несколько секунд, а потом ухает вникуда.
А Мин смотрел на него полными страха темными глазами…
«Этого просто не случится. После всего того, что они пережили. Никто и ничто не смеет отобрать у них это заработанное, с лихвой оплаченное счастье»
- Это шутка, Мин, - сказал Лухан, держа чужие плечи. – Просто шутка. Так бывает, Мин. Все будет хорошо. Мы должны верить, понимаешь?
Ощущение падения никуда не пропало. Мин слабо кивнул.
- Ничего не бойся, - Лухан прижал Мина к себе. – Все будет хорошо.

На экране телевизора огромный самолет подпрыгивал на взлетной полосе, тяжело тормозя, замедляя бег огней вдоль дорожки, и Исин покачал головой – он никогда не понимал, как эти огромные тяжелые машины летают так отчаянно высоко. Тонны металла и пластика, внутри которых замкнуты чьи-то хрупкие жизни, механизмы, приборы, шасси и закрылки – разве они способны сопротивляться высоте, ветру, притяжению, несчастливой случайности?
Но, очевидно, Исин не прав, и железные птицы все же способны на подвиг – голос диктора с деловитой интонацией сообщал, что самолет, следующий рейсом Сеул-Бейджин, попавший днем в зону турбулентности и на несколько минут лишившийся связи, благополучно приземлился в аэропорту Шоуду. Исин покачал головой и выключил телевизор, вместо него включив стереосистему – быстрый трансовый трек принялся пульсировать на мембранах, наполняя полумрак извращенно-тревожной, сладкой мелодией, которая тоже не соответствовала настроению Исина, но, как ни крути, все же была лучше, чем сводка новостей. А уж о том, что настроение Исина в последние недели металось от «дерьмо» до «пиздец дерьмо пошли курить», вообще стоит умолчать, и именно этим и можно объяснить то, что он еще раз повертел головой, уставился, как тормознутый голубь, на мигающую зеленым панель стерео, но трек переключать не стал, а шагнул на балкон к ждущему его Ифаню, выдав с праздничным настроением:
- Хэлоу, мэн, почем нынче косяк депрессняка?
- Чего? – ошарашенно спросил Ифань, стряхивая пепел за окно.
- Ну-у-у, - Исин дернул плечом, как будто у него нервный тик, - ты же в дилеры уныния подался. Толкаешь депрессуху по переулкам по сходной цене.
- Ахахаха, Исин, блин…
- Не, че, - Исин толкнул высокого китайца, нагнувшегося над окном, в плечо. – Я тоже хочу ширнуться. Гони, - Исин раскрыл ладонь и требовательно подергал пальчиками. - Друг ты мне и ли какашка на палочке?
- НА, - увесисто сказал Ифань, вложив ему в ладонь пачку сигарет.
- Ну, тоже ничего, - согласился Исин, вытряхивая одну. – Вот скажи честно, Ифань, ты сопли развел из-за того корейского красавчика, который на лисичку похож?
- С чего ты взял? – буркнул Ифань, зажав сигарету губами и доставая зажигалку. Крохотный огонек порхнул перед Исином, и он поднес к нему сигарету, затягиваясь.
«Вот мудак, - подумал Исин, - и эти его мудацкие аристократические привычки»
- С того, что ты зеленый ходишь после того вечера и разве что колпак «Меня, такого классного сексуального парня, посмел отшить маленький невинный мальчик» не носишь.
- Не такой уж он и невинный, - заметил Ифань, вспомнив поцелуй в гостинице.
- Значит, все-таки он… - задумчиво пробормотал Исин, щелчками сбрасывая пепел за окно. – Эх, тяжело быть мудако-о-ом…
Ифань смотрел на стоящего рядом с ним Исина, корчащего рожи в темноту и вполголоса разговаривающего, очевидно, с сигаретным дымом – или с тараканами в голове, Ифань не был уверен. Единственное, что было неоспоримым – Исин часто общался с кем-то, кто подкидывал ему шикарные в своей дурости идеи. Вот и сейчас, когда Исин, поразглядывав желтую стену под окном, бросил наполовину выкуренную сигарету в пепельницу и умчался в комнату, Ифань подумал, что тараканы – после грандиозного брейншторминга – поделились с ним очередной потрясающей идеей.
Исин вернулся, держа в руках уголь для рисования – Ифань решил не спрашивать, откуда у него, собственно, такая странная штука в доме, предполагая, что дальше все равно будет интереснее: Исин плюхнулся на пол балкона и принялся стаскивать с себя обувь.
- Нормально, - сказал Ифань, когда Исин начал натирать углем подошву кроссовка. Спрашивать о чем-то по-прежнему было бессмысленно.
- Гуд, - оценил Исин свою работу и вывалился за окно так быстро, что Ифань от испуга схватил его за тощие ребра. – Правильно, подержи, - одобрил Исин.
И Ифань заржал, как шизофреник, когда его сумасшедший друг припечатал вымазанную углем подошву к стене дома – раз, два, три – как будто кто-то ходил по ней. Исин высунулся за окно так сильно, что Ифань подумал, что у него в руках скоро останутся только чужие трусы, а сам неугомонный психопат упокоится под окнами своей высотки – и втянул его обратно.
- Идиот, блядь, - сказал Ифань, разглядывая черные отпечатки подошв за окном. – Ты лечиться не пробовал?
- Пробовал, - серьезно сказал Исин. – Мне сказали, что поможет только одно лекарство.
- Мышьяк, что ли? – поинтересовался Ифань.
- Дурень, - Исин лениво потянулся и выскользнул из своей толстовки, оставшись в одной майке. – Любовь.
Вот! Вот это вообще всегда сводило Ифаня с ума – когда Исин сначала имитировал интеллект малолетнего, а потом вдруг начинал мечтательным тоном говорить какие-то философские вещи и при этом еще и невзначай так дергал голыми плечами или качал своими сумасшедшими бедрами. Ифань в ступоре смотрел на него, разглядывал его профиль, красиво прорисованный приглушенными огнями освещенных окон соседней высотки, и думал о том, почему он ни разу не задумывался над тем, чтобы замутить с Исином.
- Замерзнешь, полудурок, - в конце концов сказал Ифань, сбрасывая свой пиджак с плеч и накидывая его на Исина – то ли правда пожалел его, в одной майке стоящего в середине осени почти на улице, то ли коварно решил избавиться от вида голых рук, снова потянувшихся к сигарете.
«Муда-а-а-ак, чертов муда-а-а-ак, пошел в задницу со своей заботой», - орал в голове Исина нестройный тараканий хор.
- Ну так че, Ифань, - Исин успешно притворился, что ему насрать на тяжелый пиджак на его плечах, - лечит любовь-то?
Вот! Именно поэтому и не замутил! Потому что Ифань как серьезный и кое в чем очень принципиальный человек всегда поражался, когда Исин после фазы мечтатаельной философии без предупреждения переходил к фазе «а давай-ка еще и оборжем это все». Ифань просто не понимал иногда, когда Исин говорит серьезно, а когда просто стебается. Ифань, если подумать, вообще не знал ни одной вещи, к которой Исин бы относился серьезно – и это бесило его до печеночных коликов.
- Ну так чего ты у меня-то спрашиваешь? – мстительно огрызнулся Ифань. – Я же лузер, которого отшил маленький невинный мальчик! Вот! – Ифань щелкнул пальцами, показывая, что его посетила гениальная идея – не все же Исину над ним насмехаться, может и он один раз отыграться: - Почему бы тебе не спросить об этом у той корейской уточки, которую ты клеил, пока меня посылали нахрен?
- Так я спросил, - Исин на секунду сузил глаза, спалившись перед Ифанем, но быстро вернул себе праздничное выражение лица. – Я, вообрази, набрал его номер и так и спросил. Знаешь, чего услышал?
- Ну?
Исин закатил глаза и отвратительным до невозможности голосом произнес:
- «Чондэ-э-э-я, сладкий мой, иди ко мне, куколка».
- Че, прям такой мерзкий голос? – стараясь сдержать душивший его ржач, спросил Ифань.
- Мерзее не слышал, - заверил Исин.
- Пиздец, - констатировал Ифань.
- Пиздец, - вздохнул Исин.
- Ладно, прости меня, был не прав, - сказал Ифань, положив руку на плечо Исина – кто же знал, что у него тоже все серьезно было.
- Муда-а-ак, - уже вслух сказал Исин, дергая плечом. Но Ифань подумал, что «мудак» относилось к Чондэ, и только сочувственно похлопал ладошечкой, подталкивая Исина еще ближе. – Ну все, - сказал Исин. – Я долго терпел, настало время откровений.
- Чего время настало? – спросил Ифань, думая, что Исина сейчас опять попрет на подвиги – ну там попробовать из окна с зонтиком выпрыгнуть, проверить, не родственница ли ему Мэри Поппинс.
- От-кро-ве-ний, - по слогам произнес Исин, больно тыкая пальцем ему в грудь на каждый слог.
- Ну-у-у… - Ифань, честно говоря, струхнул – а вдруг снова фаза философии? Ему же нечем будет крыть, надумай Исин копнуть куда-нибудь в чувствительные материи… А еще хуже… Нет, Исин же не… не такой дурак, чтобы сказануть что-нибудь, что может навсегда изгадить их светлую и – дважды подчеркнуто – исключительно на платонической любви основанную дружбу.
- Короче, я задам тебе один вопрос, - Исин вдруг стал серьезен, как и положено классному юристу. – Если ответ меня устроит, я скажу тебе кое-что важное. Ну, для меня по крайней мере.
Ифань с тоской посмотрел в горящие в темноте глаза и тоскливо согласился, разглядывая свой пиджак, болтающийся на плечах Исина:
- Ну давай… дерзай, что ли… руби с плеча…
Исин хмыкнул, почесал кончик носа, глядя в темноту, и выдал:
- Ты когда на унитазе сидишь, ногу на ногу складываешь?
Ифань почувствовал острое желание придержать пальцами глазные яблоки, чтобы они не выпали и не заскакали по полу исновского балкона, как силиконовые мячики.
- Что, прости? – Ифань решил уточнить на всякий случай, не ослышался ли он – прежде чем начать ржать, как умалишенный, стукаясь головой о бетонную стену позади себя.
- Ты слышал, - обиделся Исин. – Это очень важно, отвечай.
Исин от обиды даже топнул ножкой, и Ифаня прогрвало:
- А-а-а… О-о-о-о… У-у-у-у… - Ифань не мог отвечать. Ифань мог только ржать, всхлипывать и вытирать слезы, качаясь на ослабевших от смеха ногах. – Только ты это мог придумать… У-у-у… Никому бы больше в голову не пришло… Ы-е-е-е…
Исин, сложив руки на груди, сверху вниз презрительно смотрел на осевшего на пол почти двухметрового китайца, трясущего высветленными волосами и вытирающего катящиеся из глаз слезы – экий кадр пропадает. Потрясающий-надменный-сексуальный-человек-бог-Ифань икает от смеха и пускает пузыри, как младенец. А между тем, что такого смешного спросил Исин? Это был нормальный вопрос, который разом бы решил все сомнения Исина, связанные с Ифанем: если ответ да, то Ифань с большой степенью вероятности тоже фрик, и если он признается ему, то, может быть, у них что-нибудь и получится. Есть же логика? Есть! Так какого хрена…
Исин пару раз подопнул Ифаня и потянул наверх:
- Ну, проржался? Отвечай.
- Еще раз вопрос повторите, пжалста, - Ифань просто не в состоянии был быстро успокоиться.
- Ты можешь просто ответить или нет? – потерял терпение Исин.
- Ох… Ну… - Ифань потянул себя за ворот рубашки. – Я смущаюсь, честное слово, это так интимно…
Исин посмотрел на него страшными, угрожающими глазами, и Ифань поспешил вытянуть руку вперед:
- Ну ладно, ладно, не сердись… О боже, - Ифань хрюкнул еще разок напоследок и, прокашлявшись, выдавил: - Ну было… пару раз.

Сехун вытирал в ванной волосы полотенцем, когда услышал, что звонит его телефон. А когда он вспомнил, кто мог поставить эту мелодию на себя любимого, нагло выцарапав мобильник у него из рук в кафе, то и вовсе рванул из ванной так, что пол под пятками задымился.
Но, к сожалению, Сехун не успел: Том Джонс напевал «Sex bomb, sex bomb, you’re my sex bomb» динамиками модного мобильника, а Тао стоял на кухне, опираясь задницей о стол, и внимательно разглядывал высветившуюся на экране фотографию – умилительный до мерзости парень с хорошеньким личиком, которых в агентстве Сехуна пруд пруди, посылал воздушный поцелуйчик вызываемому абоненту.
И этого одного уже было бы достаточно, чтобы Тао вошел в режим «Халк крушить, Халк ломать», но, к сожалению, у контакта еще и имелось предосудительное имя:
- Бекхённи-хён? – прорычал Тао, тыкая мобильником Сехуну в лицо. – Бекхённи-хён?
«Сука Бекхен, - подумал Сехун, - хотя бы перестань звонить»
Мобильник и в самом деле отрубился – чего нельзя было сказать о зеленом монстре, разбуженном в Тао.
- Тао, эм… - Сехун по любимой привычке осторожно высунул язык, чтобы облизать губы, а потом трусливо ткнул пальцем за спину Тао, где на столе стоял открытый пакет молока и чашка со взбитыми яйцами: - Яичница на завтрак, да? Я так люблю, когда ты готовишь…
- Сехун, - угрожающе произнес Тао, делая шаг вперед.
- Тао, это человек-сука на ножках! – затараторил Сехун. – Он отобрал у меня телефон, поставил свою фотку на заставку, переименовал контакт и мелодию тоже он сам поставил…
- Вот я даже не буду спрашивать, почему Бекхённи-хён копается в твоем телефоне, - угрожающим тоном предупредил Тао. – Ты, похоже, вообще нихрена не понимаешь…
- Нет, Тао, я же не виноват, - взмолился Сехун, цепляясь пальцами за перекинутое через шею полотенце.
- Да мне плевать, - ответил Тао, продолжая наступать. – Даже не важно, верю я или не верю.
- Ай, Тао, - взвизгнул Сехун, когда его развернули и вжали в стену рядом с кухонным столом.
- Я просто хочу, чтобы ты понял, - невозмутимо продолжал Тао, одной рукой придерживая Сехуна, а другой нашаривая на столе коробку с молоком, - чего делать категорически не надо.
Пакет молока вознесся до уровня головы Сехуна, и он большими испуганными глазами уставился на Тао:
- Тао, не надо, пожалуйста, я не люблю молоко.
- Я тоже не люблю, когда вокруг твоей задницы вертятся какие-то Бекхённи-хёны, - парировал Тао, наклоняя пакет. – Но это тебя не колышет.
- Та-а-а-о, - обреченно проскулил Сехун, когда молоко полилось на его челку и начало стекать по лицу. – Я больше не буду, перестань.
- Бекхённи-хён, надо же, - не унимался Тао, продолжая на разные лады повторять: - Бекхённи… Сехун!
Тао выбросил молоко и еще раз хорошо приложил Сехуна о стену спиной. Сехун смотрел на него теми же жалобными глазами, чувствуя, как молоко капает с волос.
- Сехун, - повторил Тао, отчего-то начиная сходить с ума при виде этой картины – странным было бы даже подумать, что облитые молоком волосы могут иметь какое-то отношение к эротике, но факт остается фактом: белые капельки на лице Сехуна, испуганно моргающие ресничками глазки и розовые приоткрытые губки страшно, невыносимо возбуждали. Тао сжал губами прядку высветленных волос и почувствовал оставшийся во рту вкус молока.
Тао еще с секунду смотрел на Сехуна, а потом поцеловал, начиная сдирать с его тела выпачканную молоком одежду.