Часть 2. Глава 7.

Целую маленькую вечность я простоял, прислонившись к холодной стенке душевой кабинки.
Просто так, уперевшись лопатками в ее пластиковый бок. Без единой мысли в пустой голове. Без единого намека на какие-либо размышления. Просто… Просто ощущая, как тело медленно разваливается на части.
Забиться бы в угол да пожалеть себя, пустив соплю.
Но нет.
Упрямо мотаю мокрой башкой, стряхивая тяжелые капли с прилипшей к лицу челки.
Черта с два.
Просто… поспать бы. А там уже оклемаюсь.
Сейчас это единственное, чего я хочу – завалиться куда-нибудь и просто поспать. Без идиотских цветных мультиков и посторонних звуков. Только такое привлекательное теплое небытие. Никаких тебе придурковатых ебнутых на голову собственников и идиотов с большими коровьими глазами.
Вслепую пытаюсь нащупать полотенце – предплечье тут же отзывается болью на попытку дернуть конечностью, а уж как ноют пальцы…
Прекрасно.
Прекрасно, блять!
Вдох.
Плечи устало опускаются.
Нет, даже не пытайся думать об этом сейчас. Не смей, просто не смей, Акира.
Только полотенце, пара домашних шмоток и спать. Долго спать, по самую макушку завернувшись в одеяло.
На этом все. Никаких истерик, воплей и слез.
НИ-ЗА-ЧТО.
И ни одной, слышишь меня? Ни одной, даже самой короткой мысли о… Тш!
Хватит.
Закрываю глаза и падаю куда-то.
Падаю… Скатываюсь в пропасть. Отчего-то спиной вниз, и за одну-единственную секунду до удара мышцы сводит, я знаю, что сейчас… вот сейчас…
Судорожно сжимаю веки и тут же распахиваю глаза, инстинктивно дернувшись вперед и тут же зашипев от боли, с трудом заставив себя не сложиться напополам.
Так еще хуже.
Ковыляю к корзине, на которой я бросил свои джинсы и растянутую футболку. Кое-как одеваюсь, наплевав на полотенце. Затасканная майка тут же промокает на спине.
А, пофигу.
Сползать бы еще вниз, на кухню, вкинуться содержимым аптечки, но вот лестница... Брр.
Как представлю, как придется корячиться.
– Чтоб ты сдох, мразь!
И плевать, что не услышишь.
Легче-то стало, пусть и совсем немного.
Выползаю в коридор, подволакивая правую ногу. Отчего-то болит сильнее левой. Забавно даже, учитывая, что стонет абсолютно все тело, за вычетом, разве что, ушей. Впрочем, сейчас это более чем слабое утешение.
Рин даже носа не показывает – так и заперся у себя в комнате, вырубив свет. Поливает слезами подушку или же просто спит?
Хмыкаю, думая, что второе куда вероятнее. Все-таки мальчишка – просто копия своего старшего брата. Пусть и не такая жестокая, не такая расчетливая и просто не такая мразота, но что-то общее неуловимое все же есть. Пусть и не с первого взгляда, но… я-то знаю. Невольно думаю об этом каждый раз, когда он щурится или же поджимает губы, когда злится. Совсем как ты.
Ты…
Эй, Акира, кто там собирался выжрать пачку обезболивающего и завалиться спать? Вот и тащи вниз свою задницу, а не думай о красноглазой, невесть куда сьебавшейся твари.
Ненавижу, ненавижу тебя…
И себя тоже сейчас не особенно люблю. Знал же… Знал, что все закончится огромной вонючей кучей! Ну, так нет же!
И это треклятое пятно…! Как я раньше не вспомнил. Идиот!
И вообще, надо было бы… Стоп.
Стоп!
Лестница.
Да, точно. Вниз по ебанной лестнице, к маленьким замечательным зеленым таблеточкам.
Первая ступенька…
Охаю и пальцами непроизвольно цепляюсь за перила.
Какая же ты мразь…
Шаг ниже.
Тварь…
Ниже.
Сука!
Еще пара ступенек…
Сдохни, сдохни!!! Сварись, мразота, заживо, а после наизнанку вывернись! Ненавижу, ненавижу тебя!
Последняя…
Фух… Крыша, кажется, едет, и тошнит так, словно я один сожрал половину ассортимента средней кондитерской.
Соберись, кусок обжеванной половой тряпки! Пара метров, и станет куда легче. Давай же! Только доползти!
Дверной косяк – следующая остановка.
Лучше бы я час назад сдох.
Почему же. Так. Больно.
Фух.
Проползти последние полметра, и пальцы цепляются за край конторки.
Так… Отрыть ящик, вытащить чертову белую коробку и, щурясь в полумраке, выискивать нужные таблетки, старательно не нагибаясь.
А вот и они…
Кое-как выцарапать из упаковки и закинуть в рот сразу три штуки. Тут же проглотить, не запивая, и, все так и бросив, развернуться и побрести назад, к такому притягательному сейчас дивану.
Дошкандыбать только и неуклюже перевалиться через подлокотник. Не сдержать надсадного шипения и, стараясь ерзать как можно меньше, устроить свою тушку.
Холодно…
Наплевать.
Сомкнуть веки.
Больно.
Спать.

****

Это приятно…
Безумно приятно, я бы сказал даже. Охренительно приятно.
Сквозь дымку уходящего сна ощущать, как чужие теплые пальцы осторожно зарываются в твои волосы, подушечками массируя голову, гладят, неторопливо перебирают прядки.
Охренительно, пока словно только что очухавшаяся нервная система не начинает испуганной сиреной вопить о разъедающей, ноющей боли во всем теле.
Оу… Веки не поднять. Словно пока я спал, кто-то не слишком старательный просто сшил их грубой нитью.
Кажется, каждая мышца, каждый квадратный сантиметр просто вопят, требуя немедленно прекратить, выключить это. Раздражающе, громко, не замолкая ни на секунду. И кто посмел впендорить барабанную установку в мой череп?
И неторопливые размеренные движения этих пальцев на контрасте. Оглаживают линию роста волос, слегка нажимают на виски, легонько царапают и ведут ниже...
Просто до мурашек, на фоне на части растаскивающих мою тушку ощущений.
– Ты не спишь, – негромко утверждает голос над ухом, и я отчаянно жмурюсь еще сильнее, теперь-то уж точно покрываясь липкими гипопотамьими мурашками.
– Акира? – тихо зовет голос, и я пытаюсь отползти назад, лопатками упираясь во что-то теплое.
Он совершенно ровный, негромкий, непривычно мягкий.
Вот же…
И щека прижимается к чему-то приятному, гладкому.
Вслепую осторожно протягиваю руку и шарю ей по поверхности рядом, ощупывая гладкие простыни. Все так же не открывая глаз, прикасаюсь к своему боку и нехило удивляюсь, обнаружив сползший плед.
Я что, умер и попал в какую-то альтернативную вселенную, где креветки правят миром, а ехидство возведено в ранг смертных грехов?
Пальцы зависают в воздухе, а после, решившись, тянутся назад за мое плечо и касаются чужой груди. Скользнув чуть выше, нащупывают ключицы и ворот футболки.
Fuck…
Я даже растерялся.
Даже желание схватить первый попавшийся тяжелый тупой предмет и расхреначить им твой тупой череп улетучилось.
Что это? Неужто, магия, сотканная прикосновениями твоих рук?
Акира, Акира… Возможно, я окончательно двинулся, но звук, с которым черенок граблей радостно впечатался в мой лоб, я слышал достаточно отчетливо. Вот прямо только что. Радостно так впечатался. С энтузиазмом.
Вдыхаю полной грудью и не могу не поморщиться на выдохе – слишком уж ноют ребра. После, намеренно оттягивая момент, разлепляю веки.
Слава ежикам, темно! Как и всегда в этой комнате. Только огонек подключенных колонок слабо мерцает.
Неужели, отнес наверх? Почему я не проснулся?
– Пришел в себя? – прямо над ухом.
Слабо дергаюсь, шиплю от боли и, скосив глаза, замечаю, что «гладкое и приятное» это твоя вытянутая рука.
– А ты? – отвечаю словно нехотя, осторожно пробуя почву, желая убедиться, что все это не напускное, а то и вовсе не привиделось мне в особо изощренном кошмаре.
– Немного.
Сжимает и разжимает пальцы, и я замечаю, что ранки на костяшках совсем свежие, еще не закрывшиеся.
Мне не страшно сейчас, мне абсолютно пусто внутри. Как-то даже… странно, что ли?
Или же я устал. Просто устал, и не осталось больше сил на эмоции и их бурное проявление.
Зачем, когда все кажется слишком явным. Простым, абсолютно пустым и неважным.
Да и что может быть важно, когда так тепло, а эти чертовы тонкие пальцы так и не отцепились от моих волосенок?
А нет, уже отцепились и, мазнув по лицу, спускаются ниже, накрывая ключицу с темной отметиной. Впрочем, теперь ей там не одиноко в ореоле проступивших синяков, оставленных этими же пальцами.
Только не начинай снова…
Не могу больше.
– Думал, убью тебя.
Криво усмехаюсь и устраиваюсь поудобнее, тихонько ерзаю, стараясь шевелиться как можно меньше.
– А я не думал.
– Нет? – спрашиваешь, но ни оттенка, ни единого намека на удивление в голосе.
Зачем тогда?
Но все-таки отвечаю, тихонько мотнув головой и тут же пожалев об этом. Расплачиваться приходится вспышкой, от которой сводит зубы. Это так… так привычно уже – прижиматься к источнику почти всех своих мучений, что даже становится страшно.
На мгновение.
Мелькнуло и потерялось где-то на задворках сознания.
Ну и наплевать.
Слишком уж сейчас уютно. Настолько, что нет никакой возможности удержать и без того тяжеленные веки.
– Теперь-то расскажешь мне? – скорее бормочу, чувствуя, как снова уплываю.
– Что?
Закатил бы глаза, если бы смог открыть их еще раз.
– Сейчас про заварушку с «Бластер». Твоих рук дело?
– Нет.
– Уверен?
– Я не занимаюсь выносом мусора.
Вот как, значит.
– А кто занимается?
– Это так важно сейчас?
– Для меня да.
Негромко смеется, и кажется затылок обдает теплом. А после – мне действительно хочется провалиться. Неважно куда: на первый этаж или куда похуже. Потому что моей макушки касаются его губы. И, готов поспорить на правую почку, он улыбается сейчас, гад! Именно улыбается, пользуясь тем, что я не вижу!
– Забудь о «Бластер».
– Эй! С чего это?! – возмущенно вскидываюсь, игнорируя успокоившуюся, было, тягучую муку в теле.
Вымученный раздраженный выдох касается моей шеи.
– Больше никто не нагадит в вашу песочницу. Возись, сколько хочешь. Это то, чего ты хотел?
– С каких это пор мое «хочу» входит в список приоритетов?
– Как много сложных слов. Заткнись и спи.
Пфф… Ага, сейчас.
– А тип в маске?
– Арбитро.
– Никогда не слышал.
– И больше не услышишь. Не лезь в это.
– Я не твоя псина, чтобы выполнять команды, – перечу скорее по привычке, все больше ощущая, как тушку окутывает странное тепло.
Даже боль притупляется, замолкает, должно быть, ненадолго совсем. Но я и этому сейчас рад. Кажется, снова уплываю.
– Ты просто мой. И должен делать то, что я скажу.
Отвратительно звучит.
Но отчего тогда уголок разбитого рта непроизвольно ползет вверх, а ладонь устраивается, скользнув по его руке и остановившись на запястье, там, где под тонкой кожей тянутся нити тонких вен.
– Ничего я тебе не должен… – совсем глухо, скорее бормочу даже, не определить.
Говорит еще что-то, но мне не разобрать уже. Только то, как он это произносит, кажется мне приятным, безмерно близким. Таким моим, что вовсе и не обязательно разбирать смысл слов.
Плед ползет наверх, покрывая плечи, а тонкие пальцы снова касаются моего затылка и, помедлив, сдвигают челку на бок, после двигаясь к виску.
Смазывается…
Сливается воедино…
Уже не проваливаюсь – просто утопаю в чем-то тягучем, безмерно мягком. Таком, что все отступает, уходит на второй план.
Я так тебя ненавижу…
Ненавижу… Ненавижу… Нена…