Часть 1.Глава 1.

«Я признаю, что не от нас зависит, родиться с острым умом или тупым, сильным или слабым. Но тот, кто из этого сделает вывод, что не в нашей воле даже сидеть или гулять, тот не видит, что за чем следует. Пусть верно, что рождение людей, талантливых или тугодумов, крепких или слабых, вызвано предшествующими причинами, из этого не следует, что даже то, что они сели или пошли гулять, или делают что-то, тоже предопределено и предустановлено изначальными причинами. … Если пороки могут произойти от естественных причин, то их искоренение и полное уничтожение — так, чтобы тот самый человек, который был склонен к таким порокам, полностью от них избавился, — зависят уже не от природных причин, а от нашей воли, старания, упражнения и все эти вещи потеряют всякое значение, если на основании дивинации подтвердятся сила и природа судьбы»
— Цицерон «О судьбе»

*****

Утро было сносным, день паршивым, а вечер и просто кошмарным. Старая грымза из библиотеки выдала мне не те книги, кураторша взбеленилась из-за пропущенной пары, а вечером я едва сдержался, чтобы не придушить радостного Кеске, который ждал меня, как преданный пес, в университетском холле. Мог бы — так и хвостом вилял. С трудом отправил его домой и еще пару часов убил на курсовую по филологии. Продолжая тихо звереть, отправился домой. Под проливным ливнем, разумеется. Что скажешь, везучий я, блять.
Накидываю капюшон, прячу руки, начавшие мерзнуть, в карманы. От рюкзака на спине неприятно ноют плечи. Меня бесит абсолютно все: противный ливень, хлюпающие кеды и особенно тип, в которого я по неосторожности врезался.
- С дороги, мусор.
Это я, сука, мусор?! Медленно поднимаю голову и зло разглядываю эту суку. Высокий, зараза, но худой, и глаза неестественно серые. Бледный, как торчек.
- Оглох? Проваливай.
Одну бесконечно долгую секунду зло смотрю на него и выкидываю кулак прямо в челюсть. Сам виноват, гнида - я добрый, но не сегодня. Кулак словно в тиски попадает: надо же, поймал. И смотрит так нехорошо, ухмыляется, гад. В следующее мгновение впечатываюсь в стену. Ох ты ж, блять, как больно-то… Давно меня никто так не швырял. Да что там «давно» — никогда меня так не швыряли. Медленно поднимаюсь и скидываю мешающий рюкзак, а он даже не двигается, наблюдает за мной, слегка склонив голову. Мразь. Ненавижу. Осторожно подхожу к нему. И только рыпаюсь в его сторону, как воздух вышибает из легких от сокрушительного удара. Еще один уже коленом в живот, и боль просто топит мое сознание — сомневаюсь, что скоро смогу разогнуться. Буквально отползаю на пару шагов назад, а он и не спешит приближаться: только наблюдает за тем, как я корчусь от боли.
- Мразь всегда пресмыкается, – негромко проговаривает он.
А меня просто клинит от этой фразы, глаза застилает пелена гнева, и это придает мне сил. Он уже уходит, когда я рывком поднимаюсь на ноги. Бить в спину нехорошо, Аки, ох, как нехорошо. Но эта тварь не оставила мне выбора. Догоняю в несколько прыжков, рывком разворачиваю за плечо и со всех сил бью в лицо, бью так, что все казанки прохрустели разом. Теряет равновесие, но не падает, едва касается левого глаза и поднимает голову. Вот теперь мне становится страшно, и не потому что его левый глаз кроваво-красного цвета, а потому что бледное лицо не выражает эмоций. Вообще ни единой: ни гнева, ни ярости, НИ-ЧЕ-ГО. С резким хрустом вправляет нижнюю челюсть и шагает ко мне.
- Не сломался, хоть и ударил мордой в грязь? Знай свое место, псина.
- Какая я тебе псина, психованный ублюдок?
Улыбается мне почти нежно и переходит на тихий шепот:
- Посмотрим, как ты заскулишь, когда я выдерну тебе позвоночник.
- Кишка тонка.
- Иди сюда, маленькая рыбка.
Медленно кружим по переулку, и почему-то я ему верю. Слишком сильный, нереально быстрый, а уж красный глаз и разбитая скула придают ему совершенно демонический вид.
Надо валить. Только как, если с каждым кругом он подходит все ближе, а мне не остается ничего, кроме как отступать вглубь улочки. Твою ж мать… Еще пара метров - и тупик.
Уже представляю, как мама будет кормить меня с ложечки, а Кеске вывозить в парк на прогулки. Трепаться он будет без умолку, и я свихнусь и прирежу его ложкой. Меня передергивает от миленькой картинки, которое мое же воображение и нарисовало. Брр… А уж если еще и представить, как Кеске меняет мне памперсы… Бр-р-р… Хреначки тебе, больной урод, не достанешь ты меня.
Рыпаюсь вправо и пытаюсь обойти его. Провал. Блять…
Железные пальцы сжимаются на моем предплечье - я совершаю веселенький перелет до ближайшей стены. Уже привычно ноют ребра, встать я даже не пытаюсь, да и не хочу уже: что-то мне и тут хорошо, на старых коробках. Быстрым рывком поднимает меня на ноги. Пытаюсь вдарить по наглой морде еще раз, но не успеваю. Перехватывает запястье. Громкий хруст, но боли я почти не чувствую. Он этим явно не доволен и заламывает поврежденную кисть.
Мамма мия… Глаза едва не лопаются, и я захлебываюсь собственным криком.
- Какие милые звуки ты издаешь, покричишь для меня еще?
Стискивает запястье еще сильнее, но воздуха, чтобы кричать, больше нет - могу только жалобно хрипеть.
Усмехается и снова швыряет меня на стену. Упс, не стена. Дверь. Деревянная. Была. Проламываю ее спиной и налетаю на железную лестницу. В который раз за вечер успел пожалеть, что не родился бабочкой, блять.
Резво вскакиваю на ноги и, качаясь, поднимаюсь по лестнице. Шаткая, зараза.
- Где ты, мышонок? Не хочешь больше играть?
Молча сжимаю зубы и бегу со всех ног. Сколько же здесь ступенек-то? Мой план прост: выбраться наверх и уйти по крышам. Только бы люк был открыт… Повезло!
Морщась от боли в запястье, забираюсь на крышу. И не удерживаю разочарованного стона: эта гнида сидит на железной опоре и ухмыляется мне.
- Как, твою мать?!
Он понимающе хмыкает, но вставать не спешит.
- Снаружи есть пожарная лестница.
Устало выдыхаю и прикрываю глаза. Все. Не могу больше, устал я. Бей меня, режь меня — плевать. Достойное окончание дня, ничего не скажешь.
Открываю глаза и все же пячусь, когда он подходит, глубоко вздыхаю и оступаюсь.
Ебаныйтыжврот…
Зажмуриваюсь и лечу вниз. Стоп. Никуда я не лечу. Завис. В смысле, не «я тормоз», а в воздухе. Только вот правую руку неприятно тянет.
- Глаза-то, может, откроешь? – спрашивает насмешливый голос.
Подчиняюсь и с ужасом понимаю: я свисаю с крыши, подо мной этажей двадцать, а от увлекательного полета вниз меня удерживают стальные пальцы, обтянутые латексом.
- Вторую руку дай, так не вытяну.
Почему-то медлю. Черт, его я боюсь, но пролететь ласточкой 200 метров и чмокнуться с асфальтом я боюсь еще больше.
Поднимаю вверх левую руку и дергаюсь от адской боли. Fuck… Но умирать еще больнее, и поэтому я только сдавленно всхлипываю, обхватывая его запястье. Рывок, и я снова на крыше. Точнее - на этом странном типе.
Лежу, уткнувшись ему в шею и крепко зажмурив глаза, пытаюсь унять боль в запястье. Не дает мне такой возможности, садится и опирается спиной на железку, тянет меня за капюшон, как котенка за шкирку. Сил удивляться уже нет, и я просто, откинувшись назад, упираюсь затылком в его плечо.
- Интересный ты, мышонок.
Не удерживаюсь и фыркаю, замолкаю на пару секунд, и тишину крыши разрывает дикий ржач. Смеемся оба. До слез и истерических всхлипов.
Отсмеявшись, поворачиваюсь назад и заглядываю ему в лицо, кончиками пальцев здоровой руки касаюсь фингала на его левой скуле.
- Хорошо я тебя.
Он только хмыкает и кивает. Стягивает перчатки с рук, и горячие пальцы обхватывают поврежденную кисть, медленно массируют ее. Приятно, блин.
- Линзу вторую сними, – шепчу я, закрывая глаза.
- Да плевать.
И этот ответ меня устраивает. Слов я и не разобрал, а вот интонация… Теплые нотки меня явно порадовали. Должно быть, все окончательно перемешалось в моей бедной голове. Ну как мне может нравиться человек, отмудохавший меня до полусмерти? Оказывается, еще как может. Ну и хрен с ним, потом разберемся.
Спускаемся вместе, медленно, я баюкаю поврежденную конечность. Странно, но нахожу свой рюкзак нетронутым, морщась, закидываю его на плечо. Парень подходит ко мне вплотную, переплетает свои пальцы с моими. Стоим молча: не знаю я, что говорят в таких случаях.
- Я еще тебя увижу?
Кивает и добавляет:
- Если суждено.
Криво усмехаюсь и отпускаю его руку, медленно бреду и уже на повороте останавливаюсь.
- Я в это не верю.